Глава 1 (1/1)

Я?— твой Святой Отец.Я несу тебе очищение.Оставь душу Богам, а свою плоть для меняСтены комнаты тонкие, но уловить какой-либо звук не удается. Ночью жизнь притормаживает, оставляя реальный мир для тех, кто спускается с гор, чтобы получить свое, то, что принадлежит им по праву. Мне не нравится каждый раз видеть эту осыпающуюся темную краску, что покрывает кожу моей щеки, опадая с потолка. Смотрю в стену, поражаясь тому, что через протекшую крышу вода уже добирается на второй этаж, скользя по углам, оставляя темные круги. Пахнет сыростью, плесень покрывает стены, иногда мне с трудом удается дышать пылью, комками собирающейся на жестком бетонном полу.Не сомкнула глаз. Ночь властвует дольше, чем день. Холодный ветер просачивается сквозь заколоченное ставнями раму окна. Можно рассмотреть улицу, но не встаю, лишний раз не подхожу к подоконнику, иначе босыми ногами подниму больше грязи с пола, и без того всю ночь провела с кашлем. Жесткий матрас, найденный мною в том году, совсем тонкий, поэтому не защищает от холода. Лежу на боку, уставившись в стену, жду, пока посветлеет небо. Значит, пришло утро. Обычно чернота сменяется серым ближе к десяти часам. Только так и ориентируюсь.Мрак пропадает из комнаты. Набираюсь смелости двинуться. За ночь не сменила положения тела. Переворачиваюсь на другой бок, чтобы рассмотреть комнату: у меня нет ничего, кроме треснувшего зеркала, лежащего на полу, гребешка для волос, что украла из магазина. Это все. Голые стены. Голый пол. Сажусь на матрасе, собрав ноги в позе йога, начинаю осторожно водить пальцами по спутанным волосам, чтобы у меня еще был шанс расчесать их. Может, отрезать? Без такой длины куда легче станет. Медленно вожу пальцами, особенно непослушные войлоки вырываю без сожаления, но с болью в голове. Опускаю взгляд на запястье правой руки. Небольшой браслет. Детский. На черной резинке, что со временем только сильнее растягивается. На нитке висят цветные кубики, если их покрутить, то можно наткнуться на вырезанные буквы.?ХАННА?.Скорее всего, это мое имя, но до сих пор не могу быть уверена. Все, что осталось со мной. Все, что удалось спасти от Святого Отца, который лишил меня той одежды и тех вещей, что были при мне в тот день. День, который теперь считается моим рождением. До сих пор в голове темнота. Помню только лес. И крик. На мои вопросы никто не отвечает, никто здесь и не пытается помочь с восстановлением. Я не помню, откуда пришла, быть может, я всегда здесь жила. По крайней мере, выживала.Отчетливо помню, как меня сбил автомобиль на той дороге. Привели в церковь, чем-то измазали лицо, сказав, что сама восстановлюсь. Кости срослись неправильно, отчего одна нога слабее второй. Постоянно прихрамываю. По-хорошему, надо бы стащить у какого-нибудь старика трость, чтобы проще было передвигаться. Плюс, обороняться ею тоже можно.Вожу пальцами по браслету, после чего тяну длинные рукава темного платья вниз, скрыв единственную вещь из прошлого. Еле встаю, заранее массирую пыльные стопы, чтобы привести ноги в чувства после долгой погони. Отряхиваю ткань платья, замечая очередную дырку. Может, и одежду стащить? План дел на день. В животе громко бурчит, напоминая о важности употребления пищи, поэтому прижимаю ладони к нему, морщась от боли в желудке. Голова кружится от голода. От недостатка воды сухо во рту. Вчера я не пила. Съела только яблоко, а украденный мною бутерброд стащил дворовый пес. Сегодня стоит найти побольше еды. Сил никаких, а они мне нужны, чтобы вовремя успеть домой. До темноты, иначе Боги заберут меня.Иду к зеркальцу, поднимаю с пола, чтобы рассмотреть только одну часть лица, другую прячу за волосами, скрыв от самой себя ожог на щеке.Я была чужой. Поэтому меня сразу шрамировали.Пальцы замерзли. Бросаю зеркальце обратно, проверив наличие осколка стекла в кармане. Вчера, пока лезла через окно, поранила ладонь. Надеюсь, не будет гноя. Не хочу, чтобы Святой Отец опять признал меня грешной, иначе отрубят запястье. До сих пор не могу спокойно смотреть на Дорианну. Её оставили без ног, теперь совсем не выходит из комнаты. Запах оттуда странный, скорее всего она уже скончалась от голода. Значит, скоро за ней придут, чтобы отнести Богам? Надо будет спрятаться.Проверяю состояние ног, их функциональность, немного попрыгав на месте. Должно хватить на какое-то время, потом придется затаиться и посидеть. Сегодня не стану отходить далеко от дома, кто знает, вдруг начнется дождь и темнота придет намного раньше. Тем более, завтра средний день. Отец должен прийти и очистить меня. Надо быть вовремя дома.Какое-то время растираю пальцами ожог на щеке. Он не перестает болеть. Уже сколько лет. Или это мнимая боль? Необычное ощущение.Подхожу на носках к двери, осторожно сжав ручку и надавив. Всю ночь прислушивалась, надеясь, что чужак оставит меня в покое. Если кто-то подумает, что я связалась с чужим, да еще и грешным, то мне точно несдобровать. Приоткрываю, выглядывая в коридор, который не тонет в шуме, слышен шепот, льющийся из комнат, только младенцы и непослушные дети позволяют себе кричать. Никого. Пусто. Набираюсь храбрости выйти за порог и оглянуться. Наверное, его утащили Боги. Опускаю взгляд на крыс, несущихся вдоль стены. Целая стая пищащих выродков с черными глазами и острыми зубами. Или чужака съели звери. Даже псы одичали. Вчера видела, как какой-то пес жевал кожную ткань ребенка, лежащего в подворотне. Думаю, его потеряли. Теперь точно не найдут.Стою на месте, чтобы точно убедиться в отсутствии опасности, только после закрываю дверь до щелчка, босиком зашагав вперед, к лестнице. Нужно найти еду. Немного.Покидаю здание коммуналки. Оно расположено в конце улицы, на окраине города, возле самого леса. Сюда обычно сбрасывают мусор, поэтому за домом находятся целые горы выброшенного, что крайне удобно. Может, посчастливится найти обувь? Ноги уже совсем изныли. Обхожу здание, чтобы оказаться на заднем дворе и миновать забор. Пролезаю между досками, оказываясь у самого леса, но от него меня ограждает гора мусора. Серое небо, покрытое тучными облаками. Накрапывает легкий холодный дождик. Ветер несет с гор мороз. Высокие хвойные деревья стоят молчаливо и выглядят устрашающе. Мухи летают мимо лица, иногда врезаются в тело, но не обращаю внимания, пока начинаю глазами искать что-нибудь полезное. Хорошо бы найти хлеб, хотя, какой ненормальный будет его выкидывать?Ну, а вдруг?Карабкаюсь по пакетам вверх, сбрасывая несколько вниз, после чего спрыгиваю обратно, открывая сначала один. Вываливаю все содержимое, изучая его. Огрызки, кожура от банана, грязные тряпки, какие-то волосы… Надеюсь, просто с расчески кто-то выбросил, выглядит отвратительно. О, бутылка шампуня. Поднимаю, начав вертеть, чтобы понять, осталось ли там что-то. Вроде, есть на дне, можно разбавить водой и помыть голову. Наконец.Открываю второй пакет. С ним все лучше. Тут же нахожу еще расческу со сломанной ручкой, но она больше и жестче, как раз для моих волос. Роюсь пальцами, нащупав упаковку мюслей. Ничего себе! Такое грех выбросить. Проверяю. Осталось немного, думаю, просто старые, но ничего. Тут же лезу ладонью внутрь, чтобы собрать немного и положить в рот, пока каким-то образом еда не пропала, вот только…—?Ты питаешься на свалке? —?голос за спиной, вынуждающий резко повернуть голову, тут же приняв агрессивный вид, ведь взглядом натыкаюсь на парня, который затыкает нос пальцами, озираясь по сторонам:—?Жесть, оставь это, вдруг отравишься,?— он с отвращением вздыхает ртом, опустив глаза на меня, поэтому дергаюсь в сторону мусора, вжавшись в пакеты спиной, а упаковку мюслей крепко прижав к груди. Мое. Тяжело дышу, исподлобья смотря на чужака, который, должно быть, следил за мной. Знал, что я не выйду, если увижу его, вот и спрятался.—?Уходи! —?рычу, чувствуя боль в стопах. Мне не убежать. Я в ловушке, поэтому буду сражаться, если потребуется. Это моя еда. Я её первой нашла!Парень вытирает ладони о кофту, хочет сделать шаг ко мне, так что сую руку в карман, до боли сжав осколок стекла, направив на противника:—?Что тебе нужно?! —?знаю, нельзя кричать, иначе Боги придут за мной, но не могу иначе защищаться от того, кто крупнее меня. —?Это мое! —?крепче держу упаковку, за которую буду, черт возьми, драться. Я слишком голодная! Если не буду питаться, то сама стану кормом для бродячих псов. Парень поднимает ладони, словно показывая, что при нем нет оружия, но мне плевать. Он просто должен уйти, поэтому опять перебиваю его попытку заговорить, повышая голос:—?Что тебе надо?! —?собственное эхо пугает, но не демонстрирую этого, продолжая тянуть острый предмет к чужаку.—?Для начала, я думал тебя задобрить,?— его спокойный тон, как и вполне собранный вид меня удивляет. Парень говорит с непринужденностью, даже еле заметно улыбается, будто думает, что его беспечность внушит мне доверие, но не моргаю, сохраняя животную агрессию:—?Что? —?не совсем понимаю сказанного, поэтому уточняю, не считая, что вообще имею право говорить с ним. —?Проваливай! —?не важно. Просто, пусть катится.—?Давай, я угощу тебя, и мы спокойно все обговорим? —?кажется, он вообще не затыкается. Сколько можно трепаться? Пусть отвалит!Делает еще шаг ко мне, поэтому с угрозой поддаюсь вперед, привстав на одно колено, и парень встает на месте, продолжая держать ладони поднятыми:—?Ладно, брось бяку,?— кивает на коробку мюслей. —?Там закусочная была неподалеку. Может…—?Мое! —?кричу, сжав упаковку до хруста, не имеет значения, что он говорит. Этот тип упомянул мою еду, значит, он угроза.—?Я не хочу отнять её,?— уверяет спокойно. —?Я люблю экзотическую кухню,?— пожимает плечами, немного морщась. —?Но не такого рода.—?Уходи! —?уже прошу, ибо не могу нормально противостоять, пока не поем. —?Уходи!—?Слушай, я…—?Прочь!Рычание. Со стороны. Резко поворачиваю голову, уставившись на огромного, но худого пса, выходящего из-за угла мусора. Рычит с пеной у рта, угрожающе приближается, издавая не самые приятные звуки. Присаживаюсь на корточки, теперь уже разрываясь от того, на кого направлять свое оружие.—?Успокойся, это просто пес,?— этот парень… Он настоящий кретин, который никак не перестает чесать языком! Чужак довольно спокойно наблюдает за приближающимся псом, но сам дергается, начав отступать назад только тогда, когда животное громко лает, выпуская слюни капать на землю.—?О-у,?— парень вынимает ладони из карманов. —?Ладно, не совсем милый песик.С замирающим дыханием встаю на ноги, не отпуская коробку с едой, отступаю назад, слыша, как сверху кто-то издает рев. Ещё один пес. Он спускается по пакетам с мусором, нацелено направляется ко мне.Они худые, истощенные, словно скелеты с ужасной кожной болезнью. Но все еще сильные и дикие.—?Слушай, оставь им свою коробку,?— чужак действует мне на нервы, из-за голода я и так не способна мыслить рационально. Вздрагиваю, когда за спиной слышу лай, и оборачиваюсь, начав отступать к забору, у которого топчется парень, уже начав медленно перелезать на другую сторону:—?Отдай им коробку, я куплю тебе эти чертовы мюсли.Бросаю короткий взгляд на упаковку, понимая, что псы правда нацелены на мою еду, но… Не могу им отдать. Это мое. Спиной касаюсь забора, чувствуя, как приближение рычащих животных с облезлой шерстью сбивает мой сердечный ритм. Пальцами щупаю деревянную поверхность, дабы найти большой проем, чтобы бежать, но один из псов с рычанием бросается в мою сторону, заставив еле сжать губы, чтобы не вскрикнуть. Бросаю коробку, тут же подпрыгнув, чтобы ухватиться за верхушку забора, и еле успеваю дернуть ноги наверх, до того, как еще одна псина кидается ко мне, высоко подпрыгнув над землей. Тяжело дышу, не удержав положение, поэтому валюсь с забора, приземляясь на больные колени. Вскидываю голову, врезавшись напуганным взглядом в парня, который стоит слишком близко, наблюдая через щели в заборе, как псы терзают коробку и друг друга:—?Ни хрена, они… —?замолкает, когда быстро вскакиваю, терпя боль в ногах, и с желанием уйти подальше от чужака, быстрым шагом отдаляюсь.—?Эй,?— судя по звуку, он следует за мной, так что ускоряюсь, не оглядываясь. Я голодна. Я изнеможенна. Мне нужна вода. Не могу бежать из-за дискомфорта в ногах. Я?— легкая добыча.—?Пойдем, я угощу тебя,?— он с легкостью нагоняет, желая пойти со мной в ногу, но отстраняюсь, увиливая в сторону, чтобы выйти с территории двора в узкий переулок между старыми домами. Босиком шлепаю по грязи, напряженно сжав ладони в кулаки, ведь чувствую тяжесть от преследования. Улочка забита мусором, здесь носятся крысы, а старые кошки с угрозой смотрят, будто давая понять, что даже для них ты?— добыча. Кажется, парень позади спотыкается о ногу человека, тело которого прикрыто картонкой. Это Монти. Он здесь сидит с прошлого месяца. Думаю, он мертв.—?У вас здесь есть аппарат, чтобы обналичить деньги? —?идет за спиной, не отставая. —?У меня наличных мало, но на карточке… —?резко сворачиваю в другой переулок. Идет за мной. Он слишком громко говорит. Нельзя так громко говорить. Это грех.—?Что ты любишь кушать? —?не затыкается. Почему он так много болтает? Моргаю, ощущая, как глаза болят от напряжения в организме. Я голодна. Но для начала нужно оторваться от него.Выхожу на улицу, замечая, что люди уже по большей части покинули дома. Женщины чаще всего занимаются воспитанием детей, а мужчины?— работают. Мне хотелось бы устроиться куда-то, чтобы получать деньги. Или хотя бы еду. Но из-за шрамирования меня никуда не берут. Народ не заполняет улицы, но их шепот создает хоть какой-то шум. Если дети начинают капризничать или просто громко говорить, то родители тут же дают им по губам. Грех. Дождь не усиливается, но бугристая поверхность серого неба над головой настораживает.Успеваю забыть о преследователе, но он подает признаки жизни, не замолкая, поэтому издаю тихое мычание, убиваясь от ситуации, ведь… Все смотрят. Люди видят, что он говорит со мной, что они подумают?Перехожу дорогу, шагая рядом с магазинами, параллельно изучая еду на прилавках, и мой желудок изнывает от голода, напоминая о необходимости выпить воды. Между зданиями замечаю небольшую лужу, из которой пьет дряхлая кошка, поэтому сворачиваю, не веря, что мне хоть в чем-то везет, ногой пихаю животное, что шипит на меня, но уносит лапы, поэтому опускаюсь на одно колено, ладонью зачерпнув воды.—?Эй, не надо,?— слышу этот тон, полный отвращения. Парень подходит ближе, так что не успеваю выпить из ладони, отскакивая в сторону, чтобы иметь дистанцию. Сижу на коленках, задрав голову, смотрю с угрозой на человека, который нервно хрустит пальцами, кивнув в сторону улицы:—?У меня в машине бутылка воды.—?Отстань от меня,?— не кричу. Рычу, шепотом, так как нельзя повышать голос.—?Я просто хочу предложить тебе еду,?— сохраняет спокойствие, начав покусывать губу, при этом указывая пальцем на лужу. —?Это. Пить. Нельзя,?— говорит раздельно, словно я могу не понять его. И я правда не понимаю. Сколько себя помню, питалась именно так. Что в этом странного и неправильного? Это с ним что-то не в порядке.—?Что тебе нужно? —?повторяю вопрос, начав щупать карманы. И с ужасом осознаю, что не могу найти осколок. По всей видимости, выронила на свалке. Боги, за что мне это.—?Сначала ты поешь, еда сделает тебя добрее,?— он натягивает напряженную улыбку. —?И ты меня выслушаешь. Я не нападаю на тебя. А хочу только кое-что узнать.—?Есть вопросы?— иди в полицию,?— рычу, отползая назад, к стене, чтобы ладонями ухватиться за рыхлую стену и встать на ноги.—?В полицию? Которая и на тебя хер забила? —?он щурится, давая понять, что уже знаком с нашим правопорядком. Полиция защищает жителей. Не чужаков. И уж тем более не шрамированных Отцом.Тяжело и глубоко дышу, пока поднимаюсь с колен, не спуская глаз с чужака, который говорит четко и уверенно, видимо, понимая, что на повышенные тона я реагирую с особой агрессией.—?У меня есть вопросы.—?Какие? —?шепчу, ведь мимо улочки проходят люди, бросая на нас свои равнодушные взгляды. Парень улыбается, качая головой:—?Нет, я задам их после того, как ты поешь,?— у него есть какая-то тактика? Что с ним не так? И чего не так с его лицом? Почему он улыбается? Может, это нервный тик?—?Так, что… —?парень не выносит моего молчания, поэтому вновь открывает рот. Стою у стены. Смотрю ему в глаза и еле дергаю лицом с отрицанием:—?Мне ничего от тебя не нужно. Просто уйди, иначе… —?сглатываю, сдерживая дрожание в голосе. —?Будет грех.Парень приоткрывает рот, хмурится, ненадолго отводя взгляд, и вновь смотрит на меня, усмехаясь:—?Извини, я не понял,?— улыбается. —?Идем, я дам тебе поесть.—?Будет грех,?— повторяю, медленными шагами передвигаюсь вдоль стены, сохраняя расстояние между нами. И замираю, когда вижу, как парень лезет во внутренний карман кофты. Оружие? У него есть оружие? С паникой прижимаюсь к стене, издав напуганное мычание, но вынимает чужак что-то… Не совсем похожее, в моем понимании, на оружие. Он протягивает мне вытянутый предмет, в разноцветной упаковке и говорит:—?Утром нашел в заднем кармане. Постоянно прячу туда что-то и забываю нафиг,?— улыбается, но скованнее. Видит, что я не совсем понимаю, что передо мной, поэтому обеими руками берет упаковку, растягивая:—?Это шоколадный батончик,?— объясняет, хрустя оболочкой.—?Шоколад? —?успеваю откинуть страх, ощутив ненормальное потрясение. У него есть шоколад? Он настолько богат, что может себе позволить его? Кто он, блин, такой?—?Да, сладкое,?— продолжает, думая, что я еще не понимаю, о чем речь. —?Обычно родители еще предупреждают детей, чтобы те не ели много, иначе зубы болеть будут и прочая хрень,?— странно, но довольно улыбается, видя, что я заинтересованно изучаю обертку. Никогда не видела здесь подобного. Глотаю сухость во рту, сжав пальцы, когда парень протягивает мне упаковку, кивнув:—?Попробуешь? —?предлагает, но я только отворачиваю голову, продолжая рассматривать объект. —?Это просто шоколад,?— просто шоколад? У нас за него дети убить готовы. До сих пор помню, как одна девочка чуть не откусила пальцы своей подруге, которой прислали конфеты.—?На,?— делает осторожные шаги ко мне, продолжая настаивать, и голод берет вверх над чувством безопасности. Моргаю, немного опуская лицо, чтобы скрыть его за волосами, и медленно отрываю ладонь от влажной холодной стены. Взглядом нервно скачу с упаковки на лицо парня, ожидая от него любой агрессивной реакции. Пальцами касаюсь шоколада, с замиранием сердца застыв. Жду. Парень поднимает брови, трясет шоколадку:—?Она очень вкусная,?— словно специально. Улыбается. Боги, запихнуть бы его довольную улыбку ему в задницу и поглубже! Аккуратно сжимаю край упаковки, потянув на себя, и он опускает, спокойно переступая с ноги на ногу, а ладони сует в карманы кофты, с прежним интересом наблюдая за мной, словно за каким-то животным. Отхожу ближе к стене, начав крутить упаковку в руках. Ни разу не открывала сама, но видела, как это делают другие люди, так что…Поднимаю взгляд на парня, который чешет макушку, предлагая:—?Хочешь, я открою.—?Я не буду есть при тебе,?— шепчу. Не могу кушать, когда кто-то рядом.—?Окей,?— он растерянно оглядывается, улыбаясь. —?Могу встать лицом к другой стене,?— шагает спиной назад.—?Что ты хочешь? —?не могу спокойно игнорировать тот факт, что парень чего-то добивается. Чужак тихо стучит костяшками по второй ладони, пожимая плечами:—?Просто спросить.—?Почему у меня? —?начинаю злиться. Мне не нравится его игра в недосказанность. Тем более, откуда ему знать, что я обладаю какой-то информацией? Я даже не уверена в своем имени. Что такого он жаждет узнать у человека с пустотой в голове?—?Ну, во-первых, тебя мне посоветовали. А во-вторых,?— морщится, щуря веки, будто не знает, стоит ли говорить. —?Ты первая, кто вообще соизволил выйти на контакт. Своеобразный, но контакт,?— не замолкает, продолжая. —?С применением насилия, но контакт.—?Что за вопрос? —?не отстаю, сжав упаковку шоколада, ведь чувствую какой-то подвох. Во всем. Я не верю этому чужаку. От него даже пахнет иначе. Парень быстро скользит по губе языком, после чего трет их пальцами, откашливаясь:—?Я хочу поговорить о Фавне.Выпускаю из рук батончик. Он падает на землю. И за его движением следит парень, после чего поднимает немного хмурый взгляд на меня. Стою. Не шевелюсь, наконец, понимая. Отец говорил, предупреждал меня, что придут грешные люди и будут спрашивать меня. Начинаю активно дышать, поддаваясь панике, и хватаюсь ладонями за стену, быстрым шагом сорвавшись с места.—?Эй? —?в его голосе нет злости, скорее, удивление. —?Стой,?— поворачиваюсь к нему спиной, переходя на медленный бег, чтобы скорее оказаться на улице:—?Нельзя говорить. Грех,?— шепчу. —?Нельзя говорить. Грех,?— дыхание сбивается.Выбегаю из переулка, замечая машину полицейских, и рвусь в иную от них сторону, дабы скрыться с глаз.Это грех.Нельзя говорить о Фавне. Иначе Боги заберут меня.***Успеваю поднять батончик и кинуться в сторону, за девушкой, которая среагировала уж больно ненормально. Шел чертов второй день, и мое бездействие уже толкает на грубую силу. Серьезно, я мог бы спокойно зажать её в подворотне, приставить оружие к башке и угрозами выведать информацию, но нет, я же должен походить на отца, блять.Выскакиваю на улицу, но мой пыл сжимается в груди, когда врезаюсь в мужчину в форме, что хватает меня за ткань футболки, рывком прижав к стене:—?Какого черта ты здесь ошиваешься, гнида?! —?он не пытается говорить шепотом, старательно плюя мне в лицо на каждом слове. Активно дышу через нос, сжав губы, и взглядом стреляю в сторону девушки, которая оглядывается, убегая, и сворачивает за угол одного из домов.Чувствую, как хватка мужчины грубеет, отчего перехватываю его руки, выронив батончик.—?Ты говорил с дикой? —?он вдавливает меня в рыхлую стену, смотрит прямо в глаза, изучая реакцию на вопрос, и я удивительно быстро смекаю, несмотря на свою медлительность.—?Нет,?— качаю головой, пристально смотря в ответ на офицера, но мужчина все равно одной рукой нажимает на кнопку рации, что выглядывает из кармана рубашки, и приказывает:—?Перехвати дикую, она повернула на Вол-стрит,?— и с новой силой вжимает меня, угрожающе шепча, ведь знает, что мы привлекаем внимание людей вокруг:—?У тебя есть еще восемь часов, чтобы свалить,?— чувствую, как его руки дрожат, а голос выдает сильное напряжение, что спокойно можно прочесть во взгляде. Смотрю в ответ, еле контролируя тяжелое дыхание, и рывком отдергиваю его ладони, прорычав в лицо:—?Я только за тачкой сгоняю,?— сквозь зубы, которые после слов сжимаю, как и губы. Мужчина твердо стоит на месте, пока обхожу его, не разрывая наш зрительный контакт. Грубыми движениями поправляю ткань футболки, тяжелыми шагами иду по тротуару, зная, что еще нахожусь под пристальным наблюдением жителей.Дерьмо какое-то. Я ведь почти расположил эту дикарку к себе, что за херня её в зад укусила? Дергаю шнурки кофты, изнуряя себя внутренней злостью на себя, ведь, блять, я здесь второй день и уже чувствую, как хочу начать к черту убивать!Сдерживаюсь, чтобы не пнуть мусорное ведро. Оглядываюсь, замечая, что мужчина не менял положения. Стоит так же и смотрит на меня. Сую ладони в карманы, не выдерживаю кипящего раздражения внутри, и с удовольствием поднимаю одну руку, показав мужику средний палец. Никакой реакции. Стоит. Смотрит. Ублюдок.Ладони чешутся от безумного желания что-нибудь сломать. Я, черт, просто хочу что-то узнать, понять, что произошло, но все оборачивается не совсем ожидаемо. И это выводит из себя.У меня есть восемь часов до того, как эти придурки начнут искать меня по городу. Восемь часов, чтобы понять, где скрыться, ведь без отца я не свалю из этого дерьма. Восемь часов, чтобы снова найти эту дикую и хорошенько запугать. Хватит с меня притворных улыбок. Отец не прав. Грубость и насилие куда действенные способы, чем попытки подлизаться…Замедляю шаг, выдыхая, и опускаю руки висеть вдоль тела.Кого я обманываю?Опять выдох. С трудом сохраняю самообладание, чтобы не начать бросаться на прохожих с вопросами, иначе меня в обезьянник посадят. Расстроено хмурюсь, думая над тем, как действовать дальше. Иду по тротуару, ориентируясь на серый крест церкви вдали, которую теперь при бледном свете можно разглядеть лучше. Ничем не примечательное строение, напоминающее вытянутый куб со странными темными разводами под серым куполом.Небо на горизонте темнеет, выглядит неприятно, думаю, будет дождь, чего мне совсем не нужно сейчас. Надо найти машину. Надо хорошенько поразмыслить. Надо… Собраться и… Господи.Выдыхаю. Опять. Нервно дергаю ткань внутри карманов. Чувствую уколы. Взгляды. Все смотрят, оглядываются, наблюдают.Хочется мне или нет, но придется вновь попробовать поговорить с дикой. И да, я не способен на проявление насилия, но мне придется повести себя иначе. Голова разрывается от мыслей и паники, ведь страх из-за незнания распространяется, занимая клетки напряжением. Я здесь один. И чем темнее становится, тем сильнее мое сознание открывается для мнительного ужаса в виде холода под кожей.Ладно. Пока у меня еще есть план действий. Не самый удачный, но на лучшее мой уставший мозг не способен. Найду машину. Найду девчонку. Найду отца, обязательно надрав задницу. И свалим. К черту подальше от Хиллса, живущего по своим законам.Я здесь второй день. А здравомыслие уже отступает перед неестественным для меня психозом.***Я не могу дышать. Уже около недели горло болит, а с каждым холодным днем кашель становится мощнее. С головной болью можно справиться с помощью сна, но вот с остальными болячками все труднее. Горло болит около двух недель, затем само проходит, а кашель… Просто, надеюсь, что не застудила легкие, которые, к слову, больно сжимаются при попытке выровнять дыхание после очередного бега. Хромаю, сворачивая с основной улицы в темный переулок, чтобы притаиться. Иду медленно, прижимая одну ладонь к груди, ведь давление в ней сводит сознание с ума, лишая последних сил. Нужно восстановить дыхание. От попыток быстро и коротко глотать воздух, кружится голова, поэтому свободной рукой опираюсь на каменную стену, шагая вдоль неё к другой улице. В переулках обычно прячутся грешные. И сейчас они сидят, лежат, что-то мычат. Их оборванная одежда пахнет отходами, костлявые тела обтянуты тонкой кожей, отдающей серым оттенком. Худые лица, больные красные глаза. Кашляют, чихают, не прикрывая обветренных бледных губ. Иду мимо, обходя каждого, но некоторые тянут ко мне истощенные руки, пытаясь схватить. Они голодны. Рычу, пихая здоровой ногой. Не жалею сил, пока бью стопой в лицо, продолжая идти. Они что-то мычат, ругаются, издавая тошнотворные звуки. Вонь вызывает комки в глотке.Не изменяю себе, в любой ситуации помня, что стоит скрывать часть лица. Не только от людей вокруг, но и от себя. Пальцами поправляю спутанные волосы, укладывая с одной стороны так, чтобы закрыть половину лица с ожогом.Подхожу к концу переулка, уже держась за живот. Голод. Я голодна. Я хочу кушать. И пить. От желания набить желудок и напиться могу начать выть, как истощенное животное. Встаю у края серого здания, прижавшись к каменистой поверхности виском и плечом. Отдыхаю. Наблюдаю за спокойным передвижением людей, что мирно общаются между собой, гуляя по детской площадке, расположенной между жилыми пятиэтажками. На каждом дряхлом балконе висит веревка для сушки белья. Здесь довольно шумно. Дети резвятся на площадке. Ржавые качели скрипят мощнее карусель, кто-то помогает своему ребенку скатиться с горки, что стоит под наклоном. Тонкие деревья с серой листвой, грязная земля, хлюпающая под ногами. Псы, выжидающие жертв в колючих кустах. Под ногами склизкая промерзлая трава, грязно-коричневого оттенка. Прижата к земле.Внимательно изучаю женщин с детьми, ищу добычу. Одна из девушек держит в одной руке пакет с картошкой, в другой?— маленького, но уже мрачного ребенка с темными глазами и неестественной кожей, нездорового оттенка. Его глаза… Закрыты пеленой, будто он… Не живой. Глотаю слюни, смачивая горло. Нервно перебираю пальцами, сжимая их в кулаки, пока опираюсь на стену, готовясь к нападению. Картошка. Я хочу есть. Поэтому…Приседаю на корточки, затем опираюсь на одно колено, слыша, как позади кряхтит и тяжело дышит один из грешных, пока ползет в мою сторону. Не отвлекаюсь, сосредоточив все силы на толчке. Срываюсь с места, помчавшись к девушке, которая стоит спиной, и не жалею её, пихая в спину. Первым делом она защитит ребенка, поэтому отпустит пакет. Так и поступает, думая, что я?— дикий зверь. Хватаю пакет, тут же рванув в сторону арки между домами, что ведет к городской улице. Несусь по каменной кладке, шлепая по ней босыми ногами. Из-за недлинного тоннеля возникает эхо. Оглядываюсь, когда оказываюсь у самого выхода, чтобы убедиться в отсутствии преследования псами. И уже готова внутренне ликовать, даже бешенные скачки сердца воспринимаются приятно. Вновь смотрю перед собой.И ноги упираются в жесткие камни, тело отклоняется назад, поэтому тут же падаю на пятую точку, начав активно отползать назад. Не отпускаю пакет, в надежде, что успею избежать, но…Хватают за ноги, потянув на себя, поэтому переворачиваюсь на живот, пинаясь. Руками цепляюсь за камни, начав тихо мычать, пакет с картошкой рвется, она рассыпается в стороны.Теперь сердце рвется от безумного страха, паники, ведь они хватают меня за живот, отрывая от земли. Тянут из тоннеля к машине. Полицейские. Делают все молча, но я вырываюсь, привлекая внимание мирно гуляющих жителей, которые понимают, что ситуация слишком обыденная, поэтому незаинтересованно продолжают заниматься своими делами.Пинаюсь. Пихаюсь. Не издаю никаких звуков, кроме мычания и рванного дыхания. Один офицер держит под руки, прижав мою спину к своей груди, другой хватает за голени, сдерживая попытки бить ногами. Руками колочу мужчину позади, отчего тот срывается на тихую ругань, но только после того, как кусаю его, отводит одну руку, сжав в кулак, и наносит удар по моему виску. Оглушение. Все плывет. Удары сердца сильнее, дыхание сбивается, а кашель вырывается с мокротой. Не могу привести себя в чувства, но еще дергаюсь в руках полицейских, дабы освободиться.И получаю еще один удар, толкающий в темноту сознания.***Не помнит, как оказался вне безопасного салона автомобиля. Стоит на одной из улиц Хиллса, моргает и начинает оглядываться по сторонам, не совсем разбираясь в темноте. Ночь непроглядная. Фонарей нет, поэтому мир полностью принадлежит мраку, помогая парню теряться в своих тенях. Он пытается вспомнить. Но сознание не рисует картинки прошлого, а лишь бросает из стороны в сторону, как охваченное безудержным штормом.Оглядывается?— позади темная улица, по обеим сторонам старые здания, где-то впереди виден крест церкви. Слышна молебен, но в основном вокруг полная тишина. Парень не знает, куда податься. Он топчется на месте, нервно разминая пальцы рук. Поднимает голову, смотрит в небо. Чернота. Все затянуто облаками, отчего никакая луна не проливает свет, чтобы немного улучшить способности парня различать дорогу. Моргает, растирая веки. Так, без паники, надо найти машину. Где он её оставил?Шагает вперед, по дороге. Пустой. Слышит свое шарканье, заглядывает в окна взглядом. Чернота. Даже ветра не слышно. Его нет. Все стоит. Время встало. Жизнь остановилась. Но в организме Дилана все кипит. Он озирается, вновь чувствуя, как тело пробирает дрожь. Ему не холодно. Это что-то внутри, под кожей в виде мурашек. Передергивает. Расправляет плечи, отчего спина хрустит. Еще плохо осознает. Просто шагает вперед. Просто прислушивается.И просто терпит странное и не самое приятное чувство. Он не может описать. Не знает, откуда в голове рождается мысль, толкающая его остановиться. Смотрит вперед. Улица не имеет конца, или он просто не способен её рассмотреть. Ощущает… Напряжение в мышцах. Вновь чувство, от которого начинают дрожать руки. Сглатывает. Не шевелится, щурясь, присматривается, словно желая специально уловить движение.Молитвы за спиной становятся громче. Резко, будто несколько людей шепчут их прямо в уши, поэтому Дилан вздрагивает, с хмурым видом оглядываясь назад. Никого, но непонятные слова продолжают звучать эхом в голове, и не только. Они охватывают пространство, заменяют тишину, и парень правда начинает ощущать давление на виски. И морщится, резко почувствовав, как в спину бьет укол. Опять поворот. Опять темная улица. Вглядывается в черноту, что медленно тянется к нему, касаясь ног. И он чувствует это прикосновение. Ледяное, жуткое, осторожное, чтобы не спугнуть жертву.Пятится назад. Не опускает головы, со страхом различая… Что-то? Что-то. Оно… Выше, чем человек. Оно темнее, чем чертова темнота. Длинное, худое. И оно медленно выплывает из черноты, но не выходит полностью, оставаясь стоять на месте, в конце улицы. Дилан не видит лица, глаз, но знает.Оно смотрит. Оно видит. Оно… Дышит? Дыхание. Слышит его смешанное с громкой молитвой в ушах. Шум возрастает. Словно рой мух кружит вокруг, издавая противное рычание.Отступает. Не отрывает взгляд от непонятного объекта, что кажется… Приближается, но он ведь не двигается, как он… Дилан сглатывает, поддается панике, но до сих пор не понимает, чем именно она вызвана. Ускоряет шаг, ладонями сжимая уши, чтобы как-то изолироваться от шума. И разворачивается, испуганным взглядом врезавшись в высокие двери старой церкви.Что?Оглядывается назад. Он на холме. Позади совершенно иной вид, другая улица, но парень не может разобрать их различия, не особо хорошо ориентируется на местности. Вновь переводит хмурый, озадаченный взгляд на строение с крестом вверху купола. Деревянные двери закрыты, но между ними отчетливо видна щель, позволяющая слабому свету вырываться на улицу. Слышит молитву. Без желания шагает к зданию, не понимая, что его толкает на приближение к месту, которое рождает в груди недоверие. За спиной странный шепот, голоса смешанны в один. Подходит к дверям, ладонью сжав железное кольцо в качестве ручки. Осторожно, с тихим дыханием тянет на себя, морщась от огня зажженных свечей. Видит спины людей в черных мантиях. Монашки? Монахи? Их голоса шепчут молитвы, ранее Дилан никогда не слышал подобного, поэтому не может понять, что за религия здесь в почете. Он с опаской осматривает большое помещение с высоким потолком. Видит ответвления?— двери. На грязных, измазанных сажей стенах висят облики… Кого? Он не узнает святых. Их лица размазаны в уродливые гримасы, глаза странно темные, словно пустые, без глазных яблок вовсе. Дилан медленно переступает порог, всматриваясь в спины стоящих женщин. Ряды деревянных скамей. Между ними проход к центральному иконостасу, ближе к которым стоит высокий силуэт в белой накидке и в головном уборе с острым верхом. Разводит ладони в стороны, молится, его грубый голос слышен лучше других. О’Брайен медленно шагает между рядами, изучая монахинь, лица их скрыты под темной, сетчатой мантией. Ладони возложены на груди, на том месте, где ровно вышит белый крест.Парень останавливается, когда подходит к первому ряду, замечая, что между пастырем и иконостасом находится что-то еще. Вроде, стол, или… Дилан хмуро разглядывает пьедестал, шагнув в сторону.И замирает. Нет, его сердце не встает, прекратив пускать кровь по венам. Наоборот. Теперь оно гоняет холод от увиденного. На пьедестале лежит женщина. Её тело накрыто серой накидкой, одна рука спускается с края, висит, и по линии вен стекает алая жидкость. Она жива. Смотрит в потолок, дышит. Бледное лицо выражает полнейший ужас от происходящего, но ей не пошевелиться, ведь живот уже вскрыт. Все мышцы немеют.Дилан видит её профиль. Видит, как дергаются губы, как текут из-под век слезы, по щекам. И слишком резко поддается вперед, ибо что-то жуткое бьет по сердцу, заставляя его выдавить злое:?Мам??Распахивает веки, вдохнув кислорода в легкие. Взгляд утыкается в потолок салона, но он совершенно спокойный, лишь хмурый. Напряженные руки сложены на груди. Выдох. Крупный вдох. Грудная клетка расширяется, но давление в горле странным образом мешает полностью освободиться от воздуха, что впускает внутрь себя. Холодно. Пар вьется вверх. Окна немного запотели, ведь во время тревожного сна Дилан дышал быстро и тяжело. Он моргает, отгоняя волнение, и даже не пытается разобраться в кошмаре. Ему часто снится подобное, и отец говорит, что это демонстрация его внутренних страхов.Матери нет в живых. И вина лежит на плечах О’Брайена.Он не хочет думать. Иначе уйдет в себя.Уходить в себя нельзя.Доктор предупреждал его избегать гнетущих мыслей, иначе…Неважно. Просто откинь. Твой внутренний кошмар все равно не встанет вровень с настоящим.Оглядывается, понимая, что каким-то образом уснул, пока сидел в машине, ожидая возвращения дикарки. Он кое-как крутился по городу, наконец, найдя нужную свалку, где и припарковал автомобиль. Стоит завести немного ближе к лесу, чтобы патрульные точно не смогли найти его. Восемь часов свободы миновали. Теперь О’Брайен должен покинуть город. Нет, у него нет больше шанса уехать. Если найдут, то шрамируют. Дилан до сих пор не совсем понял, что значит этот термин, но он его пугает.Трет холодное лицо. Влажный лоб. Сон не был сильным кошмаром, он видел и похуже, но сейчас любое дуновение ветра вызывает страх, поэтому парень не удивлен своей реакцией. Вокруг темнота. Пришла ночь. Интересно, дикая успела вернуться домой до темноты? Когда тучи сгустились, её еще не было. Может, решила зарыться в мусоре, спрятаться, чтобы переждать темноту. Сегодня она наступила часа в три. Дождь был сильный, били грозы, сейчас накрапывать продолжает. Дилан ерзает на сидении, вжимается в него спиной, не решаясь покинуть салон и выйти в черную неизвестность. Он боится? Нет, под впечатлением от сна, тревога которого еще не покинула тело. И не покинет, пока глаз не встретит первый бледный свет.Дилан переждет ночь. Не будет спать, но и не потратит время впустую. Необходимо подготовиться к разговору с дикой, чтобы понять её реакцию. Может, нельзя говорить о Фавне? Не сомневается, что есть запрет.Берет плеер, вставив наушники в уши. На лице хмурость, но больше, конечно, усталость. Включает очередную запись, слушая голос отца, и этот процесс внезапно дается с трудом из-за покалывания в горле. Опирается локтем на выступ окна, пальцами водит по виску, напряженно смотря перед собой на кучу мусора и темный, непроглядный лес. Чем дольше слушает, тем сильнее растет комок в груди. Пальцы дрожат, касаясь сжатых век, которые потирает, надавливая на глаза. Судорожный вдох. Не сразу дает себе выдохнуть. Ему нужно собраться, иначе все полетит к черту в пропасть. Не выносит, переключая на следующую запись. Вроде, шестая. И кусает заусенцы, сглатывая.?Я кое-что понял за эти шесть дней,?— голос мужчины впервые звучит со всей серьезностью. —?В Хиллсе существует культ, и не самый обычный. Это настоящая секта, превратившая себя в отдельное независимое государство. Мне пока не удалось понять, что именно они почитают с таким трепетом, но… Жители, с которыми пытаюсь установить контакт, говорят о грехе,?— Дилан моргает, задумчиво прикусив кончик шнурка от кофты. —?Говорить со мной нельзя?— грех. Говорить о Фавне нельзя?— грех,?— парень уже со всей серьезностью слушает, только сейчас кое-что осознав. —?Но я нашел человека, который может говорить, но установить с ним контакт было крайне тяжело,?— О’Брайен немного поддается вперед, нервно крутя плеер пальцами. —?Никто в городе не обращается к ней по имени, и мне, как дураку, крайне повезло случайно прочитать буквы на её браслете. Её имя. Назовешь её по имени?— она допустит тебя ближе?.Дилан?— идиот. У него в руках гребанные подсказки, оставленные человеком, которого он так яро ищет. Проблема лишь в том, что отец не дает конкретные названия мест, в которых был. Он описывает их и не очень четко. О’Брайен не сможет самостоятельно искать их, тем более ночью. Поэтому ему нужен тот, кто знает Хиллс, и может спокойно ориентироваться. И сбегать от погони.?Ханна. Её зовут Ханна. Это все, что она знает, и то, как я понял, девушка не совсем уверена, что это её имя,?— его голос обрывается, становится каким-то расстроенным, отяжелевшим от чего-то больного. —?Я не могу больше рассказать о ней, просто, надеюсь, что с ней сейчас все в порядке. Люди вокруг все видят. Они видели, как она говорила со мной. Они её сдали. Последний раз я видел её два дня назад. Девушку забрали люди в полицейской форме,?— и вновь этот тяжелый выдох, совсем не характерный для такого вечно веселого и бодрого человека. —?Больше ничего не скажу. Но я пообещал, что спасу её от Отца?,?— конец шестой записи. Дилан долго слушает тишину в наушниках, смотрит перед собой, дергая пальцами нижнюю губу.Нужно просто назвать её по имени? В каком смысле ?спасти от Отца?? Что за отец? Что за грех? Ничего такого отец не объясняет. Этот мужчина словно что-то понимает в происходящем, но не растолковывает слушателям, чтобы сберечь какую-то тайну. О’Брайен только сейчас придает значение тому, как именно его отец готовился к поездке. Он говорил о Хиллсе за года три до отъезда. Обычно он постоянно болтает о своих желаниях посетить то или иное место, но про Хиллс заикнулся лишь раз, и то, когда выпил. Парень именно в этот момент открывает для себя странность поведения отца. Охватывает непонятное чувство, словно этот человек что-то знает. Он так спокойно говорит о Фавне, будто все, черт, знают, что это, но гугл не выдает ничего, кроме одноименных фильмов о мифическом создании, крадущем детей.Слишком сложно для восприятия больной головой. Дилан проводит ладонью по лицу. Надо решать проблемы по мере их поступления. Первый этап?— разговор с дикой… Ханной. Потом дальше разгребать дерьмо. Если бросаться на все сразу, то парень раньше времени потеряет рассудок, а в Хиллсе это не так трудно.Остается надеяться, что его отец в себе. Он сильный. А вот О’Брайен…Не думай.Смотрит в сторону коммуналки, изучая темные окна. Дождется утра. Выйдет, как только в небе появится просвет, чтобы точно не упустить девушку. Если отец смог, у него должно получиться.Отгоняет чувство мнимого страха. Эта дрожь в руках… Она неясна. Необъяснима, поэтому не имеет значения. Простой стресс из-за создавшейся ситуации. Город, населенный сектантами, во главе которого стоит хороший психолог, что смог поработить столько умов своей верой. Дилан даже не сомневается о промывке мозгов. Поэтому будет тяжело взаимодействовать с дико… Ханной. Наверняка она уверена в нормальности того, что её окружает.…Окунают лицо в таз с ледяной водой. Крепко держат за волосы и руки, не давая дергающейся от нехватки кислорода девушке вырваться. Сжимают локоны в кулак, рывком подняв, лицом к свече, что стоит на столе, спиной к которому молится еще молодой мужчина в сером костюме священника. Помещение с голыми стенами, без окон, только с одним небольшим деревянным крестом.— …Спаси её душу,?— мужчина шепчет, сложив ладони на груди. Двое полицейских держат вырывающуюся дикарку, молчат, закрыв веки. Шепчут губами, повторяют слова мужчины, довольно худого телосложения. Он открывает светлые глаза, медленно оборачиваясь к хрипящей от страха девушке, которая успевает рычать на него, но ужас куда сильнее. Второй раз. Второй раз ловят за общением с чужаком.—?Отец будет разгневан, если узнает,?— мужчина подходит к столу, с противным спокойствием смотрит в горящие агрессией глаза девушки с ожогом на щеке. Наклоняется, пальцами сдавив её подбородок, чтобы повертеть голову в разные стороны, рассмотреть:—?Нельзя говорить о Фавне,?— шепчет.—?Я не говорила,?— она шипит, дергая лицом и ногами под столом. Не может установить долгий зрительный контакт с человеком, которого боится до безумия, ведь он всегда спокоен, равнодушен.—?Я не говорила,?— качает головой, уверяя. —?Не говорила.—?Мне придется сообщить Отцу, но очищать тебя от греха буду сам,?— его плавные движения тела приводят в больший ужас. Мужчина продолжает держать подбородок, больно сжимая кожу пальцами. Офицеры не прекращают шептать молитвы, отдаваясь некому экстазу. Веки прикрыты.—?Я… —?мужчина касается свечи. —?Очищу тебя от словоблудия,?— спокойно смотрит в глаза девушке, которая мычит, еле сдерживая слезы, и рычит, уже не находя сил для сражения. Ей не вырваться.Грубое надавливание. Дикарка кашляет, издав писк, когда один из офицеров сжимает её челюсть, второй дергает за волосы, заставив выше вскинуть голову. Отпирается, продолжает, но уже слабо. Боится сжать веки и увидеть темноту. Мужчина поднимает свечу, вознося над лицом. Горячая капля воска падает на щеку, обжигая, и девушка морщится, качая головой:—?Я не согрешила… —?последние попытки оправдать себя сопровождаются слезами, скопившимися в уголках карих глаз. —?Я не согрешила.—?Сложно принимать грех,?— мужчина с отвратительным пониманием кивает, и неприятная забота играет в его равнодушных глазах. —?Я спасу твою душу,?— пальцами свободной руки сжимает её губы, заставив распахнуть рот. Дикая пытается укусить, но её челюсти крепко стискивают, не давая вертеть головой. Мужчина опускает свечу огоньком в открытый рот, касается языка, и девушка начинает визжать во все больное горло, сильно выгибаясь в спине.—?Я очищу тебя.***Утро в Хиллс не приходит. Вместо него тебя встречает лишь мрачное серое небо, возвышающееся над не менее светлым городом. Я не сомкнул глаз. Не стал слушать записи дальше, просидев остаток ночи с чувством странного надзора. Постоянно казалось, что кто-то смотрит на меня со стороны окон коммунального здания. Судорога проходит через пару минут после того, как бледный свет падает на стекло автомобиля. Не пойму толком, откуда берется дрожь? Мне не настолько холодно, да и чувство страха не переполняет сердце. Трясучка одолевает сама по себе. Без причины.Смотрю на время. Одиннадцать. Почти. Пора выходить, боюсь упустить дикарку-Ханну из виду. Она должна еще сидеть в комнате. Покидаю салон, тихо прикрыв дверцу, и делаю шаг в сторону от машины, тут же вновь ощутив этот странный удар по макушке головы. Вскидываю её, уставившись на темные, забитые досками окна неприятного, полуразвалившегося здания. Никого не вижу. К черту.Обхожу дом, оказываясь у его косых дверей, через которые пролезаю внутрь, сразу же окунувшись в тишину. Скрип досок под ногами. Пол проседает, не удивлюсь, что это по вине влажности. Строение не самое надежное. Крыша давно, видимо, протекла, и теперь в здании не безопасно. Кто знает, когда оно рухнет? В любом случае, я бы здесь надолго не задерживался. Сейчас при мне оружие. Без него больше не покину салон. Надеюсь, оно мне не пригодится.Поднимаюсь на второй этаж, ругнувшись, когда под ногой проваливается деревянная ступенька.—?Ну… Ёперный театр,?— ругаюсь, как отец, пока вынимаю ногу, ушедшую вниз по колено. Выхожу на этаж, оглядываясь по сторонам. Отец сказал, жители сдают чужаков полиции, значит, мне стоит избегать контакта с ними. Но двери везде закрыты. И тишина. По рыхлым стенам с темными подтеками ползают противные на вид жуки с миллионными парами ног. Даже не могу предположить, что они такое.Вижу нужную дверь. Так, как начать? Что сказать??Хэй, пожалуйста, не бей???— она тут же треснет, почему-то не сомневаюсь в этом. Причем дверью.?Я принес тебе вкусняшку?,?— мда, она сунет мне её в задний проход.?Как житуха-братуха???— уже вижу, как валяюсь среди кучи мусора на свалке.Нервничаю, стуча кулаком об кулак. Встаю напротив двери. Моргаю, отгоняя сомнения и неуверенность. Подношу кулак к поверхности двери. Не стучу, мнусь, топчась на месте. Черт, чего я боюсь? Она?— баба, я?— мужик.Стучу, громко. Расправляю плечи, разминаю ноги, словно готовлюсь навалять кому-то.Она?— баба, я?— мужик. Повторяю, чтобы набраться смелости.Открывает дверь.Она?— баба. Я?— труп.Слова встревают в глоте при виде того, как дикий страх в её глазах сменяется злостью и неимоверной агрессией. Лицо искажается, а дрожь в теле достигает предела, отчего даже дверь начинает дергаться.—?Эй… —?хочу начать, выдавив из себя вздох.—?Прочь! —?её крик не такой, как раньше. До этого она орала с явной угрозой, но сейчас её тон полон ужаса и… Мольбы. Она просит меня уйти?—?Уходи! Прочь! —?кричит, смотрит мне в глаза, орет прямо в лицо, поддаваясь вперед. Теряю уверенность, подняв ладони:—?Стой, успокойся…—?Проваливай! —?она пихает меня дрожащими руками. От вскидывания головы, пряди её волос ?рассыпаются в стороны?, за плечи, открывая мне вторую часть её лица. И я впервые могу подробно рассмотреть её ожог на щеке. Огромный, тянущийся за ухо.Сглатываю, и, кажется, девушка на секунду мнется, понимая, что привлекло мое внимание, поэтому грубым движением пальцев возвращает пряди обратно, скрывая часть лица.—?Оставь меня! —?вновь пихает от двери к противоположной стене.Еле собираюсь с мыслями, сделав шаг обратно:—?Я хочу…—?Нет! Заткнись! —?ничего безумнее я никогда не видел. Она словно хочет разорвать свои уши, чтобы не слышать меня, но после опять толкает от своего порога, разрывая хриплым криком тишину:—?Отвали от меня! —?и скрывается за дверью, громко хлопая ею, отчего с потолка осыпается старая краска. Моргаю, стою в напряженной позе, еле заставив себя подойти ближе. Только сейчас в мыслях задумываюсь о том, что тот полицейский говорил о её поимке. Они её поймали? О том же говорил отец. У неё… Шишка на лбу.Провожу мокрой от волнения ладонью по волосам, и нервно топчусь, подходя ближе к двери, за которой могу слышать громкое, хриплое дыхание. От сбитого дыхания ненормально скачет сердце, и мне правда стоит сначала успокоить его, а только после пытаться говорить, но поступаю иначе, поставив важность происходящего выше своих болезненных ощущений:—?Ханна? —?прислушиваюсь. Ничего не слышу. Она дышит? Или опять сиганула из окна. Вытираю сухие губы ладонью, сглотнув:—?Я хочу… —?моргаю, сбивчиво дыша. —?Я хочу помочь…Удар по затылку со спины.