Глава 8. Новые лица и старые грабли (1/1)

…Вот уже солнце всходило над Яузой, бурным водам зеленоватым бронзовый блеск придавая. Хоть и август ещё был в разгаре, утренняя изморозь всё больше и больше напоминала о неумолимо грядущей осени. Мужик-крестьянин, бывало, вздрогнет от пронизывающего холода рассветного, пускай и плюнув, и затем перекрестившись, за работу принимается. Но не до изморози было детворе бойкой села Преображенского. Мальчишки войск потешных каждое утро на поле собирались, где битвы разыгрывали нешуточные. Страх наводили на окружающих, царю угождали своей службой отчаянной, смелой и искренней. Но не только мальчишки потешные по утрам в полях собирались на игры свои кровавые и жестокие.Чу… смех детский заливистый с берега Яузы раздаётся, мелодичный, словно колокольчик хрустальный. То три девицы малолетние, Натальи Алексеевны подопечные?— дочери воеводы якутского Михаила Арсеньева и дочь купца ярославского Василия Доброславина в траве высокой резвятся. Смех звонкогласный над селом раздаётся, кудри мягкие по ветру развеваются, жемчугом сверкают улыбки робкие, невинные.?— Смотрите, подружки, что за кушанье дивное я царице муравьиной приготовила! —?помешивая соломинкой в чаше деревянной воду со стеблями и цветками, восторженно восклицала самая младшая из девочек, да самая шустрая и на язык острая, черноглазая, нескладная и угловатая, мальчишку видом напоминающая. —?Непременно возрадуется, войска свои кусачие слать на нас не будет!?— Ох и мастерица же ты, Варварушка, да кудесница,?— улыбнулась девочка на вид лет двенадцати, светловолосая, голубоглазая, с улыбкой лучезарной?— как есть утреннее солнышко. —?Такие вещи выдумываешь, сама бы не придумала вовеки!—?Эх, сестрица,?— вздохнула сестра первой, старше на год её, хорошенькая, тоже черноглазенькая, с вьющимися кудрями тёмными и взглядом смышлёным. —?Стряпню твою Наталья Алексевна не оценит. Вот ежели бы ты с прилежанием таким грамоту нашу и немецкую изучала!?— Подумаешь! —?отмахнулась Варвара. —?Грамоту учить невелико дело. А вот травы целебные находить да снадобья из них варить и заговаривать?— вот то дело великое,?— насупившись, отвечала младшая черноглазенькая девочка. —?Вот как заговорю все травы, так враги-басурмане разом отравятся, и царю нашему Петру-батюшке воевать не придётся!Спор возник на пустом месте. Старшая сестра призывала Варвару уроки выполнять вовремя да книги читать, а последняя первую журила: дескать, ?невелика беда уроки, помни, чему бабушка учила?. Варвара обижалась и обзывала занудами сестру и подругу её, на книжках совсем ?разум потерявших?. Неизвестно, сколько бы времени девочки спорили, но вдруг издалека раздалось конское ржание и топот копыт, а в следующие минуты?— свист и грубый, с усмешкой, крик всадника:?— Посторонись, малявки!Не помня себя от страха, девочки с визгом разбежались в стороны, про угощение для царицы муравьиной на лужайке позабыв. Буйный конь вороной копытами растоптал их кропотливый труд и на дыбы встал, а дерзкий всадник лишь засмеялся громко да воздушный поцелуй девицам отправил.?— Вот же наглец! Весь пир муравьям испортил! —?гневно воскликнула Варвара. —?Попадись же только Наталье Алексевне, батогов-то отведаешь!?— Что ты, что ты, сестрица! Да как можно: ведь удалой молодец коня на дыбы поставил, не шелохнувшись! —?с еле заметным укором, чуть покраснев, отвечала Дарьюшка.?—?Чай, люб тебе всадник сей дерзкий? —?наивно усмехнулась Варвара, оставшееся от муравьиного угощения в подол собирая.?— Ещё чего! —?возмутилась Дарьюшка, косу свою чёрную теребя. —?Всякие тут ездят, траву топчут!?— То всякие, а то денщик царя-батюшки, Александр Данилович,?— с умным видом ответила Варвара, которая всегда любопытный свой нос кнопочкой всюду совала. —?Наталья Алексевна рассказывала…?— Сама знаю, не глупая,?— обиделась Дарьюшка, да на том их спор и закончился?— вернулись во дворец Натальи Алексеевны, который домом стал для всех троих.Сёстры Арсеньевы в возрасте примерно восьми лет были сестре царя представлены и оставлены в доме её служить ей и постигать науки, ранее девицам русским почти не известные. Софью же ко двору царевны позже, весной девяносто четвёртого представили. С пренебрежением девушки придворные к дочери купеческой относились, носы перед ней задирали. Лишь Дашенька, добрая душа, её заметила и в свою компанию приняла. Вместе и учиться было веселее. Изучали грамоту русскую да иностранную, танец с музыкой да арифметику. В последней Софьюшка преуспевала и подругам своим помогала. Время летело быстро, росли девочки, красавицами становясь и в девушек постепенно превращаясь. Вскоре и первую любовь в жизни испытали: влюблены были сёстры Арсеньевы: старшая, милая Дарьюшка, в денщика царского, Меншикова, а младшая?— вредина с золотым сердцем?— в самого царя, да только скрывала то; и доселе неизвестно нам, правда ли, что говорили о ней. Что же до Софьи Доброславиной, то её нежное девичье сердечко было свободно. Хоть и жаждало чего-то неизведанного, невероятного. Любила она книги, читала днями и ночами, новое для себя постигая. Вся в отца была: и благочестием, и набожностью, и умом пытливым, и внешностью?— стройная, белокурая да синеглазая, с ямочками на щеках нежно-розовых. И любила отца больше жизни, чтя и благодаря за всё, что для неё делал.Когда-то купец Василий Доброславин сам обучал наукам дочь любимую, единственную. ?Негоже девице русской безграмотной да неучёной быть!??— так говорил приснопамятный Василий Степанович. Радовался искренне, книги дочери дарил?— те, что из Европы привозил на судах торговых; самых грамотных дьяков в учителя приглашал, всячески следил за успехами дочери.Василий Доброславин, человек светлый и добрый, безвременно скончался от болезни сердечной в возрасте тридцати восьми лет,?оставив состояние богатое, дочь малолетнюю да супругу молодую, Агриппину, характером живую и весёлую. Хоть и любила супруга, но не могла она долго тосковать по счастью утраченному. Немудрено, что спустя год после кончины супруга Агриппина отвезла дочь в Преображенское, отдав на службу царевне Наталье, а сама в столицу уехала, где в Немецкой Слободе с приближёнными царя познакомилась и стала желанной гостьей.Если кто видел во дворце Лефорта статную русовласую красавицу с глазами небесно-голубыми, отплясывающую танцы немецкие, когда все уже под лавками валялись, знали, это Агриппина, вдова Доброславина, женщина с пылким сердцем, за показной веселостью нрава безмерную тоску и одиночество скрывавшая. После смерти мужа Агриппина занялась благотворительностью, щедро жертвуя деньги на нужды государственные. Ей хватило смелости самой написать письмо царю, когда тот собирал на новые мундиры для потешных. Агриппина пожертвовала большую сумму и на снаряжение, и на содержание самих ребят, за что и снискала уважение царя и его подданных. Правда, злые языки поговаривали, что и себя на одну ночь умудрилась подарить царю-батюшке, но мы не будем заострять внимание на этих слухах и очернять доброе имя вдовы-благотворительницы.***С приходом осени вновь решил забрать Иван Фосфорин сына в столицу, временно, от греха подальше. Шутка ли, едва смертоубийством последний урок механики строительной не закончился: услышав в очередной раз от Шварца слово обидное, с улыбкой циничной сказанное, пришёл Петька в такое бешенство, что на учителя с кулаками набросился и нос ему расквасил:?— Вот тебе, старый пёс, сила, плиты разламывающая! Отведай, гнус, мощи русской! Вовек запомнишь, каково сплетни да клевету распускать!Удар был внезапным и сильным, немец отреагировать не успел, лишь с ошарашенным видом на скамью сел, нос потирая, в болевом шоке пребывая. Петьку оттащили Михей с Колькой, но тот успел напоследок плюнуть Дитриху в лицо. На крики, запыхавшийся, прибежал Ромодановский. Петьку выдрал розгами, ребят распустил, Михея отправил за подмогой пострадавшему.Добежал верный Михейка до дома своего и… резко повернул в другую сторону, помчался к избе-складу, надеясь застать там Данилыча, предупредить. Меншиков и правда в той забытой Богом постройке сидел, монеты сосредоточенно пересчитывал. Ни пера, ни бумаги под рукой не лежало, да и не надобны ему: в уме большие суммы считать не в первой.?— Беда, Александр Данилович! —?звонко крикнул Михей, в избу ворвавшись, денщика от работы оторвав своим воплем.?— Да чтоб тебя! —?стукнул кулаком по столу Меншиков, даже монеты на месте подпрыгнули и посыпались. —?Чего надо? —?с досадой воззрился он на Третника, на табуретке повернувшись.?— Там чуть смертоубийство не произошло, немец Шварц Петьку одолел шуточками, Петька ему морду начистил…?— Вали отсюда,?— негромко, да гневно бросил денщик, запустив вслед сапогом. Гость непрошеный, от страха содрогаясь, поспешно покинул избу. После чего из-за стола Меншиков поднялся, дверь на засов запер и вновь принялся пересчитывать деньги. Кажись, весь ненужный товар вернул Сурьминым, а двадцати рублей всё равно не досчитаться. И если, не дай Бог, царь узнает?— не сносить ему, бедному Алексашке, головы!Огорчился Михейка, побрёл домой, закручинившись, не зная, как другу помочь. Не понимал он и странного поведения Данилыча, который уже неделю на складе своём закрылся и, словно какой царь Кощей, чах над монетами. Невдомёк ему было, что к деньгам страсть особую питал денщик царский, время от времени руки загребущие в казну безбожно запуская. Из всех троих о том лишь Петька знал, да товарища старшего не сдавал, защищая его перед всеми. Напрасно Петька предупреждал, что ?алчность?— всем злым делам начало?*, лишь плечами пожимал Данилыч, паясничая, да снисходительно по щеке новгородца юного трепал. А теперь?— нате вам, опять на те же грабли.До царя слухи о скандале утреннем дошли, внимательно выслушал всех свидетелей, допросил каждого. Толком причины никто сформулировать не смог, только пожаловались робко ребята, дескать, учитель злой и материал даёт скверно. Плюнул царь, списал всё на юношескую вспыльчивость Фосфорина да старческое слабоумие Шварца. Последнего же, к счастью учеников его, Пётр Алексеевич домой, в Слободу отправил, щедро ему перед этим заплатив. Не хватало ещё потом ропот кораблестроителей будущих слушать да за иностранцев краснеть. А может дошли до государя сплетни ложные и никому, кроме врагов, не желательные? Как бы то ни было, правды мы уже не узнаем, да и незачем.Вернулся в ?резиденцию? свою Петька вспотевший, злой, на Шварца и Ромодановского надувшийся?— на первого за оскорбления, на второго?— за то, что не разобравшись, задницу прутьями надрал на радость недоброжелателям. Клялся обоим Петька показать, где раки зимуют. Думал о них и судорожно сжимал в руке деревянную головку от самодельного кинжала, саблей настоящей его представляя и мысленно врагов своих на куски кромсая. Лишь в светлицу вошёл, кафтан на скамью кинув, да сапоги в угол бросив, откуда-то из дальнего угла на него налетел Меншиков и крепко, железной хваткой, как только он умел, за плечи схватил:?— Выручай, Алкид Зевсович,?— тяжко вздохнул он. —?Всё для тебя сделаю.?— Чем помочь могу, Александр Данилович? —?безучастно спросил Петька. —?Скажи, коли в моих силах?— помогу.?— Плохо, плохо дело. На рассвете Лексеич грозился явиться сюда, самолично будет пересчитывать! —?при словах этих голос его едва задрожал.?— Опять, Данилыч?.. —?с досадой промолвил Фосфорин.?— Нет, тут иное, потом скажу тебе. Будь другом, двадцать рублей до завтра одолжи. Христа ради прошу, Петька! Ничего для тебя не пожалею! Ну хошь, на колени встану? —?и тут же с грохотом слова свои исполнил?— да, ёрничать мастер был Александр Данилович.?— Ну, будет тебе,?— Петька помог другу с колен подняться, сам видел, не шутит: лицо грубое, мужественное, паникой искажено, глаза беспокойно бегают, грудь широкая вздымается от волнения, от страха перед царёвым гневом. То был не страх за жизнь, нечто большее, словно боязнь прогневить божество древнее и проклятие вечное на себя накликать.Задумался Петька: двадцать рублей?— сумма по тем временам немалая. У самого лишь половина от того оставалась, что сам в мастерской заработал да отец до конца лета прислал. Вздохнув, половину из своих сбережений товарищу старшему отдал, остальное пообещал к вечеру принести.Но у кого просить? У Михея?— бесполезно, хоть и добрая душа, всё, что есть у самого, отдаст, да отец у него больно строг и долго будет допытывать, зачем нужны деньги. К Сурьминым пойти? Так те, стало быть, осведомлены или догадываются об оплошности денщика царского, и лишний раз им об этом напоминать не нужно. Так размышлял Петька, бредя вдоль берега реки, совсем в думы погрузившись и не обратив внимания на топот копыт вблизи, ржание и скрип не смазанной кареты.?— Ттппру! Прочь с дороги! —?резко натянув поводья, грубо окрикнул его возница, грубый бородатый мужик в шапке до бровей.?— Объедешь, не развалишься! —?вспылил Петька, не сдвигаясь с места, руки в бока уперев и грозный взгляд на возницу бросив.?— Каков негодяй! —?возмутился тот и собирался было уже поводья ослабить, но тут из кареты показалось миловидное лицо женщины в шёлковом платке и собольей шапке.?— Стой, Прошка,?— мягким голосом скомандовала хозяйка. —?Не груби отроку, понеже сей в войсках государевых потешных верой и правдой служит.?— Как вы узнали? —?удивился Фосфорин, немного струхнув перед незнакомкой.?— То нетрудно,?— с улыбкой отвечала женщина, не поднимаясь и не покидая мягкого сидения в карете. —?По сукну на платье твоём, ярче и темнее вод Яузы вечерней. Таковое наш только двор царю-батюшке для Преображенского полка поставляет.?— Вот оно что,?— догадался Петька. —?Вы не ошиблись. Я и впрямь из потешных. А родом?— из Новгорода. Дворянин Пётр Иванович Фосфорин,?— представился Петька и учтиво едва склонил голову.?— Дворянин,?— задумчиво произнесла незнакомка, словно что-то прикидывая в голове и взгляд на правую руку Петькину невзначай бросив. —?Что же, кланяться не тебе, а мне следует. Простая купчиха я, купца Василия Доброславина вдова, Агриппина Афанасьевна. Несказанно рада знакомству.?— Взаимно,?— кратко ответил Фосфорин, несколько рассеянно смотря куда-то за горизонт.?— Всего ли хватает, всего ли вдоволь юным воинам? —?с доброй усмешкой спросила Агриппина Афанасьевна. —?Не голодаете ли??— Нет, уважаемая. Всего хватает,?— твёрдо ответил Фосфорин, хотя его до боли раздирало постыдное желание попросить у щедрой купчихи денег в долг.?— Что ж, коль будут трудности какие, всегда на помощь мою можешь рассчитывать,?— с некоторым сожалением ответила вдова Доброславина. —?В Москве мой дом расположен на набережной, недалеко от Слободы Немецкой. Тот, что с зелёными резными ставнями.?— Благодарствую, Агриппина Афанасьевна. Теперь же позвольте откланяться, дела срочные ждут.?— До встречи в столице, дворянин Пётр Иванович,?— попрощалась с ним купчиха, и при этих словах в глазах её мелькнул странный огонёк, но Петька его не заметил.Поборов недостойный порыв к попрошайничеству, Фосфорин, вернувшись ненадолго в избу, вытащил из своего сундука почти новые деревянные шахматы с фигурками из чёрного дерева и слоновой кости?— кого-то из дальней родни ему на именины подарок. Их и продал по завышенной стоимости Сурьминым, объяснив тем, что, дескать, у него уже таковые есть, а у бедного Кольки нет, а ум стратегический развивать надобно. Огорчился было поначалу, но затем успокоился: всё равно не с кем больше в шахматы играть сыну Льва Симеоновича, кроме как с ним, с Петькой.Как вернулся в избу да мешок заветный протянул, расцеловал его крепко Меншиков: ?Святой ты человек, Петька. Верну, завтра же всё верну! Вот теперь не погибнем, не опозоримся перед государем!?