Глава 10. Помолвка, свадьба и первая ночь (1/1)

Хоть и смирился Петька на словах с предстоящей женитьбой, но в душе страшно негодовал. Да и как не испытывать негодование, когда отец родной, по словам Петьки, как ?Калигула окаянный? поступил, так скоропалительно, не спросив даже, за него решение приняв? Да ещё девицу незнакомую, которую сын и в лицо не видел, отыскал где-то. Дочь купеческая. При этой мысли Петька ещё больше обиделся: повидал он в Новгороде этих дочерей купеческих?— от безделья и сидения на печке располневших, размалёванных да глупых. Конечно, если бы полюбовницу сыну на пару ночей выбирал, то и такая сойдёт, но выбирал-то жену ему на всю жизнь, и так нелёгкую. В мечтах Петьке царевну подавай или хоть из окружения её девицу?— красивую да учёную. Только, видать, не судьба: уж больно пред ними отличились они с Александром Даниловичем так, что вспоминать было стыдно.?Помнится, летом девяносто третьего славный поединок показательный провели мы с Михейкой. Будто бы я Ахиллесом Мирмидонянским был, а он?— Гектором Троянским. Собрались нас ребята поддержать, разделившись на два лагеря?— троянский и ахейский. Вступили мы на рассвете в схватку равную и честную. В жизни?— друзья сердешные, в бою потешном?— враги заклятые, но то лишь для будущих подвигов испытание, что обоим пройти надобно! Не для того ли нас здесь Громовержец собрал?Нам же к сражению лучше сойтись! И немедля увидим,Славу кому между нас даровать Олимпиец рассудит! *Вначале на копьях из ясеня крепкого сошлись, и первым копьё выронил из рук Михейка. Затем?на саблях изогнутых бились?— не на жизнь, а на смерть. Во всё предплечье ранение глубокое получил я. Ох, и долго заживало потом! В конце концов и саблю Михейка выронил, а войско моё ахейское славило победителя.В честь той победы подарок мне решил преподнести Данилыч за службу верную: к гесперидам прекрасным и царице их совоокой, Наталье Алексевне, отвести обещал и заодно посватать за меня ея, желанную мою, сладкую. Для случая сего платье мне велел надеть древнее греческое, дабы впечатление должное произвести. Марфушеньку попросил сшить мне таковое, да к нему и плащ багряный с узором по краю. Сандалии из выделанной бычьей кожи сам сделал, благо, руки не из заднего места растут! Венок мне сплела Марфуша из тех цветов, что росли вдоль берега, чтобы всем видом напоминал бога Аполлона Дельфийскаго.Колебался в одеянии подобном пред девицею предстать, но после чарки-другой вина ячменного* все сомнения как рукой сняло. Что же я, в самом деле, хуже Пелея-царя, богиню Фетиду себе сосватавшего?! В сладостном тумане пребывая, отправился вслед за наставником пьяным ко дворцу прекраснейшей. Подошли к той стороне, где окна спальни ея располагались, в коих ещё свет золотистый горел. Бросил Данилыч камешек в одно из окон. Вскоре и лик возлюбленной, прядями чёрными, ниспадающими, обрамлённый, в окне появился. Смутился я сперва, но затем осмелел, песню затянул заунывную греческую на лире самодельной, деревянной, неумело подыгрывая. Засмеялась звонко царевна, в ладоши захлопала. Но более нея Данилыч веселился, до колик в животе надрываясь. Всё-то ему забава, будь то шалость ребяческая или резня кровавая. Шатаясь, подошёл ко мне, край одеяния до бёдер поднял и крикнул со смехом: ?А? Каков, погляди, царевна! Лучше мово-то, небось?? Внезапно осерчала царевна, ведро воды на дурные головы наши вылила да прогнала обоих со словами: ?Чтоб духу вашего сластолюбивого тут не было! Ещё раз увижу?— псов бешеных спущу!? Так закончилось знакомство моё с предметом страсти тайной?.Сжав волю в кулак, двинулся Петька вместе с отцом и сватом, другом его, столяром Матвеем, в сторону набережной. Путь тот показался знакомым больно, да только снегом так замело, что и не узнать окрестностей. Пока добирались, по колено в снегу, Петька из кармана достал резной деревянный гребень, на котором собственноручно птиц причудливых выпилил?— подарок невесте будущей. Чувства чувствами, а уважить наречённую надобно. Глянул, усмехнулся горько, сочтя дар свой нехитрый вполне достойным, и убрал обратно.Вот подошли они к дому с зелёными ставнями, и тут Петька по-настоящему опешил. Неужто его мимолётная мысль оказалась правдой? Грешным делом, в последнее время не только Наталья Алексеевна и подруги её Петьке снились, а нет-нет?— и новая знакомая, радушная хозяйка Агриппина Афанасьевна. Стыдно перед ней за сны эти становилось, гнал мысли недостойные. А теперь, получается, она сама непрочь за него выйти??— Прошу, милости прошу, гости дорогие,?— с улыбкой, заботливо встретила их за воротами вдова Доброславина. —?Проходите в светлицу да на скамьи присаживайтесь. Скоро невестушку-то представим.Ничего не понимал Петька, в замешательстве пребывал. Значит, не Агриппину пришли сватать? Но тогда кого? Любопытство сжигало душу, хотел было расспросить свою недавнюю знакомую. Но что отец на то скажет? Ведь не знал он о знакомстве сына с купчихой Доброславиной, мог и заподозрить что. Хорошо, что та не сдала его, сделала вид, что впервые его узрела.?— Девица Софья,?— мягкий мелодичный голос хозяйки вывел Петьку из раздумий. —?Дочь Василия, купца Доброславина.Поднял глаза на невесту Петька и застыл, как истукан языческий. Того не ожидал никак: невеста девочкой малой оказалась. Ростом ему почти до пояса, коса золотистая, ресницы и брови светлые, глаза?— синие, большие, взгляд?— детский, живой, пытливый. Видно, что красавица и не дура девка, да уж больно мала. Чуть не поплохело Петьке от увиденного и осознанного.?Дитя. Дитя малое. Такой лишь в куклы тряпичные играть да вышивать крестиком. Девица Софья, невеста. Господи! Да как же я с нею буду…???— не успел Петька додумать мысль свою, взгляд его с Софьиным обеспокоенным встретился. ?Кажись, тревожится за меня, переживает всем своим сердечком детским, искренним. Ангел светлый, как есть ангел. Душа чистая?Досада и негодование закипали в душе Петькиной, словно вода в котле, на огонь поставленном. Молча наклонившись к своей наречённой, вручил ей подарок нехитрый, который, по словам же её, ?зело приятен показался?. Молча и за стол праздничный сел вместе со всеми, но есть ничего не смог: не до того было пылкому юноше, у которого кровь бурлит в венах и гнев рвётся наружу. Тем временем лилась песней речь Агриппины Афанасьевны, в красках описывающей события последние.А рассказывала Агриппина о посильной помощи войскам государевым и о своём главном детище, доставшемся ей в наследство от супруга?— предприятии по производству тканей, располагавшемся недалеко от Ярославля. Сукно добротное и дорогое производили, сносу которому не было. А в связи с переходом на новую, европейскую форму, спрос небывалый на сукно появился, что пришлось и в столице с разрешения государя отделение открыть и работников новых набрать. Сетовала Агриппина на то, что без Васеньки тяжко с предприятием управляться. Рассказывала и о былых поездках с мужем в края дальние, большей частью?— в Венецию, чудо-город, на воде построенный. Мол, диво дивное услышала там, пение, лишь райским птицам присущее. Хоть и не обращал внимания Петька на речи бурные, а запали ему в душу слова последние. За рассказом матери не следила Софья, думу какую-то свою думая. Не вытерпел в конце концов Петька, из-за стола поднялся.?— Агриппина Афанасьевна. Разрешите с отцом в сенях поговорить? Разговор имею зело важный, чертежей новых касательный и срочного обсуждения требующий,?— учтиво поклонился Петька.Бросив негодующий взор на Ивана, словно вызывая его на поединок, проследовал с ним в сени, где уже дал волю гневу и возмущению.?— Почто так со мной поступаешь? —?вспылил Петька, к отцу приблизившись и, скрипя зубами, воззрившись на него с укором. —?Почто дитя малое мне в жёны выбрал? Али совсем на машкерадах немецких ума лишился??— Да что позволяешь себе! —?в свою очередь возмутился Иван. —?Совсем распустился! Кого тебе надобно?— деву старую али девку гулящую? Как немцы за столом говорили? Besser ein kleiner Fisch, als garnichts auf dem Tisch*.Петька молчал. Потому как и возразить было нечего. Сам понимал, что незавидный жених он в столице. И денег нет, и дворянство византийское, правительством российским так и не подтверждённое. Вот в деле своём хорош был и знал себе цену, оттого и пресмыкаться перед другими не желал и считал то противным.?— И не столь уж и малая. Всего-то на три года тебя младше. Не вечно же ей дитятей быть! Подрастёт скоро и детишек тебе нарожает.?— Пока вырастет Софья, стариком древним стану,?— проворчал Петька, на что получил в ответ взгляд гневный.?— Потерпишь. Чай, не впервой,?— жёстко ответил Иван, на что сын его вновь промолчал: оба понимали, о чём речь.Не мог Петька перечить благословению царскому, сколь бы тяжким оно не казалось; знал, что волю отца уважать надобно, сколь бы безумной та не была. Помнил свой побег лихой, помнил, как переживал отец за него, как ночами не спал, помнил, как чуть не потерял любимого батюшку. Нет, не мог Петька перечить?— всё, всё сделает на благо семьи и Родины!Смирился Петька. Вернулся с отцом в светлицу, бумаги все нужные, не глядя, подписал, а сам всё продолжал поглядывать на невесту. А та в ответ на него взглянула, скромно и смело, без смущения и ужимок. Взгляд спокоен, будто бы не ведала она страстей и желаний юношеских. Оттого и страшно было Петьке, не хотел он дитя малое силою брать.?— А теперь, мой дорогой зять будущий, прошу проследовать за мной,?— ласково обратилась к Петьке Агриппина Афанасьевна. —?Я покажу тебе ваши с Софьюшкой покои и ложе брачное с пуховыми перинами.?— Как так? Али угодно батюшке, чтобы первую ночь мы с нею в вашем доме провели? —?судорожно сглотнул Петька, следуя за хозяйкой по коридору, отметив про себя её походку плавную?— словно лебедь по воде плывёт, невольно залюбовался.?— Почто ж только первую? —?вопросила будущая тёща, пытаясь найти в связке ключей подходящий. —?Жить здесь будете, благо, дом большой, кроме нас двоих да прислуги никого нет. Родня вся в Ярославле да Суздали, сюда, как ни зови, не приезжают.?— Приживалой меня сделать хотите? —?гордо вскинул голову Фосфорин.?— Ну каким же приживалой, Пётр Иванович,?— мягко возразила Агриппина. —?Главой семьи будешь. Сам видишь: нет в доме мужика, нет и порядка.На это ничего не смог возразить Петька: и правда, скамьи расшатались, слуги распустились, не слушаются, хоть и всего им для сытой жизни хватает; надо бы на место поставить. А сколько всего чинить придётся! Усмехнулся Петька: ох, и хитра лиса вдова Доброславина! Так повернуть дело может, что поражение в триумф превратится. Нехотя согласился, здраво рассудив, что в Новгород самому ехать сейчас нельзя, от столицы далеко, а с отцом в каморке жить?— как два хищника в клетке, вот-вот друг друга загрызут.?— Вот и славно,?— улыбнулась Агриппина Афанасьевна. —?Поначалу тяжко будет с людьми строптивыми да нерадивыми управляться, но с возрастом научишься.Больно задело Петьку упоминание возраста, словно в глазах тёщи своей будущей малым дитём и сам выглядел. Обиделся, хотел было возразить, дескать, целым подполком ?ахейским? третий год командовал, но спохватился вовремя, о клятве страшной вспомнив. Никому ни слова о том, хоть пытай на дыбе. Что поделать, сдержал обиду, молча кивнул. Но тревога его на том не кончилась. По-прежнему одна вещь беспокоила Петьку, и, собравшись с мыслями, спросил у тёщи будущей:?— А что же Софья Васильевна? Готова ли к жизни супружеской??— Ах, Софьюшка у меня девочка здоровая да крепкая, совсем скоро будет готова. Годик подождать придётся, а там расцветёт, как яблонька весной. В нашу породу пошла красотою, а значит?— и силой девичьей,?— при этих словах у Агриппины, как показалось Петьке, немного щёки зарделись, но отчего?— не понял.?— Стало быть, пока не буду беспокоить ея. Как сестру любить буду.Не знал Пётр всей правды, не знал и о том, что девицу незрелую не могла церковь на брак благословить. О том ему ни отец, ни мать, не рассказывали. Но что делать с таким ?царским подарком??— тоже не знал.?— Добрый ты человек, Пётр Иванович. А о ней не беспокойся. Как свадьбу отпразднуем, увезу ея сразу в Преображенское, к Наталии Алексевне. Не сочти за дикость, покойный Василий Степанович завещал грамоте дочь любимую обучать.?— То не дикость. То дело великое,?— многозначительно ответил Петька, в душе успокаивая себя тем, что попал в семью единомышленников. —?Негоже русскому человеку неграмотным быть, а девице?— и более того.Когда уходили от Доброславиных, молчал Петька, мысли свои скрывая за выражением лица равнодушным. Да и смысла не было их вслух озвучивать. Стыдился Петька того, что супруга его?— дитя малое. Как же теперь друзьям своим в глаза смотреть? Чай, Колька уже вдоволь насладился красотою девической, а теперь Лев Симеонович жену из боярских дочерей ему подыскивал; Михейка же и вовсе в брак вступать ранее восемнадцати лет не собирался. Вот точно?— начнут подтрунивать над ним, на смех поднимут. С другой же стороны, что-то подсказывало ему, что на этом его испытания в жизни новой, семейной, не закончатся.***Сразу после праздника Богоявления свадьбу сыграли. Таинство венчания состоялось в небольшой деревянной церкви на окраине столицы, в присутствии ближайших родственников и друзей. Лишь Ирина Фёдоровна Фосфорина не смогла приехать, к большой печали Петьки, но тут ничего не попишешь: младенец капризный, Ефросиньюшка, на руках, да и сил не было ей до Москвы доехать. А благословение своё на брак давно уж дала мать Петьке, видимо, желая окончательно от сына нелюбимого избавиться.?Собрались в церкви мы. Свечи горят в полумраке, стены и потолок коптят. Запах ладана в нос ударяет, до самого сердца прошибает. Полотно белое, на него же и предстоит встать нам?— жениху и невесте горемычным. Ждали с отцом не менее получаса, наконец Софьюшку мать привезла: маленькую, хрупкую, в серебристом платье?— русском, не европейском. Вдвоём мы с нею свечи в руки взяли и на полотно белое встали. Словно на путь общий, тернистый. Дай, Господи, нам терпения!Словно в тумане пребывал. Пение хора мужского, слух режущего, сквозь пелену мыслей едва слышал. Едва ощущал, как батюшка, протоиерей Агапий, кольца златые нам на персты безымянные надевал. Великоваты были, но уж какие есть. Вот слышится и возглас торжественный: диакон старенький, отец Иерофей, хоть и был семидесяти лет отроду, и глас скрипучий зело имел, но до того светло и проникновенно молитву свою провозглашал, что самому на сердце становилось радостно, даже в лютые минуты печали.?— Прокимен, глас восьмый! Положил еси на главах их венцы от каменей честных!Потом и торжественно хор грянул:—?Положил еси на главах их венцы от каменей честных… Живота просивша у Тебе, и дал еси им!Ощутил при словах сих венец на голове своей, венец испытаний и ответственности. Хоть и не коснулся тот меня, рукой сильною Кольки Сурьмина удерживаемый, что ему трудно было: намного превосходил его в росте. Над светлой юной головушкой новоявленной жены моей венец держал Михейка Третник, в росте мне сильно проигрывающий, но оттого не менее любимый друг мой. С Софьюшкой о чём-то, улыбаясь, перешёптывался, но тем никакой ревности не вызывал.?— Святии мученицы, иже добре страдавша и венчавшеся…При возгласе и песнопении сим горько усмехнулся я. Али не на мучение обрёк меня батюшка, обвенчав с девицей малой, страстей лютых не разумеющей? Не на мучение обрёк плоть мою грешную, на долгое невыносимое воздержание? Знаю, сам знаю, грешны мои помыслы. Но что поделать с ними, куда упразднить их?— о том не ведаю?.А после было пиршество свадебное в доме Доброславиных. Гостей собралось видимо-невидимо, большей частью всё купцы да ремесленники, простой народ, немцы слободские тоже присутствовали. Рекою песни лились душевные?— задорные юношеские и печальные девичьи. Рекою лились и вина: русские?ячменные, ягодные, немецкие?виноградные, золотистые, даже итальянские, которые много лет назад купил в Венеции покойный хозяин и приберёг на свадьбу дочери. Вина те были багряные, терпкие, и больше других понравились Петру. Теперь, после таинства венчания стал считаться совершеннолетним Пётр Фосфорин, и мы более не будем называть его Петькой.Сам Пётр Алексеевич с другом своим верным Алексашкой вскоре явились на праздненство?— столяра новгородского поздравить и самим развлечься после работы напряжённой. В зелёных солдатских мундирах явились, дабы гостей не пугать. Любил царь простых людей с открытым сердцем, что искренне и на всё ради идеи великой готовы. Не то, что тщеславные надменные бояре, с которыми где сядешь, там и слезешь. А здесь принимали как родных, хотя, видимо, большинство гостей их даже и не признали.Пётр Фосфорин, увидев вошедшего в залу трапезную ?Громовержца?, от удивления глаза вытаращил и медленно со скамьи поднялся. Затем, в себя придя, поспешно из-за стола вышел и Софью за собой позвал. Представ перед царём, земной поклон ему отвесили одновременно. Расчувствовался царь, расцеловал прямо в щёки и губы жениха с невестой, последнюю, маленькую и хрупкую, подняв на уровень лица своего, тем не смутив её, а лишь развеселив. Пожурил, Софье платок золотом расшитый?— сестры подарок?— вручил. Затем же вынул из кармана потёртого какую-то вещицу, в платок носовой завёрнутую:?— За самоотверженное и искреннее служение царю и России-матушке! —?и с этими словами развернул и надел Фосфорину на средний палец массивный перстень с аметистом. —?Чтобы и впредь с пути великого, тернистого, не сходил и служил верою и правдою.Узнал Пётр Фосфорин тот перстень, и дрожь воспоминаний его прошибла. Вспомнил, как совсем ещё мальчишкой на дне Яузы его нашёл, вспомнил, как берёг его, собираясь на коврижки обменять, вспомнил, как Меншикова спас от наказания, возвращением ценности сей государя задобрив. Улыбка странная на мгновение возникла на лице его. Взглянул на стоявшего позади государя Меншикова; тот лишь задорно подмигнул, мол: ?Всё, всё рассказал, вот тебе и награда за твои подвиги, Алкид Зевсович?.Меншиков же с пустыми руками пришёл ученика своего поздравить, видимо, решив, что лучший подарок?— он сам. Так оно и вышло: после третьей стопки, сразу двоих девиц по обеим сторонам от него сидящих обняв, не умолкая, шутки шутил. Всё внимание на себя перетянул, но Фосфорин и рад был тому: наконец-то от него все отстали с поздравлениями, советами да расспросами. Бегло взглянул на другой конец стола, где Михей Третник сидел, и вздрогнул: такого Михейку он раньше не видел?— взглядом беспокойным, недобрым прожигал душа-парень денщика царского, будто бы в мыслях нож на него точил. Может, вино итальянское багряное так по голове дало? Али тот обидел его чем нечаянно? Не вытерпел Фосфорин, из-за стола поднялся и к другу сердешному подошёл, по плечу похлопав:?— Чего такой хмурый да злой сидишь? Чай, не тебя на малой дитятке женили, гуляй да радуйся.?— Ох, Петька,?— вздохнул Михей. —?Тяжко на сердце. Думы имею тревожныя. Выйдем на крыльцо, поговорить надобно.Молча кивнув, Фосфорин поспешно и незаметно залу трапезную покинул, за ним и Михей последовал. Вышли на крыльцо. Воздух свежий, морозный, колючий больно за носы щипал, доски старые скрипели под сапогами. В голове у Петра мысль проскользнула: ?Надо бы заменить?.?— Рассказывай. Что душу тревожит? —?спокойным тоном промолвил Фосфорин, вдыхая полной грудью ледяной воздух.?— Скажу как есть. Марфуша плоха совсем. Не ест, не пьёт ничего. Плачет без причины. Замучился с ней, вот ей-богу, Петька. Скрывать от отца всё труднее, но боюсь гнева его. Как бы не осерчал и из дома не выгнал. А кто виновник всего происходящего?— хоть убей, не говорит.?— Чудное дело,?— задумчиво произнёс Пётр. —?Ведь, насколько знаю Марфу, девица хозяйственная да серьёзная. По баням и попойкам не ходила. Вспомни, с кем из парней общение близкое имела??— С одним только. И, клянусь, ежели то правда, готов биться с ним не на жизнь, а на смерть. Лишь бы за сестру отомстить.?— Кто таков? Скажи, не томи! —?нетерпеливо потряс за плечи друга Фосфорин.?— Не смею. Не хочу терять дружбу твою,?— совсем упавшим голосом ответил Третник.Не понял тогда Пётр слов его, вовремя не остановил, о чём горько жалел впоследствии. Но пока что как мог приободрил, обещал помощь оказать посильную, ведь не раз выручали друг друга. В залу трапезную вернулись, в чарке мёда хмельного грусть и тревогу утопив.Тем временем Меншиков продолжал балагурить, собрав вокруг себя компанию девиц любопытных, а затем и песню грянул:Как по Яузе-рекеНа дырявом челноке,Вместо вёсел?— сапоги,Вёз в столицу пироги.Красны девки, налетайте!Но платить не забывайте,Мне в карман копейку суйтеДа и в щёчку поцелуйте!Хоть и многих гостей раздражать порядком начало пение грубое да неумелое,?— видать, медведь на ухо наступил,?— но вот Петра Фосфорина хорошо отвлекло от мыслей тягостных. Разгладилась морщина над переносицей, вздохнул свободно. А что, если и впрямь трудности житейские вот так же воспринимать?— легко и с песней? Может, зря он сейчас сидит за столом, рядом с невестой, хмурый и неразговорчивый? Ведь и прав был отец: не вечно же ей дитятей быть. А пока привыкнуть надобно, познакомиться. Чай, теперь одна жизнь на двоих.***Поздняя ночь наступила, разъехались гости. А кто не уехал?— ночевать остались в комнатах, на кроватях, на лавках, а то и на полу. Софьюшку ещё в середине застолья мать из залы увела спать в её покои, так как глаза уж слипались у невесты юной. А жениху горемычному ничего не оставалось, кроме как одному на широком брачном ложе расположиться. Но делать нечего. Повернув ключ, вошёл в комнату, свечой разогнав мрак в помещении, и несказанно удивлён был. Словно очутился одновременно в старом русском и причудливом немецком доме.В северо-восточном углу?— иконы старинные московские, лампада горит, вдоль стен скамьи узорчатые стоят. А на стенах?— картины невероятные, живые настолько, что, казалось, изображённые на них присутствуют в комнате. Но более всех поразили Петра две самые большие, по обеим сторонам от кровати широкой висящие: на первой изображён был юноша с золотыми волосами, обнажённый, на спине которого висел колчан со стрелами, а в руках он держал лук деревянный. На второй же изображалась прекрасная девица, тоже златовласая, тоже совсем нагая, с крыльями за спиной. Не мог отвести глаз от последней Пётр; с большим усилием себя заставил раздеться да умыться из чаши медной, в рубаху льняную переоблачившись и, свечу погасив, в кровать мягкую лечь.?Потерпишь. Чай, не впервой?,?— с горькой усмешкой вспомнил Пётр жестокие слова отца. —?Легко говорить, когда перед самым носом такая краса неописуемая висит. Словно издевается тёща. За мальчишку мелкого меня считает. Даже в Потешных к совсем малым ребятам такового отношения не было,?— пробормотал он, в душе злясь на Агриппину и обиду имея странную, необоснованную, из пальца высосанную.Окна спальни новобрачных выходили в тот внутренний двор, где баня и пруд ледяной находились. Смех и крики раздавались оттуда, уснуть Фосфорину не давали. Вспылил наконец, одеяло выбросил и в одной рубахе направился к источнику шума, дабы приструнить, как он думал, распустившихся девок сенных и горничных.Открыл дверь в парилку и застыл: на полке деревянном, словно богиня греческая, возлежала сама Агриппина Афанасьевна, совсем обнажённая, из чарки серебряной вино отпивая и томно от жары невыносимой вздыхая. Груди полные, как грозди виноградные налитые, меж бёдер широких?— лисьему меху подобный, мягкий ворс бронзой отливал, всё тело юное, белое и… желанное до невозможного. И только сейчас увидел волосы её, всё время до того платком скрытые: длинные, вьющиеся, цвета светло-русого, будто рожь спелая. Затаив дыхание, смотрел Пётр, невзирая на стеснение одних и хихиканье других девушек.?— Подруженьки милые, хорошо посидели мы. Теперь же черёд вам спать ложиться. Кажись, побеседовать с зятем дорогим надобно насчёт их новых покоев удобства.Одна за другой покинули девушки парилку, кто на слово поверил, кто головой покачал, кто и загадочно улыбнулся. А Пётр так и остался в дверях, как Амфион окаменевший, стоять.?— Почто не спится, а, зятюшка родимый? —?участливо спросила новоиспечённая тёща, поднимаясь и садясь на полок.?— Холодно, чай, одному на брачном ложе,?— вместо нужного ответа вдруг вырвалось у Фосфорина.?— Что ж не сказал слугам печку затопить? —?прерывисто вздохнула Агриппина Афанасьевна. —?Вот, выпей настойки можжевеловой,?— поспешно в чарку налила из графина ?огонь хвойный прозрачный?.Выпил залпом Пётр чарку, не поморщившись, лишь немного успокоив разум, но отнюдь не тело: как только прошло впечатление первое от зрелища, врасплох заставшего, так сразу же и отозвалась плоть грешная на красоту неприкрытую женскую. И рубаха льняная широкая не смогла скрыть случившегося.?— Не согрелся? —?уже робко и как-то растерянно спросила Доброславина, сжав колени, и Фосфорин успел заметить, как налились и поднялись соски её, что несказанно удивило парня неопытного. —?Быть может, веничком берёзовым тебя попарить?Судорожно сглотнул Пётр и, уже не понимая толком, что делает, рубаху с себя стянул. И так разгорячённая от пара банного, ещё больше покраснела лицом Агриппина, почти забытую за годы одиночества нагую мужественность пред собою увидев. Всем, всем хорош, да и сама хороша невероятно, для неполных тридцати лет своих вполне молодо выглядела.?— Нет. Не понадобится веник,?— хрипло, словно с похмелья, ответил Фосфорин, непроизвольно подался в сторону Агриппины, которую уже трясло от волнения, и навис над нею, как скала грозная.Ещё один шаг навстречу. Сам не понял, как уложил молодую свою тёщу на полок, как затем страстно облобызал твёрдые и чуть сладковатые соски её, на мгновение представив, как их же какие-то четырнадцать лет назад брала в беззубые младенческие уста новоявленная супруга его Софьюшка.?— Пётр… Петруша… Что творишь… —?взволнованно, с придыханием вопросила тёща, а у самой по всему телу волна мурашек пробежала.?— Не ведаю,?— тяжело дыша, ответил Пётр, продолжая ласку неистовую, слыша лишь, как кровь в ушах стучала.Сам не заметил, как в мгновение на полок забрался меж коленей припухших, непрерывно и неумело руками мозолистыми, мастеровыми груди бархатные лаская.?— Не надо… Петя… Петрушенька… Ах! —?изогнулась от прилива страсти внезапного Агриппина, навстречу юноше пылкому подавшись.?— Нет пути назад, Агриппина Афанасьевна. Разум теряю.Сам не осознал, когда, бёдра её приподняв, сначала головкой в тёмно-розовый бугорок посередине упёрся, а затем, словно лодка с берегов илистых, соскользнул и резко, для себя неожиданно, вошёл в жаркое лоно, вздох прерывистый с уст алых сорвав и царапины на спине ощутив.?Не ожидал того. Как печка затопленная, горячая внутри. Как же сильна, должно быть, страсть любовная женская!?А дальше?— всё как в тумане было. Резко и грубо вжимал её в скамью, крепко, до хруста, плечи белые сжимая и зубы стискивая от напряжения. Пот ручьями катился с обоих, у обоих сердце стучало так, словно вот-вот из груди выпрыгнет. В губы целовались жадно, до укусов, до крови, будто звери дикие. Разум унесло далеко, голова кружилась, в неистовой страсти тонули оба, истосковавшиеся, изголодавшиеся по близости желанной. Долго не продлилась последняя: до предела дойдя, излился Пётр в тёщу свою. Та спустя несколько мгновений сама всем телом содрогнулась, вскрикнула и, ловя устами воздух, обмякла в объятиях юного зятя.…В себя пришли нескоро. На скамье распластавшись, пыталась отдышаться Агриппина, а Пётр, голову на живот ей положив, по-прежнему сжимал её в объятиях. Дорвались, что называется, пылкий девственник, вниманием матери обделённый, нежной ласки не ведавший, и одинокая молодая женщина, по мужским объятиям стосковавшаяся.?— Ох… Стыд-то какой,?— наконец вздохнула Агриппина, несмело по плечу широкому зятя новоявленного, а теперь ещё и полюбовника нечаянного, погладив.?— Виноваты мы. Грех совершили, в том теперь каяться будем,?— немного помолчав, угрюмо ответил Пётр, со скамьи банной поднявшись и, отвернувшись, ковшом зачерпнув воды из бочки, капли семени своего с уда опавшего смывая.?— Лишь бы не случилось чего,?— обеспокоенно промолвила Доброславина, тоже зачерпнув из бочки и вылив на себя.?— Чего? —?в недоумении эхом переспросил Фосфорин.?— Лунных дней моих нынче середина,?— как могла, объяснила ему Агриппина, но Фосфорин, конечно же, ничего не понял.