Шаг 7 (1/1)
Я увидел его в витрине маленького антикварного магазинчика, и понял, что просто не могу пройти мимо. Он был прекрасен и смертоносен. Тонкий, изящный, с рисунком по верхнему краю клинка, с рукоятью, выполненной в виде лилии. Увидев его, я понял, что такой нож может принадлежать только Фарфарелло, и никому больше.
Удивительно, когда я увидел Фарфарелло, выходящего из-за угла спокойным, прогулочным шагом, глядя только на меня, игнорируя многочисленных охранников, окруживших нас с Аей, я сразу понял: вот так выглядит моя персональная смерть. Но сегодня она пришла не за мной. Стоило лишь одному охраннику, оправившись от изумления, шевельнуться, как тонкая беловолосая фигурка превратилась в смерч, пожирающий чужие жизни одну за другой. Правда, охранники почему-то начали двигаться как-то заторможенно. У меня были серьезные подозрения, что в этом виноват некий рыжеволосый тип, который утащил с собой раненого Айю, как только не осталось в живых ни одного противника.
Шульдих вылетел оттуда же, откуда прежде появился Фарфарелло, и сразу начал причитать, что Айя ?совсем себя не бережёт… разве можно позволять всяким негодяям портить такую красоту…?, и, хватая Айю за руку - ?я должен немедленно оказать тебе первую помощь?.
Миг, и я остался наедине с, покрытым с ног до головы кровью, берсерком. Тот посмотрел на нож в своей руке, на меня застывшего у стены соляным столбом, тоскливо вздохнул и, вытерев нож об одежду, убрал в ножны, против обыкновения не став его облизывать. У меня вырвался облегченный вздох– кажется, еще немного поживем.
В тот момент мои мысли были лишь о том, что Фарфарелло решил строго выполнять данные мне обещания, и даже сумел настолько контролировать себя, что отказался от привычного образа действий (облизывание ножа), ради того, чтобы мне не было некомфортно. И думать об этом было чертовски приятно.
С того дня прошло уже достаточно времени. Я начинал все больше доверять своему... другу? Защитнику? Будущему любовнику? Или будущему убийце? Я так до сих пор и не понял, кем же стал для меня этот странный беловолосый парень. Но одно я знал точно: я больше не боюсь Фарфарелло. И я начинаю ему доверять.Сегодня Эрро снова пригласил меня на свидание. Я шел к месту встречи с колотящимся от волнения сердцем, крепко сжимая в руках резную деревянную шкатулку, в которую упаковали в антикварном магазинчике мою покупку. Никогдаеще мне не приходилось дарить настолько личных подарков мужчинам. На этот раз встреча проходила в ресторане. Весь ужин я просидел, положив шкатулку на стул рядом с собой, и никак не решаясь отдать ее. Фарфарелло терпеливо воздерживался от вопросов, просто поддерживая приятную беседу, и даже ни разу не кинул любопытного взгляда на шкатулку. Наконец, я решился.- Эрро, - в голос внезапнее пробралась хрипотца. - Я... в общем... мне показалось...Я решительно выложил шкатулку на стол перед собеседником.- Я подумал, что тебе это понравится.Фарфарелло задумчиво взглянул на меня своим единственным пронзительным глазом, открыл плоский резной сундучок и восхищенно замер. Я задержал дыхание, ожидая его комментариев.- Спасибо, - оторвавшись от созерцания подарка, произнес Фарфарелло. - Вот только, Йоджи... ты считаешь меня женщиной?Что? Я непонимающе захлопал глазами.- Сегодня канун 8 марта, - пояснил Фарфарелло. - и ты даришь мне очень красивый и очень дорогой подарок.***.- Канун восьмого марта? – японец недоуменно поднял брови, и космополитичный берсерк понял свою ошибку. У Кудо, и без того не слишком интересовавшегося чужими традициями, не было розенкрейцеровской муштры и кочевой жизни с необходимостью подстраиваться под чужой стиль жизни.
- Как Хина Мацури. – Фарфарелло решил лишний раз не заострять внимания на вопросе, поясняя в понятных Балинезу терминах.
Йоджи понимающе кивнул и опустил голову, пряча лицо за длинными прядями. На мгновение красивые губы искривила странно обреченная, горькая улыбка.
Берсерк еле удержался от ревниво-злого рычания – обостренное чутье паранорма мягко нашептывало, что за плечом беспечного плейбоя снова встало прошлое и ревнивая, мертвая женщина вонзила в его сердце свои тонкие, холодные пальцы. Фарфарелло ни с кем не собирался делиться своим настоящим. Тем более со стервой, которой не хватило сил ни выжить, ни отпустить своего возлюбленного.
Возможно, он действительно был слишком груб. Возможно – слишком стремителен. В любом случае, Кудо вздрогнул, мгновенно пробуждая Балинеза, когда вокруг его запястья сомкнулись жесткие пальцы.
- Она мертва. Salve, Regina, Mater misericordiae, vita, dulcedo, et spes nostra, salve.*
- Я подарил ей ветку персика и пообещал, что всегда буду рядом. – Йоджи не пытался вырвать руку, но ясно было, что он в любую секунду готов контратаковать. – Я солгал той, кого любил больше жизни.- Hoc scio, neminem fuisse mortuum, qui non fuerat aliquando moriturus. Finis autem uitae tam longam quam breuem uitam hoc idem facit. Neque enim aliud melius et aliud deterius, aut aliud maius et aliud breuius est, quod iam pariter non est. Quid autem interest, quo mortis genere uita ista finiatur, quando ille, cui finitur, iterum mori non cogitur?- Что ты хочешь сказать? – Кудо, наконец, решился высвободиться, и теперь внимательно смотрел на собеседника, откинувшись на спинку стула и бессознательно потирая часы на запястье.- Двум смертям не бывать, одной – не миновать. – берсерк улыбнулся, проводя кончиками пальцев по лезвию подаренного кинжала и задумчиво рассматривая выступившую на подушечках кровь – что бы не случалось – все к лучшему. Это, пожалуй, единственный пункт, в котором я полностью согласен с отцами Церкви.
- И ты считаешь, что смерть Аски…- Дала тебе силы стать тем, кто ты есть.
- Убийцей. – Йоджи скривил губы – мои руки теперь по локоть в крови.- Главное, чтобы совесть была чиста. – берсерк ухмыльнулся, и в единственном оставшемся глазу скользнули искры безумного веселья – я вот регулярно хожу на исповедь… - и продолжил странно серьезным, почти торжественным тоном - Только проходя сквозь боль мы становимся сильнее. Никому не известен ее предел. Скажи, хотел ли бы ты для Аски своей судьбы?- Моей судьбы?- Вины выжившего. Крови на руках. Пустоты в сердце. - Фарфарелло скривил губы в кровожадной, истово безнадежной ухмылке – боль должен брать себе тот, кто сильнее, кто способен с ней справиться. Так что считай, что ты просто в последний раз закрыл ее собой.
- Так не закрыл же…
Безумец потянулся вперед, снова перехватывая напряженное запястье мужчины.- Закрыл. И ты доставляешь радость Богу, когда скорбишь о прошлом. Я не могу позволить моему любовнику подобной глупости.
Сильные пальцы аккуратно ласкали жилистую руку Балинеза, переходя с запястье на ладонь, оставляя на бледной коже кровавые следы.- Ты умеешь убедительно говорить. – Кудо хмыкнул.- Когда в доме сильнейший телекинетик переживает все прелести припозднившегося подросткового возраста, не самый слабый телепат страдает от безделья, спермотоксикоза и чужих мыслей, и всем этим пытается управлять эмоционально убитый на всю голову оракул – убедительно говорить учишься очень быстро…
Фарфарелло нагнулся к окровавленной ладони Йоджи и, не особенно обращая внимания на остальных посетителей, провел кончиком языка по багровой дорожке.
- Но мы, кажется, начали с вопроса, считаешь ли ты меня женщиной?- Ты, кажется, не против? – для Кудо события как-то незаметно вернулись в привычную колею, хотя и не окончательно потеряв сюрреалистический привкус. Фарфарелло флиртовал и Фарфарелло был не против. Уж это-то плейбой чувствовать умел. А значит, пора было переходить к следующей стадии... знакомства.*Псалом ?Богородице дево, радуйся?. Канонического церковного варианта не нашла, но общий смысл: ?Здравствуй, королева, мать милосердия, наша жизнь, наша сладость, наша надежда?. В данном случае – попытка Фарфарелло вспомнить благодарственный псалом.
* Я знаю одно, что не умер никто, кто рано или поздно не должен был умереть. А конец жизни один: как жизни долгой, так и короткой. Одно не лучше, а другое не хуже, или: одно не больше, а другое не меньше, коль скоро то и другое в равной мере уже не существует. И что за важность, каким видом смерти оканчивается эта жизнь, коль скоро тот, для кого она оканчивается, не вынужден будет умирать снова?(И опять Августин Блаженный.)