Глава 5. Соломонов суд в Слободе Немецкой (1/1)

И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь;и стали бояться царя, ибо увидели,что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд.Третья книга Царств, Глава 3, ст. 16-28Голландец жестом попросил Фосфориных проследовать за ним в коридор, дабы поговорить спокойно, вдали от царившего в зале трапезной безудержного веселья: звон бокалов хрустальных, стук каблуков об пол мраморный, музыкантов немецких игра неистовая, а также надрывный смех подвыпивших гостей заглушали даже громкую речь Лефорта, в очередной раз хваставшегося ?освобождением евреев из рабства?, то бишь выкупом крепостных у соседей и подписанием всем из них вольной.?Жару добавил? пьяный скрипач, со всей дури ударивший по струнам, но сразу же получил по голове гусиной костью, которую хозяин в вазу глиняную пытался бросить. ?Надо же, целился в вазу, а попал по горшку!??— смеялись гости. Впрочем, в следующий миг кто-то из гостей, вдохновившись полётом кости над праздничным столом, запустил в Меншикова яблоком, крикнув: ?Получи, Алексашка, свой трофей!?,?— но тот мощно отразил удар серебряным подносом. Яблоко пролетело над столом и угодило прямо в окно, разбив стекло. Не желая попасть под раздачу, Абрахам и Фосфорины поспешно покинули помещение.—?Рад видеть вас на торжестве сием великом, Абрахам,?— с несколько натянутой улыбкой обратился к ван Захту Иван Алексеевич, перейдя затем на родной язык.—?Взаимно,?— с лёгкой усмешкой ответил учитель, с каким-то почти пренебрежительным равнодушием посмотрев на Петьку.—?Познакомьтесь, мой сын Пётр,?— с гордостью, но с некоторым волнением представил сына столяр новгородский.—?Мы уже знаком с ваш сын старший,?— на последнем слове учитель сделал акцент. —?Способный талантливый мальчик. Надеемся, что и Пауль вырастет таковым.Последние слова Иван словно пропустил мимо ушей, но Петька?— наивная душа?— не упустил возможности нос свой любопытный в разговор взрослый сунуть.—?Кто таков Пауль? —?спросил Пётр учителя, на что получил от него издевательский смешок и совершенно неожиданный ответ:—?А брат твой младший.Тут уже Иван не выдержал, хлопнул себя ладонью по лбу, мол, какого лешего болтает старикашка? Неприятностей ему, иногородцу убогому, что ли не хватает?—?Шутить изволите, господин ван Захт,?— усмехнулся Петька. —?Нет у меня братьев, только сестра старшая?— Федосья.—?Второй год ему вчера стукнуть,?— продолжал Абрахам, доставая из кармана трубку с табакеркой. —?Я подариль ему рубашку шёлковый, наш мальчик в ней словно ангел. А отец родной ничего-то дитя не подарить. Нехорошо.—?Абрахам, почто при сыне моём такие вещи упоминаете? —?укорил учителя столяр. —?Не обращай внимания, Петруша, учитель твой шутит.—?Вовсе нет. Мальчишка большой, с характер весьма крепкий, негоже обманывать-то,?— прищурил глаза Абрахам. —?Скажи ему.—?Что, батюшка? —?уже встревожившись, вопросил Петька, не зная, что и ожидать в ответ.Воцарилась тишина, прерываемая доносящимися из залы криками и смехом. Наконец, глубоко вздохнув, Иван обратился к Петьке со словами:—?Что хочешь думай. Коль не простишь?— пойму. Заслужил.—?Да что говоришь такое, батюшка! —?воскликнул Петька. —?Мне ли, сыну непослушному и скверному, да не простить тебя?—?Не знаешь ты ничего, Петька. Грешник великий отец-то твой.—?Все мы грешны, батюшка, почто убиваться так? —?не понимал Петька.—?Коли слова из тебя не вытянуть, сам скажу,?— вмешался в беседу ван Захт. —?Отец твой с дочь моя Луизе как с супруга жить два год назад. А Луизе-то и родить мальчика с белый прядь на виске. Таковой прядь только у вас обоих видель, никто более.Петька от услышанного даже дар речи потерял на время. Будто град с неба просыпался и по голове больно ударил. Как? Дорогой, любимый батюшка семью оставил на произвол? Матушку родимую, Ирину Фёдоровну, предал и другую жену из немцев себе взял? Да ещё и сын родился от неё??Господи! Да что ж творится-то? Али конец времён приближается, коль детей вне брака, освящённого венцом серебряным, людям посылаешь? За что?..?—?Значит, более не сын я тебе, и матушка моя?— не супруга твоя возлюбленная? —?тяжело вздохнув, промолвил Петька, устремив взгляд на стену, вдоль которой выстроились массивные канделябры с догорающими свечами, и вновь почувствовав себя настолько же выгоревшим и никому ненужным.Петька знал, что в семье царит безразличие, но не хотел об этом думать, скрывая тоску за плотной завесой не по годам развитого внешнего хладнокровия. Лёд темно-стальных очей успешно маскировал пылкую душу, кривая, слегка циничная улыбка?— боль от отчаяния и одиночества. Не нужен он был ни отцу, ни матери, ни дядькам, ни сестре, он это знал и принимал как должное.Безразличие и какая-то дурная бесконечность времени царили и во всём его окружении, откуда он вырвался, как раненый волк из капкана. Лишь государь-?громовержец? да сподвижник его вселяли ему надежду, за ними хотелось идти, несмотря ни на что. Потому так страстно и самозабвенно стремился Петька на службу царскую, в армию, на верфи, куда угодно, лишь бы принести пользу Отечеству, пусть и ценой своей жизни.—?Сынок, родной мой, как можешь говорить так? —?Иван крепко обхватил сына за плечи и сжал в объятиях, но тот вырвался и бросил гневный взгляд на отца. А затем, пятясь, сделал пару шагов назад и, резко дёрнувшись, убежал по коридору в залу трапезную.—?Хоть ты и зол на меня, да люблю тебя больше жизни своей! Ни за что не оставлю тебя, где бы ни был!Напрасно Иван пытался вслед ему броситься: Абрахам перегородил тростью путь и, схватив за воротник, прошипел:—?Вот об это и поговорить с вами хотель,?— скрипнул зубами ван Захт. —?Когда угодно будет с Луиза помолвку устроить?—?Подождите, Абрахам,?— закатил глаза Иван. —?Какая помолвка?—?Я не намерен дочь свою позору подвергать. Уже не девица, дитя на руках, дворянин замуж не взять. Посему выбирай: жениться на Луиза либо вон убираться в свой Новгород!—?Не могу я жениться на вашей дочери, ведь в браке венчанном состою. Да и… что греха таить, люблю жену свою, хоть и не взаимно. Да и детишек на кого оставлю?—?Петька твой в Немецкой Слободе самое место. Талантлив, напорист, такому в глушь древняя делать нечего.—?Не могу, Абрахам. Пред Луизою виноват, каяться буду до конца жизни. Но от слова своего не отступлюсь.—?Превосходно. Пауль остаётся здесь, а вы, Фосфорин… Завтра же катиться в свой Новгород! —?уже закричал на столяра учитель.—?Хрен тебе! —?усмехнулся Иван, показав голландцу кукиш. —?С собой его заберу!—?Щенок паршивый! Да его дремучие твои братья-стервятники заклюют!—?От братьев защищу! И воспитаю достойно! —?вспылил в ответ Иван. —?Не то, что вы своего сына-пьяницу?— в прошлом году в Яузе утопился!Оба не заметили, как руки распустили, и вот уже в ход кулаки пошли, обзывательствами и бранью матерной сопровождаемые. Вдруг, словно раскаты грома, с лестницы властный звонкий голос мужской послышался:—?Что за возня мышиная? Али допились до горячки?!Фосфорин и ван Захт повернулись в сторону лестницы и застыли. На ступенях, грозный и величественный, как лев, в простом немецком мундире стоял сам царь Пётр Алексеевич, а за его спиной?— девица русокудрая синеглазая обеспокоенно взирала на повздоривших.—?Что, Абрам, ученика нерадивого за вихры треплешь? —?громко засмеялся царь.—?Мэниер* Петер, искренние извинения! Но тут такое дело…—?Какое? Говори, коль жить хочешь!—?Йохан совратить моя дочь! И жениться не желать! А ведь сын Пауль от нея иметь.—?Почто жениться не хочешь на Абрамовой дочери? Али девок голландских хуже наших считаешь? —?прогремел царь.—?Да его в Новгород жена, его не любящая, ждать, мэниер Петер! Пусть Йохан моя дочь в жёны берёт! Негоже мальчик без отца расти!—?Молчать! Не к тебе обращаюсь! —?рявкнул Пётр на голландца.—?Рассуди нас, царь батюшка,?— взмолился Иван, земного поклона по старинному обычаю, впрочем, не совершая?— видать, новые порядки усвоил. —?Виноват, каюсь. Но что делать мне, убогому? Ведь невозможно православному двух жён иметь.?— Негоже и Петруше моему без отца остаться, Абрам!?— Большой уж твой Петька, чай, улетел из гнезда птенец! Пётр Алексеич, извольте благословить…Царь на минуту задумался. Чёрная тень скользнула по неспокойному, чуть-покрасневшему от напряжения мысли постоянного лицу. Шутка ли?— рвущий душу привет из Преображенского, где подобно дикой кошке, добычу в кустах выжидающей, супруга юная да нравом невыносимая затаила свою злость на свекровь, на мужа и всех приближённых его? В то время как здесь, в Слободе Немецкой, отдушину царь находил да утешение в объятьях возлюбленной?— прекрасной Анны Монс. Да и то беззаконной была та любовь, зыбкой, словно поверхность Яузы, словно вода, сквозь ткань льняную утекающая. Глянул царь на дворянина убогого новгородского, жизнью забитого и в свои двадцать восемь на все сорок выглядевшего.?— Что ж, подданные мои, верные соколы. Кто из вас дитя себе оставить желает, пусть возьмёт вон тот большой топор да разрубит надвое инструмент музыкальный, в дальнем углу стоящий.Абрахам, старый голландский солдат, как ни в чём не бывало, снял со стены топор, собираясь уже исполнить своё злое дело, но Фосфорин его опередил, грудью широкой заслонив инструмент:?— С дуба рухнул, старик? Видать, сам ни разу за всю жизнь ничего не создал, раз с лёгкостью такою чужой труд ломать горазд! Государь мой, Пётр Алексеич! Прости меня грешного, не могу злодеяния сего допустить! Готов дитя родное ему, окаянному, отдать, лишь бы невежества и варварства процветанию не способствовать!Громко смеялся Пётр над спектаклем, самим же придуманным. Ох и потешили государя ?страсти античныя?, так умело вспыльчивым греком, муз почитателем, изображённые. Насмеявшись вдоволь, царь приговор вынес обоим:?— Вижу, более близок мне, Ивашка-грек, раз цели благородные выше житейского ставишь. Такие-то мне люди и нужны. Абрам, ты тоже молодец, честный да исполнительный. Мальчишку у себя оставь да наукам обучи как следует. Ивашку же, так и быть, отпущу домой ровно на пять дней, затем же, с недели за грядущей следующей под руководством Брандта к строителям пускай отправляется, негоже от работы отвлекаться. А клавесин сей… можешь себе забрать. Дарю,?— широким жестом указав на инструмент, царь вновь громко засмеялся и, резко повернувшись, удалился по лестнице в покои верхние.***Тем временем в зале трапезной, под флейты мотив заунывный, в печали и тоске глубокой сидели за столом добры-молодцы горемычные, рано на произвол судьбы брошенные и, что греха таить, уже в доску пьяные. Алексашка Меншиков и Петька Фосфорин. Сидели да на жизнь несправедливую жаловались.?— Предал отец… променял нас на девку голландскую… —?закусив губу, холодным тоном промолвил Петька.?— Э, брат. Что теперь? Твой?— на девку, мой, видать, на бутылку. А как напьётся… —?дальше он продолжать не стал, лишь рукой махнув и чарку случайно опрокинув.?— Петька! Петруша! Что ты творишь? —?послышался возмущённый голос Ивана Алексеевича, и в следующий миг Петьку здорово тряхнули за плечи.А тот и внимания не обратил, в пьяном бреду пребывая: глаза туман застилает, огоньки цветные вокруг пляшут, кружатся… эх, хорошо! И никто, ничто уже не беспокоит…?— Да ты пьян, дурень! —?окончательно опешил Иван. —?Кто наливал? Признавайся мне! —?в ответ молчание и кривая усмешка.?— Я,?— вдруг резко ответил Меншиков и поднялся было из-за стола, но Фосфорин его за воротник схватил и прямо в лицо гаркнул:?— Тебе кто, морда ты лисья, дозволил дитя моё спаивать? Чай, не царь наш батюшка!?— Что, вспомнил никак про него,?— усмехнулся Меншиков. —?Амфион хренов. Опоздал. Выросло дитя, глядишь, и внуки не за горами…?— Да что позволяешь себе! Кто отец твой, а ну быстро сказал, дабы прутьями высек тебя, недостойного!?— Лефорт мне и отец, и мать, а Пётр Лексеич?— брат родной,?— угрюмо ответил Меншиков, и от слов его Фосфорин опешил и не нашёл, что сказать.?— Прости, Сашка. Не признал тебя,?— Иван по плечу царского денщика хлопнул и, не говоря ни слова, сына своего непутёвого, уже третий сон видевшего, со скамьи поднял и на руках из залы трапезной унёс от греха подальше.