Глава 3. Странные люди и события (1/1)

?Кто останется невредим, служа царям и приближаясь к ним??Св. Иоанн ДамаскинБольше трёх недель прошло с Петькиного побега из монастыря. Но почему же не хватились его? Почему тот старец почтенный, что ученика нерадивого проворонил, не сообщил о том отцу и матери беглеца? Почему отец сам не навестил его, да и мать не вспомнила? Неужто забыли о сыне родном?Все вопросы потом, а ныне устремим взор в столицу, где полным ходом шла великая эпохальная работа: строительство кораблей планировалось, ранее на Руси не виданных. Лучших из лучших мастеров немецких?— геометров, механиков, в столице проживающих, пригласили, местных столяров им в подмастерья определили. Согнали со всего города последних, кто хоть как-то умел рубанком управляться да в здравом уме пребывал. В конце концов и до приезжего новгородца Ивана Алексеевича Фосфорина дело дошло: пришёл за ним давний знакомый его, отец Агапий, на службу столяром его пристроивший, а вскоре другом и наставником для него ставший.?— Работу свою ты выполнил на совесть: хороша резьба на столбах деревянных. Да только нет больше у нас занятия для тебя подходящего.?— Неужто прогнать меня хотите? —?огорчился Иван. —?Али не справляюсь в срок??— Справляться-то справляешься. Да вижу я, не в том твоё призвание. Пора применить свои умения на благо Отечества и будущего флота Российского. Собирайся, в село Преображенское поедешь, Карштену Брандту представлен будешь. Коль понравится ему работа твоя?— в подмастерья возьмет.***Впрочем, волна преобразований докатилась и до Преображенского, где в окружении сверстников и солдат опытных подрастал герой нашей повести. Как вскоре узнал Петька Фосфорин, не просто так государь в Преображенское пожаловал: не столько, чтобы наследника малолетнего навестить да с матушкой, Наталией Кирилловной, увидеться, сколько ?птенцов гнезда Петрова?, мальчишек войска потешного, проведать да наконец за воспитание их толком взяться, чтобы не болтались праздно по селу, а наукам обучались. Для того пригласили учителей иностранных, известных и не очень. Один такой учитель особенно запомнился Петьке.?Приезжал давеча какой-то немец, Абрахам ван Захт, вызвался нас арихметике, механике да чертежам разным обучать. Так я первый, услыхав весть сию, бросился в избу, где учение должно происходить, растолкал толпу, в нос двинул Веньке-Пирожку, уселся на скамью. Собрались. Ждём учителя. Заходит в избу худощавый старик в парике?— это та самая пакля на голове, как я узнал. Каждого улыбкой одаривает, спрашивает, каковы познания в счёте. Я сдуру ляпнул, что хороши, и пожалел потом. Ибо ни шиша я не разумел на то время в науках. Показал нам Абрахам, как нагрузки на дерево рассчитывать, буквы латинские применяя, а затем удивительным образом их в числа преображая?.После первого урока подошёл к Фосфорину тот учитель, по всей видимости, голландского или фламандского происхождения, долго взором сверлил его, наконец криво улыбнувшись, молвил:?— Как звать тебя??— Пётр я, государя нашего тёзка,?— поднявшись со скамьи в знак почтения, отвечал новый ученик.?— Что ж, Петер. Для первый раз с расчётом хорошо справляйтесь,?— похвалил Абрам Петьку. —?Ошибки много, но знания усваивать быстро.?— Дураком не в кого быть,?— пожал плечами Фосфорин, прямо смотря в глаза учителю.?— Скажи мне, Петер. Кто есть твой vader*? —?хоть и говорил иностранец с акцентом сильным, но Петька уже, благодаря Меншикову, умел расшифровывать слова иностранные.?— Я сын дворянина новгородского Фосфорина Ивана Алексеича,?— с гордостью ответил наивный Петька.?— Знаем ми Йохан Фосфорин. Хороший мастер, хорошо из дерева пилить. А пока?— до скорой встречи, Петер! —?Абрахам потрепал мальчика по щеке и поспешно удалился, впрочем, со всё той же странной усмешкой.На крыльце встретил Петька Михея Третника. Тот явно был недоволен новым учителем, дескать, так по-русски говорит, что без переводчика не обойтись. Пол-урока мимо ушей прошло. На что Фосфорин ему с усмешкой ответил: ?Не слушай, что говорит. Что пишет?— смотри внимательно?.***?В начале недели последующей Колька Сурьмин с братом своим старшим Степаном, по указу Александра Даниловича, отвели нас с Михейкой на место ровное да пустынное, дабы обучить нас искусству боя один на один, на саблях самых что ни на есть настоящих!?Степан?— на пять лет старше Кольки, служил в действующей армии и превосходно владел оружием. Помимо них у Льва Симеоновича был ещё самый старший, Михаил. Ещё в восемьдесят девятом, весной, убит был чугунным снарядом во время испытания. В связи с тем горем, настигшим их семью, затаили братья Сурьмины злобу на капитана Соммера и неудачам его любым искренне радовались.?— Эх, бедный наш Мишка, Царствие ему Небесное! Умён был, счёту разному отцом обучен, в геометрии разумел. Был парень?— и нет его. Как ядром заехало,?— сжав зубы от горечи, вспоминал Степан. —?По кусочкам собирали… Всё Федька Соммер со своими опытами. Пёс окаянный…?Вышли мы в чисто поле. Солнца рассветного багряные лучи глаза слепят, Михейкина дудка, словно кулик болотный?— резко и сипло?— заливается, в немой восторг повергая. Очи воздел к небу?— увидел, как орлица грозная в вышине золотистой парит, добычу несёт птенцам. Глянул под ноги?— роса на траве густой алмазами мерцает, солнечный свет отражает. Хотелось запечатлеть в красках сие мгновение чудное, чтобы потом всегда перед взором оно было…?В первый день братья Сурьмины лишь на примере своём бой показали, и зрелище то дух младших товарищей захватило и вскипятило их кровь юношескую. Но в последующие дни и мальчишкам начали позволять выполнять нехитрые приёмы. Зорко следили за ними братья Сурьмины, чтобы не порубили друг друга по дурости малолетства.После того потешного сражения Михей Петьку позвал домой к себе?пение сестёр своих?старших?— близнецов Марфушеньки и Машеньки?— заунывное-задушевное послушать. Но разве могут сравниться песни других девушек с тем ангельским гласом, что слышал Пётр давеча? Нет, ничто с ним сравниться не может, а встречи с ангелом тем он не искал, боясь, что увидев?— разочаруется навек. Нет, пусть будет то бесплотным, прекрасным существом, лишь в голосе своём обретающимся и приятные чувства в душе юношеской вызывающим.Отказался Петька, а вместо того, в истоме сладостной пребывая, отправился по селу гулять, облака, словно паруса, небо затянувшие да кроны деревьев, на ветру словно мачты едва подрагивающие созерцать, думы свои никому не известные, думать. Не заметил, как сослепу налетел на наставника своего, Александра Даниловича.?— Куда тебя понесло средь бела дня? —?по-прежнему колосок грызя, спросил Александр Данилович. —?Али заняться нечем? Так погодь, ещё стопка бумаг из Москвы прибыла.?— Не серчай, Данилыч,?— вздохнул Петька. —?Стосковалось сердце по дереву, по стружке древесной, по инструменту столярному. Негде силы свои применить. Учитель не велел к дереву прикасаться, пока науки всей его не освою.?— Вот в чём дело,?— усмехнулся Меншиков. —?Да ну его, учителя! Немцы народ дотошный, нечего им угождать. А для работы тут сараев полно самых разных с инструментом, каким хочешь, досок тоже немерено. Хоть сейчас за работу принимайся, только руки себе не обруби.?— О том не беспокойся. Говоришь, в любом сарае всё, что нужно, найду??— В любом. Только ты… того. В дальний, юго-восточный сарай… не лазь,?— с какой-то тревогой в голосе добавил денщик царя.?— Почто же не лазить? Али там чудовище живёт? —?наивно предположил Петька.?— Тебе знать не надобно. Не лазь и всё,?— сказал как отрезал Данилыч, но слова его крепко засели в сознании Петькином.В тот же день Пётр Фосфорин решил применить перо и бумагу не для письма и чертежей: вдохновившись природой окружающей, предпринял попытку изобразить восход солнца над Яузой. Конечно же, попытка первая не увенчалась успехом: вышло нечто похожее на неровный круг и несуразные кривые линии. Разозлился Петька, перо сломал и на весь день с мальчишками убежал на речку?— на палках драться да рыбу ловить.Но как назло, ни одного даже пескарика мелкого не поймал, а в поединке потешном поражение потерпел, синяков, ссадин и заноз наставил. Рассеянность завладела разумом. Весь день мучили его слова Меншикова: ?В юго-восточный сарай не лазь?. Но почему? Из-за чего? Так и хотелось неведомую страшную тайну выпытать, а юношеское пылкое воображение уже рисовало чудовищ одноглазых и целую гору костей да черепов человеческих. Не вытерпел Петька: только разошлись мальчишки по домам, отправился в ?опасное место? по велению ума пытливого.?Вошёл в сарай, ничего особого не увидел. Верстак столярный посередине стоит, сундуки, наверное, для инструментов, доски к стенам прислонены. Ничего такого, что могло бы подозрительным показаться. Открыл из любопытства первый попавшийся сундук, и впрямь?— рабочий инструмент, чистый, новёхонький, так и просится в руки. Взял я рубанок, древесиной свежей пропахший, хотел было доску обработать, да не тут-то было?.Послышались шаги и смех, еле-еле Петька успел за занавеской скрыться. В сарай вломились двое: Меншиков, судя по нетвёрдой походке, уже порядком подвыпивший, а вслед за ним?— девушка, Петьке незнакомая, в сарафане синем, с косою чёрной, полная, круглолицая, с бровями густыми, соболиными. ?Где страшилу сию нашёл, Данилыч???— возмутился Петька: не по нраву пришлась ему девица, черты лица её показались чересчур грубыми и простыми. Да то и понятно, ведь краше матушки родимой никого для маленького Петьки не было.?Дверь захлопнув, подскочил к ней Данилыч, стан девичий обнял, облобызал уста, ланиты, а затем и перси ея полные в руках сжал, продолжая лобызать непрестанно. Смеялась девка, а затем задышала часто, вздох с уст ея скользнул, и стыдно было его услышать. Поднял ея на руки, на верстак столярный опрокинул, подол сарафана высоко задрал ей, сам же, пуговицу на портках расстегнув, всем телом к девице вплотную придвинулся. Обнимал, устами своими ея уста лаская, руки беспорядочно по спине скользили, а сам пуще прежнего вжимался в нея…Стоны срывались с уст багряных, выгибалась на верстаке она коромыслом, а Данилыч с бешеной скоростью, как Симплегады грозныя, приближался и отдалялся от девицы той… Жарко стало, кровь к чреслам прилила, сам не знаю, когда уд грешный в ткань грубую упёрся так, что невыносимо стало. Наспех портки тесные расстегнул, на происходящее смотреть продолжая, непривычный, тяжёлый восторг ощущая и… на месте Данилыча вдруг себя самого представив, а на месте десницы своей грешной?— неизведанное доселе естество девичье. Вскрикнула девица, наставник мой в судороге сжал ея в объятиях крепких, дыша тяжело, а после… потемнело в глазах, и, словно поток, едва сдерживаемый, вырвался из меня самого, белыми, как сметана, каплями, пол деревянный забрызгав…?Вернувшись к вечеру в избу, Фосфорин, как всегда, принялся за рукописи, ожидая, что навестит его Данилыч и наконец-то похвалит. Но Меншиков не пришёл. И на следующий день не пришёл. Тревожно стало Петьке, не случилось ли чего с героем его великим, мальчишек спрашивал, те лишь плечами пожимали. Один лишь Михей, который всегда всё про всех знал, предположил, что нездоровится денщику царя: дескать, навещал вечор государя, после чего злой, как волк, засел в избе у товарищей своих, никого видеть не хочет. Узнав о том, Петька весьма огорчился. Хотел разыскать его, да не позволили мальчишки местные, сказав, что гиблое это дело?— Меншикова, этого стервятника юного, утешать.Явился, наконец, наставник лихой через три дня?— пьяный в хлам, с носом красным, распухшим. Молча рукописи в кучу сгрёб и, ни говоря ни слова благодарности писарю, покинул покои Фосфоринские. А Петька, по наивности своей, счёл то просто немым одобрением, в душе жалея своего наставника: ?Устал Данилыч. Едва приехать успел, а тут его все и довели, и я в том числе поведением своим недостойным?.?В конце недели баню топили. Колька Сурьмин, дай Бог ему здоровья, и меня с собою звал, на что я немедленно согласился: любил и до сих пор люблю баню нашу русскую?— с паром, до костей пробирающим, с веником душистым, берёзовым, с шутками да разговорами задушевными. С отцом любил в баню ходить, к соседям нашим?— купцам. Те всегда пряником и мёдом хмельным угощали. Не любил только нашу, хоть и родную, где матушка меня ещё во младенчестве из ковша серебряного поливала. А не любил потому: дядьки мои?— Устин и Анастас?— всю радость портили. Не сваришь с такими каши, пусть и берёзовой! Как напьются в парилке, так бить друг друга и меня, маленького, начинали, а то и к деянию нечестивому принуждали. За тем отец следил, братьев своих пристыжал да меня в обиду не давал?.Собрались мальчишки в предбаннике, ждут, когда явится Данилыч с вениками берёзовыми: а не было в селе никого, кто лучше него умел по спинам хлестать?— мощно, да не больно, уверенно и с душой. Даже и предположить не могли ребята, что спустя какие-то семь лет так же ?уверенно и с душой? будет Меншиков головы стрельцам восставшим рубить.?Как батюшка называл место сие?по-латыни?— ?аподитериум?, где одежды снимают да к омовению готовятся, в самый настоящий балаган превратился здесь. Сидят голыши смешливые на лавках, болтают, смеются, толкаются, щелбаны понарошку раздают, меряются силой и прочими величинами физическими.Но я-то большой уже! Так мне Колька Сурьмин сказал, когда я поведал ему о происшествии недавнем, а теперь и каждое утро меня беспокоившем. Рассмеялся Колька, сказал, чтоб не тревожился я, а та болячка неведомая мне?— никакою болячкою не оказалась. Лишь значило сие, что я, дескать, плотию возмужал и теперь уже не отроком, но одним средь мужей православных являюсь. Но что делать с тем?— никто из нас толком не знал и сказать не мог?.Дверь в предбанник открылась, вошёл Данилыч. Бледный и хмурый, но вида старался не подавать, даже пожурил какого-то мальчишку, в носу ковыряющего от безделья: ?Ай, палец сломаешь, кто вместо тебя будет с польскими супостатами сражаться?? Потом ребят он отправил в парилку, а сам же тем временем разделся, но не полностью: в рубахе льняной остался и, вениками вооружившись, проследовал за ними.?Ох и знатно отходил меня по спине Александр Данилович! Так только батюшка мой умеет, да и то не так. Ежели и с оружием обращается столь же хорошо, так вот клянусь?— воином был бы превосходным, самого Александра Македонского бы превзошёл и захватил все земли языческия!??— А давай, Александр Данилович, теперь я тебя веником по спине? —?предложил Фосфорин, но при словах сих Меншикова просто перекосило, он скорчил кривую мину и прошипел:?— В иной раз. Не до того мне.?— А почто рубаху не снимаешь? —?не унимался любопытный Петька. —?Вон уже седьмой пот льется, выжимать впору!?— Тебе какое дело? О моей рубахе думать. Подумай лучше о тех буквах, что выписал отдельно. Не стыдно? Грек, а родной азбуки не ведает!От этих слов разразились мальчишки хохотом, за животы держались, едва от смеха не лопались. Обиделся Фосфорин, вспылил и с ходу выдал гекзаметром:Лжёшь беззаконно, о славный герой, Александр русокудрый!Ввек ты не сыщешь в окрестностях Яузы бронзовоструйнойОтрока, знаний которого хватит на полк весь потешный!?— Этак ты выдумал,?— только и почесал ?репу? Меншиков. —?Отколь в нашей речке бронза? Разве что уклейки да плотва, коих за версту с берега видно.?— Как знать,?— загадочно усмехнулся Петька. —?Σε κ?θε περ?πτωση, το Ιαυζα ε?ναι ?να παχ?ρρευστο ποτ?μι…*?— Чего там тебе опять Яуза? Всё. Хорош. Слазь, другим ребятам попариться надобно,?— сквозь зубы процедил Меншиков и Петьку с полка банного согнал.***Поздно ночью улегся Петька на печь, ко сну отойти собираясь. Думы тревожные спать не давали, неспокойно было на сердце. Не знал почему, с печи поднялся, вышел в одной рубахе на крыльцо, всматривается во тьму, лунным светом едва разбавленную, очертания деревьев смутные взору являя. Из лесу волчий вой послышался, страшно стало Петьке, хотел было обратно в избу воротиться, дверь на засов запереть, да не пускало что-то.Чу… бежит кто-то, дыхание сбивчивое и топот сапог слышится. А вскоре и фигура мальчишечья показалась. То Михей Третник, обеспокоенный чем-то невероятно.?— Беда, Петька! Данилычу худо совсем, в канаве, недалеко отсюда, чуть-живым нашли! Помоги, не дотащить нам его с Колькой вдвоём!Сердце упало у Петьки. В чем был, бросился вслед за Михейкой наставника своего спасать. Шутка ли! Беспокоился за него, как за брата родного, а тут нате вам!С горем пополам дотащили мальчишки парня до той избы заброшенной, сами чуть не надорвались?— высок да не по годам крепок был, да ещё и противился помощи, вырывался, не стесняясь слов матерных. Наконец на крыльцо, а затем и в сени его втащили и пот со лба вытерли.?— Ох, и тяжёлый, супостат! Кажись, худой, костлявый, а точно мешок золота?— втроём не поднять! —?промолвил наконец Колька, сын купеческий.?— Уж так напиться-то, до потери памяти,?— вздыхал Михей Третник. —?Батюшка наш всегда о вреде подобного предупреждал. Мол, не бери в рот отравы забродившей.?— Да что привязались-то! —?вспылил Петька, замёрзший уже, как пруд в октябре, но пыл сердечный не растерявший. —?Устал Данилыч, мы ведь его довели до подобного! Сами виноваты, сами и спасать будем! Смотрите-ка, ребят, ведь вся одежка в грязи да крови, снять надобно. Подсобите, родимые.Петька первым кафтан зелёный да камзол расстегнул ?пострадавшему?, а дальше и товарищи помогли. Сапоги стянули, осталось лишь рубаху как-то снять. Втроём лишь справились. А Данилыч тут возьми да и перевернись со спины на живот. И тут ребята рты и пооткрывали: вся спина следами кровавыми от плети жестокой покрыта, избороздили кожу юношескую шрамы глубокие, до крови, до плоти багряной доходившие.?— Матерь Божья, что ж такое-то! —?воскликнул Михей. —?Кто так его??— Потом, потом всё,?— шептал Петька. —?Беги к своему отцу, проси вина ржаного да снадобья заживляющего. Так просто мы сего беззакония не оставим!Сбегал Михей за тем, что требовалось. Тряпку смочили водкой, раны протёрли, затем кое-как, насколько хватало терпения и умения, осторожно, мазью целительной смазали да на шубу соболью прямо на полу и уложили. Нет, не пропадать герою могучему, не позволят сгинуть птенцы добру соколу!?— Пошли все на… —?выдал наконец царский денщик и окончательно вырубился, впав в состояние бессознательное.