Глава восемнадцатая. Любить или предать (1/1)

Всю ночь в?наш сон?ломился гром,Всю?ночь он?ждал ответа:Какое счастье — сон?вдвоем,Кто?нам позволил это?А. КушнерГедиз Выйдя из автомобиля, припаркованного у входа в отель, поглядываю на часы сквозь очки и думаю, что Наре стала собираться гораздо дольше. Не могу точно определить, радует меня это или выводит из себя. Я не из терпеливых людей в этом плане, и это можно выделить по тому, как часто я смотрю на часы. Чаще, чем на часы, я смотрю на девушку, которая настолько изменилась за это лето, что я едва могу узнать ее. Она идет пружинистым шагом прямо ко мне, придерживая чемоданы на колесиках в обеих руках. Боюсь, если Наре вернется в Турцию, то местные вряд ли смогут увидеть в ней свою птицу из легенды. Она выходит из отеля в джинсовых шортах и топе под белой джинсовой курточкой. К такой Наре я тоже не могу привыкнуть. Снимаю очки и, облокотившись о дверцу машины спиной, облизываю губы. Она невероятно красивая. Летнее утро только украшает изменившееся лицо. — Ты вышла из голливудского фильма? — Притягиваю Наре к себе и крепко целую в губы сквозь ухмылку. На ее губах что-то сладкое, так что оторваться не так легко. Наре стала наводить макияж, и это я воспринимаю почти нейтрально. Больше, конечно, в лучшую сторону. Видно, что хочет мне понравиться. — Ну давай, вези меня домой. — Прошу, мэм, — открываю ей дверь автомобиля и перенимаю вещи в свои руки, загружая их в багажник.Энергично запрыгиваю на водительское сидение и, повернув ключ в замочной скважине, завожу машину. Наре так настроена к поездке домой, что и не скажешь, что еще вчера наотрез отказывалась даже слушать о такой возможности. — Непривычно видеть тебя таким. — Наре осматривает меня стеснительным взглядом. — Каким? — Просто ты всегда так празднично одет. Твои костюмы, идеально подобранные по дням недели пальто... — ...кожаная куртка... — С улыбкой заканчиваю я, на что получаю едва уловимый кивок. — Ты от меня недалеко уходишь в этой теме. — Ты же сам это сделал со мной! — Тебе подходит. Ее запястья перевернуты внутренней стороной руки, поэтому я без трудностей могу рассмотреть то, что вчера было скрыто под вуалью ночи. Припоминая все ночные события, я вижу все размытым, как под наркозом. Оказывается, алкоголь не действует на организм так, как счастье. — Не пожалела про татуировку? Не болит? — Ставлю ее руку к себе на колени, внимательно изучая надпись.Под пленкой буквы покраснели еще сильнее, и на коже явно заметна влага, которая выделяется при заживлении. Это особенное, неземное чувство: знать, что Наре сама проявила желание сделать тату с моим именем. Такие, казалось бы, мелочи пробуждают во мне новую дозу любви. — Ночью сильно болело, сейчас немного. И чешется... — Наре сдавливает челюсти, чтобы не поддаться желанию. Тем временем я достаю из ящика справа от меня маленькую банку с мазью и откручиваю крышку. — Это специально для того, чтобы кожа быстрее восстановилась. — Объясняю я, разматывая прозрачный глянцевый материал. Взяв на палец немного крема, я легко притрагиваюсь к буквам моего имени. Наре то щерится, то хмурится от неприятных ощущений, но я быстро реагирую, дуя на свежую рану. Прошел год, и, наверное, я сильно изменился, но моя забота к ней проснулась так, будто не исчезала. Год назад я лечил пальцы из-за несчастной легенды — сейчас лечу кожу из-за вечной клятвы. — Оно не будет так болеть через неделю, обещаю, — после этих слов я целую ее руку вокруг татуировки. — Оно уже не болит. — Аккуратно говорит Наре, когда я перематываю ее руку обратно. — А твоя? У тебя не болит?Я смеюсь. — Что смешного? — Сосредоточенно спрашивает она, разглядывая нательный рисунок. — Наре, это три маленькие буквы, я даже не думаю об этом. — Ну конечно. Из-за тебя я чувствую себя слабой, ни на что не годной женщиной.Нет, неправда. Возможно, я слишком забочусь о ней? Но я не могу по-другому. — Я тебя такой не считаю, — говорю я, заправляя за ухо выбившуюся прядь ее волос. — Гедиз, я должна сказать тебе кое-что. — Да? — Я взяла нам билеты в Лос-Анджелес. — С серьезным выражением лица объявляет Наре. В этот момент я пью воду с бутылки, но все же важно киваю, когда она говорит это. — Вылетаем в среду. Давлюсь водой и стараюсь прокашляться так, чтобы не обрызгать руль. Не получилось. 23 декабря, 2019?Только что приехал к проклятой хижине над скалой. Тут жутковато, лучше бы остался в порту и доел тот оставленный на произвол безжалостной судьбы кусок торта? — сказал бы я, если бы не девушка, сидящая на капоте машины. Я вот уже с неделю просто наблюдаю за ней, но все привычки, движения, манера речи, характер... Все, что она говорит или делает — необычно, не вписывается в рамки этой провинции. Чувствую, что Наре затягивает меня как болото, и я даже не пробую позвать на помощь. Звучит не слишком поэтично, но все красивые слова теряются в моей памяти, как только я пытаюсь разобраться, чувствую ли я что-то больше, чем просто обычную симпатию. Нет, не чувствую. Легко догадаться, что через пару недель эта мимолетная увлеченность исчезнет. Тогда почему все бросил и приехал к ней? — Гедиз, ты должен мне помочь.Какие могут быть вопросы? Помогу, ясное дело.Оживленно киваю, настроившись слушать очередной ?заказ на убийство?. Заметив возле Наре пачку вишневого сока, я хватаю ее пальцами и отпиваю глоток. Хоть что-то в желудок сегодня попадет. — Я похищу свою дочь. Мои глаза округляются до формы шариков для бильярда, а горло решительно отказывается пить сок дальше. Я откашливаюсь, и жидкость летит в разные стороны. — Прости... ты взяла билеты на среду? — Откладываю бутылку с водой в сторону и выезжаю на дорогу. — Если ты была так заинтересована в этом переезде, то могла бы и не устраивать вчера концерт.Я хоть и говорю это, но до конца не понимаю, сколько у меня есть причин для беспокойства. Ведь это я хотел взять билеты как можно скорее, а если Наре хотела так же... Ее энтузиазм должен осчастливливать меня, и я счастлив. — Гедиз, я же говорила вчера, что хочу съехаться как можно скорее. — Ее голос неуверенный, но я опять-таки не придаю этому значения. — Да и что в этом плохого? Смотри, мы соберем все вещи, решим дела с закрытием аренды, дальше зайдем в гости к друзьям твоей семьи. Чем быстрее окончим дела в Америке, тем быстрее поедем в Турцию. В конце лета заберем Мелек и будем жить втроем. — Втроем... — Повторяю я, чтобы осознать всю реальность этого слова.Оставшуюся часть дороги мы едем, слушая различные летние песни. Наре смотрит то в окно, то на меня. Минув лесную трассу, заезжаем на нужную улицу. Тут тихо, слышится лишь шелест деревьев, выстроенных по бокам. Все дома такие аккуратные, будто строились одним человеком. Дорога, по которой мы едем, такая ровная, что кажется, словно по ней не проехала ни одна машина. Мы живем в самом тупике района. Дальше продолжение густо разросшейся растительности. Наре затаивает дыхание: мы въезжаем во двор одноэтажного дома с мансардой, спрятанного в едко-зеленой листве. Она утыкается взглядом вперед, стараясь уловить глазами все обилие красоты вокруг нас. Кустарники белых роз, отцветшие магнолии и пионы, гардении в тенистом саде с мерцаниями утренних солнечных бликов. Мы попадаем в реальную сказку. Выйдя из автомобиля, можно вдохнуть знакомые мне запахи цветов. В это число входит и хлорка.С лицевой стороны дома бассейн не видно, но зато хорошо слышен плеск воды с заднего двора. Бассейн тут похож на тот, что у меня дома: расположен с видом на океан. Не знаю, как так получилось, но вся территория нашего нового жилья (да и само жилье) похожа на мой родной дом в Мугле. И этот вид... это место кажется мне своим. Так как район поднимается выше уровня воды, открывается вот такая прекрасная картина: тишина, с одной стороны лес, с другой — океан, во дворе сад. Чего еще желать? Наре немного онемела, и уже с минуту стоит на одном месте. — Ты как? — Спрашиваю я, выкладывая наши чемоданы из багажника. Если на чистоту, переживаю. Я хотел, чтобы ей все понравилось, чтобы ей и Мелек было хорошо со мной. — Ты как это... Мы будем тут жить? — Наре даже не смотрит на меня. — Нет. — Этим я заслуживаю ее внимание, и поэтому продолжаю: — На улице будет неудобно, давай зайдем внутрь. Она озадачена от потока моих слов, окружающей среди и своих же чувств. Иду впереди и мысленно прошу, чтобы дрожь в руках унялась. Узкая мощеная дорога водит нас серпантином, пока перед глазами во всю свою красоту не появляется дом. Теперь его видно лучше, чем со стороны, и Наре останавливается, чтобы изучить его получше.Прекрасный дом! Он покрашен в неизвестность. Счастливую неизвестность будущего. Неизвестность жизни с Наре.Не знал, что у неизвестности такой светлый и красивый оттенок.Дом сам по себе выполнен в белых и коричневых тонах. Вверх вьются ярко-оранжевые цветы, которые доходят аж до крыши. На заднем дворе отдельная терраса, выстроенная деревянными темно-коричневыми досками. Там есть и садовые диваны, и маленькая летняя кухня, и даже, если спуститься по ступеням на траву, детский домик на невысоком дереве. Я сделал его специально для Мелек. Наре пока что не видит его, но потом, после осмотра внутренней части жилья, я обязательно его покажу. Почти весь дом в панорамных окнах. Наре замечает, что это стиль семьи Ишиклы, а я гордо подтверждаю это. Когда наступают сумерки, эти окна автоматически загораются желтой подсветкой. В общем, это все — наше. Это дом Наре, Мелек и Гедиза. Запыхавшись от тяжести всех сумок, я судорожно ищу в кармане ключ от дома, и когда нахожу, ставлю их в ее пальцы. — В машине остались еще чемоданы, но я займусь этим позже. Открывай, — встав перед дверью, я стараюсь привести свое дыхание в норму, пока она медленно провернет ключ в замочной скважине. Наре открывает стеклянную дверь, но я резко останавливаю ее. — Мы не женаты, но все же... — Что? Я подхватываю ее к себе на руки и вношу в просторное светлое помещение. Ставлю ее на пол и слышу восхищенный вздох. Послушно стою в стороне, пока Наре гуляет по комнате. Мои пальцы тянутся в рубашке, но я быстро одергиваю их от одежды и складываю за спину. Ну вот, уже и ее привычки перенял! Тут до сих пор пахнет новой мебелью, но также и свежестью, потому что окна во всю стену открыты на проветривание. В целом, комната условно разделена на две области: кухня и гостиная. Первая с бежевыми мраморными столешницами и настенными шкафами. Посередине поставлен кухонный столик с барными стульями, а над ним, как бусы, свисают деревянные лампы. Справа от кухни, в другой половине зала, контрастом стоит камин из темного камня. Возле него, точно хлопковыми горами, в одну уютную кучу размещались диваны и кресла, и их, как облако, обнимают белоснежные пледы и подушки. Под кофейным деревянным столом распускается пушистый ковер, а под стены, как солдаты, выставлена пара книжных шкафов в цвет столику. — Тут можно складывать книги. — Нервно примечаю я, когда Наре петляет по гостиной. — Я... — Эти окна. — Резко указываю прямо на них. — Вот тут жалюзи, они закрываются, и в доме не будет так светло. — Ерзаю ногой по полу. — Да. — Наре мягко улыбается и принимается к осмотру деталей. Ее длинные пальцы гладят листки тропических комнатных растений, ваз, и останавливаются на музыкальном инструменте в специальной подставке. — Гитара? — Удивленно спрашивает Наре, обернувшись ко мне, стоящему, словно в футболке среди снега. — Играешь? — Да, немного... играю. — Смущенно говорю я, смотря вниз. — А я и не знала. Ничего о себе не рассказываешь! Так и не дождавшись ответа, она радостно вбегает на кухню. — Т... тут нет посуды и кухонных принадлежностей. Если честно, я не разбираюсь в таком, так что...Какой я болван. Ничего не умею и не знаю. А еще не хотел брать прислугу в дом. Как я буду жить тут с Наре, если я даже гвоздь забить не могу? — Разберемся, не переживай. Ей не нравится. Черт возьми, ей не нравится! Так, нужно успокоиться... Что я делал год назад, чтобы успокоиться? Я шутил или улыбался. Не помню, доводил ли я себя вообще до такого нервного состояния. Ну ладно, попробуем... — Боюсь, если я решу вкрутить лампочку, то нужно будет вызывать не электриков, а пожарных, — глупо смеюсь, стараясь обозначить сказанное шуткой. Наре останавливается, и мягкая улыбка, ранее украшающая ее красивое лицо ямочками, сменяется непонимающим взглядом. Просто закрой рот, Гедиз. Просто заткнись и стой в стороне. Ладно, шутки мы тоже вычеркиваем. — А где тут... — Начинает она, но я почему-то резко загораюсь, срываясь с места. — Тебе не нравится. Мы можем снести этот дом, проблем нет. Ты, наверное, не любишь дома в таком стиле и такие... комнаты. Понимаю, это далеко не особняк, но нам много и надо. Я думал, это идеальное место для тебя и Мелек. Но не слушай меня, я не должен был сам этим заниматься. Идиотская затея. Чешу голову. Да что со мной?! Я пока не решил, нравится ли мне, что я перенимаю такие повадки у Наре, но пока это непривычно. Я в самом деле делю с ней одно имя. — Нет, я... — Я же тогда, на рассвете, увидел этот дом... Сразу представил, как ты, — я указываю на веранду, — сидишь и рассказываешь что-то Мелек. Вы смеетесь, ты щекочешь ее, а я напротив, смотрю на вас и улыбаюсь. Мой голос на ее фоне звучит агрессивно и чересчур активно. Год назад все было наоборот. Сейчас все очень запутанно... — Гедиз! Дослушай меня, наконец. — Наре идет ко мне и поднимает ладони к моим щекам. Сердцебиение медленно стихает. — Я хотела сказать, что я без ума от этого дома. Лучше не придумаешь.Меня отпускает. Оказывается, чтобы успокоиться, мне больше не нужно шутить. Мне нужна Наре. — Идем, я покажу тебе комнату Мелек.Но когда мы уже хотим уходить, на подоконник маленького окна в кухне запрыгивает кот с тигровым окрасом. Наре радостно подбегает к нему, хлопая в ладоши. — Гедиз, смотри, какой красивый. Давай возьмем его к себе! Я терпеть не могу котов. Буквально ненавижу. — Это бродячий. Нужно позвонить в приют... — Нет, давай возьмем его к себе!Исключено. Я против. — Ну... не знаю. Кто будет за ним ухаживать, когда мы улетим в Турцию? — Ладно. — Она проигрышно вздыхает, и я продолжаю путь к комнате.Нужно не смотреть ей в глаза, чтобы не согласиться. Беру Наре за руку и веду за угол помещения, в средней длинны коридор. Как я и говорил, комната светло-желтая с розовыми деталями. Окошко, прикрытое шторами, выходит прямо на океан. Возле этого же окна рабочий стол, а в другом конце комнаты кровать, как для принцессы. Много игрушек, детских постеров — все, что бы привело Мелек в восторг. И Наре тоже. Понятное дело, что тут может многое измениться, но даже сейчас Наре радуется больше, чем при осмотре других комнат. А ее милый смех радует меня. Мы также смотрим небольшой спортзал и кабинет, которые идут по соседству с детской. Спустя паузу, я осторожно спрашиваю: — Наре... хочешь увидеть спальню?Ее лицо то бледнеет, то полыхает румянцем, но глаза неизменно светятся. — Хочу. — Наре выходит из комнаты, не задевая своим взглядом моего. Но задевает плечом мое плечо. Мы поднимаемся по массивным деревянным ступеням наверх и входим в маленький коридор.Дверь отворяется — длиннющие пряди тюля на балдахине закрывают постель, покрытую белоснежным бельем от чужих глаз. Пол такой же, как в гостиной, — словно ступаешь по коре дерева в лесу. Стены идеального бежевого оттенка и балкон с выходом к бассейну. На подоконниках, в керамических горшках, растут комнатные белые розы. Словно крошечные бусины в листве. Розы — это та деталь, которой я придал особенное значение. Я сравнивал Наре с этим цветком и хочу, чтобы она оценила. — О... — Только и может сказать она. — Послушай... — я беру руки Наре в свои, — ты же знаешь, что у меня нет никаких лишних мыслей? Она лишь кивает, опустив голову. — И знаешь, что я не обижу тебя. — Угу. Выдыхаю. Тот ли это ответ, который я хотел услышать? — Хорошо. — Просверлив дыру в ее взгляде, я отвожу голову в сторону. Нам обоим понятно, что уже сегодня мы уснем вместе, и теперь это уже не кажется таким неприкасаемым, как раньше. Дальше мы смотрим ванную. Одна — рядом с кухней, а другая, отдельная — на втором этаже, возле нас. Обе похожие на друг друга. Не белые, а скорее темноватые, излучающие желтый свет. Узкие панельные шторы ведут в коридоре ведут в две гардеробные. — Гедиз, очень красиво, правда. Ты сделал сложную и хорошую работу. — Я старался для тебя. Спускаюсь вниз, чтобы взять сумку. Пока копаюсь в ней, силясь найти нужное, слышу монолог Наре в ванной. Поднимаюсь к ней. Полуоткрытая дверь занимает все мои мысли, и я, постояв пару секунд в колебаниях, тихо подхожу ко входу.Вижу Наре: она, надув щеки, вытирает руки махровым белым полотенцем, после чего глядит в собственное отражение. Мне нравится, как быстро я впадаю в любование ею. Очень красивая. — Гедиз... — Уже в сотый раз пытается начать свою речь Наре. — Ты же не будешь держать меня тут как принцессу в замке? Будем платить за дом поровну. А может... — В ее руках вырванный из блокнота лист. Она вычитывает что-то, махает головой и продолжает: — Гедиз, на аукционе люди сражаются за одну вещь, выдвигая свои сумы. Давай не будем ни покупателями, ни вещами. Что скажешь? Будем равными? — Она подмигивает зеркалу напротив, а я сжимаю губы, чтобы сдержать смех.Я и не скрываюсь, честно говоря. И совсем не против, чтобы Наре заметила меня. Ведь дверь почти открыта, и я уже не просто выглядываю, а стою прямо на пороге. А в прошлом году скрывался...23 февраля, 2020В моих руках две креманки с мороженым. Так спешу в нашу... так спешу в ее комнату, что буквально перелетаю через каждую ступень на лестнице. Я так ждал ее! Звонок Наре застал меня врасплох, но это самое прекрасное ощущение за целую неделю. Сейчас у меня надежда, которая бы смогла сразится силой с вулканом. Но я уже знаю эти уловки, к сожалению. И все же я верю, что Наре пришла ко мне, как к самому близкому человеку. Возможно, она расскажет про свое детство, а, быть может, даже начнет расспрашивать о моем! О, надо запомнить этот вечер, потому что...Отдаленно слышу голос девушки. Она в ванной. Говорит с кем-то по телефону? Или речь репетирует... не знаю. В любом случае, со свойственной моему счастью оживленностью подхожу к двери. — Гедиз, отец выставил жизнь Санджара на аукцион. Начальная сумма — один миллион евро. Что скажешь? Купим? И мое счастье, и надежда, и радостная улыбка на лице растворяются в этих словах. Возможно, я даже не расстроился. Возможно, я даже зол. Этого никогда и никто не узнает. Безразличие меняется местом с моими иллюзиями. Значит, она получит от меня один миллион евро, спасет Санджара от убийства, тем самым отдав Акына на суд, и сможет въехать в особняк в качестве невесты. Вот такой у меня конец. Самое необычное для меня не то, что я все равно дам Наре эти деньги, а то, что я все равно люблю ее. Смотрю на мороженое и тяжело вздыхаю, сдерживая ком в горле. Притворюсь, что не слышал этого. Просто ради интереса. Не буду притворяться. — Нет, не то... Гедиз, ты же понимаешь, что люди не могут принадлежать друг другу. Они не антиквариат в витрине, за который люди соревнуются деньгами, и... — ...и не надписи на ярлыках. — Задумчиво подхватываю я, когда Наре наконец видит меня. — Татуировки же ничего не значат, дорогая. Я не беру тебя как свое имущество, но беру как своего любимого человека. Из-за того, что я так резко застал ее, Наре пятится назад, но так же не отрывает взгляда от меня. Мы одновременно делаем шаг к друг другу, одновременно резко останавливаемся, одновременно чешем голову. — Почему ты не можешь сказать мне прямо, Наре? Потому что переживаю, Гедиз. — Она тихо меня передразнивает, меняя тембр голоса. — Почему переживаешь, Наре? Потому что не привыкла, что люди могут жить свободно, Гедиз. После моих слов мы улыбаемся. Наре отводит голову вправо, а я продолжаю смотреть на нее, легко прищурив глаза. — Я принес контракт. Будешь подписывать или... — Поднимаю зажатый между пальцами скоросшиватель, на что Наре быстро кивает, и мы выходим из ванной. Сидим на кровати в спальне. Я держу синюю папку с документацией, которая через секунду окажется в руках Наре. — Подпиши здесь. Это документы на дом. — Кхм, Гедиз, перед тем, как я подпишу, я бы хотела поговорить с тобой о кое-чем. — Ее речь звучит официально, но вместе с тем растерянно. Я уже понимаю, в чем дело, поэтому просто киваю, настроившись слушать. — М-да... итак... — Встав с кровати, Наре достает из кармана маленький клочок бумаги и подглядывает в написанный родным мне почерком текст. — Я, как равноправный владелец дома, буду оплачивать половину расходов. Начиная налогом, а заканчивая продуктами. А ты должен помочь найти мне работу, чтобы я спокойно могла отдавать деньги за жилье. Также ты не можешь ограничивать мою свободу. Это значит, что, — она вновь заглядывает в блокнот, — ты не имеешь права контролировать мои приходы домой, с кем я общаюсь и провожу время. Это касается и работы. Я сама выберу, чем хочу заниматься. Такой серьезный тон голоса немного пугает меня. Разве я заключаю ее в тюрьму? А-а, да, я знаю, кто и кого заключал в тюрьму год назад. И вот почему переезд для нее такая болезненная тема. — Согласен, но... могу я уточнить детали, начальник? — Она напрягается, но, не теряя неприступности, кивает. — Для гарантии моего согласия можем пойти в нотариус... оформить договор о совместном проживании или что-то в этом духе. — Я не... — Поняв, о чем я говорю, Наре качает головой. — Нет, не стоит. — Что-то еще? — Оставим кошку. — С серьезным лицом она ставит меня скорее перед фактом, чем просто оглашает условие. — Она будет приходить к нам, и мы будем ее кормить. Вздыхаю. Все, эта женщина выиграла, признаю. — У вас есть еще условия для переезда, Наре Челеби? — Нет. Наре быстро хватает ручку и расписывается рядом с моей подписью. В голове невольно представляется, что это свидетельство о браке, но... Поверить не могу, что это происходит наяву. Это так неожиданно! Мы с Наре вместе только две недели, но, тем не менее, мы готовы к этому. Надо просто верить. Нужно доверять друг другу, и все утрясется само собой. — И еще вот здесь... — Переворачиваю лист бумаги и тыкаю на место для росписи. — Окей, это тоже за дом? — Спрашивает Наре, ставя свою закорючку. Ответа от меня не следует. Сжимаю губы и прячу от нее глаза. Стараюсь отобрать папку, но Наре настороженно останавливает меня. — Гедиз?.. — Да-да, это за дом. — Я опять пытаюсь выхватить документы, но Наре опять не сдается! — Смотри, там белка. — Киваю на балкон, и это срабатывает. Наре отвлекается, а я забираю файл. — Гедиз! — Она налетает на меня, и я спиной падаю прямо на подушку. — Отдай это немедленно! — Нет. Рука с бумагами тянется над головой к спинке кровати, а Наре безрезультатно пытается достать желаемое, лежа на моей груди. — Гедиз... — Ее порывы не такие сильные, и я расслабляюсь. Своим носом она трется об мой, а потом целует в щеку. — Спасибо. — Пользуясь моей слабостью, Наре выхватывает бумаги и довольно садится на край постели. — Эй, так нечестно... — Раздраженно переворачиваюсь на живот. — Ты хотел сделать меня владельцем отеля? — Прочитав условия соглашения, спрашивает Наре. Да, я хотел переписать права на отель на Наре. Я ехал сюда не ради отеля, а ради нее. — Ну... ты же сама его спроектировала, так сказать. — Бубню в нос я, уткнувшись лицом об одеяло. После переворачиваюсь и провожу рукой по волосам. — Я хотел, чтобы он был твой. Изначально он планировался для тебя. — Даже не знаю... — Наре, тебе почти не нужно будет что-то делать. Да и до этого еще минимум четыре года. Будем вместе управлять им, а помимо этого сможем заниматься тем, чем нравится. — Ты сделал это для меня? — Она с улыбкой откалывает бумаги в сторону, а потом ложится рядом со мной. Я согласно покачиваю головой. — Как назовешь отель? ?Гедиз — любовь всей моей жизни?? За это получаю подушку прямо в лицо. — Это что, неправда? — Возмущаюсь я. — Нет... — Повтори! — Я беру подушку со своей стороны и мягко задеваю ее волосы. — Ты что, глухой? — Она потягивается, закидывая руки за голову. — Наре! — Гедиз! — Наре беззаботно смеется и ударяет меня по носу несколько раз. — Война! — Грозно объявляю я, и начинаю щекотать ее.Мы бьемся подушками до потемнения в глазах. Давно такого не чувствовал. Будто все проблемы в миг исчезли, и я вернулся в юность. Даже декоративные диванные валики идут в ход, и в результате валяются на полу. Поднимаюсь над Наре на коленях, строя страшную гримасу. Готовлюсь к наступлению с подушками в руках. — О-о-о! — Она прикрывает лицо руками, чтобы спастись от меня.Нет, теперь не спасется. Никогда. Наре привстает с одеяла и валит меня на свое место. Одна миллисекунда. Ее тяжелое и горячее дыхание обдувает мое серьезное лицо. Мы смотрим на друг друга недоумевающими взглядами, будто не понимаем, что сейчас происходит. Что сейчас происходит? Я целую Наре, потягивая ее верхнюю губу. Она отрывается от меня, а я непроизвольно охаю. — Не смотри так на меня. — Говорю я, но и сам не могу оторвать взгляда.Мы настолько близко, что я могу чувствовать пульс Наре. Смотрю ей прямо в глаза. Такой серьезный вид... еще такой ее видел. Зрачки расширены так, что я вижу только темно-зеленый ободок вокруг черного круга. И она продолжает целовать меня. Заставляет волноваться и слабеть, как умеет только Наре. Мы сплетаемся языками, крепко обнимаемся, и я окончательно тлею. Я так люблю эту женщину. Могу чувствовать, как ей комфортно в моих объятиях, могу ощущать, насколько у нее мягкие щеки. Тут все настолько кристально чисто, что даже не нужно лишних слов. Дело даже не в химии, а в языке тела. Каждый мой вдох совпадает с ее вдохом, каждое движение с моей стороны угадывается движением Наре. Глажу пальцами прядь ее волос, потом глажу скулу, шею, плечи, запястье с моим именем... Стоп. Мы отрываемся от друг друга. То, что сейчас возникло, пустит корни и дальше. — Я иду принесу все... — Я... О, нет, сначала ты говори. — Испуганно выговаривает Наре, отдаляясь в другую часть кровати. — Я хотел сказать, что... — Делаю глубокий вдох и надеваю очки. — Иду принесу сюда наши вещи. — А я иду... — Наре еще не придумала, куда она пойдет, поэтому делает паузу. — Закажу еду, правда? Ни продуктов, ни столовых приборов, ни кухонных принадлежностей, ни... Что там еще нужно для кухни? Да и приготовить что-то вряд ли получится без пожара. Без какого именно пожара, спрашивается...Мы синхронно подходим к двери. Я пропускаю Наре вперед, и уже потом начинаю заниматься своими делами.Кое-как заношу вещи в дом. Наре заказывает пиццу, и пока ждем заказ, Наре еще раз проходится по всему саду. Она улыбается, когда видит домик для Мелек, и сразу задумывается, когда замечает беспорядок на заднем дворе. Она говорит, что мы просто обязаны убрать все сегодня. Да, а еще мы обязаны съездить в магазин, чтобы докупить все нужное для дома. День обещает пройти замечательно. — Сам же привез меня сюда. Будет весело! Это дом, Гедиз, тут нужно постоянно работать! — Это же смешно. Представь себе, как это выглядит со стороны. Дочь посла и сын мера в саду. — Я показываю на нее, а потом на себя. — Вызовем уборщиков и садовников. Уберут все, приведут в порядок сад и... — А когда нужно будет срочно вымыть пол, ты тоже будешь уборщиков вызывать? Стоит ли говорить, что мы уже переоделись в домашнюю одежду. Мне было так противно, так нехорошо от этой идиотской работы. Наре не хотела с отпускать, как бы я не просил: ?У меня руки болят, поясница!?. Исходя из сегодняшнего опыта, я понял, что тяжелый физический труд (или хороший подзатыльник от Наре) облагораживает и образумливает человека на великие подвиги. Сейчас мы сидим за столом и едим то, что заказала Наре. Съев пиццу, мы открываем печенье с предсказанием. Я читаю: ?К осени чувства не ослабнут, а станут сильнее?, а Наре открывает записку с надписью: ?Вы верите напрасно?. Уже чуть было не звоню из-за этого в ресторан, откуда привезли эту чушь, но Наре успокаивает меня. Вообще-то я должен был прочитать это послание, но Наре в последний момент с хитрой улыбкой отобрала у меня печенье. — Ладно... поехали. Купим сюда кастрюли, ложки... всякое барахло, — я так грубо подрываясь со стола, что Наре содрогается. Сразу смягчаюсь и мысленно ругаюсь на себя самыми неприличными словами. Надо менять себя, надо быть Гедизом, которого она знала год назад. — Прости, пожалуйста. — Выкидываю пустую коробку с едой, и мы движемся к машине. В супермаркете покупаем все, что хотели: в тележке громадная куча посуды и столовых приборов и еще пара непонятных штуковин вроде утюга. Оказывается, выбирать такие мелочи для дома даже приятно. Делаю это впервые. Понимаю, что мне нравится этим заниматься только из-за Наре, ибо настолько она увлекается выбором сковородки, что я не могу налюбоваться. Мило выглядит. Нам приходится брать вторую тачку для продуктов. В итоге у Наре получается разузнать обо мне все больше информации, которая, может, и не несет важности, но зато помогает ей узнать меня получше. Когда я рассказываю о себе, Наре аж замирает. Я прихожу в растерянность, потому что все, что я о себе рассказываю, вызывает у нее восторг и огромный интерес. Например, я говорю, что лучше и вовсе не встану с кровати, чем не выпью кофе с утра. Еще говорю, что очень долго сплю, когда расстраиваюсь (да и вообще спать люблю), но Наре довольно восклицает, что помнит это с прошлого года. Я чищу зубы пастой только синего цвета, сам не зная, почему, и всегда забываю закрывать ее крышкой. Меня бесит, когда одежда сложена неаккуратно и не разделена в соответствии друг с другом. Могу возиться со своими тряпками два часа, но зато они будут в идеальном для меня состоянии. Когда приезжаем, то решаем сначала разобрать приобретенное, а потом разложить одежду.Расставляем посуду по шкафам, укладываем продукты в холодильник, другая мелочь по дому тоже занимает свое место. Наре рассказывает, как работает стиральная машинка, и я все усваиваю. А это весело! Мы так увлечены обыкновенными будними делами, что забываем про время. А времени сейчас, кстати, полшестого. Сижу за барной стойкой. Наре торопливо достает спрятанный в кухонном стеллаже чай. Решила, что мы заслужили провести время вместе как в прошлом году. Теперь не на балконе — теперь в нашем доме. — Вот тебе!.. — Она разочарованно вздыхает и испуганно смотрит мне в глаза. — Что там, солнышко? — Хмурюсь, потому что в ее глазах неподдельная катастрофа. — Изви... — Наре чешет голову, поставив чайник с водой закипать. — Нет заварного чая, забыли купить. Есть в пакетиках. Но если ты такое не любишь, я могу сделать тебе лимонад.Мое лицо из непонимающего вида превращается в глупую улыбку. Прикусив губу, я долго останавливаю свой взгляд на ней. — Не смотри так. Мне и так стыдно! — За что? Я действительно не понимаю, за что ей должно быть стыдно. — Просто он... Забудь. — Наре достает две чашки, а я продолжаю внимательно смотреть за всеми ее движениями. Даже думать не буду, что ?он?. Пьем зеленый чай и разговариваем о том, как хорошо мы сегодня потрудились. Пока не стемнело, идем разбирать вещи. — Я освободил тебе место помимо гардеробной, но если этого мало, то я просто могу переставить весь мой хлам туда. — Киваю на оставшиеся полки в тесном помещении. — Можем заказать сюда еще один отдельный шкаф. Или даже два. Или три. Да, три будет достаточно. После того, как я докуплю тебе еще много одежды, тебе понадобится много места, а так как я еще тот коллекционер разного барахла, то нам придется трудно. Но это не беда, в спальне есть... еще шкаф, и... — Я замечаю, что Наре почти не слушает весь тот бред, что я, не умолкая, тараторю. Ей и так хорошо: облокотиться на одну из полок, чтобы смотреть на мои попытки устроить нашу жизнь. — Что? — Ты милый, когда нервничаешь. Сам не понимаю, как это случается, но когда Наре говорит обо мне с такой интонацией, я начинаю краснеть. Так приятно это слышать от нее. — Ну что ты, я совсем... Ну да, я нервничаю. А отчего мне не нервничать? Дни напролет моя жизнь переворачивается вверх дном, движется без остановки, доставляет давно уснувшему организму ощущения реальности. Это, пожалуй, лучшая усталость из всех, что я чувствовал.Наре подходит, когда я продолжаю складывать футболки на полку, и обнимает меня со спины. В такие моменты я просто расплываюсь. Мне не нужно спрашивать, хочет ли она, чтобы я ее обнял. Она сама это делает. Еще и так... уютно. — Наре... — Улыбаясь, я глажу ее руки. — Ну а что ты думаешь насчет того, что наши вещи будут в одном шкафу? Мелек была бы рада. — Да, конечно. Только вот. Убираю на пол все свои костюмы и верхнюю одежду (и это только та, что я привез с собой). Наре смотрит на меня, как на одержимого, а я развожу руки в стороны. — Какой же ты... — Какой? — Невероятный. Я не достойна тебя. Я фыркаю, будто сейчас она сказала какую-то чепуху. Но так и есть, правда же? Она не сделала ничего такого, чтобы быть не достойной меня. — Не говори ерунды, — равнодушно веду рукой вниз, придавая словам Наре бессмысленности. — Иду выложу свою одежду. Я проголодалась, а еще очень хочу отдохнуть. Она оставляет меня одного с такой задумчивостью, что невольно начинаешь переживать. Либо же это мои лишние мысли. В Майами довольно быстро темнеет. Уже в окне можно увидеть градиент цветов от пылкого красного до насыщенного синего. Постепенно все краски будут мутнеть, пока не превратятся в одну черную массу с сверкающими точками. Наре соскучилась по Мелек. Я заметил, как часто она пытается дозвониться до дочери, которая проводит лето со своим папой. Я не могу винить отца Мелек в том, что он хочет видеть своего ребенка чаще, чем раз в год, но ставить такой строгий ультиматум — не всегда хорошая идея. Даже аморально. Но для их отношений и это уже что-то. Как бы там ни было, я всегда буду чужим в этой истории. Даже живя с Наре в одном доме, я не могу вмешиваться. Готовлю нам ужин. На этот раз получается лучше, и я радуюсь собственному успеху. По крайней мере, я стараюсь. Оказывается, все не так сложно, если готовишь для человека, которого любишь. Наре приходит как раз тогда, когда я делаю салат. Выходит ко мне в своей белой пижаме. Это одеяние на размер-два больше, чем у нее есть на самом деле, и мне становится очень уютно. Уже в который раз за день. — Почему не сказал, что готовишь? — Наре заходит на кухню, а я настолько засматриваюсь на нее, что проворониваю время. Вода из кастрюли выкипает, и пока я ищу, за что бы ухватить ручки, Наре сама снимает емкость с огня. — Хотел, чтобы ты отдохнула. — Опираюсь об столешницу и сдерживаю собственный зевок. — А ты? За эту неделю ты из-за меня так устал. — Она заботливо заканчивает нарезать овощи и складывать все в одну тарелку. — Разве возможно такое? Мне все это было даже в радость.Но никогда не скажу, что на протяжении этой недели я спал катастрофически мало. Засыпал прямо на гостином диване под полночь, стараясь решить все дела не только с домом, но и портом. Сегодня — исключение. Синяки под глазами уже не так видны, и могу подводить итоги своей работы. Думаю, у меня все получилось.Нет, я немного не уверен...В один момент свет во всем помещении гаснет. И синие блики от бассейна на улице, и всевозможные лампы в комнате, и электрические приборы на кухне. — Гедиз? — Даже сквозь темноту я угадываю озадаченное лицо Наре.Быстро звоню в аварийную службу. Мимолетом отмечаю для себя, что такие рутинные дела становятся для меня привычными. — Это во всем районе выключили электричество. Появится минимум через четыре часа. — После звонка оповещаю я. И вот почему все не может пройти нормально? Я хотел сделать для Наре первый в нашем доме ужин, хотел, чтобы он запомнился нам. — Мы случайно не покупали свечи? — Нет... — Она зарывает руку в волосы, а я достаю телефон из кармана. — Сейчас я что-нибудь придумаю. Я придумываю именно такой ужин, который нам запомнится навсегда: мы раскладываем тарелки с едой прямо на каменном борту, открывающего вид на море, и только фонарь в стакане, звезды на небе и считаные огни внизу придают пространству яркости.За счет деревьев еще и прохладно, так что я укутываю Наре всевозможными пледами в этом доме, а она в свою очередь тешит меня рассказами про свое детство. Я, в свою очередь, от рассказов увиливаю. — Не думала, что переезжать так легко. — Вообще-то нет... но у нас все по-другому получилось. — Набираю воздух в легкие, чтобы набраться сил перед тем, что хочу сказать. Это идея, пришедшая в мою голову как вспышка, но все же: — Наре, что, если я скажу, что хочу повезти тебя по штату? Что-то вроде путешествия. Даже не по штату... Ты когда-нибудь была в Нью-Йорке? — Была. Но тогда я была очень маленькой. — После того, как мы вернемся из Турции, можем весь август ездить по разным городам. Увидим много красивых мест.Все прекрасные места. Есть что-то удивительно счастливое в том, чтобы путешествовать по городам с любимым человеком. Вдвоем открывать то, что раньше обоим было спрятано за неизвестностью. — Я не против. Но мне интересно, что на это все скажет твоя мама. — Я взрослый человек, и могу делать то, что считаю правильным. В том, что я хочу жить в другом доме, еще и в другой стране, нет ничего неправильного. И так будем часто приезжать в Муглу. Поверь, она будет рада. Все будут рады. — Твоя мама сможет полюбить меня? После всего, что было, моя мать и сестра думают, что виновата Наре. Поэтому не знаю. Но отвечу по-другому: — Обязательно полюбит. Тебя что-то беспокоит? Иногда удивляюсь, как невинно может звучать мой голос. Но только с Наре. Так аккуратно подбираю тон голоса, меняю интонацию на более мягкую, тембр на более нежный. Я даже держу ее у себя в объятиях, почти не касаясь. Будто боюсь разбить хрусталь. — Не знаю... тогда все будет слишком гладко. — Что за загадки? Думаешь, не получится? — Сжимаю ее руки. — Почему не может быть истории без трагедий? — У нас может быть история. Но, боюсь, это будет грустная история. Она разобьет всем сердце. Уже разбила, после всего, что было. Такие слова настораживают. Что именно может разбить сердце? Может, я знаю... — В легенде не может быть места чему-то новому? — А может? — Может. Мы уже вместе. Больше ничего не случится. Я напишу тебе историю, в которой ты больше не будешь плакать. — Верю тебе на слово, — Наре шутливо давит своей спиной мне на грудь, и я еще крепче ее обнимаю. Бесконечные разговоры, переваливающие стрелку на часах за двенадцать. Вбираю тонны информации про женщину, которую, как мне казалось, хорошо знал. Все только впереди, узнать придется много. Она уже давно в спальне, видит десятый сон, а я сижу на диване и жду, пока мне отправят отчет по электронной почте. Веки сами смыкаются, и я уже хочу засыпать, как...В этой глухой тишине кривой и сиплой полосой проносится крик Наре. Я, как сумасшедший, тотчас подрываюсь с дивана. Моя реакция на любой ее испуг не подводит: ноги сами несут меня в спальню. Уже не понимаю, как в такой темноте различаю, где лестница. Смотрю только перед собой, надеясь как можно быстрее вбежать в комнату. Отворяю дверь настежь и рукой вцепляюсь в ручку. Рот все еще открыт, я выдыхаю краткие и горячие комки воздуха. — Наре, ты как? — Отдышавшись, могу обнаружить ее в полусидящем состоянии.На этом острове из подушек, пушистого одеяла и нитчатой белой паутины, прикрывающей девушку, как пыльцу цветок, Наре кажется беззащитнее, чем прежде. К тому же, о кошмарах я не слышал, но достаточно знаю о их причинах. Теперь могу молча сделать выводы, чтобы не допрашивать ее лишний раз. — Кошмар снился... извини. — Наре выдыхает, поправляя растрепанные волосы. — Ничего, мне прошлым летом тоже снились, — сжав скулы, я выговариваю то, что дается мне невыносимо трудно. Может, когда-нибудь это оставит меня в покое. — Спокойной ночи. — Гедиз... хватит уже. Останешься со мной?Охранять ее сон — еще одна честь, которая трогает мою душу. Если это все, что может сделать Наре и меня счастливыми, то мы точно никогда не разлюбим друг друга. — Да... только скажи. — Сонливость тянет меня к Наре магнитом.Ложусь в кровать, раскрываю объятия, ее тут же бросает ко мне. У нее теплое тело, хоть и очень хрупкое, и мягкие, пахнущие духами волосы. На фоне моего чуть ли не двухметрового роста, Наре выглядит крошечной, хотя это не так. И все же, ей удается скрутиться так, чтобы уместиться в длину моего туловища. ?Но как только она попросит об этом, позволит провалиться с ней в глубокий сон, прижимаясь телами, я лягу. Как это будет прекрасно: наши ноги переплетутся, руки сомкнутся, ее голова будет прижата к моей груди, а веки будут смыкаться, последним увидев любимое лицо? — так и есть. Уже не страшно засыпать. Сейчас Наре мне гораздо роднее, чем тогда. — Только не уходи до того, как я проснусь. И не дай мне больше проснуться от этих ужасов. — Шепчет она так, словно не просит, а умоляет. Я слишком был ей нужен этот год. Да и всю жизнь. Как и она мне. — Не уйду я никуда, тебя никто не обидит. — Придерживаю Наре одной рукой, а другой подтягиваю покрывало. ?Мне приснилось,Что у меня было всё, что я хотела.Но когда я просыпаюсь, то понимаю,Ты со мной.И ты говоришь: "Пока я рядом, никто не сделает тебе больно,Я не стану лгать, ты можешь довериться мне.Если бы я мог изменить то, как ты видишь себя,Ты бы не задавалась вопросом, почему ты здесь, они не заслуживают тебя"?. — ?everything I wanted? — Billie Eilish Я убираю мешавшие ей волосы с лица. Потом пытаюсь немного сдвинуться, но Наре не дает этого сделать, сдавливая руку. От этого чувства по венам идет импульс окситоцина. Мне так хорошо, так по спокойному хорошо, что я засыпаю буквально за пару минут. И просыпаюсь уже в освещенной утром комнате. От силы открываю один глаз и оглядываю всю спальню. Теперь она выглядит иначе, и это только из-за того, что просыпаюсь я рядом с Наре. Будильник трещит по ушам, побуждая перевернуться в другую сторону и закрыться одеялом. Не получается. Ее голова покоится на моей руке, стройные ноги закинуты на мои колени, одеяло и вовсе стянуто с меня, наполовину свисая с кровати. Дверь на балкон открыта настежь и заносит в комнату летний приятный воздух на и еле ощутимые запахи цветов. — Мне вставать через пять минут... на работу. — Протяжно ноет Наре. — М-м-м... спи еще. — Мурлычу я с закрытыми глазами. — Я переставлю твой будильник. — Пальцами пытаюсь нащупать ее телефон, но мне хватает силы только отключить назойливый звук. И Наре снова оказывается рядом со мной. — Что же тебе снилось ночью? — Беру ее за руку, нащупывая пальцами татуировку. — То, что может стать правдой. — Голос Наре расстроенный, а значит она говорит про кошмары. — Но когда ты лег со мной, все прошло. Не помню, что снилось, но было что-то приятное. — Кошмары могут стать правдой? — Открываю глаза и вижу красивое сонное лицо Наре. — У тебя счастливый вид. Нужно было раньше начать практиковать совместные сны. — Натягиваю покрывало на нас обоих. Можно поспать еще немного. — Нет, мне пора. — Она резко поднимается с кровати, а я проваливаюсь в сон.Просыпаюсь циклически, и каждый раз наблюдаю за тем, как Наре бегает из комнаты в комнату, собираясь на работу. В голове по очереди всплывают вопросы: ?А утюг мы купили??, ?В холодильнике все есть для завтрака??, ?Наре найдет ключи от машины??. Такие незначительные вопросы перерастают в более серьезные. Сегодня съезжу в автошколу и пересдам на права. Когда вернусь с Лос-Анджелеса, уже смогу купить какую-нибудь машину. — Не смотрю, не смотрю! Но не одобряю, что ты так много спишь в наше первое совместное утро. Ты хоть и похож на Мелек, но ты же не грустный, разукрашенная палочка!Все еще дремлю, но могу услышать знакомые мне слова. Чувствую, как девушка стоит у двери с закрытыми глазами. — Гедиз, вставай уже с постели! — Спустя время, которое я не могу определить, в меня летит подушка, и я просыпаюсь. Наре настолько красиво выглядит, что вся сонливость уходит. — Ты меня подвезешь или мне вызвать такси? Не хочу, чтобы она ехала на такси. Вспоминаю, что в любом случае я должен просыпаться в такую рань. — Подвезу. — Вялым голосом произношу я.Наре выглядит чудесно: на ней широкие белые брюки с коричневым поясом на талии, белая обтягивающая майка и цепочка, которую я подарил ей позавчера. Волосы выпрямлены, но мне уже не кажется это непривычным. Не могу оторвать глаз, и она это видит, поэтому гордо задирает подбородок и выпрямляется. — Так и будешь смотреть, Гедиз Ишиклы? На кухне уже завтрак, но он скоро остынет, так что одевайся. Я улыбаюсь, потому что мы выглядим как муж и жена. Формально, мы уже в гражданском браке, но я... даже трогать тему о замужестве не могу. Даже в мыслях. Тем не менее, к браку я отношусь позитивно. Я мечтаю носить обручальное кольцо и видеть рядом с собой невесту в свадебном платье. Но Наре видит все это по-другому. Да и я не узнавал у нее конкретного мнения. И не узнаю никогда. Молниеносно собираюсь, надеваю черную футболку поло с брюки такого же цвета. Пока завтракаем (на этот раз уже лучше прилипших макароны ко дну кастрюли), выходим из дома и едем к офису, на часах уже девять утра. Наре выходит из машины, а я восторженно смотрю вслед женщине, которая только начинает расцветать. Не ощущаю никакой утренней свежести. Жарко настолько, что даже кондиционер не помогает. Солнце жалит кожу и покрывает ее бронзовым загаром, а волосы выжигает и красит в золотисто-рыжий цвет. По пути к автошколе, когда я еду по дороге возле пляжа, вижу огромное скопление людей и на суше, и в океане. Нет, соленая вода не входит в мои планы на сегодняшний вечер. Это сюрприз. Сдаю все экзамены спустя два часа. В руках держу пластмассовую карточку, с которой у меня есть право купить здесь автомобиль. Оставшуюся часть дня я планирую сходить в автосалон и приблизительно найти то, что хочу. Поработать на компьютере, обзвонить всех людей в офисе порта, узнать про график поставки продуктов во все отели и скорректировать то, что без меня пришло в бардак — такие задачи необходимо выполнить сегодня. Еще не придумал, как я буду заниматься всем этим в таком дистанционном режиме. Но ведь до конца лета еще столько времени, что-нибудь соображу. Одним из важных пунктов стоит позвонить маме и сестре, они уже ждут меня. Чувствую себя паршиво из-за того, что я не сказал им про свой переезд. Это лето столько всего поменяло, но, без сомнений, в лучшую сторону. Думаю, они будут рады увидеть меня таким счастливым. Все подходит к тому, что я стою у порога в кабинет Наре. Открываю дверь и вхожу в знакомую комнату. Не заметила меня или делает вид, что не замечает — я не знаю, но наблюдать за ней в работе интересно. Снимаю очки, чтобы не мешали любоваться. Округлое лицо напряженное, а складка на лбу придает ей важности. Наре перебирает стопки документов, что-то вычитывает в экране компьютера, и я тихо подхожу к ней и встаю за спину. Хочется такого сотрудника себе в порт. На этой мысли я прикусываю губу, ставлю руку на спинку ее кресла, другой убираю волосы Наре на одну сторону. Она прекращает всю свою работу, кидает глаза вниз и краснеет. — У тебя вообще есть представление, какая ты сейчас красивая? У нее блестящая, влажная от пота кожа. Легкая улыбка трогает лицо Наре, и она окончательно расслабляется. — Хулиган, — она поворачивает голову ко мне, а я сразу же целую ее. — Я скучала. — Идешь со мной на свидание? — Мне нужно закончить кое-что, и потом...Наре не успевает закончить, потому что в помещение кто-то входит. Моя белокурая подруга смотрит на нас с Наре, как на двоих обреченных. Испуг читается в ее ясных голубых глазах, а в моих — недоумение. Я выпрямляюсь и отхожу от Наре. — Добрый вечер, у тебя что-то случилось?Не могу этого не спросить, потому что взгляд у нее жуткий. Без шуток. — Гедиз... ты тут. Добро пожаловать. — Спасибо. — Дружелюбно киваю ей, дабы разгладить ту смятую обстановку, что сейчас давит на все тело. — Послушай, я хотел бы извиниться, мы с Наре вчера ушли, не попрощавшись. Очень плохо получилось... — О, нет, Наре уже все рассказала. И сделала. — Строгий взгляд падает на мою возлюбленную.Может, поссорились? Но у них не такие отношения, чтобы держать обиды. Да и когда я оборачиваюсь, Наре сама не понимает, что сделала. В любом случае не могу терпеть даже такого минимального отношения к ней, поэтому закрываю их зрительный контакт собой. — Что ж, это отлично, потому что не хотелось бы получить пинок от твоего отца. И у меня есть новости. — Простодушно кладу руку ей на плечо, приглашая выйти из комнаты. — Любимая, заканчивай свои дела. — Подмигиваю Наре и выхожу в коридор. — Мне нужно поговорить с тобой, Гедиз. — Идем на выход, в сторону набережной. Словив мое замешательство, Хлоя улыбается. — Но сначала ты поделись своими новостями.Мы выходим на набережную. Тот же приморской ветер остужает меня, те же пальмовые листья в сочетании с гоготом чаек создают летнюю атмосферу. На фоне звуки едущих машин, разговоры людей, идущих по широкой тропе, меркнут: их становится все меньше. — Ладно, только не реагируй слишком бурно. — Надеваю очки и сажусь к девушке на лавку. Не хочу, чтобы это прозвучало слишком резко, но пусть будет: — Я купил здесь дом, переезжаю в Америку. Мы с Наре съезжаемся, в конце лета окончательно осядем тут. — Что?! — Хлоя открывает рот не от шока, а от испуга. — Гедиз, скажи, что ты шутишь, потому что...Ее реакция меня взвинчивает, и я закатываю глаза. Что в этом страшного? В чем заключается разговор? — Я вырос из шуток, подруга. А сейчас говорю прямо. Наре, скорее всего, больше не будет у вас работать. В среду мы летим в Лос-Анджелес, соберем все ее вещи и вернемся сюда. Конец. — На одном дыхании выговариваю я, разведя руки в стороны. — Ты же во вторник летишь? Вот мы к вам и заедем, еще раз повидаемся, а потом укатим в закат. — Девушка не видит моего взгляда из-за очков, но сейчас он явно не самый добрый.Хлоя видит на моем запястье три черные буквы и моментально понимает, кому они адресованы. — Укатите в закат... — Ее улыбка отражает одно разочарование. — Все намного серьезнее, чем имя на запястье. Намного серьезнее. Это касается Наре. — Скажи уже. Что за разговор? — Мои глаза выискивают ответ, а потому смотрят дольше обычного. Чувство просто гадкое: я не осведомлен, наивен и даже не догадываюсь, почему сейчас сижу на том же месте, где когда-то открыл свою самую глубокую тайну человеку напротив. Почему она молчит? Почему она такая грустная? Спустя продолжительную паузу, я решаюсь говорить: — Послушай, я очень тебе благодарен, что ты была со мной в тяжелые минуты. Благодарен, что ты у меня есть. Даже не знаю, как оправдать свои выходки месяц назад, но... — мы одновременно улыбаемся, — ...но тебе никогда не нужно было от меня оправданий. Не злись на меня, потому что я нашел свое место. Да и разве мы прерываем наше общение? — Я толкаю ее в руку, а она лохматит мне волосы. — Нет, ни за что, красавчик. Вот и чудесно. Все довольны, все радуются, а я радуюсь тому, что возвращаюсь к Наре. — Если это все, то я... — Встаю со скамейки и двигаюсь в сторону офиса. — Я лишь хотела... Есть одна правда. И эта правда сломает тебя, Гедиз.Останавливаюсь. После этих слов меня будто заклинивает, переламывает, защелкивает. Ветер меняет направление, дует в сторону океана. Какая-то неведомая сила приказывает застыть на месте и не уходить. Послушать. Послушать так, как когда-то выслушали меня. Встаю напротив девушки. Кажется, сейчас мы намного ближе, чем раньше. Это молчание так многозначительно, что, как бы ни старался, не могу оборвать. Но она обрывает и уходит на самый край набережной, смотря на океан и сложив руки за спиной. — Говори же, что хотела сказать, — немного смягчаюсь, когда встаю рядом. Рядом с ней чувствую спокойствие и поддержку. Словно облака, плывущие по бриллиантовому небу, поместили в глаза одного человека. Наре — это взрыв эмоций. Это любовь и семья, страсть и нежность, вихрь чувств и волны спокойствия. Это и океан, и огонь, и ветер. Это мир. И все хорошее, и все плохое в ней. Без Наре не будет равновесия, не будет жизни. Хлоя — это тихая гавань. С ней спокойно и легко, ей не нужно объясняться. — Я же не прошу у тебя благодарности. — Девушка за секунду обрывает молчание решительной фразой. — Никогда не просила. Просила, чтобы ты был счастлив. — Знаю... — Понуро махаю головой, не оборачиваясь от океана. — Я тоже. — Вот видишь! В этом и есть дружба. Не может быть такого, чтобы только один отдавал. Не может быть такого, чтобы один... — Она делает глубокий и неровный вдох. — Человек не может терпеть боли своего друга. Тебе вонзят нож в спину, а ты не сможешь увидеть. Но друг сможет. Ему остается только извиваться от обиды в стороне. А что самое главное — молчать и не знать, как поступить. Будет сходить с ума.Ничего не понял из этого монолога, но меня поражают такие сильные речи с ее стороны. — Что ты хочешь этим сказать? Хлоя не ждет такого простого вопроса, поэтому теряется в себе. А что еще я должен спросить? — Я это для примера сказала. — Девушка ласково притрагивается к моей руке, но я отхожу назад. — Не хочу, чтобы ты рисковал. Не хочу, чтобы тебе делали больно. — Как видишь, мне никто не делает больно, — осматриваюсь вокруг, прикладывая ладонь ко лбу. Жмурюсь от солнца и ухмыляюсь. — За пальмами спрятались предатели с ножами? Плевать. У меня все хорошо, спасибо за заботу. — Равнодушно веду рукой в знак прощания. Могу замять странное поведение. Признание в бескорыстной дружбе? Да, мне это лестно, но интонация не та. А вот не то угрозы, не то предупреждения... такого терпеть не могу. Я банально устал, как устал бы любой другой человек в моей ситуации. Хочу, чтобы меня оставили в покое. И неуместные разговоры, навевающие на меня грусть, отрицание и злость... Я больше не могу выходить из этого с улыбкой, больше не умею превращать все в шутку, больше не хочу ввязываться в ненужные интриги. — Не подумай, что я спрашиваю из любопытства, но у вас с Наре все хорошо? Что ты знаешь о ней?Провожусь ладоней по лицу. Я понял, мне пробуют внушить мысль, что Наре — предатель. Один из тех людей, кто поддерживают меня, сейчас убеждает в неправильности моего выбора. — Э-эй! Тебе-то что? Какая тебе разница?! Я очень много знаю. Но не скажу, что, потому что моя личная жизнь — это мое личное дело. — Я не пытаюсь отговорить тебя, я лишь хочу уберечь тебя. У вас какой-то курортно-служебный роман. Предупреждаю, что ни тот, ни другой, не заканчивается счастливым концом. То есть... ты строишь из себя плохого парня, но тебе следует подумать над тем, кто из вас джокер на самом деле. Плакать или смеяться от характеристики ?плохой парень?? Все-таки засмеюсь. — Можешь объяснить по-человечески? — Сверлю ее пронзающим взглядом, но не уже хочу, чтобы она вообще что-либо объясняла. — Не знаю... не знаю. Я думаю. Абсурд... Что я вообще здесь делаю? — Ладно, ты подумай, а я пока пойду к Наре. Мы поедем домой, и я буду долго-предолго обнимать ее. Наре скажет: ?Гедиз, я так сильно тебя люблю, что больше не могу выдержать и восьми часов без тебя. Я увольняюсь!?, — делаю милое выражение лица и изображаю другой голос. После этих слов я за секунду меняюсь. Грубость делает складку на переносице, и я заканчиваю: — Только ты никуда не уходи, я вернусь. — Не поступай так со мной! — Хлоя закрывает лицо ладонями. Что именно могло породить такое страдание? Не могу долго об этом думать, потому что она берет себя в руки. — Я не хочу для тебя ничего плохого. Наре не та, кем кажется, понимаешь? Будь осторожен, потому что ты совершаешь ошибку. Может, я и не знаю всего, но я точно знаю то, что сломает тебя. Поверь, оставаясь с Наре, ты... ты очень сильно рискуешь. — Поверить?.. — Смотрю из-под лба, закусив нижнюю губу. — Я предпочитаю фильтровать, во что верить. В твоем случае, я не считаю это нужным. — Окидываю взором океан, дабы утихомирить свой гнев. Солнцепек давит на разум, тяжело воспринимать все предостережения. Широким шагом ухожу прочь, но в последний момент останавливаюсь. — Знаешь, я почему-то думал, что ты поддержишь меня. Еще позавчера пела дифирамбы о том, как сильно мы с Наре подходим друг другу. Сегодня что? Сегодня что, подруга? Ты говоришь, что любовь моей жизни не та, кем кажется. Монологи о бесконечной дружбе держи при себе. Друзья не говорят такие вещи, причем совершенно безосновательно. — Потому что ты веришь не тем людям! Кем ты стал, Гедиз? Месяц назад ты плакал у меня на коленях из-за боли, которую тебе доставляла Наре. Я вынимала осколки стекла из твоей кожи и накладывала бинты после твоих нервных срывов. Но даже в том состоянии ты не терял своего сердца. Посмотри на себя сейчас, ты словно из камня! На миллисекунду меня задевают до ужаса колючие воспоминания, но ни на миг меня не задевает жалость. Но она и не должна задевать, верно? Когда твоего любимого беспричинно обвиняют, то жалость не появляется? — Лучше быть камнем, нежели предателем. Ты лечила мои раны, прикрываясь дружбой, а потом открыла их, обвинив мою любимую женщину в предательстве. — Серьезно? — Она достаточно долго смотрит в мои непроницаемые глаза, но так и не находит ответа своему разочарованию во мне. — Гедиз, очнись! Это ты говоришь? Ты не в себе, ты влюблен как сумасшедший! — Отчаянно, дрожащим голосом кричит Хлоя, стараясь донести до меня свою правду. Ее глаза широко открыты, полны слез, но надежда без остановки двигает вперед. — Ты говоришь, что дружбы не было? Говоришь, что и наших воспоминаний не было? И воспоминания были, и дружба была, но я уже не вижу в этом смысла. Если я думаю, что прав, то почему отворачиваюсь? Мне без разницы, что чувствуют люди вокруг меня. Меня волнует лишь то, что касается Наре. Больше не могу смотреть на нее: она говорит правду. Рассеивает туман влюбленности реальностью. Пугаюсь, насколько сильно я влюбился. Буквально забыл про время, не могу здраво мыслить. — Если человек помнит про что-то, это не означает, что сейчас оно действительно. В глубине души меня изумляет эта хладнокровность. Понимаю, что я не совсем прав. А хочу ли извиниться? — Она тебе не пара, — теперь ее фразы полны равнодушия. Небо, которое я видел в голубых глазах как спасение, превращается в лед. — Ты сам увидишь.Не хочу. — Ты мне не друг. Ты сама это видишь. Друзья не вонзают нож в спину. — Вижу, ты опытен в теме дружбы, Гедиз. Должно быть, на родине у тебя есть хороший друг. От кого она узнала, что Санджар — предатель? Все равно. — Нет, в чужих краях мне предоставила урок одна давняя знакомая. — Да, я люблю так предавать людей. — Даже снег тает и выходит слезами. Она молча вытирает щеки и пробует вернуть прежнюю непреклонность. — Ты иди, а я пока подумаю, как еще можно предать тебя. Подожду, пока ты вернешься. — Сквозь страдание цедит она, приподняв уголки губ и пожимая плечами. — Спасибо. Только никуда не уходи, не забывай. — Иронически говорю я, показывая большой палец вверх. И я ухожу. Непонятно, зачем был этот разговор. — Наре разобьет тебе сердце... — Почти на последнем выдохе она проводит тихую фразу на турецком, и я отгоняю от себя воспоминания, как еще четырнадцать лет назад учил ее родному мне языку.Если то, что со мной случилось, не разбило мне сердце, то я не знаю, что еще может. НареСтою на тротуаре. Меня и Гедиза разделяет только дорога и парк, ярко выделяющийся зеленью среди пляжа и бетонных зданий. Он видит меня, а я вижу его, такого... уставшего? Когда Гедиз замечает меня, то останавливается. Его глаза полыхают секундной растерянностью. Чтобы не показать этого, он продолжает путь ко мне легкой походкой. Буду повторять у себя в мыслях эту фразу, пока сама не взорвусь от злости и ревности: ?Какие они хорошие друзья!?. А когда буду бороться со своими негативными эмоциями, буду вспоминать слова Гедиза: ?Мой самый лучший друг — это ты. Этого ничто не изменит. Понимаешь, нам совсем бы не подошел такой расклад как у других. Было бы потерей для наших с тобой отношений, если бы мы захотели видеть в друг друге только… любимого человека, а не друга. Вся ценность твоего отношения ко мне, или наоборот, моего к тебе, упала и не поднялась бы?. Каждую букву поглощаю как правду. Как же он прав! Кажется, будто он полностью создан из золота. И я рядом с таким человеком выгляжу как самое плохое, что могло с ним случится. Я настолько зла, что даже такие слова буду воспринимать за ложь. Я буду ревновать, буду сжигать все, пока не сгорю сама. Потому что я не Гедиз. Я — Наре. — Все женщины моего окружения сегодня полны такой решительности и агрессивности, что невольно думается, не сделал ли я какого-нибудь преступления криминального характера, — легкомысленно говорит Гедиз, оголяя зубы. — Я же ничего тебе не сделал, правда, любимая? — Он наклоняется к моим губам, обнимая за талию, но я отталкиваю его от себя и ухожу к машине. — Отлично, раунд номер два... Жду, пока он хоть что-то скажет на мое поведение. Ах да, зачем что-то говорить? Он же ничего мне не сделал. Мне не безразлично, о чем говорили эти ?хорошие друзья?. Но я видела, что тема разговора была явно не очень приятной. Почему тогда Гедиз притворяется спокойным? Мы молча садимся в машину, и я слышу его тяжелый вздох. Он осознал, что все не так просто, и нужно поговорить со мной, прежде чем просто отмахнуться и продолжить возить меня на свои свидания. Пусть знает, что я не буду это терпеть, даже если не достойна его любви. Сидеть в такой тишине пятнадцать минут непривычно. Вид за окном меняется из городского на лесной. Так как наше место у озера находится вблизи от дома, я до последнего не понимаю, куда мы едем. Но мотор глушится именно на знакомом подножии небольшого холма. Описать не смогу, насколько я люблю это место. Оно стало мне роднее, чем то, что в Турции. Теперь не хочу с ним расставаться. А расстанусь ли вообще? Моя ярость потихоньку испарилась, но я и не думаю сдаваться. Его прежняя поверхностность утихла, сейчас он пробует расположить мои глаза на себе. Не получается, и потому мы продолжаем наше молчание до тех пор, пока не дойдем до поляны. Тут лучше, чем в городе: закатное солнце оранжевыми пятнами падает на все живое и неживое, вечерний холодок бегает по остывшей коже. — Почему ты привез меня сюда, Гедиз? Но я же всегда как маньяк привожу тебя на малолюдные места, чтобы выслушать, Наре. — Еле слышно говорит он, стоя рядом со мной, но когда я поднимаю глаза на его лицо, то не встречаюсь с ним взглядом. — Гедиз... — Я слушаю тебя.Да ладно? Он не знает, почему я злюсь? Перебираю в голове кучу гадостей, которые прямо сейчас могу высказать прямо ему в лицо, но молчу. — И о чем же вы так долго говорили? — Непринужденно спрашиваю я, согнув брови. — О... — Гедиз истощенно закатывает глаза. — Что случилось? Ты думаешь, что будешь на моих глазах уходить с другими женщинами? Так вот я говорю тебе, ничего подобного! — И я отворачиваюсь. — Браво, очень по-мужски. — Бубню себе под нос, опустив голову.Во мне бурлит ревность. Я не слышу ничего, даже нелепости моих слов. Да и разве я хоть каплю не права? Разве моя ревность не заслужена? — Наре... Черт! В чем твоя проблема? — Грубо говорит он, но тотчас исправляется: — Я правда думал, что мы не из тех, кто ссорится. Но потом понял, что мы не в сказке, и все встало на свои места. Поэтому, если ты хочешь снова устроить сцену, не стесняйся. — Увидев, что я не реагирую, он встает напротив меня. — Давай, повышай тон! — Извини?! По-твоему, это я в чем-то виновата? — Ты меня ревнуешь, и в данном случае это невыносимо глупо! Мы взрослые люди, а ты себя ведешь как ребенок. Я ничего не сделал, чтобы ты усомнилась в моей верности. — Откуда я знаю? О чем вы говорили? — Как я понимаю, Гедиз не собирается мне отвечать, и это дает мне повод продолжить: — Радуйся, что мне на тебя не все равно. Я с ума схожу, когда вижу тебя с другой, понял меня? Я с ума схожу! — Бью его по груди, но взамен получаю какое-то пассивное раздражение. Если я не должна сомневаться в его ревности, то почему Гедиз не говорит мне, о чем они беседовали с Хлоей? О, я даже могу ответить за него: ?Если люди находятся в отношениях, это не значит, что у них не должно быть личного пространства?. Мне все равно на его пространство! Это касается меня. Если в один прекрасный день Гедиз придет домой и соврет, что целую ночь был на работе, я должна поверить? А на самом деле был с любовницей. О чем я думаю? Я точно о Гедизе говорю? Гедиз проводит ладонями по лицу, а потом немного наклоняет корпус ко мне, готовясь вновь внушить мне свою псевдо истину, которая должна направить меня на путь праведный. — Ревность для тебя слишком романтизирована. Оно романтично только тогда, когда не выходит за рамки разумного. — Извините, мистер ?Идеал?, что я не соответствую вашим стандартам примерной девушки! Я не говорила, что я сильная женщина. Гедиз так смотрит на меня, что становится стыдно за все, что я несу.Мы единовременно запускаем руки в волосы, но, заметив эту синхронность, быстро поворачиваемся в разные стороны. Стоим так не больше пяти минут, потому что Гедиз с новым рвением подбегает ко мне. — Ты перестала истерить? — Нет. — Давай заканчивай быстрее, потому что у меня на нас столик забронирован в ресторане. — Он указывает на часы. Отвожу глаза в сторону, чтобы не потерять бескомпромиссности. — Ты... ты зачем вообще подошел? Чтобы доставать меня? Иди со своей подругой в ресторан. — Хватит повторять одно и то же, я уже не могу это слышать, ясно? Надоело уже, — выделяя каждое слово, спокойно говорит он. — Хорошо. — Соглашаюсь я, и в тот момент, когда у Гедиза загорается надежда, я возмущаюсь: — Как ты быстро устал от меня, а мы вместе живем меньше двух суток. Он стискивает челюсти и сжимает кулаки. А что? Он мог найти себе самую красивую и умную девушку в мире вместо того, чтобы сейчас выслушивать такое от меня. Будь я на его месте, так бы и поступила. Где я, а где Гедиз. — Да что ты от меня хочешь? Я правда не понимаю тебя. Уже черт знает сколько даже не смотрю на других девушек, почти два года только о тебе и думаю! — Еще этого не хватало! — Кричу я, а после пускаюсь к озеру и встаю на самый край деревянного борта. Помедлив немного, Гедиз спускается за мной. — Послушай, Наре, ты ведь не подарок, ладно? В тебе много недостатков, я вижу их всех, как и ты мои. Ты невозможно инфантильная, вспыльчивая и ревнивая. Ты закрываешь глаза тогда, когда их нужно раскрыть. Сбегаешь, пугаешься, молчишь. Но при этом, ты самая поразительная и необыкновенная женщина из всех, кого я знаю.Бесконечное признание в любви разными способами, словами, действиями. Не могу устоять перед этим, как бы ни старалась. В своей жизни я знаю только два самых прекрасных чувства: материнство и любовь Гедиза. — Но сейчас я слишком вовлечен во все это, понимаешь? — Я не... — Нет, дай мне закончить. Значение того, что между нами, очень сильно возросло. Я переезжаю из родного дома в другую страну, готов уйти от родных ради тебя, иду на сумасшедшие поступки. Ты же сама видишь, что я творю. Каждый мой шаг безумен. — Он через чур искренне говорит это. Не хочу сжигать его чистоту. Гедиз хочет поднять мой подбородок на себя, но сейчас я не готова смотреть ему в глаза. Не так уж и легко смотреть на ангела. — Я иду за тобой, даже если иду в ад. Не могу не беспокоиться, не зная, все ли с тобой хорошо. — Со мной все хорошо. — Ты наверняка не знаешь. Нет, это он не знает... — Я имею ввиду, Наре, что даже если ты не знаешь, что тебя обидели, я не дам тебя в обиду. — Не тебе спасать меня, Гедиз. — Знаю. — Так кто меня обидел? Скажи уже, прошу тебя. — На мой вопрос он затихает и отводит голову. — Кто меня обидел? Что такого случилось?! — Я поругался с Хлоей! Все? Нет у меня больше подруги! — Взрывается Гедиз, а я ухожу в раздумья. — Но почему?.. — Ты реально не поняла? — Он улыбается. — Я только что напел тебе целую тираду, огромное признание! Я приоткрываю рот, насупившись. Не может быть, что из-за меня... Этого же не может произойти еще раз? — Стой, ты не можешь... — Чего я не могу, Наре? Проснись уже, прекрати вести себя так, словно я ничего для тебя не делаю! Эта дружба стала для меня выдумкой. Ищу ткань, чтобы ухватиться за нее пальцами, но майка настолько облегающая, что мои попытки становятся тщетными. Даже не появляется желания спросить, что и кто сказал. Важно только то, что все пропало из-за меня. — Нет... я не могу разрушить вашу дружбу. Не хочу разрушать твою жизнь. Мне хватило, больше не хочу! — Ты уже разрушила! Она сказала, что ты разобьешь мне сердце, будто ты для меня недостаточно хороша. Думаешь, я могу хранить дружбу с человеком, которое говорит такое о моей любимой? Санджар относился ко мне совсем не так, как человек должен относится к другу, и дело тут не в тебе. Хлоя не уважает мой выбор, а значит, не уважает меня. Это дружба? Не было у меня дружбы никогда. А была ли у меня дружба с Гедизом, если так? Если в дружбе только один отдавал и думал далеко не о дружбе, то что тогда было? Не хочу думать об этом. Так и не взглянув на него, я ухожу. Куда мне теперь пойти? От недавнего времени я связана с ним всем, мы не можем разойтись лишь из-за того, что я не хочу стать его болезнью.Иду сначала по узкой травянистой тропе, потом по усыпанной полевыми цветами поляне, потом по... — Иди ко мне...Гедиз хватает меня за руку со спины и разворачивает к себе. Я не сопротивляюсь, потому что больше всего этого и ждала. Он крепко обнимает меня, прижав к себе, и я успеваю сделать громкий нервный вдох перед тем, как он целует меня. Едва держусь на ногах. Мой язык отвечает на его поцелуй прежде, чем я успеваю понять, что все его слова — правда и ничего, кроме правды. ?Но сейчас я слишком вовлечен во все это, понимаешь?? — и я тоже настолько сильно одержима Гедизом, что бабочки во всю порхают в животе. ?Значение того, что между нами, очень сильно возросло? — и это плохо. Ужас в том, что именно такой вид любви губит больше других. Осознание правды приходит вместе с другой мыслю: я погублю Гедиза. Он издает облегченный стон, и я пытаюсь оттолкнуть его. Это не выходит не из-за того, что он насильно удерживает меня. Он не умеет применять ко мне силу. Я все еще стараюсь вырваться, но мои губы не отрываются от него, а руки судорожно мнут футболку на его плечах. Гедиз толкает меня назад до тех пор, пока моя спина не опирается об столб дерева. Одной рукой он поглаживает мою шею, одновременно удерживая меня на месте. Последний раз такое я ощущала вчера, когда Гедиз целовал меня на кровати. Это уже не обычная влюбленность, а что-то большее. То, что у меня под запретом, но с Гедизом как магнитом притягивает и ломает все предубеждения. — А может, мне нравится, что ты рушишь меня, — оторвавшись, шепчет он, задыхаясь. — М-м? Так не может быть? Соблазн неправильности привлекает меня, и я не могу не поддаться. Пускай. — Посмотри на меня, Наре. Когда поднимаю взгляд, вижу его слегка открытые глаза. Последний солнечный луч проходит через радужную оболочку, вглубь светло-карего оттенка. Гедиз выглядит таким идеальным, таким нереально красивым. Не понимаю, как он до сих пор со мной, но если так, то я просто не могу упустить его. Гедиз — единственный (и прекрасный) шанс выйти из той жизни, в которой я чувствовала себя жертвой, и войти в новый, нормальный, счастливый этап. — Так ты ведешь меня свидание? — Для начала заедем домой, переоденемся. Он настаивает на том, чтобы я надела платье, которое он купил сегодня. Я одна в гардеробной, развязываю бант увесистой матовой коробки. В животе разлетается рой бабочек, когда я вынимаю вещь: платье короткое. Опасно короткой длины, с изящным разрезом в области груди, на бретельках. Белый цвет отлучает цвет бледной кожи. Гедиз входит как раз в тот момент, когда я хочу застегнуть молнию сзади. Чувствую себя стесненно и скованно, но он, кажется, одобряет мой вид. Я почти что обнажена перед ним. Когда мы успели так далеко зайти? Но мы в одном доме живем, мы обязаны далеко зайти.У меня горят щеки, в тесной комнате становится еще меньше места. Я такая неуклюжая по сравнению с уверенным и спокойным мужчиной напротив. Ему все равно, что я себе места не нахожу и не знаю, куда деться. У него на меня свои планы. Без лишних слов он подходит ко мне, застегивая предпоследнюю пуговицу на своей черной рубашке, и мягко оборачивает меня к себе спиной. — Мне же можно, правда?В ответ я то ли киваю, то ли готовлюсь расплакаться. Размышляю, готова ли я согласиться со своими чувствами. Я хочу сказать, что ему можно все, но у меня не хватает голоса. Я ощущаю хитрую ухмылку Гедиза не только чутьем, но и телом, потому что... Что он делает со мной? Он гладит мою спину, спускаясь к замку, а потом медленным движением двигается к верху. Задыхаюсь, когда его сильные руки поправляют бретельку, хотя поправлять ее и вовсе не нужно было. На это резко оборачиваюсь и встречаюсь с Гедизом глазами. Ненадолго, потому что, завидев разрез, он не спускает глаз с моей груди. Мне интересно, сколько я продержусь с ним так. Жар в его дыхании обжигает не хуже солнца, а духи вгоняют в сон так, как алкоголь. Уже потемневшие карие глаза делают его таким опасным для меня. Гедиз на вкус, как середина июля. Хмелит, пропускает солнце как виноград, растущий на склонах гор. — Ты очень сексуальная, Наре. Во рту давно пересохло, полусвет единственной лампы в гардеробе дает мне надежду на то, что он не видит моего лица. С одной стороны, я не хочу, чтобы это заканчивалось, а с другой, — мне нужно отойти на безопасное расстояние. — Т... ты тоже? — Спрашиваю я, а он посмеивается. — Спасибо. — Гедиз еще раз пробегается по мне уравновешенным взглядом. — Расслабься, это был комплимент, а не домогательство. — Сглатываю ком в горле и успокаиваюсь. — Платье-то стоящее, на твоей фигуре сидит великолепно. — Да? — Мои пальцы расстегивают ту пуговицу, которую недавно он застегнул. — Строгие костюмы тебе очень подходят. Мне нравится этот внезапный прилив храбрости. Мне хватило времени, чтобы перенять от Гедиза многое, и все мое поведение с недавних пор оправдано. Подмигиваю ему в его же манере, хитро улыбаясь, а потом прячу глаза в стороне. — Две недели назад даже спать со мной стеснялась, а уже дразнишь, — губами Гедиз щипает уголок моего рта. — Только я? Несправедливо получается. — Подхватываю сладкий тембр его голоса, вцепившись за рукав рубашки. — Ну точно, мы же за равноправие. Я тоже стеснялся, тоже дразню. — В ответ Гедиз обнимает меня за талию, притягивая к себе. Видя, что я изо всех сил тянусь к нему на носках, он осторожно ставит руки на мои бедра, предлагая встать ему на ноги. Я так и делаю. — Если продолжим, то точно опоздаем. ?Давай опоздаем? — открываю рот, чтобы сказать это, но понимаю, что я не могу находиться с ним так близко больше десяти минут. И лишь поэтому, мы садимся в машину и едем в ресторан.Мы останавливаемся перед парадным входом в какой-то модный ресторан в центре. Я уже не удивляюсь, мир Гедиза кажется мне все роднее и роднее.Он открывает мне дверцу машины, и я иду по красной ковровой дорожке, собирая восторженные взгляды солидных людей с веранды и простых прохожих. Это действительно приятно, хотя раньше я ненавидела излишнее внимание. Гедиз заставляет чувствовать себя желанной, достойной такой реакции людей не только из-за красоты, но и из-за того, что у меня внутри. Только он может превращать все мои недостатки в свою любовь. Он самодовольно ухмыляется, когда я беру его под руку. Мы выглядим сногсшибательно, я вижу наше отражение в зеркальном отражении входной двери.Давно стемнело, мы сидим за столом прямо перед сценой, от которой исходит волшебная живая музыка. Ощущаю себя на седьмом небе от счастья. Мы едим чрезвычайно вкусную еду, много смеемся и шутим. Все даже лучше, чем просто седьмое небо от счастья. Вот пример: дальше Гедиз поет для меня, играя на гитаре (его пригласили, потому что услышали, как красиво он подпевал). Он говорит в микрофон, что эта песня — для меня. Я краснею из-за аплодисментов зала, но тут же забываю обо всем, когда Гедиз начинает петь. Мелодия гитары переплетается с другими инструментами, его голос настолько гармонично звучит, что в уголках глаз собираются слезы. Хочу поблагодарить Гедиза за все, потому что с каждым днем я все больше начинаю осознавать, насколько мне повезло. Я должна ценить. Ценить и не отпускать. — Ты очень хороший... Не называть же мне его своим молодым человеком? Он заслуживает гораздо большего звания. Не уверена, что вообще есть слово, чтобы описать его. — Называй меня, как хочешь, я уже тебе говорил. — Невозмутимо отвечает он, глотнув воды. Заметив, что я не знаю, как его назвать, он щепетильно спрашивает: — Я очень хороший муж?..Каждый раз, когда Гедиз говорит что-то подобное, мой пульс подскакивает и приходит в норму спустя долгий промежуток времени. Занимаю себя пережевыванием пищи и слушанием мелодий. — Прости, просто в какой-то мере оно так и есть, — он виновато смотрит на меня из-под лба. Нет, он не должен чувствовать себя виноватым... Я знаю, что Гедиз считает меня не самым подходящим вариантом для себя (но сам не понимает из-за своей доброты), а его родные мало вероятно считают меня порядочной женщиной. — Но извиняться должен не ты, а я. Ты незаслуженно терпишь эти глупые ссоры. Это чувствую себя виноватой и благодарной.Надеюсь, что я все правильно сказала. По его реакции трудно определить, он выглядит сосредоточенным и... влюбленным. — Нет, мы же договаривались, что ты никогда не будешь извиняться передо мной. — Я тебя люблю. Такое извинение подойдет? — Вполне. От тебя это слышать прекрасно. — Будто прочитав все мои предыдущие мысли, Гедиз добавляет: — Наре, я не хочу, чтобы ты думала, что ради меня тебе приходится меняться. И беседы по типу неправильности твоей ревности — не воспитательная работа. Так я просто доношу свое мнение, а покупкой одежды я хочу сделать тебе приятно. Хотя не знаю, приносит ли тебе это такое удовольствие, как и мне, ты уже это поняла. Улыбаюсь. Мне становится легче. — Не поняла, Гедиз. — Вздыхаю я. Читаю вопрос в карих глазах и аккуратно подхожу к теме, которая на данный момент по отношению к моему любимому мужчине самая важная: — Я едва тебя знаю. Гедиз полностью настроил на меня все свое внимание. Я знала, что такие слова сработают. Он выглядит растерянным, ведь он не думал, что я напрямую скажу это. Возможно, я манипулирую его чувствами, но я слишком долго шла к познанию его во всех смыслах. — Ты это... ты это сейчас серьезно? — Абсолютно. — Ну я... я думал, что ты знаешь меня. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. — Гедиз говорит это открыто и печально.Мне понятно, о чем он говорит. Не о каких-то отрывках информации о его жизни, а о том, что между нами. Я и он знаем друг друга на глубоком уровне, невидимом, на тактильном и душевном. Этого теперь недостаточно. — Тебя не так уж легко узнать. — Но я тебя хорошо знаю. — Ты меня знаешь, потому что я постоянно о себе рассказываю. Начиная с января прошлого года и по сегодняшний день. Он держит долгую паузу, а после, после глубокого вздоха, настраивается на то, что ему дается тяжелее всего. — Что бы ты хотела знать, Наре? — спрашивает Гедиз.Я таю. Наконец-то он готов рассказать о себе все. Теперь я гораздо ближе к тому, чтобы понять его. Ведь раньше Гедиз казался мне сказочно идеальным. Думала, что он — это такой себе недосягаемый истертый временем шаблон, который служит примером для подражания другим неидеальным людям. А кто бы не хотел иметь добрый, спокойный или благородный характер, обеспеченную семью, блистательную карьеру — жизнь без забот? Оказывается, этот человек с вышеописанными качествами — не такой, каким кажется на самом деле. Гедиз многогранный. И именно это делает его особенным и идеальным в моем индивидуальном понятии. Отдельной личностью. Он прекрасный человек, и в этом убеждаешься еще сильнее, если становишься ему родней. Разговор длится долго. И не заканчивается даже тогда, когда мы приходим домой. Я хочу выжать с него все. После того, как мы уже приняли душ, идем в спальню. Я беру у Гедиза футболку и мешковатые домашние штаны. В этих вещах я буквально утопаю, причем во всех смыслах. Его вещи неописуемо пахнут, и я, как человек, который влюблен, не могу не тонуть в любимом запахе. В ночном мраке включен телевизор, но только для фона, звук выключен. Лежу с ним на кровати, глядя в потолок, и задаю тысячу вопросов. Он рассказывает о Мугле, где прошло его детство, о Лос-Анджелесе, и как хорошо ему было вырваться в самостоятельную студенческую жизнь вдали от своего отца. О первой большой ссадине на колене, которую он получил, когда в пятом классе пошел в секцию футбола, и как его мать с сестрой опозорили его перед всей командой, когда подняли на уши целый Бодрум и вызвали огромную бригаду скорой помощи. В тот самый день, когда Гедиз радовался первому выигранному матчу, его папа даже не поинтересовался про его самочувствие. Гедиз рассказывает о начальной школе, и как все дети рвались к нему друзья. Он всегда был дружелюбным и общительным, с легкостью заводил себе новых друзей. А когда стал старше, его отец отдалялся от него все больше и больше, и по причинам ухудшения здоровья все чаще летал за границу с целью пройти курс лечения в хороших поликлиниках. Ребенком он не понимал, почему все вокруг так сильно его любят, а один из родителей — презирает и даже недолюбливает. Эта тема граничит с его ?второй семьей?, но Гедиз откручивается, обещая, что эту историю он оставит на Лос-Анджелес. Он рассказывает, как однажды его отчислили из университета за частые прогулы и как его папа, даже не пытаясь провести серьезную беседу с сыном, выкидывал все деньги на взятки. Как на предпоследнем курсе взял себя в руки и начал усердно учиться. Его первое тату было набито в начале первого курса, и причиной послужило его тесное общение с той компанией, которую я видела в клубе. Так они отпраздновали День студента. Он говорит, что татуировки никогда не были для него способом самовыражения — просто ?пережитки молодости? — как он сам высказывался при нашем купании в озере. Пустое развлечение. Но мне нравились эти недурно сложенные темно-синие краски на его бледной коже, и я с удовольствием напоминаю ему об этом. Также, Гедиз детально рассказывает про увлечения: гитара со школьных годов, астрономия со студенческих, спорт вроде бега и занятий в спортзале актуальны до сих пор, но за последнее время (время под названием ?Наре?) он забыл обо всем. В голову закрадываются все новые мысли, и совсем не такие, которыми я занимала себя еще год назад. Я мыслю по-другому, намного шире, смотрю на мир иначе, его глазами. Мы так похожи, а, пережив этот разговор, стали еще ближе. Тепло. Оно приятно греет меня, и я думаю, как хорошо быть за спиной Гедиза. Он ненавидит красный цвет, несмотря на то, что в его гардеробе довольно много красных вещей, и любит ездить на хороших автомобилях. Лучшим днем в его жизни был день, когда он увидел меня в аэропорту, а худшим, — когда папа умер. Отца похоронили, когда Гедизу исполнилось двадцать три, и как бы холодно его папа не относился к нему, он помнит его и даже изредка навещает могилу. Дальше Гедиз рассказывает все о своих чувствах ко мне. Он разжевывает каждый наш прошлогодний момент, изъясняя то чувство, что называется безответной любовью. Объясняет до тех пор, пока я прошу. А прошу я много. От всей этой информации у меня кружится голова. Я смеюсь из-за рассказов про учебу, серьезно киваю и ухожу в раздумья, когда речь идет о том, как нелегко ему было притуплять свою любовь ко мне. Утешаю, осторожно поглаживая плечи Гедиза, и сочувственно опускаю глаза, когда он говорит о папе. Чувствую, что, наконец, его понимаю. Есть еще многое, что я хотела бы знать о Гедизе, но он засыпает, рассказав мне про первое лето после первого класса, про первый отпуск заграницей всей семьей. Это было последнее хорошее воспоминание о полноценной семье. Смотрю, как он спит, и теперь он кажется намного моложе. Свет от телевизора падает на усталое, но такое красивое лицо, и меня трогает жалость, что я недостаточно отдаю взамен на то, что делает Гедиз. Ему нужна семья, нужна жена, нужны дети. Я не могу этого дать. Наклонившись, целую его в щеку и глажу его волосы. — Иди сюда. — Сквозь сон шепчет он. — Спи. — Иду к Гедизу под одеяло. Он в одних шортах, но после того, как он открыл свою душу, у нас не осталось физических стен. На утро решаю не будить его: он и так жутко устал за эту неделю, пока решал вопрос с домом, а спать он, как я знаю, любит долго. С красными от недосыпа глазами пытаюсь собраться. Мы уснули где-то в три-четыре часа ночи. В последний момент забегаю в гардеробную Гедиза и хватаю оттуда белую футболку. Если заправить в черные брюки и подкатить рукава, будет в самый раз. Почти. Времени выпрямлять волосы нет, поэтому просто делаю хвост. Смотрюсь в зеркало и понимаю, что выгляжу очень хорошо. Закрыв балкон, подхожу к Гедизу, который разлегся на всю кровать. Он завернулся в покрывало, одна нога свисает за край, и я улыбаюсь. Подхожу ближе и сажусь на пол. Он тихо сопит, приоткрыв губы, и я целую его в лоб. На белые ресницы падают утренние лучи солнца. Внутренний голос с упреком спрашивает: ?Ну что, видишь, как он из-за тебя устал? Когда ты уже насмотришься, извращенка??. Морщу нос и отвожу глаза. Пусть спит, еще проснуться из-за меня не хватало. Странную же пару мы представляем: двое людей, из которых один страдает из-за лживой легенды, а другой, испытав боль потери, старается исправиться в лучшую сторону. Теперь нам нужно обоим выходить из этого всего. — Наре... ты уже уходишь?.. — Он обнимает мою руку в тот момент, когда я собираюсь вставать. — Да, уже ухожу. Я сделала завтрак, если что... — Чешу голову, потому что вспоминаю, как его делала. — Знаешь, это не важно. Спи, прошу тебя. Молюсь, чтобы не было такого, что из-за меня он не выспится. Зря переживаю, потому Гедиз довольно быстро засыпает.К обеду я уже на своем последнем собрании. Я и Хлоя молча выходим из кафе, в котором мы встретились с директорами отелей. Эти отели принадлежат нашей компании. Если честно, работа в порту мне нравилась больше. Там зарплата была ниже, чем здесь, но зато рядом с морем... и с Гедизом. — Я бы хотела подписать заявление об увольнении как можно скорее, — искоса смотрю на девушку рядом. Разговор не клеится уже два дня, а все из-за тех странных слов на праздновании. — Хорошо??Серьезно? Я знаю? А ты хочешь узнать, что же интересного я узнала?!? — Гедиз все-таки убедил тебя уволиться... — Нет, это мое решение. — Твердо отвечаю я, но внутри просто с ума схожу. — Значит, это он много сказал тебе? Или ты много сказала? Я уже не ревную, но меня раздражает, что она лезет в мою жизнь и делает заключения про все мои действия. — В этой жизни тебя не пожалели, Наре, или ты не пожалела? На пять секунд забываю, как дышать. Что она знает?! Хочу вызвать себе такси к офису, потому что с ней я садиться в одну машину не буду. Даже встретиться взглядами не смогу. Думаю, что если просто проигнорирую, то это пройдет. И разговор, который обязан быть озвученным, забудется. Я же могу уволиться и уйти? Могу не услышать то, что подсознательно услышать не готова? Стою у принтера и печатаю заявку. Июльский ветер залетает через открытое окно и холодит разгоряченное тело. Достаю телефон с целью позвонить Гедизу. Может, он уже в пути. Но как только идет гудок, в помещение заходит Хлоя. Воздух растрепывает мои уже распущенные волосы с новой силой, и я заправляю их за уши. — Ну что, будем прощаться? — Она улыбается, но, заметив, что я не собираюсь отвечать, снимает маску доброты. После подходит к устройству и проверяет чернила. Характерный гуд принтера утих, как только она пришла. — Кажется, принтер не печатает. Его сердце ремонту не подлежит, Наре. Мне не нужно много, чтобы зажечься. Раздражение спичкой воспламеняет мои глаза. Даже ветер не может помочь мне. Гедиз мне не поможет. — Чего ты хочешь от меня? А? — Подхожу к светловолосой девушке достаточно близко. — Какое тебе дело до его сердца? — В ответ Хлоя сглатывает ком в горле. Мы обе понимаем, какое ей дело. — Что я тебе сказала в субботу? — ?Давай поговорим уже?, — скорее не повторяя, а настораживая, говорит она. — Давай поговорим уже. Переходим дорогу и выходим парк. Ветер предупреждающе усиливается, а мне уже все равно. Я вижу то, что не нужно видеть. — Есть то, что ты хочешь мне сказать? Она молчит. — Что бы ни случилось между мной и Гедизом, это не твое дело, ты поняла меня? Так что держись от нас двоих подальше. — Киваю я, слабо улыбнувшись. Вот и весь разговор. От этого дела не нужно было ждать какой-то притворной угрозы. Единственное мое сопротивление сейчас — ветер. Безудержный и громкий. Дует, но холоднее не становится. — Тебе даже не интересно, что я ему сказала? — Она цепляет меня за футболку. Я возмущенно отталкиваю ее, нахмурившись. — Я сказала, чтобы он сильно не надеялся на тебя. В конце это и так окончится, потому что такие, как ты, не могут оставаться с такими, как Гедиз. — Что ты знаешь? — Шиплю я, удерживая в легких воздух, который жесткими рывками норовит вырваться наружу. — Знаешь, мне без разницы. Такие, как ты, всегда будут завидовать таким, как я, потому что в итоге такие, как Гедиз, из подруги и любимой женщины выбирают вторую. Меня он крепко обнимает, а с тобой разрывает все связи. — Развожу руками и перебираю волосы на одну сторону. — Да, я знаю... и поэтому, такие, как я, поддерживают таких, как ты, потому что любимая женщина не может найти среди темноты такого, как Гедиз.7 июля — Я даже не знаю, что сказать. — Помолчав, она выходит под дождь. — Наре, смотри. — Ее палец указывает на одинокую фигуру прямо на берегу океана. Мольба о помощи кричит в моих глазах. Она понимает. — Да, Наре. Гедиз. Это Гедиз. Он не уехал. Иди к нему, пока не поздно. Тело дрожит с новой силой. Я пытаюсь что-то сказать, но вода, разбивающаяся о лицо, буквально топит меня.Ветер топит меня не хуже того дождя. Я еще ничего не знаю, но уже замыкаюсь в себе. Хлоя пользуется моей слабостью, и продолжает: — Что мне тогда помешало самой пойти к нему и... допустим, поцеловать?От шока, гнева и недостатка кислорода, я раскрываю глаза и застываю на месте. — Ты... ты же ему никто! Он тебе никто! Та дружба ничего не значит, он сам мне говорил! — Надув губы, кричу я. У меня истерика. Я не думала, что это так больно. Я не хочу ничего знать! Я хочу уйти и никогда не слышать такого. Никто в этом мире не может думать о таком! — Дьявол мне говорил: ?Иди и поцелуй. Ты его утешила — ты и целуй. Вы друзья, но мужчина и женщина... — В глазах Хлои ненависть ко мне, и это чувство не связано с тем, что сейчас происходит. — Почему утешила? Почему ты его утешаешь? Зачем предупреждаешь? — Давлю из себя то, чего говорить не хочу. Ветер крепчает, и я не могу остановиться. — Потому что ему будет очень больно, Наре! Он будет очень страдать с тобой! — Девушка еле сдерживает слезы. Даже сквозь сквозь ярость вижу жалость в голубых глазах. — Ты же его убьешь, живьем закопаешь и не пожалеешь. Тебе его не жалко. — Ему и не нужно, чтобы я его жалела! Он любит меня. В сердце Гедиза никому нет места, кроме меня. — Как капризный ребенок, повторяю слова самого Гедиза. — Пусть лучше будет разбито, чем с такой... — Хлоя неодобрительно качает головой, глядя мне прямо в душу. — Что насчет Гедиза? Ты будешь в порядке, но что насчет Гедиза?! — Почему ты жалеешь его? — Ему было очень больно, Наре! Ты поставила ему штамп на руке и подумала, что этим все изменишь. Раны Гедиза только затянулись, я своими руками их лечила. Думаешь, если я наклеила пластырь, и не помогло, то твоя надпись что-то значит? Знаешь, что оно значит? Ни твою до ужаса нездоровую любовь, ни клятву, ни твое имя. Это смерть. — Подойдя ко мне ближе, говорит она. Опускаю глаза вниз. На разноцветный асфальт падают слезы. —Тебя не пожалели, но и ты не пожалела. Ты любишь его, но этого недостаточно. Ему не это нужно. — Почему наклеила пластырь? Почему пожалела? Почему утешила? — Плачущим голосом спрашиваю я, слабо толкая девушку в плечи. Она держит меня за руки, которые не могут отпустить ткань ее платья, и так же громко отвечает: — Если любишь — не причиняешь боль! В миг мой мир переворачивается. Я продолжаю дышать, но не чувствую этого. Ветер утихает, меняет направление. — Я очень влюблена, Наре. Я очень люблю его. — Хлоя отходит от меня и вытирает слезы. — Настолько влюблена, что готова лечить его раны, открывая свои. И, в отличии от тебя, моя любовь не ранит. И не причиняет боль. Настолько я влюблена в него. Все слова доходят до меня эхом. Признание в любви моему любимому мужчине по силе звука равносильно биению волн о скалы. Движения замедлены так, будто я не спала целую ночь. Это хуже, чем догадываться в подсознании. А еще хуже то, что я происходит в следующую минуту: ветер, поменявший направление, мешается с знакомым мне запахом. Поворачиваюсь за ветром, и пряди волос тянутся к человеку, стоящему в пяти метрах от нас. Смотрю на Хлою, в ее глазах паника и ужас. Гедиз смотрит только на нее, не моргая, и напрягает все свои мышцы. Я вижу, как вены перекатываются у него под кожей, а непонимание и туманность дымят до этого яркие глаза. — Гедиз?