Глава девятнадцатая. Зубы в пятнах от вина и красные глаза (1/1)

Ты пришла добить меня, солнышко?С. Коллинз Гедиз — Какие у тебя проблемы? — Просверливая дыру в голубых глазах, задаю вопрос я. — Я предупреждал тебя. Не обижай Наре.Только что пришел, а потому не услышал, о чем они говорили. Не трудно догадаться. Мне до сих пор непонятно, с какого перепуга эта девушка вмешивается в мою жизнь. Если ее что-то терзает, можно сказать по факту, а не говорить со мной загадками. Да и если бы она сказала мне, почему Наре не достойна моих чувств, что-то бы изменилось? Нет.Сегодня я выспался и встал с той ноги. Мне смешна вся эта драма. Наслаждаюсь июльским вечером, а вскоре заберу Наре отсюда и буду наслаждаться кем-то получше. — Что ты! Нет же, я не... Ты даже не осознаешь, с кем ты живешь, Гедиз. Это она тебя обидела! — С сопоставимым с текущей обстановкой голосом говорит девушка, но затем исправляется. — Она тебя не достойна. — А кто достоин? Ты? — Невозмутимо спрашиваю я, а взамен получаю неизвестную мне эмоцию. — Если тебе есть, что сказать мне кроме обвинений в предательстве Наре, говори, но прекрати портить нам настроение уже второй день подряд из-за своей неспособности выразить чувства. Ты же умный человек, не опускай себя в моих глазах еще больше. — В этой истории только она выйдет сухой из воды. В конце ты все равно увидишь. Закатив глаза, я уже хочу оборачиваться к Наре, которая, как я думал, все еще стоит сзади меня. Нет, она собранным шагом идет прочь из парка, смотря прямо перед собой. — Наре, а когда Гедиз узнает, что он тебе безразличен? — Веселым голосом спрашивает Хлоя, а я оскаливаюсь. Сдерживаюсь, чтобы не ответить. Я не узнаю человека, которого знал раньше.Догоняю Наре и деликатно наклоняю шею, пропуская вперед, к машине, но в последний момент она наступает на развязанные шнурки и спотыкается. Быстро реагирую, ухватив ее за локоть. — Смотреть нужно под ноги. — Замечаю я, когда беру ее на руки и кладу на сидение. — Ты ничего не слышал? — Она широко раскрывает глаза, и я замечаю свежий испуг на лице. — Было что-то такое, что мне нужно знать? — Настороженно спрашиваю я, завязывая ей шнурки на кроссовках. — А ты от меня что-то скрываешь? — Нет, ничего особенного, — отвечает на предыдущий вопрос Наре. Спустя паузу, она добавляет: — Я даже толком не поняла, чего она хочет. Пожалуйста, Гедиз, обещай, что в Лос-Анджелесе мы только заберем мои вещи и сразу же вернемся.Вдохнув горячий летний воздух, я облокачиваюсь руками об верх машины и оглядываюсь по сторонам. — Ты подписала заявление об увольнении? — Нет, не успела. Подпишу в Лос-Анджелесе, я не хочу возвращаться в офис. — Просить меня не заехать к близким мне людям довольно эгоистично. Может, потерпишь один день, дорогая? Тем более, они пригласили нас.В ответ в меня летит лишь каменное выражение лицо, которое, по моему наблюдению, должно обозначать обещание, что все будет хорошо, но по тому, как Наре закатывает глаза, я прихожу в замешательство. Хорошо... возможно, если я проявлю терпение, то она возьмет с меня пример.Сев за руль, я осматриваю Наре сверху до низу и улыбаюсь. — Не жарко в моей футболке? — Спрашиваю я, потому что вижу, что эта вещь доходит ей до предплечья. Наре осматривает себя и отворачивается в сторону окна. Мы вспоминаем все, что было вчера: и тот момент в гардеробной, и мою игру на гитаре, и все, абсолютно все, что я успел рассказать о себе. Непривычно, что теперь она знает так много, ведь столько информации знают лишь самые родные люди. Что ж, Наре окончательно вошла в мою жизнь, и отныне вряд ли из нее выйдет. — О, нет, я люблю носить твои вещи. — Быстро выговаривает она, а потом переводит тему: — До скольких ты спал? — До двух часов дня. — Я и не сомневалась... — Наре взъерошивает мои кучерявые волосы, а я краснею, не отрываясь от дороги. — Наконец-то у тебя прошли эти синяки под глазами. — А ты волнуешься? — А ты сомневаешься? — Наре хмурит брови. — Даже не отрицай: теперь я буду следить, чтобы ты высыпался и правильно питался. — О-о! Постой-постой. Как правильно питаться? Что это значит? — За это получаю легкий удар по плечу. — Осторожнее, я за рулем! Кстати, про руль... — Ты подстригся, что ли? — Наре перебивает меня, пытаясь накрутить один завиток себе на палец. — Да. Нравится? — Не беда, отрастут. — М-м, хорошо… Так вот... я, наверное, отвезу тебя домой и верну эту машину арендодателю. — Как хочешь, но ты же хотел купить машину после того, как мы вернемся из Турции. — Да, но... зачем тянуть? — Я говорю, а она проходит рукой по моей щеке, спускаясь к шее. Будто не пальцы очерчивают мягкие линии на коже, а мороз колит, холодит кровь в жилах. Прочищаю горло и продолжаю: — То есть... — Какую ты хочешь машину, Гедиз Ишиклы? — Тихо, будто издеваясь надо мной, спрашивает она. — С... синий ?Мерседес?. Если... продолжишь, попадем в аварию. Мне нравится, что после того, что между нами было вчера, она стала смелее. А я, под влиянием того, что вчера раскрыл ей свою душу, напротив — более уязвимым. — Прекратила. — Наре откидывается на кресло и поднимает руки вверх, сдаваясь. — Я уже был сегодня в салоне, так что осталось только составить договор. Ты пока можешь чемоданы собрать. — Хорошо, буду ждать тебя дома, начальник. — И сейчас, на светофоре, она тянется ко мне и целует в щеку. После того, как я все-таки избавляюсь от чужого автомобиля и забираю новый (чему я очень рад), я еду к Наре, домой. Нужно начинать думать о том, как я расскажу родным о своем летнем переезде и, само собой, об этом летней ?командировке?. Кто бы мог подумать, что, когда меня на месяц отправят в другую страну, я решу остаться тут навсегда. Безответственно и глупо, непредусмотрительно и ветрено — и то, что расстроит всех, кроме меня и Наре. Хорошо, что я начал понимать это, а то неделю назад об этом не думал вообще. Пик уходящего солнца проходит, остается бледно-голубое небо с высеченными, как горящие пламенем стрелы, облаками. Тень покрывает все без исключения, и только ветер в нашем саду напоминает о том, что мир еще не уснул. Тут и в самом деле прекрасно, особенно вечером. Будто не я нашел, а для меня нашли этот дом, будто хотели, чтобы мы жили именно тут. Все совпадает, каждый пазл гармонирует с другим, но это далеко не сказка, хотя все происходит как-то нереально и символично.Подхожу к двери и мягко, но в то же время энергично стучу. Пока она не открыла, прячу за спиной букет белых пионов и пакет с небольшим подарком. — Иду!Через пару секунд Наре, с серьезным, сосредоточенным лицом является передо мной, и я уже ничего не слышу. Ее губы приоткрываются, улыбаются детской, восхищенной улыбкой, а глаза, как две звезды, увидав меня, сияют сквозь вечернюю тень как свежий снег утром. Я редко видел снег в отличии от этих глаз, но эффект тот же: я вздыхаю и застываю на месте. — У тебя разве нет ключей, разукрашенная палочка? — Наре прислоняется к двери, внимательно настроившись слушать ответ. — Есть, но... я захотел, чтобы ты открыла, — задумчиво выговариваю фразу, которую через секунду забываю, потому что радость и надежда на ее лице становятся настолько явными, что передаются и мне. На круглых щеках белые растертые пятна от муки, волосы собраны наверх. Неаккуратно, сразу видно, что прическа была сделана на скорую руку. Рукава закатаны до локтя, и мне понятно, что Наре побывала на кухне. — Решила сделать для тебя сюрприз, как ты делал для меня. — Вытирая лицо от муки, она нервно бегает глазами по своей одежде. ведь за это время тоже смотрела на меня, не отрываясь. — Ты джентльмен, но мы за равноправие. — Точно... — Вспомнив про цветы, я быстро вытягиваю из перед собой. — Но джентльмен все же. Сюрпризы от меня не закончатся. — После вытягиваю руку с подарком. — Это тоже тебе. Правда, я не оформил страховку на машину, чтобы успеть забрать то, что внутри... но все ради тебя, жучок, — пальцем я тыкаю в ямку на ее ключице, а когда она опускает подбородок вниз, прикасаюсь к загорелому маленькому носу. — Спасибо большое, — Наре наклоняет голову в сторону, берет букет в руки и вдыхает запах пионов. Заглянув в пакет, она счастливо подскакивает и вытягивает наши две деревянные рамки с нашими фото. В первом Наре целует меня в щеку, а я, покраснев, застенчиво опускаю глаза вниз. В другом же — мы кривляемся и показываем знакомые жесты пальцами. — Мне так... мне так нравится! Можно поставить это в спальне? — Поставь там, где тебе больше хочется. — Теперь можешь проходить. — Она ненатурально важно задирает подбородок и освобождает проход. — О, тут, кажется, война была? И как, — беру в руки сковородку с прилипшей ко дну едой, — выиграла? — Дай это сюда! — Переполненный эмоциями голос наравне с моим, спокойным, звучит расстроенно и взволновано. — Ты должен был прийти позже. Знаешь, не беда, если я буду и дальше так стараться, то у меня обязательно... — ...съедет крыша. Это какая попытка по счету? — Я отбираю сковородку назад. — Не забивай себе этим голову, научишься, если будешь хотеть. Кто тебе сказал, что ты обязана уметь готовить, когда у тебя есть спаситель в виде меня и доставки еды на дом? — Ты смеешься надо мной? — Понуро спрашивает Наре, осмотрев беспорядок. — Меня еще год назад учили готовить, когда я переехала в... — Так и не закончив, она испуганно смотрит на меня. — Все будет хорошо. — Делаю вид, словно не услышал последнюю фразу. — Кстати, я знаю того, кому мы можем скормить твои кулинарные шедевры. — Взглядом показываю на кота, запрыгнувшего на подоконник. Он смотрит на слегка подгоревшее мясо и облизывается. — Что скажешь? Кусок шерсти. Наглое мелкое создание. Смотрит так, будто я здесь явно лишний. Если бы не Наре, давно пустил бы на котлеты. Хочу подойти ближе, думаю создать дружелюбную атмосферу в нашем треугольнике, но животное лишь шипит и поджимает уши. Даю ему кусок мяса, но он пятится назад. Хорошо... я спокоен. Если я не вышвыриваю его из нашего дома, так это из-за улыбки Наре. Она гладит его, а после достает холодильника сырую свежую рыбу и режет на аккуратные куски. А меня кто накормит? — А теперь мне нужно убрать это все... — Вздыхает она. — В девять утра вылетаем, так что советую тебе собрать вещи, чтобы завтра не пропустить рейс. — Усталая улыбка выдает ее сразу же, и когда она отворачивается, я подхожу сзади и обнимаю ее за бедра. — Можно помочь? — Ты будешь мешать — Сдавленная фраза смешит меня, потому что вся та смелость, что была в машине, испарилась за одну секунду, стоило мне просто подойти ближе. Что и требовалось доказать. — Но я ведь, — шепчу я, — хочу тебе мешать. — Отбираю смоченную тряпку из рук и начинаю щекотать ее живот.Наре пробует вырваться, но проблема в том, что я не держу ее насильно. Не сдавливаю, не удерживаю. Она делает иллюзию того, что хочет убежать, а на деле выпрямляется и прижимается ко мне теснее. — Идем в ресто… — Не дождешься! Но она голодна. И я тоже хочу есть, если это кому-нибудь важно.Убираемся на кухне, но, как и в прошлый раз, в том загородном доме, это выходит нам сплошным весельем. Мы брызгаемся, смеемся, она бросает в меня горсть муки, а я страдальчески ною, когда вспоминаю, что даже не переоделся. В конечном счете, мы вычищаем все до идеальной чистоты и перебираемся на диван с целью продолжить наше дурачество. Все это прерывает всего лишь один звонок. Один звонок в кармане брюк Наре, и я старательно целую ее в щеки, чтобы она не уходила. — Отстань от меня! — Смеется она, пытаясь достать телефон. — Мне нужно ответить! Дай минуту. — Отложи этот чертов телефон сейчас же! — Шутливо повышаю голос в то время, когда Наре задавливает меня подушками и встает с дивана. — Куда пошла? А-ну вернись сюда... — Игриво хватаю ее за ногу, но Наре вырывается. — Стыдно, Гедиз! — Она изображает плохо выраженное негодование. — Да мне плевать, — свесившись с дивана, я на Наре аж до тех пор, пока она не исчезает на втором этаже. Устало выдыхаю и оставляю руки висеть в свободном состоянии. Надеюсь только, что она вернется быстро, ибо я уже мысленно проклинаю человека, которого угораздило позвонить именно сейчас. Проходят пять минут, десять, пятнадцать... Послушно жду на диване, не подозревая ни о чем. Но вот идет уже тридцатая минута, а я подрываюсь с дивана и иду проверять, с кем она так долго разговаривает. Надо же все испортить! Не увидев Наре в спальне, я осматриваю балкон и гардеробные. Ее нигде нет. Подхожу к двери ванной и аккуратно стучу, опустив глаза. — Наре, все хорошо?Но я не слышу ответа. — Любимая, скажи мне хоть что-нибудь. Сажусь облокотившись о дверь и жду, когда услышу от нее хоть одно слово. Секунды просверливают голову, серьезность настолько резко овладела мною, что тусклый закат за окном больше не кажется летним. Кажется, что солнце и вовсе пропало. — Солнышко, скажи что-нибудь, я переживаю. — Сам того не замечая, я запускаю руку в волосы и чешу голову. Пальцы перебирают ткань футболки, и уже секунда равносильна десяти минутам ожидания. Подрываюсь с паркета в тот момент, когда слышу приглушенный треск стекла в ванной. — Наре! Открой! Открой эту идиотскую дверь! — Тембр для меня непривычно грубый и эмоциональный, но я уже не замечаю собственного крика. У меня темнеет в глазах, потому что я слышу тяжелые громкие всхлипы Наре. Глаза расширяются в ярости: я слышу, как прерывисто и часто она дышит. Глаза краснеют и невольно наполняются слезами. Я толкаю дверь плечом и, спустя пару подходов, выбиваю ее и забегаю в лишенную света ванную. Меня словно кипятком ошпаривают, когда в эту самую миллисекунду я вижу скрутившуюся в комок, задыхающуюся, захлебывающуюся своими же слезами девушку. Мне становится так больно, так обидно, что сознание просто отключается. Я даже не хочу думать, почему это произошло. Падаю к Наре, полностью испуганный, озлобленный на весь мир, полный желания согреть, как своего ребенка. — К-как же ты так... ну все, хватит. Прекрати. — Чувствую, как у меня катятся слезы, но я не могу контролировать себя. Качаю ее, обнимая и укрывая собой в этой сине-серой темноте. — Успокойся. Но она не успокаивается. Никогда еще такого не видел. У нее что-то хуже обычной истерики. Это пугает и давит на сердце, но больше пугает то, что я не знаю, что с этим делать! — Тш-ш… я с тобой, дыши. — Я размеренно и глубоко дышу в перерывах между поцелуями в лоб. — Не хочу! Наре плачет из-за того, что не может нормально вдохнуть. Ее многочисленные попытки вместе с моими медленно расслабляют мышцы, сжатые в судорогах, а ее ладонь, сжимающая футболку в районе груди, разжимается и падает в мою руку. — Молодец... если можешь, скажи мне что-нибудь. — Я говорю это так ласково и бережно, как никогда и никому не говорил. Мы вместе успокаиваемся. — Солнышко, в следующий раз не закрывайся от меня, зови меня, хорошо? Чтобы я помог тебе. — И когда она кивает, глубоко вздохнув, я улыбаюсь и плачу. — Все прошло.Она вновь кивает, а после дрожащими руками подносит мою руку к своим губам и целует. Я вытираю ее слезы, крепко обнимаю, все так же качая в своих руках. Когда туман слез рассеивается, я могу разглядеть пальцы Наре. Большой и средний пальцы испачканы свежей кровью, а середина ладони покрыта маленькими порезами. Дотягиваюсь к ванному шкафчику и суетливо ищу аптечку. Вскоре прохладное помещение наполняется своеобразным запахом спирта и стерильными бинтами с пластырями. Как... как давно я этого не делал. Дежавю навевает мне краткосрочные, как вспышки света, воспоминания. Но даже их я не могу сравнить с тем, что чувствую сейчас. Дуя на раны, перевязывая их бинтами и пластырями, вытирая кровь, которая остается и на моих пальцах. Почему после слов Наре мне кажется это правдой: залечивая ее раны, пострадаю я. Думаю, что пострадаю, хотя теперь должен быть счастлив. Я добился, чего хотел, и с осени начнется то, о чем я мечтал. Тогда зачем эти мысли? — Ты... — Все хорошо. Уже все прошло. — Не прошло. Только... только начнется. — Я тебя никогда не обижу. И не брошу, ясно? Только больше не будь одна. Мы засыпаем прямо так: на холодной плитке, намертво обнявшись. Дремлю около получаса, а когда встаю, не понимаю, где нахожусь, и что только что произошло. Теперь я могу более-менее здраво оценивать ситуацию. Из крана течет вода, на полу валяются части разбитого стеклянного стаканчика для зубных щеток, дверь выбита и сломана. Мне нужно взять себя в руки, хотя я чувствую себя паршиво. Наре лежит на мне и тихо сопит. Когда проснется, нужно поговорить с ней об этом, а пока я неспешно беру ее к себе на руки и отношу в спальню. Мы оба здорово испугались. Укрываю ее одеялом, открываю балкон, чтобы проветрить комнату и впустить сюда еще больше свежего воздуха. Все, что делаю дальше, выполняю по четкому алгоритму, правда, в ступоре и с немного дрожащими руками. Убираю в ванной, решаю, что дверью займусь позже, набираю в стакан воды и ищу в своей аптечке успокоительное. Поставив на прикроватную тумбочку таблетки и стакан, думаю быстро что-то приготовить. Спустя двадцать минут у меня готов овощной рис и нарезанные фрукты. Ну хоть что-то! Или оставить девушку голодать? Решаю разнообразить поднос со своим кулинарным шедевром букетом, словно это хоть чуть-чуть поднимет ей настроение.Когда вижу ее мирный сон, лето на улице возвращает свои краски. Это то, что нужно было пережить сегодня, и сейчас, когда Наре просыпается, я готовлюсь задать интересующие меня вопросы насчет этого. — Привет, соня. — Привет, начальник. — Наре улыбается в ответ, и я замечаю проблески слезинок в глазах. — ?Начальник?... Только не называй меня начальником, прошу тебя. — Разукрашенной палочкой тебя называть? — Ты посмотри на нее... — Шепчу я и ложусь к ней ближе. Наши лица оказываются слишком близко, и мы ?целуемся? носами. — Как ты? — Убираю вьющуюся прядь с ее лица и внимательно слушаю. — Смотрю на тебя... становится лучше. — Наре измученно улыбается и тянет заклеенный пластырем палец к моей щеке. — Мне так жаль. Я не хотела, чтобы так получилось. — Она нежно водит пальцем по моему лицу. — Ты проголодалась? — Я готова слона съесть... — Носом она ощущает запах еды и цветов позади себя. — Это мне? — А кому же еще? Перевернувшись, Наре без лишних слов начинает есть все, забывая нормально пережевывать. Я сажусь на кресло возле балкона, рядом с ее стороны кровати, и устало наблюдаю за ней. — Возле вазы таблетка. Когда поешь, запей ее водой. Съев все до последнего кусочка, она откидывается на кресло кровати и вытирает рот салфеткой. Наре выглядит лучше. Гораздо лучше. И, видимо, сама готова к разговору. — Паническое расстройство, — холодно говорит Наре. — Что? — У меня есть такая болезнь. Одна из самых безобидных, что у меня есть. — Цедит сквозь зубы она. Мне душно от ее потухших глаз. На меня смотрит сухая оболочка, которая еще десять минут целовала мои руки. — Может, если я расскажу о себе не только радужные детские истории, ты обдумаешь свое решение касательно нас с тобой. — Это не беда, я же говорил... — Мой растерянный тихий голос шатается на одной красной нитке. Глаза в непонимании движутся по ковру, а слова, не услышав ее последней фразы, льнут по своей дороге. — Я уже говорил... что, выбирая тебя в роли человека, с которым я хочу провести всю свою жизнь, буду принимать в тебе все. Уважать каждый твой выбор относительно нашей жизни, пусть даже наши мнения не всегда совпадают. Любить тебя. И мне все равно на вот это... то, что с тобой происходит. Мое признание — пренебрежение Наре. Значит, это не важно? В ее насмешке читаю то, что не хочу читать, а по тому, с каким омерзением она смотрит на лекарство, — вижу то, чего видеть мне не нужно. — К сожалению, твои таблетки мне не помогут. От них толку, как от нас с тобой. — От нас с тобой? — Беспомощно спрашиваю я, не поднимая глаз. — Говоря ?От них толку, как от нас с тобой?, ты имеешь ввиду?.. — Я — остатки от человека, которым была годы назад. — Она резко подрывается с кровати, берет мою руку в свою и поочередно ставит на места своего тела, где ощущается что-то твердое и неприятное. — А твое будущее со мной — черная дыра. — Я хочу всегда быть с тобой... — Да?! Как ты это представляешь? Нам за пятьдесят лет, мы не женаты, совместных детей нет, но зато мы вместе. Меня как током ударяют. Я никогда не думал о том, что будет, когда будет пятьдесят, и ко мне по очереди плывут вопросы. Я знал, что не откажусь от Наре и буду с ней до конца. Но видя ее реакцию на брак... Серьезно, на что вообще это будет похоже? О чем я думал? О, но ведь я не думал. Я же ?влюблен, как сумасшедший?. — Почему не женаты?.. — Грустно смотрю в суровое лицо, которое смотрит на меня сверху вниз. — Потому что я не буду выходить замуж за человека, с которым не смогу иметь детей. ?Об этом думать еще рано?. ?Дай нам время?. ?Если хочешь объясниться с любимым человеком, тебе не обязательно быть такой бесчеловечной?. Я хотел бы сказать это только что, но не могу даже открыть рот. Нам было так хорошо... до того, как я купил этот дом. — Договаривай, — еле произношу я, потому что догадываюсь, чем окончится этот разговор. В самых страшных предположениях. В самых ужасающих своих представлениях я не мог увидеть то, что сейчас происходит. Я знаю, к чему она клонит! Я пытался создать иллюзию того, что этой осенью только начнется счастливая жизнь, но даже не подумал о том, насколько ветрено и глупо это произойдет. Наре идет в ванную и возвращается с телефоном. Она долго что-то ищет, а потом вставляет в мои расслабленные руки электронный вариант какого-то диагноза. — Когда я вышла замуж за... Меня еще раз отправили в больницу на обследование. Год назад. Не хотели верить диагнозу, который поставили в психиатрической больнице. Думали, что его специально подделал Акын, но больше всего хотели, чтобы я смогла забеременеть. Рыскаю по мелким буквам, пока не втыкаюсь на сам диагноз. — Конечно же, им сказали то, что обьявили и мне в восемнадцать. — Наре смеется из-за абсурда, что она пережила. — Эти ненормальные думали, что, если человек выжил после падения со скалы и еле родил ребенка, он сможет родить еще раз. Это же секрет семейного счастья. Кстати, под животом еще есть шрам. — Это... — Я не бесплодна, но, если мы захотим иметь детей, это будет кошмар. Если попытаемся, это растянется в месяцы, а то и в годы. Есть вероятность выкидыша, а возможность того, что родится здоровый выношенный ребенок — ничтожно маленькая. Закрываю лицо руками и лишь сейчас понимаю, что все это время почти не дышал. Как можно... как можно было терпеть все это? Я поднимаюсь с кресла и обнимаю Наре, поглаживая макушку. — Прости, что мы не встретились раньше. — Сдерживаю слезы, но плач, стоящий комом в горле, выдает меня. Наре тихо всхлипывает у меня на груди, сжавшись, как от холода. — Пожалуйста, прости меня. — Это уже не имеет значения. — Она лениво отталкивает меня, а после, вытерев слезы, ледяным голом произносит: — Я бросаю тебя. Чувствую, как нож этих слов больно врезается в глотку. Да, это то, чего я ждал. — Я люблю тебя. — Сыро произношу я, чтобы не выдать паники. — Любишь или просто болезненно привязан? — Не смей! — Срываюсь и вскрикиваю. — Не смей приравнивать самое светлое и чистое, что могло создать мое сердце, к любовной зависимости! Я в шоке. Это не может закончиться не начавшись. Тогда получится, что мы были не готовы ко всему этому? По ее логике я должен думать, что Наре потянет мою жизнь на дно и сейчас отталкивает от себя для моего же блага. У нее нет выбора. Жизнь уничтожила ее, а я еще смогу начать все с нуля. Наре могла бы получить прекрасную и вечную любовь от меня, но в итоге мучиться буду я. Мы оба лишим друг друга спокойной жизни. Но я не хочу расставаться! — Нам придется расстаться. — Ты вообще... в своем уме? — У меня запутывается язык. Я ошеломлен тем, как выдерживаю такие жестокие речи Наре. — Мы не будем расставаться, потому что нельзя сжигать мосты из-за малейшей проблемы. — Это малейшая проблема, но именно она открыла мне глаза на наше больное будущее. — Ее слова, как кислота, разъедают все мои наивные мечты. — Мы не расстанемся. Возьмем паузу. На один год... на два. И ты поймешь, как я влияю на тебя. — Ты... сможешь... жить без меня? Как жалко это прозвучало! — Да. Ты мне не нужен, если все сложится плохо. ?Ты мне не нужен?. Эта фраза опускает на землю после неземного счастья, взвесившегося на мои плечи, как проливной дождь после засухи. Тонкое лезвие не прекращает резать каждую часть искалеченной души. Как она может такое говорить? Это любовь, которую я заслужил? — Что ты несешь? Как это ?ты мне не нужен, если все сложится плохо?? — Огрызаюсь я. — Ты вообще в курсе, сколько прошло времени после того поцелуя под дождем? Две недели! У нас уже появились планы на месяцы вперед, ты не можешь быть такой безответственной. Я же... хотел вместе с тобой поискать школу для Мелек этим вечером. — Берусь за голову, подхожу к балкону и сную потерянным взором по саду. Это последствие того, что у нас все так быстро происходит? Потому что не может быть адекватного объяснения ее инициативе. А что, если... — Это и есть твое предательство? — Это твое спасение. — Не делай мне одолжение. Прекрати говорить так, будто это все ради меня! Делаешь вид, что ты такая благородная, самоотверженная, но на самом деле у тебя есть свои причины! Кто тебе звонил? — Хочу взять телефон, но Наре перехватывает его и откидывает на кровать. — Как только появляются какие-то трудности, ты сбегаешь. Вот твоя единственная отговорка! — А ты самый невинный? Каково мне, ты не подумал? Чувствовать себя сволочью из-за того, что ты слишком хорош для меня. — Что? Нет. Как ты вообще могла обо мне такое подумать? Даже если ты так себя видишь, я делаю все, чтобы у тебя не было такого чувства! — Не знаю, насколько еще у меня получится повысить голос, но я просто в бешенстве. Этот нож прокрутили у меня в горле, а потом вынули и оставили этот безразличный взгляд Наре. Нет, черт, нет! Я буду биться до конца, потому что я не позволю ей унизить и себя, и меня. У Наре не осталось сил бороться, у нее не осталось уважения к себе. Значит, я возьму себя в руки. Несмотря на взгляд ненависти с ее стороны, я не оставлю ее. Вздыхаю и, не дождавшись ответа, говорю: — Я тебя понимаю. У тебя стресс, и ты говоришь это, не хотя. Сегодня ты можешь причинить нам боль, как ты это делаешь всегда, но... — Кем ты меня считаешь?! — Наре бьет меня по груди.Потом сильнее, потом жестче, потом еще сильнее. Смотрю в пустоту, куда-то мимо нее, и молчу, сжав губы. То, что я не сдвигаюсь с места, разъяряет ее, и, в конце концов, она начинает колотить меня кулаками. Она просто ломает меня. Бьет не по груди, а по сердцу. Заглядываю в темно-зеленую бездну, но не вижу ни капли желанного сожаления. — Я хочу расстаться с тобой, ты не слышишь?!Ничего не слышу. Ничего не могу думать, а только глубоко, всем сердцем и всеми нервами своими чувствую: это ее нужно спасать. — Я принимаю твои слова и ни капли не злюсь на тебя. Мы с тобой прекрасно понимаем, что ты можешь натворить, когда не в себе. Добавим к этому переутомление после работы и того, что произошло в ванной. Это нормаль...Не могу окончить, ибо в один миг Наре замахивается на меня рукой и дает жестокую и колкую пощечину. Стою на месте, униженный, разбитый и брошенный. Кидаю разочарованный и тоскливый взгляд, но единственный отклик — это каменные потемневшие глаза. — Ты сейчас будешь называть меня сумасшедшей? Я говорю это в сознании: я тебя бросаю, Гедиз Ишиклы. — Беспощадный и лишенный человечности тон заходит мне в самое сердце. — Убирайся! — Ты выгоняешь меня из дома, который я купил для тебя и твоего ребенка? — Кажется, я достигаю той самой точки, когда от безвыходности я просто улыбаюсь. Это, конечно, нельзя назвать улыбкой, но мне смешно. Но я ведь ничего плохого ей не делал, чтобы она отплатила мне такой монетой. Это несправедливо. Я не заслужил, чтобы мне так разбили сердце. Интересно, это верх боли, которую может причинить мне Наре, или есть что-то похуже? Злость берет верх, и я твердым шагом выбегаю из дома. Уже давно наступили сумерки, и от этого еще паршивее. Я ничего не могу разглядеть то ли от боли, то ли от темноты. Бросаюсь в густую листву и нащупываю дверь купленной сегодня машины. В кармане остались ключи, что еще лучше, ведь не придется возвращаться в тот дом.Не помню, как я выезжаю из двора: у меня в глазах все плывет. На улице еще не так темно, а я уже все воспринимаю как ночь. Давлю на газ. Выезжаю на трассу. Скорость превышает допустимую. Злость превышает допустимую. А когда злость выливается за края, мне хочется просто... рыдать. Раз. Обзор дороги перекрывают слезы.Два. Трясущиеся руки теряют управление автомобилем, который гонит уже за сто пятьдесят километров в час.Три. Мобильный дает о себе знать рингтоном входящего звонка, и я механически переключаю внимание на источник звука. Попадаю на чужую линию, и прямо на меня, по встречной полосе, едет фура. Выворачиваю руль в сторону, чтобы спастись. Не знаю, смог ли, потому что все темнеет. Я отключаюсь. И уже не так больно... не тревожно. Напротив, все пламя, бурлящее в душе, утихает. Поначалу не ощущаю абсолютно ничего. Но физическая боль выстреливает по всему телу вместе с пульсом. Разливается, воспламеняется, выворачивает все внутренности. Кровь кипит как в аду, и мне хочется кричать. Это настоящая пытка, но такая сладкая. Намного лучше, чем боль от той холодной пощечины. Теперь, когда я хочу умереть от каторги, которая заковывает меня раскаленными цепями, почему-то вспоминаю вечер у озера и вкус черешни на полных губах. Куда делись эти наивные вечера? Не могу сказать, что гнет, давящий на тело, продолжается долго, но когда он заканчивается, огонь тушит приятная прохладная вода. И я снова теряю сознание. — Где другой водитель? Ты идиот! Я объясню тебе еще раз... — Знакомый сердитый голос режет уши. Это первое, что я могу услышать после некоторого времени без сознания. Слышу слабо и даже не могу разобрать речь, но это лучше, чем ничего. — Если ты еще раз скажешь, что мне нельзя с ним поехать, я сверну тебе шею, понял?! Пустите меня к нему! — Английский с турецким акцентом так давит на сердце, что хочется закрыть уши. Не могу закрыть. Могу лишь страдать из-за появления четкого восприятия звука. Почему все так шумят?.. Вокруг меня кружатся тяжелые шаги людей, шорох пакетов, скрип петлей и, конечно же, голоса. — Мисс, я сейчас позову полицейского. — Да хоть Федеральное бюро расследований зовите. Он мой... он мой муж! — Еще раз говорю: мы не имеем права, звонок не от вас поступил. Покажите документы, пожалуйста. — То есть ты, чертов идиот, думаешь, что когда я узнаю про то, что мой муж попал в аварию, я ищу твои дурацкие бумажки? Когда отключаюсь под влиянием какой-то инородной жидкости, проникнувшей в организм, чувствую себя спокойнее. Боль по телу есть, она нестерпимая и палящая, однако я уже могу шевелить конечностями. Слабо, почти не заметно, сам того не зная. Осознаю, что ничего себе не сломал. Считаю свой каждый неглубокий вдох до тех пор, пока не нахожу в себе сил открыть глаза. В какой-то миг понимаю, что резкая боль исчезла. Ее сменила легкая сонливость и изнеможение. А потом мои веки подрагивают и медленно раскрываются. Все непривычно яркое, но на самом деле свет исходит только от единственного источника — торшера, кажется. Это палата в больнице. Прекрасно. Я попал в аварию в Америке, чудом выжил, а теперь еще и должен как-то добраться в свой новый дом, из которого меня недавно вышвырнули. Спрашивается, как я вообще смогу добраться туда. О... нет, я вообще не хочу думать. Чувствую себя помятым и выжатым. Все, чего я хочу, так это уснуть и... снять с себя все эти бесчисленные штуки. — Как он? — Ему повезло, он удачно свернул на обочину. — Тихо говорит... доктор? По сравнению с встревоженным, надорванным голосом Наре, этот умиротворенный, дающий покой, которого так не хватает сгоревшему дотла организму. — Я осмотрел его, и в общей гамме мы имеем сотрясение мозга средней степени, ушиб предплечья, незначительные царапины, синяки и ссадины в районе лица. — На этих словах я съеживаюсь. Теперь понятно, почему так болит лицо. У меня кружится голова и замедлены все движения. — Когда очнется, я проведу дополнительный осмотр. Возможны тошнота, повышение температуры, дезориентация и головная боль. — Я... могу еще чем-то помочь? — Нет, вы сделали все, что нужно. Без вас мы бы не справились. Отдыхайте, вы за эту ночь хорошо побегали. — Чувствую, как добрый доктор улыбается. — Не переживайте так, он оклемается. Снимаю пульсометр, провод от которого ведет к прибору, где отслеживается мое сердцебиение. Срываю кислородные трубки, вынимаю иглы от инфузионной системы. Надо же столько ерунды в меня всунуть... — Можно войти к нему? — Думаю, уже можете, вы и так долго ждали. Позовите, когда он проснется. Нет... я хочу, чтобы меня оставили в покое. Придумываю, как сделать так, чтобы меня оставили в покое. Да и этот вариант подходит мне по самочувствию. Я засыпаю.И мне становится гораздо лучше, когда вновь просыпаюсь. Я нахожу в себе силы чуть-чуть повернуть шею с целью осмотреть палату. Жалюзи на окнах полузакрыты, и я могу разузнать ночное время суток. Сколько же я пролежал в таком состоянии? Глаза с трудом перебираются по комнате, пока не находят настенные часы. Еще и пяти утра нет... Хочу порыться в памяти, туда, где отдаленно всплывают картинки с аварии. Но я не помню. В памяти остались только самые тяжелые моменты. Перевожу внимание на стулья возле моей кровати. На одном из них спит Наре, обняв массивную спортивную сумку. На ней моя серая толстовка с капюшоном, а на шее, под матовым желтым свечением, переливается подвеска. Волосы собраны в неаккуратный высокий пучок, под заплаканными глазами темные круги, губы потрескались. Во сне Наре откашливается и делает глубокий вдох. Видимо, этой ночью она много бегала. И плакала. И кричала. Как она нашла меня? Все равно. Уже все равно.Подле меня, на маленькой тумбе, стоит мой телефон и документы. Пробую поднести руку к телефону, но это дается слишком трудно. Тогда в голову стреляет новый приступ иголок, и я стону от резкой боли. Проклятие! Я разбужу ее!Как бы там ни было, Наре пугливо открывает свои тусклые глазки и встречается со мной взглядом. У нее такой потерянный вид! Такой... невинный. Я очень влюблен в нее. По тому, как взволнованно Наре смотрит на меня, я могу понять, что пребываю не в самом лучшем виде. Ее глаза наполняются слезами, а лицо блестит от счастья и излишней эмоциональности. Наре бросается на колени, берет мою руку в свою и прячет лицо в одеяле. — Что, красивее не стал, кажется? — Ехидно спрашиваю я и слышу, как сильно изменился мой голос. — Гедиз... — Она громко плачет, хоть раньше старалась сдерживать слезы. — Я так тебя люблю! Меня не трогают эти слезы: я слишком устал. Единственное, что реагирует на происходящее — сердце. Оно колит и ноет. Что мне теперь до того, что Наре так жестоко поступила со мной? Она любит меня — больше мне ничего не нужно. — Ты меня до смерти напугал! — Цедит сквозь зубы Наре. — Я не хотела делать тебе больно... — Задыхается слезами Наре. — Хотела, чтобы ты был счастлив! — Ну, что сказать... я чуть не побывал на седьмом небе от счастья. В буквальном смысле. Черные остатки от былого юмора не смешат ее, а лишь расстраивают. Меня раздражает, что я не могу подняться для того, чтобы успокоить Наре. Остается наблюдать и ждать. В ожидании я дремлю, а когда просыпаюсь, Наре до сих плачет. — Эй, малыш. — Шепчу я и нежно дергаю ее за руку. — Я думал, ты уже сбежала от меня.Она моментально поднимает голову и с огромной верой старается увидеть во мне ласку. Но это то, что по отношению к Наре никогда не иссякнет. И пусть я, может, и буду придурком, но зато останусь с человеком, которого люблю. — Никуда я не сбегу. Проблем же нет, — она гладит мои волосы, а затем тянется к разбитой губе. Заплаканные глаза немо спрашивают разрешения, и когда я киваю, Наре целует меня. Ощущаю смесь боли и счастья при одном соприкосновении с ее губами. Боль перевешивает счастье, когда Наре ослабляет поцелуй, и в рот попадает глоток воздуха. Не хочу его вдыхать. Как человек, который тонет, тянет руку своему спасителю, так и я прикусываю ее нижнюю губу зубами, притягивая к себе. После этого, однозначно, становится легче дышать. — Точно... — Улыбаюсь и подмигиваю ей. — Не затирай голые колени на холодной плитке. Иди сюда. — Приглашаю ее лечь со мной. Наре бережно устраивается возле меня, спрятав лицо в ямке второй подушки. — Я уладила все дела с полицией и принесла документы. Машина не застрахована, но мы можем сдать ее в ремонт, и... — Она хныкает и вытирает слезы. — В сумке твои вещи. Если захочешь переодеться, только скажи. Сейчас я позову врача, он осмотрит тебя. Мы тут задержимся на три-четыре дня, а потом поедем домой. А... а хочешь, я запишусь на курсы кулинарии и буду готовить тебе лучше, чем в ресторане? Хочу засмеяться, но вместо этого лишь ухмыляюсь и кашляю. — Я никогда не сдаю машины в ремонт. Я их покупаю. — Не теряя самоуверенности, говорю я, но потом вспоминаю, сколько планов было до аварии. — Самолет... — Вы ошибаетесь, никаких самолетов не запланировано. Я поговорю со всеми желающими встретить вас и перенесу конференции на время вашего выздоровления, начальник. — Еще раз скажешь ?начальник?... — Томно говорю я, и утыкаюсь Наре в плечо, тяжело дыша. Она не сдвигается с места, чтобы не задеть меня, но в любом другом случае убежала бы. В этом больше привилегий, чем я ожидал. — Как ты меня нашла? — Расскажу, когда поправишься. — Она встает, чтобы поцеловать мое запястье, а потом, вернувшись ко мне, гладит избитую щеку. Когда притрагивается она, то не так больно. — Спи. В мерклом свете все кажется таким уютным и теплым. Словно не было этих колючих слов, истерик и вспышек боли. Ведь когда я ехал по той трассе, я и в самом деле ощущал конец, которого так боюсь. Неминуемый, быстрый и проигрышный. Мы синхронно зеваем и заваливаемся в сон. Просыпаюсь уже в разгар утра. Солнце просачивается сквозь жалюзи и греет все раны, а несущественный гул за пределами палаты уже не ударяет в уши так, как раньше. Во сне Наре обвила меня ногами, а головой прильнула к груди. Я люблю ее даже сейчас, хоть и не понимаю, что мы будем делать дальше. Оно забудется, но след останется в любом исходе. Просто надеюсь, что больше никогда не услышу от нее таких слов: это серьезно ударило по мне и лишило всяких эмоций. Быть может, это обыкновенная усталость и сонливость, и спустя время все пройдет, поэтому думать о чем-то сейчас бесполезно. Правда не помню, что со мной случилось, в голове осталось лишь осознание самой аварии и раны. Недолго приходится быть в неведении, потому что Наре просыпается и все рассказывает. Я успешно врезался в дерево, когда съезжал с трассы. Утро проходит в бешеном темпе: меня осматривает тот самый добрый врач, причем тогда, когда у меня поднимается температура. Все свершения моего организма за ночь можно считать бесполезными, потому что я вновь чувствую себя паршиво. А Наре больше ни о чем не заботилась так, как обо мне. Впустила в комнату свежий воздух, который доносится до меня на невесомых тюлях, принесла цветы, и уже родная сестра не будет так к своему брату, как Наре сейчас ко мне. Не то сознании, открыв глаза, не то во сне, не то наяву, видел я, как она, наклонившись надо мной, наблюдала, лучше ли мне. А я, ослабнув всем телом, жил только сердцем, и хоть не мог встать, а это же сердце билось, как вода в источнике. Бурная, пробившая льды после долгой зимы. Не желал я больше ни жизни своей, ни здоровья, лучше уже мне так умереть, смотря в ее глаза, как на траву в разгаре весны. На улице вечер лета, ленивое движение людей, ветер веет сквозь открытое окно. Тихое заходящее солнце играет по стене приглушенными огнями, а возле меня сидит Наре, подает воду, прикладывает ладонь к горячей голове... прикасается холодными устами к теплым щекам. Нет, бросьте меня еще сто раз, ударьте, разбейте, только дайте вот так уснуть и не просыпаться никогда. Вот уже и здоровье наполняет меня за края. И глаза возвращают блеск, и губы розовеют. А женщина, протерев колени на плитке, радуется больше, чем кто-либо. И радость ее похожа на месяц: то сияет он, как серебро, то спрячется за облака — и весь мир печаль покрывает. Лето уже не лето, а зима, и закат больше не золотит комнату. Так и Наре, когда думает про свою попытку все сломать, мрачнеет. Так, идет уже четвертый день пребывания в больнице. Я встаю на ноги на второй день, а слабость держится ровно до этого утра. Но есть те, кто переживает. До аварии я пообещал маме, что прилечу на этой недели, а от меня три дня не было ничего слышно. Пришлось соврать, что у меня неожиданно появилась пара срочных дел. Ужасное оправдание, потому что когда мама увидит мое лицо... Нет, когда мама узнает про то, что я вместе с Наре собираюсь жить в Майами, тогда придет время серьезного разговора. — Вот и все. Координация в норме, — добрый врач светит фонариком мне в глаз, — стволовая часть мозга реагирует на раздражитель. Очень хорошо, я доволен. — Он обращается к Наре. — Можем выписывать. Конечно, возможно появление симптомов, все-таки у… — он замедляет речь, чтобы выговорить мое турецкое имя, — ...Гедиза сотрясение не легкой степени, но… — Да, я в порядке, — бодро подрываюсь с кресла. — И отлично выспался. Это правда. Будь моя воля, я бы спал сутками, прямо как эти три дня, обняв Наре, как мягкую игрушку. Но в три часа дня авиарейс, а к вечеру нас уже ждут в моем ?американском? втором доме. День будет тяжелым, и я волнуюсь, чтобы Наре не переутомилась. Возможно, вечером никуда не пойдем, а останемся в отеле. Я бы заказал гору еды и включил какой-нибудь фильм. За исключением ужасов, конечно. Ждем отъезда в аэропорт недолго. За это время можно успеть погулять в городе и заехать домой, чтобы собрать вещи и переодеться. В последний момент хватаю для Наре бежево-золотистое платье. Почему я беру его? Клише показывает, что давние друзья моих родителей обязательно поволокут нас то ли в ресторан, то ли на обычную встречу. Нужно соответствовать общепринятому порядку хода истории. Кстати, про историю. Мы уже стоим в очереди на регистрацию. Наре нервно перебирает ногами, высматривая начало очереди, а я, хоть и стою рядом, мыслями летаю в прошлом. Она особенно красиво выглядит в свободных белых шортах и большом платке, перевязанным у нее на груди. Хвалю себя за проделанную работу в выборе образов для Наре и улыбаюсь. В таком мечтательном настроении я пребываю достаточно долго. Чтобы подарить ей каплю умиротворения, я сгибаюсь в коленях и заправляю прядь каштановых волос ей за ухо. Проходим регистрацию, забираем посадочный талон — и через каких-то десять минут я уже в самолете, сижу уже не параллельно, а рядом с Наре, место которой у иллюминатора. Когда мы взлетаем, она примыкает ко мне, обняв за локоть и пощипывая ткань моей кофейной легкой рубашки. — Хочешь поговорить про... эту истерику? Я так и не понял причину, у нас же все было замечательно. — Деликатно завожу тему я, зная наперед, каков будет ответ. — Нет. Но мы не говорили об этом. Во-первых, я лежал в полусознательном состоянии трое суток, и для меня самым главным было то, что Наре не сбежала от меня. Во-вторых, странно закрывать глаза на любое недоразумение. Я не могу быть настолько терпеливым. — Почему? — Это было безосновательно, Гедиз. Просто... слишком резко высказалась. — Она выдыхает. — Послушай, я виновата, ладно? На меня навалилось много эмоций, я устала, перенервничала, начала нести чушь... Эта чушь хорошенько по мне ударила. Даже не верится. — Мне теперь не воспринимать тебя как адекватного человека из-за этого? Твои слова не имеют веса? — Не злись, пожалуйста... — Я не злюсь на тебя, Наре. Я лишь пытаюсь понять тебя. Может, я что-то не так делаю или говорю... ты скажи. Мне не нравится, что в последнее время ты так на все реагируешь — Мой тембр становится ласковее. — Смотри, мы скоро полетим к Мелек, потом я буду катать тебя целый август по Америке... Даже за границу можем полететь. Расставаться для нас сейчас точно неуместно, — на последней фразе я смеюсь, придавая прошлой ситуации простоты. — Согласна? — Согласна. Ты прав. — Наре улыбается и целует меня в разбитую щеку. — Но эта авария... — Давай больше не вспоминать про нее, мне достаточно того, что ты рядом. — Я бы хотела всегда быть с тобой, Гедиз. — Она кладет голову мне на плечо, зевая и прикрывая глаза. Вера во что-то большое возобновляется. Если так, то это все меняет. Серьезно меняет. — Давай, засыпай, у нас еще пять часов полета впереди, — тихо произношу я, придвигая на свое плечо подушку. Аккуратно переставляю ее ноги на свои колени и проверяю ее ремень безопасности. — Хочешь пить? — Нет... — В полусне говорит Наре, еще раз зевнув. Эти три ночи она засыпала не дома, а со мной, как бы я не уговаривал нормально выспаться. Очень утомительная неделя выдалась... Солнце уже клонится к закату. Все облака бледнеют в тени горящих пучков света. Солнце заливает буквально все, пронизывает золотыми лучами до тех пор, пока постепенно вид из окна не покрывает фиолетовые контрастные пятна. Не удивлен: мы летим уже четвертый час, и все это время Наре спит. Я в наушниках, слушаю музыку и глажу ее колено, а именно то самое милое пятно на чашечке. Бужу Наре, мягко пощекотав ее щеку, когда приносят еду, заказанную мною пару минут назад. — Добрый вечер, убегающий от проблем ребенок. — Мы уже прилетели? — Наре трет глаза и осматривает уже сумеречный вид в окне. — Уже скоро. — Заметив, что она смотрит на сандвич и сок, я продолжаю: — Подумал, что ты захочешь перекусить перед сегодняшним вечером. — А ты? — Уже поел. — Никогда не думала, что пойду в гости к своему боссу. — Она стягивает ноги с моих колен и откидывает голову на спинку сидения. — Ты же хотела знать про меня абсолютно все? У тебя есть отличная возможность. — Я заинтригована. — Наре оживает и откусывает маленький кусок еды. Когда выходим из аэропорта, нас уже ждет арендованное на один день авто. Ехать туда-сюда за машиной Наре мне бы не понравилось.Вдобавок нас уже ждут, и, следовательно, мы едем в отель, чтобы завести чемоданы и переодеться. Специально не бронировал номер в отеле, в котором я останавливался в прошлый раз. Не хочу, чтобы нас окружали не самые приятные воспоминания. Кроме той ночи, когда Наре осталась у меня в номере, естественно. Стою над раскрытой сумкой и поочередно вытягиваю свой хлам. Наре тоже собирается, но в ванной, хотя дверь в нее чуть приоткрыта. Даже не знаю, что надеть: светлый, подходящий в тон платья Наре костюм или полностью черный, но удобный повседневный образ. Долго думать не приходится. Черный идеально сочетается с моим разбитым лицом, а светлые цвета смотрелись бы смешно. Накидываю черный бомбер на футболку и перестраиваюсь на стук высоких каблуков по плитке, а после по паркету. — Мне идет? Никогда ничего подобного не надевала. — Тонкий голосок заставляет повернуть шею. — Конечно, с пластырями на пальцах не очень, но... — Нет. Наре. В платье. Оно так подчеркивает ее талию... С ума сойти. Я не могу не скупать все платья для Наре. С моей-то болезнью шопоголика и ее фигурой. Волосы распущенные, легкими волнами падают на голые плечи. При мутных бликах, зеленые глаза кажутся карими, теперь еще больше выделяющихся из-за... макияжа, чуть ярче обычного. Моя челюсть чуть ли не отпадает, и я быстро моргаю, чтобы не расклеиваться. Ищу, во что опереться, но, так и не найдя опоры, падаю на кровать. Мои глаза наивно округляются, и по тому, как Наре смотрит, я могу понять, что ей нравится дразнить меня. Она крутится в приглушенном сиянии люстры, сдерживая смех, а мне остается без всякой задней мысли наблюдать за ней. Прижимаю руку к горлу в надежде ослабить галстук, но осознаю, что никакого галстука у меня нет. — Не сделаешь комплимент? — Наре поднимает волосы, оголяя шею, чтобы примерить высокую прическу. — Гедиз, пожалуйста, приди в себя. — Платье... не коротковато? — Ты сам его купил. А теперь теряешь хватку. Как так? — Наре подходит ко мне ближе. Невольно отползаю назад, но она садится на мои колени и поправляет воротник моей куртки. — Расслабься, это был вопрос, а не домогательство. — Ух... — Удивляюсь я, расплываясь в ухмылке.Резко выпрямляю спину, руками обвиваю спину Наре и с таким же вызовом смотрю на нее снизу вверх. — Могу я попросить тебя о чем-то деликатном? — Вежливо задаю вопрос я, не спуская с нее глаз: — Может, не будем забывать, что я мужчина? Мы одновременно глотаем воздух. Я бегаю с одного зеленого глаза на другой, чтобы вбить свою просьбу. Наре размышляет пару секунд, а далее быстро подрывается, спуская задравшийся подол платья вниз. — Спасибо за платье. — Без проблем. Я и так люблю тебя в коротком, да и такую умную и храбрую женщину, как ты, нельзя прятать за бесформенными мешками, — гляжу на часы на запястье и постукиваю пальцем по циферблату. — Если мы готовы, то можем уже выходить. Мне и так попадет за тот побег, а опоздание ненамного скрасит ситуацию. Я знаю, как предсказуемо это произойдет: мы с Наре посидим в тишине до тех пор, пока не доедем до дома, возможно, я скажу что-нибудь, чтобы снять напряжение, а она посмеется. Практически, так оно и есть, если исключать мои попытки найти нужную улицу. — Как можно забыть место, в котором ты так часто бывал? — Так же, как некоторые забывают смотреть под ноги, — выворачиваю руль, наматывая очередной круг по одному из самых богатых и знаменитых районов Лос-Анджелеса. — Где же этот дом... — Или же как некоторые забывают дышать, когда видят меня в платье. — Немного не из-за этого забыл дышать, но раунд за тобой. Больше не повторится.Вспоминаю, где находится дом. С привкусом победы подъезжаю к массивным воротам и приспускаю окно, настроившись на допрос охранника. Мужчина смотрит на меня недолго, однако я все равно закатываю глаза. Годы идут — ничего не меняется. Он переговаривается с кем-то по рации, но я не прислушиваюсь, ведь все мое внимание занимает Наре. Едва могу разглядеть ее в ночи, но отражение фар и наличие подсветки явно передает недоумение на ее лице. Думаю, она удивлена огромной территорией, тут правда все очень красиво и опрятно. Больше всего придают изящества уличные фонари вдоль дороги и журчание фонтанов в глубине зелени по бокам. Белый дом среди таких же Белых домов в округе. Останавливаюсь в подземном паркинге, в которую только что въехал, глушу мотор и пожимаю плечами. — Вот мы и приехали. — Подытоживаю я, ставя руки на колени. Наре явно не понимает, куда попала. С одной стороны, мне это понятно, ведь я не предупреждал, что знакомые моих родителей настолько богаты. Кроме компании у них есть пара других дел, которыми они занимаются, но я бы предпочел не рассказывать. — Ты тут... — ...бывал каждые выходные, а то и больше. Да. — Смотря на ее серьезность, я улыбаюсь. — Кто эти люди, Гедиз? — Мафиози, наркодиллеры... — Простодушно говорю я, чем заслуживаю ее внимание. Ее доверчивые глаза раскрываются, перестроившись на меня. Я же плавно придвигаюсь к лицу Наре, и мой голос становится тише по мере собственного драматизма. — Говорят, у них погребе хранится нелегальное оружие из Мексики под прикрытием домашней консервации. Много ходит разговоров об этом, особенно здесь, в Голливуде. А того, кто пытался подтвердить догадки местных... больше никто не видел. — Заканчиваю я, а Наре лишь хлопает длинными ресницами, выпятив нижнюю губу. Возвращаюсь в изначальное положение и взрываюсь смехом. — Шутник, — она поправляет волосы, смотря в зеркало и сдерживая улыбку. Занимаются нелегальными делами за пределами Америки, но, конечно, не напрямую. У них очень много связей и людей. Выхожу из машины, открываю дверцу со стороны Наре и подаю ей руку. — Они неоднозначные, сложные люди, скажем так. — Мы с тобой не отстаем, Гедиз. Я со своими заклеенными пальцами и платьем, а ты со своим избитым лицом и этим... идеальным костюмом. — Наре будто съедает меня взглядом. — Все мои костюмы идеальны. А так, жизнь немного потрепала. Не беда. — С сарказмом отвечаю я и предлагаю свой локоть. Мы идем вдоль просторного помещения, и голос мой звучит эхом до тех пор, пока не выходим в обширный двор. Наре следует позади меня, и слышно лишь дробный постукивание каблуков по каменной кладке. В глазах рябит от множества белых, как иней, отблесков, и стоит глянуть на Наре, на ее платье — все закрывает пелена бесчисленных искр. Показываю палец вверх, одобряя ее внешний вид, чтобы придать ей немного смелости. Пока поднимаюсь ко входу белыми каменными ступенями, хорошенько устаю, но как только двухстворчатая дверь отворяется, я не могу думать ни о чем другом, как про то, сколько лет здесь не бывал. Почему все так забылось? — Слушай, — обращаюсь я к Наре, — тут скрывать аварию не нужно, они поймут. А вот в Мугле... — У него открыт счет в американском банке? — Меня перебивает знакомый приятный голос из соседней комнаты и мягкие шаги по красно-золотому ковру. Наре заходит за мою спину и с интересом смотрит вперед. Эти повадки, свойственные ей, мне стали еще роднее. — Все хорошо. Они тебя уже видели, не стесняйся. — Подбадриваю ее я, шагая к нашей компании на вечер. — Обязательно. Сейчас молодежь более работоспособнее, нежели мы, старики с опытом. — Говори за себя, любовь моя. — Женщина, изящно идущая навстречу нам, гордо улыбается своему мужу и поправляет свои густые черные локоны. — Ты не мог найти другой день для деловых встреч с этим испанцем? — Благодаря этому испанцу мы расширим компанию на еще один штат. Считай, идем отдыхать перед началом новой рабочей недели. — Мужчина в строгом костюме, идущий чуть впереди ее, будто гора, за которой она прячется. Почти не изменился за эти годы. Можно сказать, именно он вложил в меня американское воспитание. Все свои мысли, восприятие мира, заботу и труд. Без него я бы не был тем Гедизом, которого все знают. В руке, свободной от руки своей роскошной женщины, он держит ментоловую сигарету, которую почти не курит. — Ты знаешь, какое там родовое дерево? Двоюродный дядя подарил ему четверть всех процентов от бизнеса, а папа... — Не вводи в подробности. — Отвечает жена мужу, обняв того за локоть. Слушая данный разговор, я улыбаюсь, проваливаясь в свои воспоминания. У них, сколько себя помню в Америке, всегда были отношения, наполненные доверием и любовью. Всегда ставил их замужество себе в пример, но никогда не думал, что у меня будет что-то подобное. С Наре у меня начиналось все весьма хорошо, но сейчас... Мы стараемся делать вид, что ничего не происходит, но это так не делается. Не должно быть столько глупых ссор, причины некоторых из них я так и не понял. Недосказанность гложет меня. Предугадываю сияющие от заинтересованности глаза Наре, рвение узнать этих людей больше, чем просто своего начальника и его жену. С той стороны, с которой знаю их я. Так и есть: когда оборачиваюсь, моя улыбка становится шире. Наре по-детски хмурит широкие брови, пытаясь собраться с мыслями. — Где наш ребенок, Моника? — Твой ребенок в Майами, дорогой. По уши заваленный работой. — Может, мне ее уволить? Она обещала, что будет дома еще вчера. Почему вместо внуков я должен ждать ее с командировки месяц? — Кресло директора дал, теперь никак не отберешь. — Спокойным тоном отвечает жена. Мы встречаемся понимающими глазами и сговорчиво киваем друг друга в знак приветствия. — О мой Бог! Милый, смотри, это что, Том Харди? — Где? — Эдгар смотрит прямо на меня, но делает вид, что не узнает. — А-а, нет, это твой Гедиз, сбежавший в разгар веселья. — Ну хоть один ребенок здесь. Иди сюда. — Мужчина подходит ко мне и обнимает, постукивая ладонью по спине. Сдержанно улыбаюсь, но объятие когда-то такого родного человека расслабляет меня, и я начинаю чувствовать, что я все еще важен им. Несмотря на то, что восемь лет даже не удосужился прилететь из-за занятости фирмой. — Винить за опоздание на три дня следует эти царапины? Чем себя развлекал? — Спокойным тоном спрашивает Эдгар. Таким, что я не слышу в нем никакого упрека. — Аварией, — даю краткий ответ я, смотря в сторону. Не знаю, почему, но мне неуютно смотреть им в лицо теперь, когда мы в их доме. Не скажу, что я совсем все забыл, но тонкая стена осталась. — Ну вот и оно. Нам знать не нужно. — Мы встречаемся глазами на одну секунду. Как раз перед тем, как он оживляется и смотрит на свою жену. — Наконец доехал к нам мой выпускник. Хоть смогу насмотреться, в Майами удрал от меня. Да и злой он какой-то стал, не думаешь, Моника? — Оставь парня в покое, он уже не ребенок. Гедиз, ничего серьезного, надеюсь? Мог бы нам позвонить, мы… — Нет, я в порядке. Просто моя неосторожность. — Делюсь улыбкой с женщиной, которая тоже тянется обнять и поцеловать меня. Давно не ощущал такого всеобщего внимания ко мне. Так приятно, что я аж заливаюсь краской от радужности обстановки. Будет забавно, если сейчас в этих хоромах заиграет живая музыка, польются шоколадные фонтаны и начнутся тосты в мою честь. Дохожу к выводу, что лучше так не думать. Эти двое могут сделать что угодно. — Но разве это культурно? Мы тебя столько лет не видели не для того, чтобы ты просто сбежал. — Вы же сами сбежали в начале лета. Ни слуху ни духу от вас не осталось. — Взбадриваюсь я, вливаясь в тот самый тип разговора, когда хочется поговорить обо всем и сразу. — Ты бы еще запрос про сотрудничество подал в день прилета. Тебя ждать надо годами, не выходя из дома? У нас работа за границей, сам знаешь. — Парирует мужчина, все еще изучая все мои изменившиеся черты. — У них такое поколение. Все дела решают со скоростью света. — Моника, как это бывало ранее, встает на мою защиту. — Поправка: из всего поколения только Хлоя и Гедиз, партнеры по преступлению. Сынок, ты мне можешь сказать, когда твоя подруга прилетит домой? — Мы ничего не знаем. Обратно летели рейсом, а не на частном самолете. Она должна была еще во вторник прилететь. — Сухо отжимаю я, вновь спрятав глаза в стороне. Как только я говорю ?мы?, беседа утихает так, как утихает небо перед бурей. Наре появляется, и всех освещает летнее утреннее солнце. Смотрю, а точнее — любуюсь ею и слабо опускаю подбородок, подвигая ее выйти из-за моей спины. — Добрый вечер. Рада снова вас видеть. — Она идет к паре складной, утонченной поступью, как лань, а я наклоняю голову чуть в бок, выдыхая. — Пожалуйста, на ?ты?. Просим прощения, что сразу не удостоили тебя вниманием. Увидеть нашего Гедиза такая редкость, мы до сих пор не верим, что он настоящий! — Моника жмет руку Наре, и это все происходит так искренне и просто, что я и сам задумываюсь, настоящий ли я. — Добрый вечер, дорогая. — Ее уже бывший начальник (хоть он и не догадывается), подходит к ней и обнимает. Черт, Наре очень счастливая. Таков мой мир, и сейчас я знакомлю ее с ним. Ей нравится, у нее так необычно светятся глаза, наверное, из-за макияжа. Она всегда красавица, но сейчас глаз не оторвать. — Сразу видно, что это девушка Гедиза!Мы с Наре переглядываемся. Ярлык моей девушки так непривычно сидит на ней. Еще не придумали название к такой связи, как у нас, поэтому даже ?жена? будет странно звучать. Тут что-то большее. Все и сразу. — Наре, ты прекрасна. — Женщина делает ей комплимент, и Наре благодарно ведет головой. — Мало того, что красивая, так еще и умная. Я и не сомневался, что у Гедиза будет именно такая спутница. Наре распереживалась, и оттого тянет руку к волосам, но я моментально оказываюсь рядом с ней. — Да-да, она такая, — спасаю своего убегающего от проблем ребенка, обняв за талию — Похоже, вы куда-то собираетесь? Думал, мы приехали на ужин. — Да, но мы вас ждали раньше. Даже если так, сегодняшний вечер обещает пройти насыщенно. Есть у нас один испанец, который хочет вложить в нас деньги, а я не против. — Как будто тебе есть разница от его вклада. — Ты прав, никакого дела, но выпить с ним — дело хорошее. Поедем в очень хорошее место. Лучше, чем сидеть в коробке и пережевывать черствое мясо с сухими разговорами. Мы с Наре обмениваемся взглядами, и приходим к выводу, что совсем не против провести ночь в такой компании. Конкретнее сказать, Наре в восторге, что сможет окунуться в мою жизнь, узнать меня не только с моих рассказов, но и с рассказов людей, которые очень хорошо знают мою жизнь. Эти люди, к слову, ей очень нравятся. Когда садимся в черный лимузин в сопровождении охраны, Наре и вовсе теряется. Шепчет мне ухо, как это необычно. Позже она покидает меня, чтобы пообщаться с Моникой. И общаются они так чутко, как общаются мать и дочь. Я разговариваю с Эдгаром, рассказываю про свою работу, про маму и сестру, отвечаю на все интересующие его вопросы, и словно не было между нами этих восьми лет. Подъезжаем к ярко освещенному месту, и я сразу же беру Наре под свою опеку, накидывая куртку на прозябшие, подрагивающие от летней свежести плечи.Мистер Роуд подходит к охраннику, и они около пяти секунд переговариваются короткими фразами. Нас пропускают. Важно и самодовольно смотрю на своего второго отца, в то время как он подыгрывает мне и загадочно поправляет галстук. — Связи, связи... Учись. — Куда там...Ничего особенного, как по мне. Тот же избыток дыма, духов и их богатых владельцев, танцующих в разноцветных огнях. Все вибрирует и кружится, музыка очень хорошая, ди-джей точно один из самых востребованных во штатах. В этом-то и различие от других ночных клубов. Все тут дорогое и вычурное. *** — И вы помогли? — Ну а как бы они ограбили муниципалитет без нас? Мы в этом замешаны больше, чем тебе кажется. Идея с лотереей была нашей, все схемы и планы ограбления спланированы мной, Хлоей и Гедизом. Я, конечно, всегда был противником этой идеи. Отдавать деньги какому-то парню из деревни? Гедиз слишком благородный, и посмотри, во что это вылилось. Сидим на черных бархатных диванах в VIP-комнате, напротив нашей компании. Мы уже давно поели, самый испанец опаздывает, а посему мы можем пообщаться на свои темы. Или на темы насчет меня. — Я забрал у него большую часть акций. Или нужно было его и его семью оставить без жилья и работы? — Оливковые поля. Вот и вся работа. Лучше бы вообще не отдавал акции, Гедиз. В этом мире так. Не все получается честно, но это вполне естественно. Сотрудничать с необразованными, некомпетентными в каком-то отдельном деле людьми нельзя. — Уже все закончилось... — А Гедиз у вас жил? — Наре переводит тему, успокаивающе поглаживая мое колено. — Нет, у него в Лос-Анджелесе еще квартира была, ты разве не знала? Он, правда, продал ее и махнул в свою Турцию. — Что значит ?в свою Турцию??. Я закончил университет и уехал на свою Родину, вообще-то. — Твой папа вверил тебя нам, тут твой второй дом. Ты знаешь, что всегда можешь прилететь сюда. — Знаю. — Наре, милая, — женщина обращается к девушке, уютно устроившейся возле меня, — сколько вы с Гедизом вместе, если не секрет? Наре ищет ответ на этот вопрос в моих глазах. Говорить, что мы вместе две недели, — странно. И потом, они уже знают про наш переезд в Майами, будет как-то неправильно, так что... — Иногда кажется, что вечность. — Отшучиваюсь я. — На самом деле, мы достаточно давно знакомы. Еще до того, как Наре переехала в Америку, мы были в близких отношениях. — Так и думала. Очень рада за вас. — Подождите... я что-то не видел ваших чемоданов. — Эдгар смотрит на меня, ожидая объяснений. — Мы... в отеле остановились. И даже не начинай. — Зачем отель? У вас тут дом стоит. — Наре неудобно будет. Ночевать в доме своего начальника... — Бывшего начальника. Спасибо, что хоть про переезд и увольнение рассказали. Мы тебе всегда говорили, чтобы ты жил в Америке и работал с нами. Вот ты переехал в Америку, но не в Лос-Анджелес, и работаешь не с нами. Спать у нас будете, это не обсуждается. — Остынь, старик. Мы только дом купили, еще ничего не ясно. — Ты помнишь, что я с тобой сделал после твоей выходки с татуировкой? Напомнить? — Как дети. — Миссис Роуд улыбается Наре, которая внимательно вслушивается в каждое сказанное слово. — Не обращай внимания, они себя всегда так ведут. Если захочешь переночевать у нас, только скажи. У нас есть отдельный домик для гостей, там вас никто не потревожит. Да и у нас будет больше времени поговорить по душам. Гедиз был таким хорошим мальчиком, когда учился в Лос-Анджелесе — Да, именно поэтому мы отправляли водителя забирать этого хорошего мальчика с вечеринки. — Не стыди его перед девушкой! — Я думаю, проблемы не будет, если мы на одну ночь останемся у вас. Правда, Гедиз? — Наре вновь глядит на меня, взмахнув ресницами, и мне ничего не остается делать, как сказать... — Разве может такое быть? Проблем нет. — Как завороженный, произношу я и чмокаю ее в лоб. — Тогда мы отправим людей за вашими вещами! Что будете пить? Тот, с кем мы должны выпить, уже подъезжает. — Шампанское или вино... без разницы. — Девушка рядом со мной поправляет волосы, читая весь ассортимент напитков. — Думал, вы выпьете что-нибудь поярче шампанского. Гедиз? — Отстаиваю право воздержаться. — Отзываюсь я, пока перед глазами мелькают сцены из прошлого, как кадры из старого фильма ужасов. Официант в темно-синей униформе стоит, ожидая принятия заказа. Должно быть, клиенты нашего возраста заказывают напитки в гораздо больших количествах, тем не менее я не планирую даже смотреть на то, от чего хоть немного пахнет спиртом. — Ты уверен? Нет, Гедиз, ты сегодня обязан выпить. Уж больно ты зажат, смотреть тяжело. — Бокал белого сухого двухтысячного года... и все. — Решаюсь я, и стоит мне увидеть на лице Наре нечеткую опаску, как она уверенно выдает: — Один ?Лонг-Айленд?, пожалуйста. — Здравствуй, мамочка. Сегодня веселимся? — Изумленно усмехаюсь я, высматривая среди непроглядной тьмы и разноцветных огней два изумруда. Будто хочу найти то, чего раньше не видел. — Мы не заслужили? — Заслужили, но... ты хоть понимаешь, что это за коктейль? — Осведомляюсь я весело. — Обычный алкогольный коктейль, Гедиз. Отдохни, — она неаккуратно сдвигается на спинку дивана.Не намерен запрещать пить взрослому человеку, но я чувствую ответственность над своей заботой. Если я не буду внимательнее к Наре, получится, мне все равно. — Может, нам реально не помешало бы немного отдохнуть. — Вздохнув, улыбаюсь я. Она опять придвигается ко мне, дотягиваясь к уху. Чуть наклоняюсь, чтобы услышать то, что хочет сказать Наре. — Тебе точно будет комфортно? — Точно будет комфортно. — Вторю за ней я, передразнивая наивную серьезность. Вскоре приходит душа компании со своей женой. Пара ненамного старше нас с Наре по возрасту, а значит, мы быстро находим общий язык. Если бы Наре не переходила на испанский, мы бы и вовсе породнились. Антонио и Элена очень открытые, мы весело проводим время, и это веселье растет по процентам крепости алкоголя. Думаю, я выпиваю меньше всех из всех присутствующих (хоть и не ограничиваюсь одним-двумя бокалами вина), но это не мешает мне вливаться в общее течение. — Это очень вкусно! — Наре хохочет, покачиваясь в разные стороны, подчас прижимаясь ко мне и всматриваясь счастливыми глазами в мое лицо. — Тебе пора немного передохнуть, жизнь моя. — Нежно обращаюсь я к Наре. Ее щеки порозовели, словно мороз ущипнул, но выглядит она собранной. Мы оба приятно ослабли, по телу растекается тяжесть и тепло... это волшебно, если связано с Наре. Сильные бухающие отдачи музыки по началу резали уши, но теперь ноги сами постукивают им в такт. Наре положила голову на мое плечо, иногда поднимая сверкающие влюбленностью и беззаботностью глаза. Мы отлучаемся от обсуждения с другими лишь для того, чтобы налюбоваться друг другом. Она... она так красиво смотрит на меня. Шутя, мы подпеваем словам из песни в каком-то клубном ремиксе. Улыбаюсь ей, поправляя каштановые волосы у лба, и она тянется к моим волосам, чтобы проделать то же самое. — Держи. — Подаю ей недавно заказанный стакан охлажденной воды, и Наре сразу выпивает его залпом. — Друзья! — Антонио встает с бокалом виски, перед этим поцеловав свою жену. — Как говорят у нас в Испании: ?Вверх, вниз, в центр... — ?...в себя?! — Заканчивает Эдгар, и все дружно пьют, кроме меня и Наре. — Гедиз, — окликает меня наш новый приятель, — что ты скажешь на то, чтобы как-нибудь продолжить этот вечер в Нью-Йорке, в нашем заведении? — Даже не знаю... вы разве не должны вылетать послезавтра в Мадрид? — Во-первых, не ?вы?. На ?ты?! Я тебе не папа. Во-вторых, да, улетаем... но ради вас вернемся. — Он указывает на меня и Наре глазами, держа интригующую паузу. — Вы двое лучшие! — Мои! — Гордится как раз тот, кто мне почти ?папа?. — Я знал, что они тебе понравятся. Наре смеется, — как и я, впрочем. Шутки шутками, но идея посетить Нью-Йорк в августе — неплохая. Я и так уже планирую это путешествие, оно вот-вот грянет. Как только мы вернемся из Турции, начнем с Португалии, побудем на вилле, посмотрим природу, а потом вернемся в Америку. Объедем Флориду и будем двигаться дальше, по самым красивым местам. К сожалению, Наре покидает мои объятия: ее похитили на танцы новые знакомые. Когда она встает, колеблясь от резкого напряжения мышц, но я мгновенно вскакиваю с дивана, чтобы она смогла на меня опереться. — Идем! — Элена дружелюбно улыбается Наре и тянет на танцпол. Она идет следом и, видимо, не нуждается в помощи. Мы не настолько пьяны, но позже я проверю, как она. Да и ей не помешает потанцевать. Не уверен, что она за все свои годы хоть раз отрывалась так, как это делал я, так что попробовать разок стоит. Спустя десят минут общения со старшим поколением, я все же иду проверить обстановку. Вот это да! Тут так много народу, но светлое платье, бесспорно, кидается в глаза. Наре влилась в здешнюю среду, двигается неуверенно, но пластично, вскинув руки вверх и закрыв глаза. Не успеваю я моргнуть глазом, как какой-то урод примыкает к моей девушке, обняв со спины. Вот!.. Наре отходит назад, оттолкнув от себя темноволосого мужчину, машинально ударив его локтем. Пока я расталкиваю людей, тяжело дыша от ярости, она что-то кричит, глаза ее поблескивают от слез. Наре дает ему пощечину, а я заканчиваю, пнув его живот, а когда он выпрямляется — сопровождаю брюнета на землю ударом в бровь. Незнакомец не думает подниматься: слишком пьян. Охрана, сопровождающая нас, уже выжидает момент, чтобы решить проблему с охраной этого идиота. Что ж, это уже не наши проблемы. Все танцующие продолжают развлекаться, будто ничего не произошло, как это обычно происходит после любой драки. — Ты цела? — На выдохе спрашиваю я, захваченный полностью ее состоянием. Черт, у Наре такая травма, и я не смог предотвратить то самое гадкое ощущение, что она испытывает на себе. — Прости, малыш, мне так... — Я замолкаю, ибо она энергичным шагом подбегает ко мне и целует, захватив руками затылок. — Потанцуй со мной. — Умоляя, кричит мне на ухо Наре, прислонившись горячим, потным телом. Так мы еще не танцевали. Но это в сто раз лучше, чем скучный медленный танец. Наре открылась мне еще больше. Мы стали смелее, раскованнее, ближе. Алкоголь в крови делает наши чувства явнее, искры становятся ярче, и я с ума схожу с этого. Раньше я не мог к ней дотронуться, а сейчас — не могу оторваться.Наре еще раз целует меня: вяло, пропуская туманный воздух между губ, проводя пальцами по щетине. Музыка здесь играет еще громче, звучит рывками, переливается по венам, смешиваясь с вином. Чувствую, как из-за буйства эмоций лоб становится влажным, а тело перенимает температуру тела Наре. Поворачиваю ее к себе спиной одним резким движением и втыкаюсь носом в шею. Теперь в кровь попадает еще и выраженный запах цветочного парфюма. Наре двигается божественно. Она так идеально подходит мне, и это меня с ума сводит. Стоит мне наклонить голову и чуть согнуться в коленях — и я на одном уровне с ней. Руки вьются по ее талии, потом скользят по ее бедрам. Пьяная улыбка целует хрупкие плечи. Мы буквально сливаемся в этих быстрых ритмах, и чем дальше, тем больше мы раскрепощаемся. Наре поворачивается ко мне и проводит ладоней по рукам, после по футболке в месте ключиц, и завершает это крепким объятием. Немного остыв, мы улыбаемся друг другу, и я начинаю крутить ее, как это делал в обычных наших танцах. Понимаю, что лучше для нас сейчавс будет присесть, она и так слаба. — Пошли к нашим, отдохнем. — Не помешало бы. — Соглашается Наре, и мы проходим сквозь толпу к нашему столику.Удивительно, как быстро все произошло. Две недели назад мы стояли среди танцевальной площадки, не смея сказать и слова, а сейчас эти же слова излишни. — Натанцевались уже? — Антонио вернулся несколько раньше, чем мы, но все уже знают о случившемся из-за охраны. — Что у вас там стряслось? — Один пьяный кретин малость запутался. — Сажусь на свое место и поднимаю руку на спинку дивана, чтобы Наре было удобнее прильнуть ко мне спиной. — Ты помог ему распутаться? — Да.В этот момент в куртке, сложенной со стороны Наре, проходит короткий гудок со звуком, обозначающий новое сообщение. — Я возьму. — Она судорожно хватает мой мобильный, не дав мне даже посмотреть на экран. К счастью, другие заняты разговором и не видят этой нелепости. — Ты не против? — Против, потому что это мой телефон. — Возражаю я, непонятливо бегая глазами то по ее лицу, то по рукам. — Есть же какая-то приватность? Губы Наре сжимаются в одну тонкую линию, а взгляд теряет прежнюю легкость. Она непринужденно встает и молча покидает меня, будто так и должно быть. Черт, что? Провожаю ее таким же недоуменным взглядом. Внезапно ко мне приходит великое осознание, что нужно пойти за ней. Гениально. — Наре, что происходит? — Догоняю ее на полпути к выходу, заступив проход. — Ничего. Хотела позвонить Мелек. — Прямо отвечает она. — В час ночи?! С моего номера? Ты считаешь меня придурком? — Брось, Гедиз, зачем ты устраиваешь проблемы на ровном месте? — Нет, — я смеюсь от серьезности сказанного, — ты явно меня с кем-то перепутала. Знаешь, просто отдай мне телефон, и не будем начинать ругаться. — Да пожалуйста! — Она закатывает глаза, сердито всунув мобильный в мои руки. Телефон в моих руках, а в сообщении ничего важного. Просто рассылка какой-то ерунды по электронной почте. — Почему не начинать ругаться? Может, это ты считаешь меня дурой? То признаешься в своей бесконечной любви, то готов разгрызть меня из-за несчастной железной коробки. О, знакомая пластинка. — Я тебя тут одну не оставлю, как бы ты меня ни бесила. — Но ты меня бесишь, Гедиз. — У нее такое мерзкое, полное непонятного мне отвращения лицо, что я разворачиваюсь и направляюсь прочь отсюда. — Всего хорошего. Я даже не собираюсь плыть против этого. Если раньше я пытался поговорить с ней по-хорошему, то сейчас я вижу, что это бесполезно. Сначала думаю, что знаю и понимаю ее, а потом... дохлый номер, в общем-то. Выхожу из клуба, забыв о куртке, и ловлю проезжающее мимо желтое такси. Когда меня довозят к дому, расплачиваюсь электронной кредитной картой. На момент приезда все знают, что я ушел, но мне абсолютно плевать, что они подумают. Да, возможно, неприлично. Грубо и невоспитанно. Но неприличнее то, что вытворяют с моими чувствами. Домоправительница проводит меня к маленькому одноэтажному домику, тропа к которому окружена аккуратными кустами. Все чемоданы внутри. Еще бы. Обычно, отели такого не позволяют, но ?Связи, связи...?. Куда мне там. Заняться нечем, хочу найти что-нибудь интересное. Заглядываю в небольшую, но милую спальню и сажусь на двуспальную кровать. Хм, будет смешно, если сегодня меня выпрут на диван. Это уже традиция, присущая нам. Кстати, о нас. На запястье имя Наре, и оно довольно быстро прижилось в кожу. Как, в принципе, и сам обладатель. На этой сентиментальной мысли я тяжело вздыхаю и возвращаюсь в гостиную. Тут есть гитара... Интересно, что ее сюда притащили. Быть может, сбрасывают весь ненужный хлам в этот домик. Пройдя узкий коридор, выхожу на заднюю террасу, спрятанную в листве, и замечаю джакузи. А вот это уже по-настоящему интересно. Хочу, чтобы его включили и тогда хоть как-нибудь смогу отдохнуть.В ходе мыслей натыкаюсь на свой телескоп. Да, я специально приходил изучать звезды к этим людям. Может, хотел, чтобы была хоть какая-то иллюзия семьи. В таком безделье проходит больше часа. Играю на гитаре, настраиваю телескоп... собираюсь окунуться в джакузи. Собирался, точнее. Джессика просит передать, что ты красавчик. Читаю сообщение от Наре и провожу ладоней по лицу. Если это то, что я думаю...Кто такая Джессика? Бармен в клубе. Я показала ей твое фото, и она сказала, что ты красавчик. Мне все понятно. Это просто предельно очевидно. Было бы скучно, если бы у нас такого не произошло. Набираю ее по телефону, но она самым наглым образом скидывает меня, оставляя вместо своего голоса монотонные гудки. Как будто я ожидал от Наре встречный шаг. Возьми трубку. Нет;) Я еду за тобой. Спустя пару секунд на экране высвечивается ?Наре?, и я моментально отвечаю на звонок. — Сколько ты выпила? — Напрямую спрашиваю я, сохраняя хладнокровность, хотя в душе передать не могу, как сильно переживаю за нее. — Не знаю. Наверное, много, не находишь? Немного пораздумав, можно прийти к умо... умозаключению, что я выпила много. — Дурашливо произносит она. — Джессика сказала, что ты красавчик. — Ты это уже говорила. Почему ты не с остальными? Где они? — Погоди... — Наре, по-моему, закрыла рукой микрофон. — Джессика также говорит, что у тебя сексуальный голос. Да и не только голос... много чего. А этот синяк на скуле... — Слушай меня внимательно, сядь за стол, выпей воды и жди меня, — выпаливаю все это на одном дыхании, добираясь к машине. — Ну чего ты, расслабься. Это же был комплимент, а не домогательство. — Она во второй раз передразнивает мой томный голос. — Зато ты соблазнительно выглядишь в черном. И без. Невольно приоткрываю рот от шока. Наре бы никогда такого не сказала в ясном сознании, она слишком стеснительная. Вопрос: сколько она, черт возьми, выпила?! И почему я не с ней? Вбиваю себе в голову тысячу упреков по этому поводу, я не должен был уезжать. Наре отключается, да и это уже не так важно, потому что я еду к ней. Алкоголь давно выветрился, я трезвый (глупая ссора с Наре в какой-то степени поспособствовала этому). Я бы, конечно, приехал быстрее, если бы не пробки, но уже как есть. Заезжаю на парковку грубым поворотом руля, вклиниваясь в ряд до бешенства дорогих машин. Бегу к знакомому клубу на крыльях провинившегося во всех грехах человека. Тупой охранник на входе задерживает меня, что здорово меня раздражает. Тут не Бодрум, в котором я не привык ждать. К удивлению, у меня есть добрый дядя-спаситель, который быстро решает текущую проблему. В зале уже не так приятно, как было ранее, с Наре. Противный гуд пробирает тело мурашками, оглушает и рассеивает внимание. В таком полупьяном состоянии осматриваю все помещение. Моя американская семья развлекается во всю, я прошу провести работника на входе в их комнату. — Где она? — Спрашиваю я у компании. — Я только что танцевала вместе с Наре. Она решила остаться. — Жена Антонио быстро отвечает мне, но я не могу продолжить поиск, так как приходится перекинуться парой слов с другими. Выхожу из тихого гламурного места и иду на танцплощадку. Под стеклянным полом для танцев мелькает бассейн. Боюсь представить, что Наре сейчас на этаже ниже, среди того пьяного месива. Ладно, я преувеличиваю, но мне просто не нравится, что она напилась.Попутно делаю вывод, что следует допросить бармена. Подхожу к барной стойке и наталкиваюсь на девушку в опрятном костюме, которая таинственно смотрит на меня. — Прошу прощения, вы случайно не знаете, куда пошла девушка в бежевом платье? У нее темно-русые волосы, ростом чуть выше среднего. — Добрый вечер. Она внизу, у бассейна. Или в бассейне... — С ухмылкой добавляет про себя бармен, протирая стакан, на что я испуганно осматриваюсь. Она краснеет, а я продолжаю операцию спасения.Спускаюсь по лестнице вниз и вхожу в помещение с открытыми на улицу ходами. На газоне общаются люди, возле бассейна эти люди пьют. Между ними профессионально лавируют официанты с подносами. Тут своя атмосфера со своей музыкой. И тут... Твою мать! И тут Наре. Она выглядит безмятежной и ветреной, но я вижу во взгляде тяжесть. Не понимаю, как она могла так поступить с собой, это совсем ей не подходит.?А тебе не подходит обнаруживать девушку в нетрезвом виде, да и еще и в компании американцев?, — с укором напоминает внутренний голос. Иду напролом, я полон решимости забрать Наре.Вот и она. Наре стоит рядом с другими девушками. Они культурно общаются, но я подозреваю, что ей это все не очень интересно. Не вижу у нее в руках никакого бокала, будь это вода или что-то покрепче. Подхожу к ней сзади, облокотившись локтем об стену. — Привет, детка. Ничего не забыла? Наре поворачивается ко мне, распахнув глаза. — Гедиз... — Слабо протягивает она, еле стоя на ногах. Нет, это уже не шутки. — Я отвезу тебя домой, ладно? — Держу ее за плечи и стараюсь понять, насколько все плохо. — Не нужно. — Нужно. Пошли со мной. — О-о... только не смотри на меня своим этим альтруистическим взглядом. Надоела эта... — Наре не может закончить, потому что хватается за голову от приступа боли. — Тебе плохо. — Из-за тебя. Я уже спокойно реагирую на подобные слова в мой адрес. В одно ухо заходит — из другого вылетает. — Это не смешно, у тебя может быть алкогольное отравление. Когда ты последний раз так сильно напивалась? Тебя тошнит? — Закидываю ее всевозможными вопросами, не сводя глаз. — Меня тошнит от тебя. — Измученно отвечает Наре, но ободряется, когда ко мне пристает очередная девушка. — Убери от него руки! — Хочу познакомиться, поэтому не уберу. — Девица и не думает так просто уходить, наоборот, подливает масла в огонь, гордо усмехаясь. Осторожно ухожу в сторону, готовясь словить мяч, который вот-вот сможет залететь в ворота. — Он мой! — Грызется Наре, восполнившись храбростью. — Изви... — У него на лбу написано, что он твой? — Нет, но я могу на твоем лбу написать. — Она делает уверенный шаг к девушке, и если бы та не отшагнула назад, Наре бы все волосы ей вырвала.Успеваю схватить ее и удерживать, пока она болтает ногами в воздухе. Не понимаю, откуда она берет столько агрессии. — Неадекватная! — Соперник Наре покидает арену. — Ну Гедиз! — Она подтягивается вверх с целью высвободиться, но у меня силы больше, следовательно, я держу ее доколе она не перестает сопротивляться. — Сигнализация. Не получается тебя романтично ревновать. — Натянуто улыбается мне Наре. — Идем со мной. — Мягко тяну ее за руку, но она вырывается и толкает меня в грудную клетку. — Идем со мной. — Тяну ее за руку, но она вырывается и толкает меня в грудь. — Да что ты хочешь от меня?! Сам уехал, оставил меня одну, а теперь смотришь на меня с высоты своего... — Наре икает, не окончив свою неразборчивую истерику, но продолжает: — Я не твоя собственность!Славно поговорили. Она, по всей видимости, не воспринимает меня всерьез, потому что с вызовом выжидает моей реакции. Чувствую себя идиотом. Тру переносицу пальцами, сосредотачиваясь на плане, который заключается в том, чтобы... Мои мысли переплетаются между собой из-за громкого плеска воды.Да пошли они все. — Заранее прошу прощения за то, что собираюсь сейчас сделать, но ты пьяна, и я должен взять ситуацию в свои руки. — Ты такой зануда, мистер Ишиклы. Меня скорее стошнит от твоей правильности и...Немного сгибаюсь в коленях, крепко взяв Наре за ноги обеими руками, и закидываю ее себе на плечо. Поправляю задранное платье к низу и надежным, самоуверенным шагом иду на выход. — Дурак, отпусти меня! — Она шлепает меня по спине, а я ее по попе. Она сдавленно хихикает и пытается вырываться, но я и так потратил черт знает сколько времени на этой золотой помойке. Наре очень легкая, я будто держу на плече перышко. А если судить по ее голосу — я словно несу львицу. — Гедиз! Ничего не отвечаю, просто иду к месту, где мы раньше сидели, чтобы взять свою куртку. Мои любимая вторая семья и гости из Испании все еще там. Когда мы только появляемся, они несколько озадаченно сопровождают нас глазами, но потом тактично улыбаются. — Разрешите откланяться. — Закидываю бомбер на свободное плечо, кивнув всем на прощание. — В твоем случае не стоит. Мы тоже скоро будем дома, сынок. — Эдгар поднимает руку, прощаясь, но мы уже исчезаем за дверью.Наре не слышно. Я, конечно, неправильно поступил, но другого выхода вытащить ее оттуда не было. Да и мы уже у машины. Открываю дверцу одной рукой так, чтобы не сделать лишнего движения и не причинить ей дискомфорт. Опускаю Наре на заднее сидение, подхватив ее за заднюю часть бедер и придерживая голову, чтобы она не ударилась. Когда убеждаюсь в том, что Наре не пытается встать, осторожно пячусь назад, но Наре ребячливо усмехается и тянет меня за воротник к себе. Итог: я падаю к ней, но в последний момент уворачиваюсь в сторону и оказываюсь у подножья сидений. — Вот черт! — Шиплю я, а Наре все так же хихикает. — Закрой дверь, — приказывает она, но я и не думаю делать так, как велено. В смятении, я тянусь к ключу зажигания, не изменяя своей странной позе. Завожу мотор, и салон наполняется притупленным гудом и звучанием беззаботной, живой песенки. Хочу выключить или, по крайней мере, убавить звук, но Наре подбирается сзади и принимается массажировать мои плечи. — Иди сюда. Она тянет меня за края футболки к себе, и мы вместе падаем назад. Сдерживаю все свои внутренние порывы из последних сил, но когда у тебя в голове буйная влюбленность, скрипка и проблески пианино в музыкальном проигрыше, это дается не без труда. — Ты извращаешь меня. — Задыхаясь, я издаю что-то вроде стона, но Наре непоколебима. — Это взаимно. А теперь закрой дверь. Закрываю эту чертову дверь трясущимися руками, открыв рот из-за неконтролируемого дыхания. Наре вновь притягивает меня к себе, и я всем свои нутром слышу, как сильно колотится у нее сердце. Это взаимно. — Когда я говорила, что ты сексуальный везде, я имела ввиду вот это... — Она задирает футболку к верху, оголяя мой живот. — И вот это... Напрягаю все мышцы и подбираю нижнюю губу. Она тянется к моему уху, после пробирается к тому, что за ним, — к проклятой татуировке, — и кусает меня в это место. — Офигеть. — Сдавленно рычу я, а Наре, словно для нее это не больше игры, улыбается и щекочет пальцами мои щеки. Сглатываю ком в горле и ищу, за что ухватиться пальцами. В конце концов сдавливаю обивку сидения. — Что ты делаешь? — Соскучилась за кудряшками. — Наре дует губы, когда взъерошивает мои волосы.Снопы света от уличных фонарей сумрачными пятнами проходят через окна и ложатся на кресла, но не на наши глаза. Ночной мрак закрывает собой лицо Наре, вижу лишь очертания желанных черт лица. Словно губы, пропитанные спиртным, — источник жизни, словно смотреть в покрасневшие глаза — и дозволено, и нет. Тут невозможно ни насытиться, ни проголодаться. Так неправильно, но так нравится. — Ты пьяна. — Люблю быть пьяной, когда это связано с тобой. — Как романтично. — Вскидываю брови, а потом протираю глаза, чтобы одуматься. — Поверь, сейчас для тебя лучше не волноваться напрасно. Понемногу начинаю подниматься. Все эмоции сглаживаются, как только сажусь за руль. Радио выключаю, хочу побыть в тишине. По сравнению с поездкой в сторону клуба, в обратную сторону еду быстрее. Не доезжаю до гаража: места тут и так полно, так что паркуюсь прямо у кустов возле дома для гостей. Наре всю дорогу спала, но сейчас просыпается. — Как ты себя чувствуешь? — Ужасно. Мне очень плохо, Гедиз. — Она закрывает лицо руками, переворачиваясь на бок. Я так ее жалею. Она будет чувствовать себя хуже из-за непривычки, а если пила что-то не такое крепкое, как тот коктейль, то нужно сразу готовить унитаз и таблетки. Беру Наре на руки и отношу в дом, в спальню. Она совсем без сил: так и валится скрючившись. Встаю над нею и поочередно снимаю неудобную обувь. Наре, вдохнув воздух от удовольствия, закрывает глаза. — Солнышко, мне надо снять с тебя платье. Она недовольно хмурится и отрицательно качает головой. — Нет, пожалуйста... — Сама снимешь? — Не могу. Сажусь возле нее. Не могу смотреть на то, насколько сильно она расклеилась, поэтому отворачиваюсь и думаю, что делать. — Мы живем вместе. Я твой любимый человек. Если я переодену тебя, тебе полегчает. Ты знаешь, что я не обижу тебя. — По очереди констатирую факты, и дальнейшее молчание Наре воспринимаю как согласие. Роюсь в ее чемодане, но кроме нижнего белья и футболок ничего не подходит для сна. — Хочу твою футболку. — Отзывается она, и я иду к шкафу, так как все уже разложил. — Ту, что на тебе. — Серьезно? Я тут пытаюсь не создать у тебя чувство нарушения твоих личных границ, а ты раздеваешь меня? — Сними. — Я не могу дать тебе грязную футболку. — Тогда возьми чистую. И брызни на нее своими духами. На этот раз делаю так, как сказали. Возвращаюсь с чистой белоснежной футболкой, бросаю ее на кровать и приподнимаю Наре, чтобы было легче снять платье. Она встает, пошатываясь в разные стороны, но мне было достаточно того, что она будет лежать. — Мне стыдно, — признается она, когда я расстегиваю молнию сбоку. — Это самый интимный момент в моей жизни. — Надеюсь, этим не ограничимся. — Полутоном отвечаю я и стягиваю одну бретельку. Я правда не хочу, чтобы это был самый интимный момент. — Продолжаю? Наре кивает, и я постепенно дохожу до того, что снимаю платье через голову и позже откидываю его на землю как обыкновенный комок ткани. Она прикрывается, но позже опускает руки, ибо видит, что я даже не глянул на нее. — Подними руки. — Командую я, взяв чистую вещь с постели. Стараюсь делать все как можно быстрее, чтобы ей не было неловко, а потому футболка, которая Наре явно не по размеру, уже висит на ней, доходя до колен. — Спасибо, — неожиданно для меня, она обнимает меня шею, а я наклоняюсь чуть вниз под таким давлением. — Я постоянно обижаю тебя. — Что за лирическое отступление? — Посмеиваюсь я. — Мы еще не окончили. Тащу Наре в ванную, не размыкая ее рук на своей шее. Уверившись, что она облокотилась об тумбу, ищу любую косметику у нее в сумке, чтобы смыть макияж. Роясь в ее вещах, я ощущаю близость с Наре. Неприкосновенность исчезла, развеялась над озером возле арендованного дома, растворилась в розах возле павильона и оставила... близость. Беру бутылек с прозрачной мыльной жидкостью и ватные диски. Думаю, реакция Наре была бы бурнее, будь она в трезвом состоянии. Так, она лишь чуть-чуть приподнимает хмурые брови. — Закрой глаза, пожалуйста. — Нет... — Она хватается за живот и сползает вниз.Откидываю содержимое в руках и удерживаю Наре в своих объятиях. Спускаю ее на пол и сам тоже устраиваюсь возле нее. — Так тоже сойдет... Закрой глаза. — Смачиваю ватный тампон и нежно вытираю всю краску с лица. — Сколько у тебя было до меня женщин? — На твоем месте я бы тоже спросил это, если бы со мной происходило что-нибудь подобное. — Сколько? — Это не так важно. — Говорю я и вытираю ее левый глаз. — Важно. Думаю, что много. — Да, целая армия. — Заминая улыбку, произношу я. — Лучше закрыть дом на ключ, после полуночи дом оккупируют девушки со всей округи. Могут даже укусить и заразить тебя. Наре кривится так, словно воспринимает все слова за правду. — Я уже заражена. И сейчас вырву...Как раз смываю всю косметику на лице. Наре подползает к унитазу, и я, естественно, следую за ней. Убираю ее пушистые волосы с лица, чтобы не мешались. Жалостливо наблюдаю за всей этой картиной, сжав губы. Мне так жаль! Ужасно видеть ее в такой агонии. Худое тело, прикрытое одной футболкой, трясется, а по мягким щекам катятся слезы. По прошествии минуты понимаю, что Наре не вырвет, но мне одинаково нужно быть на чеку. Подмечаю аптечку в стеклянном ванном шкафу и как пуля рвусь к сумке. Пальцы механически перебирают каждый пузырек и упаковку. Найдя активированный уголь, беру две таблетки и набираю стакан воды. — Держи. — Протягиваю ей содержимое своих рук. — Нет... — Наре облокачивается спиной об стену и смотрит на меня насыщенными зелеными глазами. — Не пренебрегай так медикаментами. От них толку больше, чем от нас с тобой. — Приподнимаю уголки губ, но душу холодит какая-то грусть. Многозначительно взглянув на меня, Наре берет таблетки в рот и глотает их, запивая водой. — Теперь я уложу тебя спать. — На этих словах поднимаю ее и несу в спальню. Сижу рядом с ней, пока она засыпает, а после выключаю свет, оставляя включенной настольную лампу. Брожу по гостиной, заглядываюсь на книги и картины. Вспоминаю, что сзади наверняка уже настроена гидромассажная ванна. По ходу снимаю одежду и швыряю ее на деревянные ступени. Опускаю ноги в горячую воду, постояв так пять секунд, чтобы привыкнуть к температуре, а дальше резко заплываю на середину. Жар обволакивает все тело, стягивает мышцы тонкими нитками, а потом отпускает, даруя организму импульсы разрядки. Перебираюсь на сидение и откидываю голову назад, закрывая глаза. Массаж так приятно и спокойно действует на меня, особенно после этого дня. Почему-то добавляется ощущение, что не только после этого дня. Слишком много эмоций за эти две недели. Только сейчас понимаю, что очень устал, и хочу больше спокойствия. Открываю глаза и умываю лицо неоново-синей водой. Синяки и ссадины все еще чувствуются, да и выглядят они далеко не презентабельно. Дыхание становится глубже из-за белого пара. Он вздымается над ванной подобно сгусткам тумана или так и остается плыть по воде как сигаретный дым по столу. Я пробую играть со световой настройкой, переключая освещение то на зеленый, то на красный, то на белый. Все-таки оставляю свет голубым и тяжело вздыхаю, уныло уставившись вниз. Перебираю пальцами в воде, но знакомый шаг отвлекает меня. Осматриваюсь и замечаю сонную, но уже при ясном сознании Наре. Потеряв интерес, я отворачиваюсь и продолжаю играть с руками. — Проснулась. — Виноватый и почти трезвый (что очень важно) голос нарушает всю атмосферу. — Заметила телескоп здесь. Помню, еще в Майами услышала, что ты изучал звезды. Никак не реагирую. — Я бы попросила прощения, но ты не разрешаешь. — Какой толк с извинений, если я и так постоянно прощаю тебя? Рассматриваю сморщенные линии на пальцах, дабы занять себя. Если не займу, обязательно переключусь на Наре. А я хочу побыть спокойным еще хотя бы пять минут. — Я думала, что не смогу обидеть тебя, но в этот раз я сильно проиграла. — Все окей, — отмахиваюсь я, лишь бы меня оставили в покое. — Теперь будешь ссориться со мной? — Спрашивает она, заметив, что я не настроен на любовную беседу.Издаю немой смешок, обернув профиль в ее сторону, но неизменно смотря вниз. Общаться с Наре, повернувшись спиной, лучше, чем я ожидал. Возвращаюсь в начальное положение и удивленно покачиваю головой. — Не услышала ничего нелогичного в своем вопросе? — Почему ты решил учить астрономию так углубленно?Сменить тему и все забыть. Очень тонко, я считаю. И по-предательски. ?Может, она лишь хочет узнать тебя всего и полностью?, — напоминает душа. Ну нет... мне нравилось сидеть в одиночестве и грустить, а Наре все портит. — Чтобы соблазнять красивых девушек. — С желчью в интонации отвечаю я. — У тебя все сводится к красивым девушкам. — Она появляется передо мной с перчинкой строгости и упрека во взгляде, однако это выглядит смешно, взяв во внимание то, что она совсем не понимает моего сарказма. — Наре, думай головой. — Веду ладонью по водной глади. — Ты ревнуешь меня так, словно я в любой момент пойду и пересплю с первой встречной. Спрашиваешь, со сколькими я состоял в отношениях, будто у меня остались к кому-то чувства. Это не оскорбление? Я уже молчу о том, что ты странно себя ведешь с тех пор, как пришла на ту конюшню. Я знаю, что между людьми бывают разногласия, но у нас с тобой не разногласия, а откровенное насилие. Посмотри на мое лицо. На нем живого места нет, как и тут. — Я давлю на сердце, выискивая в глазах Наре хоть каплю понимания. — Ты насилуешь меня, Наре. Морально и физически. Наконец озвучиваю всю правду наших отношений, устало проводя рукой по лицу. Не знаю, что делать. Я не хочу с ней расставаться: я очень влюблен. Мы две недели вместе, а еще у нас дом и планы на будущее. Прогнав эти мысли в сознании, вижу, насколько все ужасно. — Я просто... не могу по-другому. — Наре вытирает слезу, а рад, что одно из моих многочисленных признаний смогло вывести ее на сочувствие. — У меня нет выбора. Но я бы очень хотела, чтобы ты научил меня любить. — Заканчивай сопли распускать, это не поможет. — Ты грубый. — Поменялся за год. Иногда проскакивает. — Жестко отвечаю я, разложив локти на плитке. Холод доставляет новую порцию удовольствия, поэтому я становлюсь более спокойным. На то, что Наре окунает ноги в джакузи, я поднимаю взгляд. У нас происходит контакт, при котором я слышу ее безмолвную клятву сделать все, чтобы я был счастлив. ?Я сожалею. Ни одному поступку нет оправдания. Позволь искупить вину за все, что я сделала?. Это все прерывается, потому что она плавно проезжается глазами по рельефу моих мышц. На этом необъяснимом словами моменте мы оба затаиваем дыхание, ожидая продолжения. Наре выходит из игры первой. На лицо падает тень раскаяния и горечи, и под влиянием совести она встает и делает шаг к дому. — Оставлю тебя одного. Прос... Я побеспокоила тебя, а ты хотел отдохнуть. Спокойной ночи. А хочешь, я буду спать на диване, а ты на кровати? — Перестаралась. — Хорошо, я пойду. Спокойной ночи. Сжимаю челюсти и пытаюсь притвориться, что ее тут не было. Но я не могу притвориться, что ее не было в моем сердце. — Наре, стой. — Неволей останавливаю ее. — Посиди со мной. Она возвращается на свое место у воды, разглядывая зажившую татуировку на запястье. — И что теперь? — Наре чешет голову, не подымая глаз. — Жду, пока ты снимешь футболку и залезешь в воду. Она беззащитно бегает глазами по мне, испугавшись таких прямых слов. Я, в свою очередь, оцениваю свою футболку на Наре, когда та отводит глаза. М-да, не думал, что этой ночью будет происходить что-нибудь подобное. Мы должны были спокойно поужинать и вернуться в отель. Наре бы уснула в машине, а я бы понес ее в номер. Практически, так оно и есть, если бы не пару формальностей, ярко выраженная сухость во рту и апатия ко всему. — У меня нет купальника. — Я в обычных трусах. Какая разница? — Пробую спорить, но непроизвольно думаю, что мне все равно, будет она в футболке или без. Лучше в футболке. Да, определенно. Я еще не готов. Да и Наре никогда не сделает этого. — Иди спать. — Человек, который видит разницу между молочным цветом и цветом айвори, не может не видеть разницы между купальником и нижним бельем. — Но она продолжает этот неуклюжий разговор двух подростков, которые сами не понимают, чего хотят. — Ты права. — Соглашаясь, я плавно двигаю головой вверх-вниз. — Я не заслужила находиться здесь с тобой. Может, стоя под дождем, заслужила бы. Неважно, год назад или сейчас, на берегу океана. Не очень-то слушал, что она только что говорила, однако в моем случае лучше смотреть. Ее выбившиеся из низкого хвоста пряди стали мокрыми, а лицо ее блестит как луна на морской глади. Любуюсь Наре не больше минуты, ведь уже в следующий миг она встает и снимает футболку. Нет, черт. Хорошо, нужно просто встряхнуться и опомниться. Прикусываю внутреннюю часть щеки, прыгая глазами по пузырящейся воде.Тяжелее, чем я думал. Взяв себя в руки, все же встречаюсь с ней напряженным взглядом. Рот самовольно открывается, захватывая горячий воздух. Наре выглядит юной и искренней, она только что перешагнула через все плохое, что с ней случилось. Доверилась мне. А я, придурок, не могу поддержать ее.Глаза падают ниже и двигаются, скользят по всему стройному телу. Чувствую, что от карего оттенка остался только тонкий ободок: у меня очень расширились зрачки. У Наре такая идеальная фигура, все изгибы и очертания гармонично вырисовывают филигранный силуэт, будто углем по холсту. На ней обычное черное нижнее белье, но оно так подходит... Вся Наре — безупречность, от и до. От увиденного кожа становится гусиной, словно тут и не зной, и не холод. А еще она очень покраснела. Робко сжавшись, Наре заходит в воду, даже не глянув на меня. Садится на одну сторону со мной и не решается даже взглянуть на меня. ?Не будь такой,Истеришь два раза в день,Жалею, что ты не можешь почувствовать то, что говоришь.Показывай, а не говори,Но я знаю тебя слишком хорошо,Ты в таком настроении, в котором не хочешь быть?. — ?idontwannabeyouanymore? — Billie Eilish — Не будь такой замкнутой, Наре. Пора и нам уже переходить на ?ты?. Завожу руки под нее, от чего она взвизгивает и улыбается. Обхватываю голые бедра руками, после чего пересаживаю Наре на себя. Удерживаю ноги на себе, чтобы сильное течение не унесло ее в другую часть джакузи. Сейчас нам это не нужно. — Нервничаешь? — Ласково спрашиваю я, пропуская пальцы под застежку на бюстгальтере. — Нет.Мы улыбаемся друг другу именно такими улыбками, после которых следует смех. — Что? — Смеюсь первым, уткнувшись носом в ее щеку. — У меня сильно бьется сердце, — пожимает плечами Наре, касаясь своим носом моего. — Как нам успокоить твое сердце? — Спрашиваю я, а Наре целует мою ямку у улыбающихся губ. — Оно спокойно. Бьется из-за другого. — Из-за чего же? Она молчит и почему-то прячет улыбку. Я, словно зеркало, перенимаю резко омраченный вид. Наре гладит руками спину, проходится вдоль позвоночника и замирает, когда я перенимаю все ее внимание на себя. Я хочу, чтобы ее внимание было настроено только на мне. — Может, из-за того, что ты меня возбуждаешь? — Предполагаю я, коснувшись своими губами ее губ. — Я хочу тебя, Гедиз.