Глава 12. К призрачным стенам Константинополя (1/1)

Весна медленно, но уверенно вступала в свои владения. Яркие, палящие лучи солнца будто шли в наступление на снежные горы и ледяные глыбы, вдоль дорог и меж домов образовавшиеся. Казалось, сама природа царю подсказывала: пора, долой спячку зимнюю, в путь! В путь?— на юг, на Азов, к победе!..Той весной творилась история Российская.А в деревянном, перестроенном заново купеческом тереме на правом берегу Яузы творилась иная история?— личная, малоизвестная, но заслуживающая нашего внимания. В бывшем чулане, а ныне?— кабинете своём?— закрывшись, места себе не находил Пётр Фосфорин. За последние несколько месяцев столько дел и обязанностей навалилось на юного новгородца, что голова шла кругом.Ярмом тяжёлым свалилось на Петра отцовство раннее, неожиданное, да ещё и незаконное. Новость, одновременно и греющая, и леденящая душу. Теперь, думал Пётр, случись что с ним в походе, отцу не так тяжко будет утрату переносить. Не погибнет династия. Да вот только… как о случившемся Софьюшке, супруге юной сказать? Что подумает о нём она, душа чистая? Разочаруется ведь, чего доброго?— возненавидит. То лишь утешало Фосфорина, что сам он в Москве с тёщей находился, а супруга?— при царевне в Преображенском.?Нескоро свидимся, нескоро разговор болезненный состоится. А коли убьют под стенами Азова османы свирепые?— и то хорошо: не будет мучиться с супругом ненавистным Софьюшка. Вырастет?— по любви за юношу доброго и целомудренного выйдет…?Совесть грызла Петра Фосфорина. В редкие свободные от работы и учения минуты на колени перед образами становился и молил святого апостола Петра о заступничестве пред Господом. О прощении грехов своих молился да о здравии несчастной тёщи и приплода её. Первое время было о чём беспокоиться: в дурном самочувствии пребывала Агриппина, на тошноту и головокружения жаловалась, из покоев своих почти не выходила. За себя не боялась, боялась дитя потерять: хоть и не ждали его, а всё жалко?— живая душа. Переживал за них Пётр, бывало, губу и ногти до крови сгрызал?— до того тревожился. Но к апрелю месяцу понемногу отпустило: вернулась хозяйка к делам домашним, немного облегчив незавидную участь зятя, ставшего и хозяином, и слугой в чужом доме.Легли на плечи юные, неокрепшие все тяготы главы семьи. Едва осиливал, и тому была причина: из челяди лишь половина осталась. Хоть более-менее верные и надёжные, да всё равно с нагрузкой не справлялись. Приходилось самому кое-где с тяжёлой работой помогать, дабы пример видели и не роптали. В промежутках между изучением чертежей и столярными работами трудился Пётр наравне с прислугой: коней чистил и подковывал, мешки тяжёлые таскал, дрова колол, старые доски заменял и утварь разную чинил. Задумал Пётр перестроить дом заново, по образу новому, европейскому.?— А ну, ребят, взяли, подняли! —?скомандовал Пётр, с правой стороны удерживая колонну деревянную ордера ионического, орнамент на коей сам вырезал. —?Поставим на радость царю-батюшке!Хоть ворчали и сплёвывали люди наёмные, посадские, да ослушаться не смели: хозяин хоть и юный, дерзкий, с причудами, да в тепле и сытости их содержал, не то, что, по слухам и сплетням, некоторые из соседей, кои слуг голодом морили и работой непосильной изнуряли.?Управление производством суконным?— тоже стало моей заботой целиком и полностью. Благо, грамоте и арифметике обучен, кое-как справлялся с учётом работников, товара, потраченных денег и прибыли. Дьяка Артамошку, вечно сопливого да с глазами красными, через раз в подсчетах путавшегося, выгнал?— надоел хуже пареной репы, а на место его кого взять?— и неглупого, и надёжного? Разве что самому за подсчёты садиться, да только не разорваться же на части, в самом деле!?Видел Пётр, что не справляются, думал, как бы новых работников привлечь. Додумался наконец перевезти из Новгородской области батюшкиных крестьян: всё равно без дела на землях пустых, незасеянных сидели. Сажать нечего, продавать в городе нечего, да и делать нечего, так почему бы на сына хозяйского в столице не поработать?Сказать легко, сделать трудно: как поссорился с отцом на Крестопоклонной, так до самой Страстной недели и не разговаривал. Лишь в четверг Великий, к таинству исповеди толком подготовившись, пришёл в мастерскую столярную у отца прощения просить за поведение недостойное. Иван тогда за рабочим столом сидел, чертежи голландские изучал. С порога на колени Пётр кинулся, поклонился в ноги и молча воззрился на него.?— Ну что, сын блудный? Стосковался по отцу негодному, ненавистному? —?горько усмехнулся Иван, край уст тонких скривив в грустной улыбке.?— Не говори того, батюшка,?— жёстко отвечал Пётр, от волнения и горечи, подступающей к горлу, зубы сжав. —?Люблю и чту тебя всем сердцем. Виноват пред тобою,?— кушак, с пояса сняв, протянул ему. —?Ремнём бей, вот он я, сын твой недостойный.Не стал Иван сына бить и упрекать. Подошёл к нему, с колен поднял, крепко, по-медвежьи, обнял да по спине похлопал.?— Бог простит. И меня прости, грешного,?— вздохнул Иван, из объятий дитя своё непослушное отпуская. —?Как сына-то назовёшь, Петруша??— Александром хочу назвать,?— пылко ответил Пётр. —?Первенца своего. В честь наставника?— Александра Даниловича.?— Простолюдина и распутника?! —?в сердцах воскликнул Иван, но, увидев негодующий взгляд Петра, добавил:?— Не святой ведь.?— Знаю. Сам знаю, батюшка. Но давеча, в прошлую пятницу, сон видел. Будто бы ангел мой хранитель молвил: ?Потомок, мужей защитником названный, род твой прославит и от забвения избавит?.?— То искушение,?— укорил сына Иван. —?Не вспоминай, что во сне привиделось. Слушай, что отец Агапий глаголет.?Ничего отец Агапий путного не посоветовал, как бы ни спрашивал?,?— с болью в сердце подумал Пётр, но вслух не сказал ничего, лишь глаза опустил.Помирились отец с сыном. За стол рабочий сели, разговор завели. А поговорить было надобно: почти что с самой свадьбы Петра толком и не виделись, а как увиделись, так и поссорились почти на месяц. Многое поведать хотел отцу Пётр, совета какого, помощи попросить. Многое хотел сказать, а в итоге молвил лишь следующее:?— Тяжко, батюшка. Обрушились заботы житейские на плечи мои, точно небо на плечи Атлантовы. Не поверишь, опять вместе с посадскими наравне работаю,?навоз из конюшни выгребаю,?— горько усмехнулся младший Фосфорин. —?И впрямь?— Алкид Зевсович.?— Что ты хотел, Петруша? Не к тому ли ты стремился? Не ты ли вырасти скорее спешил, стать мужем зрелым и благородным? Не ты ли честный труд превыше всего ставил? —?мягко укорил его Иван, на что Пётр ничего не ответил: прав отец, а признавать свою вину?— стыдно.На том кончились жалобы недостойные. Отругал за них себя Пётр, перешёл к делу. Сообщил Ивану о своём предложении перевезти некоторых крестьян своих в Москву, на подмогу работникам Доброславиных:?— Польза и нам, и им будет. Голодать да бездельничать не будут.?— Эх, делать нечего. Часть людей заберём в столицу, а земли пустующие придётся соседям?продать?— боярам Белозольским: слыхал, на Масленичной неделе старик-боярин сына Матвейку женил. Как раз подарок будет молодым!Бояре те, Белозольские, имя таковое ещё в пятнадцатом столетии от князя Новгородского получили, за баснословные деньги продав в Европу неслыханные объёмы отборнейшего поташа и белой золы из древесины ивы и вяза. Производство упомянутых веществ ещё сто лет назад до того вышло у них на высочайший уровень, что позволило Белозольским стать одними из богатейших людей Новгорода. Правда, спустя два века в производстве поташа их здорово обогнал боярин Морозов, чьи предприятия находились в Нижнем Новгороде, а сами Белозольские к середине восемнадцатого века обнищали. Но это уже совсем другая история.***Близилась Пасха, светлое Христово воскресение. Каждый год, как помнил Пётр, ожидал этого праздника, предвкушая что-то невероятное, непостижимое. И только в тот год, тысяча шестьсот девяносто пятый, словно осёл, навьюченный тяготами жизни взрослой, скромно и смиренно встречал светлый праздник. Что-то давило, что-то беспокоило Петра, но не понимал, что именно. Только к ночи дошло до него, и словно каменная глыба свалилась с души.?— Christós anésti! —?радостно с порога крикнул Пётр, в каморку отцовскую ранним утром, после всенощной службы вломившись и большой мешок за собой втащив.?— Alithós anésti! —?ответил ему отец, и трижды поцеловались в щёки мужи благородные.?— Как здравие Агриппины Афанасьевны? —?с участием спросил Иван у сына: за внука и мать его, хоть и невесткой не приходящуюся, переживал несказанно.?— Слава Богу, полегчало ей,?— облегчённо выдохнул Пётр. —?В ночь на пятницу Великую сама куличи стряпала. После вечерни ждём тебя в гости на трапезу праздничную.?— Ох, Петенька, сынок родимый. Вот слушаю, и сердце кровью обливается. Ведь не с женою, с чужою женщиной жить вынужден, да ещё и… любишь ея как будто.?— Люблю, как мать жены своея,?— холодно отвечал Пётр, стараясь не вспоминать её объятия горячие, мягкие. —?Так придёшь ли??— Приду, непременно приду,?— ответил Иван. —?А почто так рано явился? Разговор важный имеешь? За советом али весть какую поведать хочешь??— Пойдём, батюшка, сейчас на Кукуй, к ван Захтам,?— ни с того ни с сего воодушевлённо промолвил Пётр.?— С чего вдруг? Не ты ли все годы прошлые упирался, мол, негоже с басурманами светлую Пасху праздновать??— То было давно. И потом… —?младший Фосфорин помолчал, думая о чём-то. —?Я виноват пред ними. А теперь готов признать вину. И подарок у меня для брата младшего, Павлуши, имеется.С этими словами достал из мешка Пётр коня деревянного на колёсах, с резными гривой и хвостом, столь искусно выполненного, что вот-вот заржёт и на дыбы встанет!?— Никак коня Троянского изготовил и полк ахейцев в него засунул! —?усмехнулся Иван.?— Как в воду глядел, батюшка! —?бойко воскликнул Пётр и, защёлку подвинув на брюхе коня, выдвинул скрытый в нём ящик: оттуда высыпались деревянные солдатики. —?Гляди, чем не войска царя Агамемнона?Засмеялись оба, как дети малые, да вскоре в гости к семейству голландскому в Слободу направились. По пути хватило ума у Петра брякнуть отцу о желании своём в предстоящем Крымском походе участвовать. Лицом чуть ли не почернел Иван, новость таковую услышав: не хотел сына в опасный военный поход отпускать. За жизнь его боялся пуще своей собственной.?— Ох, Петруша. Опасно ведь. А не то как убьют тебя басурмане татарские?—?Помнишь боярина Пнёва? —?вопросом на вопрос ответил хитрый юный грек.Боярина того несчастного, в защиту юного царя выступавшего, в собственном доме недоброжелатели топором зарубили. Молча кивнул отец, вспомнив, но про себя всё же содрогнувшись.?— Ныне времена такие, что всюду опасно,?— упрямился Пётр. —?Скорее в столице от сторонников царевны Софьи погибну, чем на поле битвы.—?Вот и сидел бы дома, в Новгороде,?— проворчал Иван.—?Не для того я на свет появился, чтоб на печи сидеть. Не печалься, батюшка. Все мы лишь Божьей милостью живы.??— ?Не печалься?. Да что тебе батюшка. О продолжении рода не подумал? Коль помрёшь, что мы тогда делать будем? Старший сын ты в семье, что с династией-то будет??— А что будет? —?не понял Пётр, на отца воззрившись.?— В каморку вернёмся, расскажу тебе,?— жёстко ответил Иван, не желая сейчас долгий разговор вести.К Захтам прибыли за два часа до полудня, без приглашения?— родные, как-никак. С Пасхой поздравить да Павлушу маленького проведать. Луизе как всегда перед камином за рукоделием сидела, шерстяные чулки вязала. Старик Абрахам трубку курил, задумчиво в окно глядя. Плохо выглядел, надо сказать, инженер голландский, за несколько месяцев весь как будто высох, да никто сказать не мог, что происходит с ним.?— Goedemorgen*! Christus is opgestaan*! —?с порога поприветствовали хозяев Иван и Пётр.?— Здравия, здравия желаю, господа Фосфорины,?— по-русски поприветствовал их Абрахам ван Захт. —?Какими судьбами вдруг??— Сынишку проведать,?— улыбнулся Иван, бросив на сына старшего взгляд, мол, доставай подарок-то.Пауль, бойкий мальчишка пяти лет отроду, в аккуратной голландской рубашечке и шерстяных чулочках, прибежал в гостиную, с любопытством на гостей взирая. Забыл уж верно, как и отец родной выглядит.?— Вот тебе, брат Павлуша, конь гнедой, лихой,?— вытащив из мешка, поставил на пол каменный коня деревянного Пётр, а Пауль задумчиво рассматривал его.?— En wat te doen met dat geschenk? *?— вопросительно воззрился на деда Пауль, а тот лишь руками развёл.?— По-русски разумеешь? —?нетерпеливо спросил младшего брата старший, на что первый лишь плечами пожал и, к дедушке Абрахаму подбежав, к его колену прижался.Неловкая воцарилась тишина. Поняли Фосфорины, что русскому языку?— то ли из вредности, то ли из-за нехватки времени и сил?— не обучили ван Захты Павлушу Фосфорина. Абрахам вовремя спохватился, на коня деревянного взгляд беглый бросил, что-то объяснил на своём языке внуку да посадил его верхом на коня игрушечного, за верёвку последнего потянул. Засмеялся, захлопал в ладоши Пауль, у старшего брата усмешку добрую вызвав.—?Ничего,?— пообещал Пётр. —?Из похода вернусь, научу Павлушу в седле как следует держаться!?Сразу почувствовал, будто, несмотря на праздник светлый, необъяснимое уныние в семье голландской царит. Напрасно пытался развеселить старика и дочь его беседой да песнями греческими?— не смог даже улыбку на устах их вызвать. Братец Павлуша?— словно неродной, по-русски ни слова не вымолвил, а, поприветствовав нас, в покои смежные убежал и за клавесин уселся, играть. Да так и просидел там более часа, одно и то же по много раз повторяя, запинаясь и начиная каждый раз сначала. Как будто нарочно разозлить нас хотел!?Как вернулись Фосфорины в каморку столярную, за стол уселся Пётр чертежи новые смотреть. Молча достал Иван из сундука ветхую рукопись и также молча перед сыном положил, мол, читай. Отложив на время чертёж, с любопытством рукопись изучил, после чего вопросительно на отца воззрился:?— Вижу, древо рода нашего за три столетия подробно описано. Но к чему мне сейчас оно??— Какой из тебя мастер корабельный, коль простую закономерность вывести не смог? —?с досадой вопросил Иван. —?Али не обратил внимания, что младенцы пола мужеского лишь у старших сыновей рождаются??— А как же, гляди, пра-пра-прадед, Антиох Артемьевич? —?возразил Пётр. —?Средний сын ведь у отца своего, Артемия Никодимовича.?— Так то исключение, раз в сто или сто пятьдесят лет случающееся,?— объяснил отец.?— Вдруг повезёт Павлуше? —?продолжал гнуть свою линию младший Фосфорин. —?Да и к чему тревожиться, батюшка? Ведь, коль на войне погибну, так внук твой род наш продолжит.?— Дурень ты, Петька,?— проворчал Иван. —?А что, ежели дочку родит Агриппина? Не подумал ты? Да, видать, всё поколение ваше такое?— не той головой думаете.?— Знаешь что, батюшка,?— уже начал злиться Пётр. —?На всё воля Божья. А в поход я всё равно пойду.?— Пойдёшь, как же,?— горько усмехнулся Иван, за кривой улыбкой боль жгучую душевную скрывая, а чуть заметно, чтобы сын не услышал, добавил:?—?Фивы проклятые воевать…?К вечеру за трапезой пасхальной у Доброславиных собрались. С удивлением и смущением, войдя в залу, супругу свою за столом увидел: та, как ни в чём не бывало, за обе щёки пирог с ряпушкой уплетала. Как потом сказали, Агриппина нянек за ней в Преображенское послала, сразу же после богослужения всенощного и литургии привезли ея, с матерью повидаться. Стоял на пороге и в беспокойстве губу кусал: сказала ей мать или нет?..?После трапезы отправила Агриппина Софью в библиотеку?— в грамоте упражняться под надзором дьяка учёного. Непонятное чувство словно ужалило Петра при виде тощего молодого парня с бородкой, провожавшего его супругу в ?храм науки?. Ревность просыпалась в сердце юношеском.Втроём за столом остались Фосфорины и вдова Доброславина. Обратил внимание Пётр, что хоть и в просторном русском одеянии тёща, а всё же не скрывало оно положения её теперешнего. Заметно поправилась, медлительной и как будто сонной стала Агриппина, прежде стройная и бойкая. Сидели с полчаса молча, а Иван вдруг возьми да и скажи:?— Слыхали, Агриппина Афанасьевна, орёл-то наш в поход Крымский собирается.?— Как в поход? —?чуть не побелела от волнения вдова Доброславина, яйцо крашеное на стол уронив и скорлупу разбив.?— Всё сказал, да, батюшка? —?рассердился Пётр. —?Почто матушку сына моего тревожишь?!?Али внук не нужен тебе??— Что ты, сынок, что ты! —?опешил отец его, рукой махнув и чуть не опрокинув чарку вина смородинового.?— А то. Не тревожьтесь, Агриппина Афанасьевна. Но я уже решил всё, и решение моё не подлежит обсуждению.—?Петруша, да ты ведь ещё дитё совсем! —?запричитала Агриппина. —?Ведь одно дело?— ребята потешные, а совсем другое?— османы жестокие! На куски порубят?— не помилуют! Дома останься, тяжко нам без тебя будет.?— Дома остаться? Да что я вам?— девка малахольная? —?совсем вспылил Пётр, из-за стола поднявшись. —?Что молчите? Сказать нечего? То-то же! —?удовлетворённо воскликнул и поспешно из залы трапезной прочь направился.?— Сынок! Куда ты? —?обеспокоенно крикнул ему вслед Иван.?— В Преображенское. Мало времени на сборы, торопиться надо,?— грубо бросил Пётр и дверью хлопнул.Горько заплакала Агриппина Афанасьевна, платком ситцевым глаза и нос утирая, несчастную судьбу женщин своего рода оплакивая:?— Как матушка вдовицею горькою в восемнадцать лет осталась, я, горемычная, двадцати пяти лет отроду. А Софьюшка… Софьюшка моя, четырнадцатый год лишь в марте стукнул. За что ж ей-то несчастие такое??— Отговаривал его как мог. Не слушает. Ума лишился с этими потешными, прости Господи! Не знаете вы Петьку. Уж ежели что взбрело в голову?— палкой не вышибешь!..***В Преображенском тоже столкнулся Пётр Фосфорин с неприятием и непониманием: Александр Данилович, один из главных участников похода, и тот упёрся, не хотел своего подопечного с собою брать:—?Ну какой тебе поход, а? Мал ещё, вспыльчив, только мешать будешь. Оставайся-ка, брат, в Москве. У тебя, чай… тёща на сносях,?— пошло ухмыльнулся Меншиков, за что Фосфорин так и хотел в морду кулаком ему заехать.Обижался Пётр на наставника, злился: ?Экий ты вредный! Значит, с бабой миловаться я созрел, а Константинополь воевать?— не созрел?! Да какой я после этого воин и муж? Как я сыну своему новорожденному в глаза смотреть буду?? Решил совета у Михейки спросить, как уговорить родню и друга старшего, чтобы в поход отпустили. Наведался к Третникам. Встретила его на пороге Марья, сестра Михейкина, встревоженная да грустная.?— Что приключилось, Марьюшка? Отец хворает? С Михейкой что?Марья лишь проводила его в светлицу, где на лавке широкой, под одеялом лоскутным лежал Михей. Бледен был, губа разбита, сам еле-поднялся, когда друг пожаловал.—?Кто так тебя, Михейка? За что? За девку подрался?—?За девку. За сестру свою, Марфу. Ежели не помру, второй раз пойду, всю правду узнаю и душу вытрясу!—?Да кто? Кто хоть, скажи, не томи!—?Не скажу. Не велела Марфа. Сам всё узнаешь,?— слабым голосом ответил Михей.?Нет. Не буду его беспокоить. Пусть сил набирается. Всё равно пойду, и никто меня не удержит!??— так пообещал себе Пётр и обещание своё сдержал.…Пасмурным весенним утром выдвинулись полки государевы на юг, не взирая на дожди и холод. В числе солдат полка, возглавляемого генералом Головиным, оказался и забытый Богом и царём греческий дворянин Пётр Фосфорин и другие вдохновлённые, воодушевлённые мальчишки из потешных войск. За Родину и государя шли на опасный подвиг ребята, жизни не жалея. От них и зависела судьба Отечества.А в Преображенском, в одной из комнат дворца царевны Натальи, горькие слёзы проливала пред образами?— Спасителя и Божьей Матери?— маленькая дворянка Софья Васильевна Фосфорина, за супруга юного пылкого горячие молитвы шепча. Не заметила девочка малая, невинная, как душой привязалась к нему, взбалмошному и почти незнакомому. Не заметила, как почитание мужа и страх пред ним священный в страстную влюблённость превратились. Выросла Софьюшка, девушкой взрослой стала, первую любовь в жизни испытала.