Глава 23. На стыке двух стихий (1/1)

Серебристое яркое солнце вставало над жемчужной гладью Ильмень-озера. Тусклый снег на берегах таял, сквозь серовато-белые островки кое-где появлялись зелёные ростки травы новой. Почки на берёзах набухали, первые ручьи хрустально шелестели. Отыграли снежные бури, весна шла в Новгород. По дороге пыльной, ухабистой с юга вереница карет и повозок тянулась, словно стая птиц перелётных из тёплых краёв возвращалась домой.?— Гляди, Софья, какова сабля! —?из окна кареты высунувшись, воскликнул малый мальчишка, на сверкающую в лучах солнца весеннего саблю у всадника из охраны указывая.?— Угомонись, Данилушка,?— возвратила его на сидение девица голубоглазая, светлобровая, в платке и шапке собольей. —?Али забыл, что матушкой меня величать нынче надобно??— Забыл, матушка,?— виновато пробасил Данила. —?Когда домой едем??— Так и едем домой, на родину к батюшке вашему, к дедушке с бабушкой.?—?Нет-нет,?— замотал головой мальчик. —?В Москву когда??— Какой быстрый,?— усмехнулась Софья, обнимая младшего, Гаврилу, погремушкой берестяной размахивающего. —?Не успели приехать, а уж обратно просишься. Поедем, как батюшка из стран дальних воротится.?— Когда воротится? —?не унимался любопытный парень, с тоской в окно глядя на пролетавшие мимо густые леса хвойные и поля незасеянные, пустынные.?— О том лишь Господь знает,?— вздохнула сестра, но Данила её не слушал:?— Гаврила, хорош громыхать! Ну как поколочу! —?бросился к брату с кулаками, но Софья его перехватила и нежно пожурила.?—?Гляди-ка, что покажу,?— достала из мешка с рукоделием вязаную игрушку?— Соловья-разбойника. —?На дерево его посади. Как свистнет, так и все вокруг разбегутся. А покажи, как Соловей свистит?Обрадовался Данила, засвистел на всю карету?— так, что няньку старую, Акулину, разбудил и перепугал.?— Матерь Божья, что ж за свистун такой у нас объявился! —?испуганно пролепетала Акулина, на что Данила лишь рассмеялся, а сестра ему пальчиком пригрозила.На родину Петра Фосфорина спешила Софьюшка с сыновьями его малолетними?— своими единоутробными братьями. От души снарядила их мать: одной охраны из посадских целый полк, мамки-няньки, дядьки, кухарка старая Авдотья да учитель, Мартын Агафонович. Молодой, но характером скверный. Огорчалась Софья?— думала, хоть в Новгороде не будет ей дьяк докучать своими речами странными и взглядом нескромным. Но учиться надобно, а нового где искать теперь? Не кукуйского же немца в город древний, дремучий везти, чтобы ещё побили там?Поехал с ними и Кузька, верный и преданный хозяину. Всем сердцем был за барина молодого, которого все негласно уже покойным считали. Поклялся теперь его сыновьям и жене служить верой и правдой: ?Жив аль нет, Пётр Иваныч? Знай же. Клятву, тебе данную, исполню до конца живота моего. Не тебе, так сыновьям твоим слугой верным буду?.В начале марта месяца, на первой неделе Поста Великого прибыли Софья с братьями в Новгород. С нетерпением ждал их Иван Алексеевич, ничего о пропаже сына пока не ведавший, но примерный день приезда из письма от Агриппины узнавший. Из окон верхних покоев в трубу подзорную?— подарок покойного Теодоро Сперанце?— смотрел, не видно ли карету закрытую, тройкой вороных коней запряжённую. Наконец чёрное пятнышко вдалеке показалось, а впереди и позади неё?— ещё несколько таких же, но поменьше. Обрадовался Иван Алексеевич, по лестнице скрипучей кинулся гостей долгожданных встречать.?— Иринушка, Ефросиньюшка, спешите во двор вслед за мною!?— Сбежала Фроська,?— фыркнула Ирина Фёдоровна, перед зеркалом серебряным богатый убор поправив и потёкшую краску с глаза вытирая. А затем тихо, чтобы муж не услышал, добавила:?— Глаз да глаз за ней, дрянью малолетней!Вместе с Иваном нехотя вышла и жена его родню встречать. Лишь завидев вдалеке повозки и всадников на лошадях, скривила губы и к мужу с упрёком обратилась:?— Подумал ли, Иван Алексеич, на что ораву таковую содержать да где размещать? Сараи все заняты, и мука распределена вперёд на всё лето.?— Не серчай, родимая. Что-нибудь да и придумаем,?— криво улыбнулся Иван, а сам уже мысленно репу чесал, представляя, как опять в долги к Белозольским влезет.Хорошо хоть, не впервой, и всегда возвращал им сполна. Да и успел с боярином Спиридоном Матвеичем крепко сдружиться, с тех пор как сыновья их старшие, любимые в посольство с государем уехали. Бывало, под разговор душевный не по одной чарке пропускали в тереме боярском. Жаловался Иван на жену свою, завидовал другу, мол, покойная боярыня была скромная да послушная, никогда слова поперёк не сказала. Да и вторая, Степанида, молодая мачеха Матвейкина, тише воды ниже травы. Что же с ним-то несчастным не так? За что жена столь хладная и упрямая попалась??— Совсем Иринушка распустилась. Верёвки вьёт,?— вздыхал Иван, опрокидывая третью чарку анисовой.?— Ты закусывай, Алексеич,?— строго отвечал Спиридон Матвеич, блюдце с закуской невиданной?— ананасом из стран заморских, в оранжереях выращенным?— к собеседнику придвигая. —?В монастырь отдай, коли дальше так будет.?— Ох, думал о том. Но как же Петруша? Старший сын, надежда и опора. Возненавидит ведь. И так о прелюбодеянии моём наслышан, а тут ещё…?— Розгами сыновей лупили мало. Вот и выросли дерзкими да свободолюбивыми,?— ворчал боярин, бороду густую приглаживая и перстнями драгоценными на правой руке любуясь.?— Так-то оно так. Да токмо на плечах сыновей наших?— будущее нашей Родины. Сильные воины нужны теперь. Теперь не то, что раньше… —?устремив взгляд в пространство, промолвил Иван, зная получше друга новгородского, что в самом деле в стране происходит.?— Верно говоришь. Потому и отпустил Матвейку, хоть и отговаривала родня. Пущай его, наукам обучается. Всё лучше, чем с бабой на печи валяться.Только въехали гости во двор, так из первой кареты Данила выскочил, весь всклокоченный, в новой, уже помятой льняной рубашке, с саблей деревянной, отцом подаренной. Поспешил обнимать Иван внука своего. А затем и невестку, с младшим, Гаврилой на руках. Ирина за мужем не последовала, осталась на крыльце стоять, надменный, презрительный взор бросая на детей Агриппины, ни в чём не виновных.?Зело сердит взор у свекрови моея,?— про себя заметила Софья. —?Нелегко придётся, как чувствую. Но Бог милостив, не оставит меня грешную. Постараюсь угодить ей, постараюсь дочерью послушной стать?.?— Вот радость-то несказанная! —?восторженно восклицал Иван, грек новгородский, рано поседевший и бороду вдали от государя отрастивший. —?Все прибыли: Данилушка, Гаврилушка, Софьюшка. Письмо получили мы. Стало быть, будем Петрушу здесь дожидаться.Скромно улыбнулась невестка его, кивнув, мол, правду мать написала. А у самой в глазах небесно-голубых тучи чёрные сгустились, вот-вот дождём хлынут на щёки нежные. Гнала от себя печаль и слёзы Софья, понимала, что Петру тем не поможешь. Но ничем не утешить было сердце девичье, по любимому тосковавшее и неизвестностью мучившееся.?Как там Петруша? Жив ли, в добром ли здравии? Вернётся ли?..?***?Два с половиной месяца в открытом море. Два с половиной месяца на корабле чужом. Три дни назад минули Гибралтарский пролив, медленно движемся на восток. Жара нестерпимая, солнце палит нещадно. По левую руку?— брег Гишпанский, по правую?— варварский, южная часть империи Османской. Поведал мне Васька, дескать, та часть разбойниками морскими?— корсарами?— захвачена, посему опасно нам здесь находиться?.?— Мало ты знаешь, Педру,?— вытирая пот со лба, рассказывал Вашку. —?Здесь вещи такие творятся?— всё побережье воет. Думаешь, почему в деревушке нашей прибрежной столь пустынно? Два дома всего: наш и матери Пиреса. А десять лет назад было шумно и весело. Корсары напали. Дома сожгли, стариков поубивали, парней и девок в плен забрали. Наша семья чудом спаслась в погребе. Как вернулись из города с отцом?— мест родных не узнали.?— Супостаты проклятые! —?только и смог ответить Пётр, рассказом португальца несказанно впечатлившийся. —?Давно, давно пора войска многочисленные собирать и двинуться на столицу империи!?— Где ты их соберёшь? —?усмехнулся португалец. —?Ишпания с Португалией от них третий век страдают, не могут никак справиться. А у ваш страна большая, да толку от неё никакого.?— Ещё что?! Не тебе о Московии судить: как вернёмся мы все из посольства да флот наш поднимем, всем покажем, какова мощь русская! Самой Англии фору дадим!Вспылил Фосфорин: обидны да правдивы слова матроса португальского. Действительно, ничем пока Российский флот, на его глазах только поднимающийся, помочь не мог в избавлении от ига османского. Но что, если уже опытных моряков набрать в команду и воинской науке обучить? Внезапно мысль ему пришла в голову отчаянная. Отправился к капитану поведать о своём плане благородном, но поистине безумном.?— Синьор Моретти,?— предварительно постучавшись и получив добро, вошёл в капитанскую каюту Пётр.?— Да, мой мальчик? —?внимательно взглянул на него капитан. —?Бумаг для перевода на латынь более нет. Коль скучно, помоги Вашку на палубе.?—?Не за тем пришёл, синьор Моретти,?— взгляд пылкий, вдохновлённый прямо в глаза старику устремился.?— Тогда в чём дело, маэстро Пьетро? —?воззрившись на потолок, с коего уже сыпалась штукатурка, вопросил капитан.—?Идея меня посетила весьма необыкновенная. Что, ежели под видом корабля османского встанем на якорь в Мерс-эль-Кебире и соберём парней отчаянных из населения христианского?— гишпанских да италийских? Раздобудем оружие и двинем корабли наши к столице государства басурманского. Как падёт Константинополь, так восстановим империю нашу древнюю.Капитан Моретти как стоял возле карты, у стола письменного, так, схватившись за сердце, в кресло сел. А потом, как в чувство пришёл, вспылил, вскочил с кресла и волю гневу своему дал:?— Что удумал, figlio di puttana, cretino giovanile, il greco matto! —?набросился с ругательствами на Фосфорина капитан. —?Живо встал на колени пред Распятием и моли Господа Бога, дабы избавил от мыслей дерзких и кощунственных! С местными бездельниками Константинополь брать! Тьфу! Да я скорее пиратов в команду наберу, чем с вами, негодяями связываться!Фосфорин успел пожалеть, что вспыльчивому капитану столь дерзкие планы сообщил, собрался уходить из каюты, но Моретти его не отпустил, продолжая взывать к разуму и здравому смыслу.?— Тебе надо воевать?— бери шлюпку и плыви к своим ?соратникам?. Чай, в плену вместе с ними ума наберёшься. Будешь не корабли, а мечеть строить, как те студенты французские двадцать лет назад.?— Кто таковы? —?с жаром полюбопытствовал Пётр.?— Августин Давиле* с товарищами. Спроси у падре Паоло, он с ним знаком в юности был.?— Непременно, синьор Моретти. Прошу прощения, что побеспокоил,?— как мог вежливо, но сухо, сквозь зубы промолвил Фосфорин и покинул каюту. Не находя себе места от ярости, губу до крови прокусил.?Поведал Ваське?— и тот не поддержал, прочие же и вовсе рукой махнули. Вновь бросил затею великую, о чём сокрушался горько. Но что я один сделаю? И впрямь, самому ли мне во вражий стан отправляться, коли союзника ни одного нет? Тьфу, да и что за команда на ?Престиссиме?? Не военный флот?— лодыри и растяпы, дай Бог хоть до Неаполя с ними добраться?.***Март месяц шёл к концу, весна цвела в Новгороде. Лёд таял, поднялись воды Ильмень-озера, берега покрыли, залежи снега смывая. Кое-где на деревьях уже и листья первые зеленели. Золотом мерцали лучи солнечные на ярко-голубом небе. Птицы из южных краёв возвращались с песней торжественной.В верхних покоях, мрачных, с закрытыми ставнями, куда луч света дневного почти не проникал, Ирина Фёдоровна при свечах в присутствии старух-приживалок Псалтырь читала, а те лишь хором причитали, чем ещё больше раздражали хозяйку. ?Всех, всех вас вздёрну, будьте вы неладны!??— злилась Фосфорина, сжигающую душу ярость за обликом благообразным скрывая.?— Тебе записка, сударыня,?— из дверей просунулась костлявая женская кисть с клочком бумаги меж пальцев, который тут же перехватила цепкая, не по-женски жилистая и перстнями тяжёлыми усыпанная рука Фосфориной.?— Проваливай,?— кратко ?поблагодарила? девицу хозяйка, бросив взгляд на вычурно выведенные буквы, и мгновенно поняла, о чём речь.?Хлыщ московский встречи жаждет. Небось, денег надобно. Посмотрим, каков гусь. Али сразу его железом калёным? Нет, вначале-то развлекусь от души, а потом и угощу знатно?.Поздним вечером, в саду зимнем застеклённом согласилась Ирина принять учителя невестки своей. Мартын Агафонович вовремя явился, поклон земной отвесил, заискивающе взглянул на хозяйку дома. Видать, привык знатным женщинам пыль в глаза пускать. За видимую обходительность и мягкость снискал милости у Доброславиной, теперь же рассчитывал получить расположение Фосфориной.?— Что тебе надобно, гость дорогой? —?ледяным тоном вопросила Ирина Фёдоровна, отчего дьяк даже замешкался.?— Э… сударыня, прошу прощения,?— глупо усмехнулся Мартын.?— Говори прямо,?— сурово сдвинула брови ?новгородская Немезида?, как частенько её муж называл, когда ему, выпившему, отказывала и на совесть давила. —?Кто таков и зачем приехал??— Мартын я, пономарь, сын отца Агафона из Преображенского. А так-то у меня все предки из шляхты…?— Каким образом? —?нахмурила брови Фосфорина.?— Так да, батюшка мой, Агафон Шпычек, в римско-католической церкви служил, пока с матерью моей, шлюхой малолетней, не познакомился. С нею и в Москву бежал, там в православие перешёл.?— Надо же,?— фыркнула Ирина Фёдоровна. —?И чего-то тебе в церкви не служится??— Почто служить тому, кто денег не заплатит,?— еле слышно, в пространство ответил Мартын. Но опомнился и продолжил:?— Не сложилось,?— о том, что из дома выгнали, конечно, промолчал. —?Пятый год у Доброславиных живу, как помню, с пятнадцати лет. Грамоте Софью, невестку твою неразумную, обучаю.?— Так обучай, кто мешает??— О том и речь, матушка,?— начал было дьяк.?— Тебе я не матушка. А Ирина Фёдоровна,?— жёстко осадила его Фосфорина.?— Прости, Ирина Фёдоровна. Такое дело, собственно. Невестка твоя… —?Мартын на мгновение замолк, глаза закатив, как будто придумывал, что сказать хочет.?— Продолжай.?— От рук отбилась. Как покинул нас батюшка Пётр Иванович… —?осёкся дьяк,?— в дальние края отправившись. Так и… Софья ко мне, грешному и недостойному, страстию нечестивою воспылала.?— Что?! —?поднявшись с места, гневно воскликнула Ирина Фёдоровна. —?Вот блядское отродье! Знала бы, кто мать этой девки, ни за что не позволила бы сыну жениться на ней, окаянной!?— Ох, да, истину глаголешь, матушка… госпожа. Что мать, что дочь?— обе хороши. Первая мне так и вовсе проходу не давала, денег обещала за деяние скверное. Но я стойко держался, девственность свою всячески храня!?— Чай, перепутал ты. Ежели исповедаться хочешь?— то не ко мне,?— закатила глаза Ирина.?— Да как не понимаешь, матушка! Они ведь всё наше старое, великое?— рушат! С царём новым заодно! Ежели бы не Софья с её матерью нечестивой, не стал бы Пётр так преданно за новые веяния хвататься! —?щёки раскраснелись у Мартына. —?Опасно, опасно, матушка, твой сын в западне, и до тебя самой доберутся. Вот как сам чувствую!Усмехнулась Ирина, удивляясь наивности Мартына: ?Даже врать толком не научился, думает на миловидности своей природной выехать? Что ж, вскоре сам о том пожалеет?.?— Что сам предлагаешь??— За Софьей прослежу,?— юноша совсем близко к ней подошёл, рукой своей до неё дотронувшись тонкой, почти девичьей, с длинными ногтями, под которыми грязь явно виднелась. —?Что натворит?— сразу тебе о том поведаю. Но… То дело опасное, за ней охрана московская стоит. А мне бы и самому защита нужна.?— Сколько тебе надобно?Сходу желаемую сумму назвал Мартын, взором жадным сверкая и сдавленный смешок у Фосфориной вызвав.?— Многовато просишь, многовато. Впрочем, ежели услугу мне окажешь,?— Ирина немного помолчала. —?То получишь больше.—?О, да что ты, матушка! Непременно! Готов послужить, всегда готов! —?с жаром воскликнул Мартын. —?Что прикажешь??Не радовался бы раньше времени, сопляк. То-то мне развлечение хоть раз в жизни будет?.?— О том сообщу тебе позже. Пока что?— вот тебе треть от желаемого. Да ещё четверть отнеси брату моему Илье, бусы из стекла заморского проси, дескать, сестре старшей в подарок.Помнила мать Петра Фосфорина, как в прежние годы отец на её же глазах три часа изощрённо пытал какого-то мальчишку, пока тот дух не испустил. Жестокость и хладнокровие передались Ирине по наследству, притом ещё в большей степени.?Что ж, Софьюшка. Теперь отыграюсь на тебе, дурочка, за все прегрешения матери твоей, сына моего с пути истинного сбившей и дурь в юную голову его вбившей! Познаешь все горести судьбы женской, мало не покажется?.***?В начале апреля месяца причалили в порту на берегу варварском, рискуя жизнью сильно. Солнце, белоснежное, ослепляющее, с размытым контуром, будто бы золото, расплавленное в небе, палило нещадно, словно не весна ранняя, а июль месяц особо жаркий и засушливый. Сам воздух здесь сухой, резкий, будто языки пламени кожу обжигают. Вдохнуть тяжко. Сердце едва не останавливалось, пот ручьями тёк под плотным слоем платья немецкого. Точно в аду оказались после раю подобного Порту. Недаром же враги наши таковые земли себе избрали?— под стать их природе варварской и бесчеловечной!?Словно в бреду пребывал Фосфорин, с непривычки на южном солнцепёке оказавшись. Не степи крымские, где свежий ветер траву пожелтевшую колыхал, не берег Атлантического океана, с мягким и влажным климатом?— Африка, земли, к югу от которых лежит пустыня Сахара. Следовал за матросами, коих Моретти отправил на рынок?— провиант закупить впрок. Сквозь шумевшую кровь в ушах едва слышал, как торгуется Вашку с продавцом из фруктовой лавки, сухим загорелым стариком с длинной бородой, в халате и платке, на голове в несколько слоёв повязанном. Едва помнил, как вместе со всеми ящики со всякой снедью и прочим барахлом обратно на корабль тащил и молился об одном?— живым до Неаполя добраться.?На борт поднявшись, ругал себя на чём свет стоит: где видано, чтобы муж храбрый, воин, да ещё годами юный, солнца палящего испугался? Нет, не сдамся супостатам, буду бороться до последнего!??Престиссима? стояла на якоре, как сообщалось, до полудня следующего дня. Задумал Фосфорин безумное. Сразу после дневной трапезы?— поистине роскошной, которую Гугу, не так давно ?завязавший? и в ум возвращающийся, приготовил, обратился Пётр к отцу Полю?— пожилому корабельному священнику и по совместительству лекарю, дабы тот кровопускание ему сделал. Вздохнул старик, выполнил просьбу юноши.?— Теперь, сын мой, вставать нельзя до вечера. Не то плохо станет, в глазах почернеет,?— отец Поль протянул Петру чарку со снадобьем, тот поморщился от резкого пряного запаха, но, повинуясь советам священника, выпил. И тотчас же в крепкий сон провалился.К вечеру лишь последний в себя пришёл. И первым, что услышал, был равномерный шум волн за бортом и беспокойный крик чаек.?Опять обманули, супостаты. Опять в дураках оставили! Господи! Да за что мне всё? За что?!?Путь ?Престиссимы? близился к завершению. Всего несколько миль оставалось до самой западной точки Италии. Скоро, совсем скоро прибудет корабль в порт Неаполя. Осталось лишь несколько дней. Несколько весенних, предпасхальных, ветреных дней.?Тот день никогда не забуду. Вербное воскресенье, последнее воскресенье перед светлым праздником Пасхи. Собрались тогда все по команде синьора Моретти в помещении для молитвы. Капитан пальму в горшке принёс из своей каюты, но листья оборвать нам, ?варварам?, не позволил. Поставил пред иконами. Отец Павел молебен по католическому обычаю совершил. После богослужения всенощного должны были собраться на кубрике за трапезой.?— Откуда гарью пахнет? —?первым настороженно вопросил Вашку, а затем побледнел как полотно. —?M?e de Deus, да ведь это…?— Там порох…?— Порох? Как?!?— Гугу в трюме!?— Опять развязал?!Бросился Вашку в трюм, спасать кока, никого не предупредил. Через минуту послышался взрыв, и языки пламени вместе с дымом вырвались из решётчатых люков. Что произошло, уже никто из команды не узнал?.?— Васька! Васька! —?рвался в трюм Фосфорин, находившийся до того в каюте капитана, которому вновь приспичило переводить на латынь с греческого.?— Нет Васьки, Пьетро! —?крикнул ему в ответ боцман Грасси, за плечи схватив и удерживая как мог. —?Пожар в трюме, спасать команду надобно!?— Ребята, живо к шлюпкам, я?— к Моретти! —?воскликнул Фосфорин.?— Дурак, что ли? Капитан всегда последним с корабля уходит! —?пробубнил боцман, направляясь вместе с несколькими матросами в сторону шлюпбалок.?— Да пошёл ты! То после команды, а я здесь никто!?— Точно дурак!?— Синьор Моретти! —?не своим голосом заорал Пётр, вломившись в каюту капитана, молитву на коленях стоя читавшего. —?Да слушай же, старый чёрт! Пожар на борту!?— Успокойся, сын мой. Я готов к тому. Не смей меня спасать!?— А я не спрашивал, синьор! —?гневно крикнул Фосфорин и, резко приблизившись к Моретти, со всей дури вмазал ему кулаком в нос. Старик вырубился, и, похоже, надолго.Дотащив старого итальянца до шлюпбалок, Пётр помог ему забраться в последнюю шлюпку, которую сразу же спустили за борт. Оглянулся?— всё полыхает в жестоком пламени, всё его детище?— мачты, снасти, паруса. Закрыл глаза и услышал второй взрыв, волной от головы до сердца раскатившийся.?— Педру! Пьетро! А ты? Как же ты? —?наперебой спрашивали матросы, которых на шлюпках уже относило далеко от погибающего корабля. —?Капитана-то спас! А сам что?Ничего Фосфорин не ответил. Перекрестившись и помолившись Богу и апостолу Петру, прямо со штирборта прыгнул в бурные воды Средиземного моря. Сам не помнил, как его на борт одной из лодок затащили.?— Будешь жить, Пьетро,?— послышался рядом слабый, хриплый, едва различимый голос капитана. —?Вопреки всем и вся?— будешь!..