Глава 20. Navis magistrum ex Moscovia (1/1)

?Как скоро тяжёлое беспамятство отступило?— сам не знаю. На полу, под старым парусом, пропахшим дёгтем и табаком, лежал. В голове мысли путались, конечности словно одеревенели. Едва в себя придя, как только мысли вернулись, почувствовал странное: будто стены и пол мерно покачиваются. Нет, видать, не прошёл дурман. Очи прикрыл, в дрёму тяжёлую погружаясь. Хриплый, крикливый глас из-за двери, как ведро воды ледяной на голову, из той дрёмы выдернул:—?Oh, Dio! Che sciocchi! è tempo di gettare questo barbaro nel mare! *Речь его отдалённо латынь напоминала, но смысла уловить я не смог. Кажется, тот сердитый мужик бранился по-неаполитански: звуки и слова похожие распознал. Оглядевшись, в полумраке разглядел старые рундуки, свёрнутые пожелтевшие от старости паруса, массивные канаты. Память возвращалась нехотя. С большим трудом вспомнил последнюю ночь в порту, события последние. Цепь размышлений привела меня к разумному выводу: я на корабле, и совсем скоро буду в Англии. Единственным, что беспокоило меня, было то, что обстановка вокруг сильно ?Престиссиму? неаполитанскую напоминала.Но о том старался тогда не думать?— мало ли кораблей однообразных при мне со стапелей* голландских сходило! Поднявшись, не с первой попытки, держась за стену, встал на ноги. Распрямился, не рассчитав, ударился головой о выступавшую на потолке деревянную балку, чуть слышно выругался. В голове по-прежнему шумело, ноги и руки затекли и слушаться меня не хотели. Лишь в брюхе неприятно скрутило. Едва успев найти ёмкость подходящую?— бутылку, пылью покрывшуюся, малую нужду туда справил. Сколько же времени я здесь провалялся, коль почти целое море внутри образовалось?! Укорил себя за излишние возлияния в обществе приятном. Ох, что за девка та… Росарио, не девка?— сущая ведьма! Так одурманила вином можжевеловым и речами сладкими, что всё на свете позабыл. Хоть бы государь не сильно прогневался на тёзку своего новгородского?— непутёвого да провинившегося!?За дверью продолжали ругаться: к первому хриплому голосу присоединился другой?— старческий и резкий. О чём спорили?— для Петра Фосфорина осталось неизвестным, лишь раза два он услышал в разговоре имя ?Пьетро?. ?Вот же молодец Громовержец, Пётр Алексеич, что с собою в Англию и неаполитанцев взял. Широкой души народ, хоть и больно криклив да шумен!??— усмехнулся Фосфорин, с силой толкнув разбухшую дверь. В лицо ударил поток свежего морского ветра; с непривычки после длительного пребывания в душном прокуренном трюме закружилась голова. Издали доносились зычные, грубые голоса матросов и тихий шелест бурных волн.Вокруг оглянувшись, Пётр невольно вздрогнул: уж больно знакомыми показались размытые в глазах очертания внутреннего убранства корабля. Первое впечатление?— словно к себе домой вдруг попал, но не сразу понял, с чем подобное связано было. Окончательное понимание пришло лишь тогда, когда, протерев глаза, бросил взгляд на фок-мачту, а затем выше, на фор-стеньгу?— и сердце сжалось. Человек неопытный скажет?— подумаешь, мачта как мачта. Но только не Пётр Фосфорин, который сам дерево для неё выбирал, сам обрабатывал, новых заноз себе заполучив, да сам же потом её и устанавливал вместе с голландскими ребятами-подмастерьями. Нет, не смог корабельный мастер не признать своё детище, а посему мгновенно вычислил, где находится. На ?Престиссиме?, водяной её побери! Только зачем шхуна обратно в Англию возвращалась? Пётр Алексеич, видать, у ?макаронников? выкупил?.. Погрузившись в мысли, не сразу заметил Фосфорин, что на него в упор уставились двое.На палубе, недалеко от бакборта, * стояли два незнакомца, изумлённо на Петра вытаращившихся. Первый?— невысокий, средних лет, приземистый, с огромным носом-помидором, плешивый, в потёртом засаленном костюме и с красным лицом. ?Точно как у злющего Данилы Меншикова!??— отметил про себя Фосфорин. Второй же?— высокий, худощавый старик в длинном серебристом парике с буклями и вычурно одетый. Горбатый нос, надменный взгляд и тонкие губы говорили об аристократической принадлежности, чёрные кустистые брови с сединой и множество морщин на смуглом лице выдавали южное происхождение. Переглянувшись, оба выругались, после чего второй дал подзатыльник первому, оправился и испытующе воззрился в лорнет на ?нечто, выползшее из трюма?.В самом деле, вид у юного дворянина был ещё тот: платье голландское помятое, смоляные кудри, серебристой прядью разбавленные, дыбом стояли, подбородок и щёки небритые, как у бродяги, двухдневной щетиной покрытые, тёмные круги под глазами. Как есть?— чудище-страшилище невиданное.?— Chi sei*? —?гаркнул старик, по выражению лица будто лешего увидавший; обращался он к Фосфорину, ткнув на него пальцем: хоть и не понимал итальянского, догадался, что спрашивают, кто он таков.—?Navis magistrum ex Moscovia,?— громко и уверенно крикнул в ответ Пётр, расправив плечи и подняв голову. —?Salvete vobis, honesta homines*,?— он первым поприветствовал их, с почтением, но резковато и неуклюже поклонившись.Почему на латыни? Фосфорин не знал итальянского, а тем более?— его неаполитанского диалекта, сходство которого с первым близко к сходству украинского с русским. Но он слышал от Лефорта, что неаполитанцы?— все сплошь благочестивые католики, а посему?— хорошо латынью владеют. Однако даже здесь Пётр столкнулся с трудностями: одно дело читать в оригинале Цицерона и Овидия, которые ничего нового более и не напишут, и совсем другое?— построить разговор на неродном, мёртвом языке с незнакомыми людьми. Потому, даже при элементарном приветствии, Фосфорин заметно смутился и усомнился в своих познаниях. Но ответ старика с лорнетом вывел его из ступора. (Дальнейший разговор будет переведён на русский).—?Привет и вам, юноша. Я капитан Роберто Моретти. Он?— Франческо Грасси, боцман. А вы, стало быть, синьор Пьетро из Московии??— Да, дворянин Пётр Фосфорин.?Тёзка и друг московского кесаря,?— как мог объяснился по-латыни Пётр, боясь быть не понятым.—?Что же, маэстро Пьетро,?— усмехнулся капитан Моретти, назвав юного корабельного мастера странным итальянским словом ?маэстро?. —?Какими судьбами вы здесь?—?В составе посольства европейского. Наукам обучаться,?— удивился вопросу Пётр, не заметив изумления на лицах собеседников, здраво рассудив, что те либо не в себе, либо шутят. —?Также государь обещал показать нам в Англии страшную башню-темницу и знаменитый каменный мост через реку Темз.?Как долго капитан Моретти будет меня расспросами донимать? —?мысленно уже злясь на болтливого старика, думал Фосфорин. —?В себя прийти не успел, видом, небось, зело страшен и не благообразен. А самому-то? Неужто не жаль время драгоценное на какого-то нищего дворянина тратить? Однако держись,?— тут палуба под ногами качнулась, Фосфорин едва равновесие не потерял. —?Кажись, штурман заснул в его отсутствие, влево шхуна кренится…?—?Молодой человек,?— покачал головой капитан. —?Вы хоть знаете, где мы находимся и куда направляемся?Вопрос неприятно сдавил горло, будто липкая рука водяного, показавшаяся из болота. Возникло странное пугающее предчувствие, которое Фосфорин всячески гнал от себя. Как ни в чём не бывало ответил:—?В Лондон. Так сообщил мне Александр Меншиков,?— с каменным, ничего не выражающим взглядом тёмно-стальных глаз ответил Пётр.—?В Англию?! Да мы оттуда ?ноги сделали? ещё весной! —?грубо засмеялся старый капитан. —?Вы на ?Престиссиме?, чёрт побери всю вашу безумную компанию!Усмехнувшись, улыбаясь одним краем тонких уст, Пётр промолвил:?— Довольно, господа. О том я догадался сразу. Но удивлён, что достопочтенному господину Моретти угодно было изменить путь следования.—?Да вы, кажется, с ума сошли, маэстро Пьетро,?— закатил глаза капитан Моретти. —?Или не поняли?— к порту Неаполя нынче идём!?Неаполь? Как… Неаполь…?В сердце словно что-то оборвалось. Руки похолодели. В глазах потемнело. Лишь звенели в ушах злорадные, насмешливые крики чаек, в неистовой пляске вокруг бизань-мачты вьющихся…?— На юго-запад по Северному морю,?— продолжал свою воодушевлённую тираду капитан. —?Сейчас минуем Ла-Манш и выходим в Атлантику…Ла-Манш, Атлантика, открытый океан. Фосфорин слушал молча и не мог поверить словам старого, высушенного на солнце итальянца. Для шутки?— слишком жестоко и чересчур серьёзно. Но если слова капитана?— правда, то…?— Сколько миль до ближайшей южной точки Британского острова? —?наконец, едва сдерживая вопль отчаяния и ужаса, хладнокровно и спокойно спросил Фосфорин. На что капитан и боцман лишь громко рассмеялись, схватившись за животы.?— Что, Чиччо*, спустим ему шлюпку, пусть плывёт на все четыре стороны? —?смех резко перешёл в нескрываемый гнев. —?О, Санта-Мария, что за кретинов набрал на службу этот синьор Гранде Пьетро! Не послушал я тебя, Чиччо, надо, надо было его выбросить за борт, пока не очнулся!?— Полагаю, шутка зашла слишком далеко,?— скрипнув зубами и сжав рукоятку кинжала в кармане, промолвил Фосфорин. —?Поведайте мне наконец, как я здесь оказался, и что за светопреставление творится.?— Чиччо, баран тебя забодай, рассказывай давай! —?прикрикнул на боцмана капитан: Фосфорин уже успел привыкнуть к нескрываемой чисто южной импульсивности, отчасти понятной ему вследствие собственного происхождения.?— Ну что? Втащили, значит. На борт,?— нехотя, попыхивая трубкой, начал свою нескладную речь боцман Грасси, латынью довольно плохо владевший. —?Команду едва набрали. Матросов не хватало. А тут смотрю?— вас тащат. Мол, ваш, забирайте…?— Кто?! —?наконец в бешенстве воскликнул Пётр, но капитан бросил на него ледяной укоряющий взор.?— Товарищи ваши с верфи, где вы работали,?— раздражённо ответил капитан. —??Престиссиму? подняли, за что от нас вам огромнейшая благодарность. К сожалению, синьор Гранде Пьетро запретил платить его людям за работу, дабы дух сребролюбия не разжигать и на свою сторону не переманить. Посему не ожидали, что своих бросите и с нами плыть согласитесь.?— Я согласия своего не давал! —?сквозь зубы прошипел Фосфорин, едва сдерживаясь, чтобы не заехать по горбатому, как дверной крючок, носу капитана и красному, как свёкла, носу боцмана. —?Кто? Кто меня сюда притащил?! Говорите!?— Да какой-то пьяный голландец. Сам ?лыка не вязал?,?— так Фосфорин перевёл его фразу на русский. —?Допрашивать бесполезно было. Тебя как последнего на борт затащили, так и отплыли сразу. Задерживаться чревато… —?осёкся вдруг боцман.?Похищение. Заговор. Не иначе. Но кому понадобилось? Кому я дело скверное сотворил? —?закрыв глаза и растирая до покраснения переносицу, размышлял Фосфорин. —?Неужто Герман до сих пор зуб на меня точит? Но разве от меня лишь в морду получал? Причём, за дело. Да ну, сдался я ему. Сам всё время возле Франца Яковлевича крутится, способный парень, я не чета ему. Тогда кто? Иль перепутали по-пьяни? Не на тот корабль случайно посадили? Нет, потом всё, потом. Нынче же выбираться отсюда надобно!??— Решайте, синьор. С нами, или прощайте. Шлюпбалки вон там.Фосфорин мгновенно воодушевился, даже забыв, что холодный ветер по лицу хлестал и в ушах свистел. Не всё потеряно, ещё можно успеть, запрыгнуть в шлюпку и уплыть к берегам Англии, хоть до того же Плимута, а оттуда как-нибудь добраться и до Лондона?— в юности все расстояния кажутся ничтожными.Кивнув, поспешил Пётр вслед за боцманом, надеясь всё-таки в скорейшем времени покинуть этот проклятый корабль. Корабль, на который он потратил силы и время, на ремонте которого провёл лучшие месяцы своей юности. Пётр вложился полностью в починку не особо нужной ему ?Престиссимы?, представляя, как, вернувшись после обучения на Родину, будет поднимать флот Российский, более юное поколение обучать науке кораблестроения.?— Эй, Вашку! —?гаркнул по-итальянски боцман Грасси, обращаясь к матросу?— долговязому тощему португальцу со впалыми щеками, который до того сидел на палубе и грубыми стежками штопал парус, но мгновенно вскочил и выпрямился. —?Спусти этому болвану шлюпку, он в Англию плыть намеревается!—?Сэньор Грасси, но это бежумие,?— странно выговаривая итальянские слова, словно змея шипит, возразил было матрос. —?Ведь лучше меня знаете: ветер шеверо-восточный, крепкий?— тридцать два узла.?— Объясни вот этому. Мне не до него. И так время впустую потратил,?— проворчал Грасси и побрёл прочь по своим делам?— раздавать подзатыльники команде.—?Волны щильные, сэньор! —?с участием обратился на ломаном итальянском к странному гостю матрос Вашку. —?Нельзя, никак нельзя сейчас на шлюпке в Англию!Фосфорин и без переводчика уже всё понял, удосужившись наконец взглянуть за борт: гребни волн срывались, по краям, словно искры от костра, взлетали брызги, белая, как снег, пена полосами ложилась вдоль по направлению ветра, который неумолимо гнал судно к юго-западу. На лодке плыть в такую погоду против ветра?— не просто безумие, но истинное самоубийство. Пётр прекрасно осознавал, что лучше смерть, чем предательство, пусть и нечаянное, не от него, от обстоятельств зависящее. Но что-то держало.В глубине души надежда теплилась?— а вдруг когда-нибудь на Родину вернуться сможет? Вернуться, узнать причину, найти виновных, а уж коли не удастся оправдать себя в глазах государя, то с достоинством на плаху взойти. Так он думал, утешая себя, а самого так и тянуло выпрыгнуть за борт и вплавь, супротив волн, отправиться в Англию. Да вот только статься может, что пока доплывёт, государь с товарищами давно уже на Родине будут. Хватятся ли его? Или уже забыли благополучно? Неужто не смог самоотверженной службой своей заслужить если не памяти потомков, так хоть благодарности современников??Будьте прокляты, можжевеловка окаянная и девка дурная портовая! Что же мне теперь? По морям в посудине голландской колесить? Неаполь… Господи! Почто? Почто Неаполь?!..?—?Идёмте, сэньор,?— грубовато вырвал его из размышлений матрос Вашку. —?Покажу вам каюту. Там вщё найдёте: воду, мыло, лезвия. Одежду чистую.—?Я тебе нынче не ?сэньор?. Просто Пётр… или как там капитан говорит?— Пьетро. Сочту за честь пополнить ряды матросов. В столярном деле и кораблестроении силён, в морском деле неопытен, право, но для юнги староват. К любой работе готов и отнесусь с прилежанием.***Команда подобралась разношёрстная, многоязычная. ?Не корабль, а башня Вавилонская!??— про себя отметил Фосфорин. Из неаполитанцев лишь капитан с боцманом, матросы?— большей частью голландцы, но встречались также французы и португальцы. Из последних наиболее примечательны оказались двое: матрос Вашку, с которым с первого дня пребывания на ?Престиссиме? успел сблизиться Пётр и сразу окрестил его Васькой на русский манер. Вторым же был кок Гугу* Гризальюс, прожжённый морской волк и весьма противоречивая личность. О нём Вашку рассказывал Фосфорину:?— Как уйдёт в запой, так порой воду с не чищенной морковью и не разваренной крупой хлебать приходится. Но в трезвом состоянии, которое иногда случается, готовит отменно, будто какой-нибудь королевский повар. Говорят, в молодости он и вправду служил при дворе короля Португалии старшим поваром. Но потом поссорился с неким графом из-за женщины и подсыпал ему в тарелку яду. С тех пор на Родине старается не показываться.Пётр Фосфорин от отчаяния, дабы не думать о том, что происходило в его отсутствие на Родине, брался за любую работу?— начиная переводами научных трудов с греческого на латынь для капитана Моретти и заканчивая уборкой камбуза после бурной деятельности взбалмошного Гугу. Несколько раз случилось так, что кок вообще не вышел на работу, воюя в каюте с представителями потустороннего мира. Тогда Фосфорину, который тогда дежурил по камбузу, пришлось приступить к его обязанностям. К слову, первый же тогда и переплевался, вынужденный признать, что его ?шедевр??— просто помои по сравнению со стряпнёй пьяного португальского кока.Вечерами, как солнце за горизонт опускалось, выходил покурить трубку к правому борту в кормовой части шхуны. Вдаль смотрел, мысленно обращаясь к тем, кто так дороги. Как там друзья сердешные, Колька с Михейкой? Ласковы ли с Глашенькой, Меншиковой дочкой несчастной? Как супруга юная Софьюшка, девица светлая и чистая, так любви мужниной и не испытавшая? Данила с Гаврилой, сыновья малолетние, без отца своего непутёвого с младенчества растущие. Брат с сестрой, Павлушка с Ефросиньюшкой, смышлёные да любознательные, никому, кроме него, не нужные. Отец любимый, не старый, да болезный… На том сердце сжалось, жаль стало Ивана Алексеича. Как-то воспримет, что сын его запропастился нежданно-негаданно??Нет, не думай, не думай о том, Пётр. Токмо хуже себе и другим сотворишь. Даст Бог, не пропаду, свидимся ещё с родными, с батюшкой, с Софьюшкой ненаглядной, с друзьями любимыми. Клянусь, что угодно сделаю, расшибусь в лепёшку, но вернусь в Россию-матушку!?