Часть 3 (1/1)

Беги! Он вынырнул резко, неожиданно. Словно кто-то выдернул его из кошмара за леску, как глупую барахтающуюся рыбину. Сразу, в одно мгновение звуки, музыка, голоса, запахи, боль – все пропало. Необычная ясность сознания, мыслей удивила. И еще отсутствие боли. Он ожидал, пусть смутно, но ожидал очнуться разорванным в клочья и собранным умелой рукой хирурга вновь. Холода и стерильности больничной палаты, проводов и мониторов… А вот так – отдохнувшим, словно он сладко выспался, в месте, похожем на гостиничный номер, нет. И это странно, пугающе странно…Чуть приподнявшись на локтях, Гейл огляделся по сторонам. На первый взгляд – стандартный номер в отеле – широкая кровать, на которой он и лежал, две тумбочки, ночник, маленький холодильник, телевизор, шкаф, небольшой стол с двумя стульями, дверь в уборную. Чисто, в воздухе пахнет лимонным освежителем. Поднятые жалюзи на окне, сквозь которое льется дневной солнечный свет. Лишь тень, там за окном, не дает свету быть ослепительно ярким. Деревья? Приложив ладонь козырьком, всмотрелся против солнца – на окнах чуждым элементом тяжелые, окрашенные в белый цвет, железные решетки. Решетки? Что, блядь, за хуйня? Где он?

Осторожно сел, голова, несмотря на четкость мышления, кружилась. Необходимо понять, проанализировать, начать отсчет сначала: ночь, Яра, музыка, побег на Стритфайтере, Адам, доза… Что там было дальше? Память будто забуксовала. Доза, да, потом еще одна, дальше смутно – ветер, скорость, снова зовущая мелодия. Прислушался к себе – мелодии больше не было, там, где привычно звучали гениальные в своем совершенстве аккорды, зияла огромная прореха. Почувствовал себя… осиротевшим, опустелым. Но надо собраться. Что дальше? По идее – вот он мчится на скорости, обдолбанный, почти невменяемый. Логичным выводом была бы авария, он просто банально не справился бы с управлением мотоциклом и… разбился, вдребезги, насмерть. Но реальность била противоречием по логике. Он цел и невредим, боли нет. Вновь повалился на кровать, прислушиваясь к ощущениям. Да, голова кружилась, хотелось пить. Пошевелил руками и ногами. Все отменно функционирует. Лишь странный дискомфорт на сгибах локтей. Гейл хотел закатать рукава и … что за одежда? Не его, совсем другая. Тонкая трикотажная, похожая на нижнее белье, футболка с растянутой горловиной. И такие же свободные, мягкие, как пижамные, штаны. Ну, это было бы понятно, если он в больнице. Но… Резко задрал ткань – следы от инъекций, припухшие вены, синяк на сгибе руки. Его чем-то кололи, а по совокупности с легким головокружением, жаждой, и ощущением, что он проспал как минимум пару суток – кололи чем-то седативным. Знакомо, уже бывало. А еще блядски хотелось курить.

Заставил себя встать, возле кровати обнаружил тапочки, зеленые, мягкие, домашние. Такие есть у него дома, в Лос-Анджелесе. Ерунда какая-то. Нахуй тапки, нахуй все! Сигареты. Он заглянул в одну тумбочку, другую – пусто. Открыл дверцы шкафа – на полках набор нижнего белья, еще один комплект серой ?как будто пижамы?, халат на плечиках, какие-то книги в мягких переплетах. Еще одно одеяло. Ни личных вещей, ни мелочей. И, конечно, ни сигарет, ни телефона. Зашел в ванную. Просторная душевая, белые, махровые полотенца, зубная щетка, паста, мыло, одноразовые бритвенные станки. Очень заботливо и… безлично. И впрямь как в отеле. Посмотрел на себя в зеркало – он выглядел слишком хорошо, несмотря на щетину, несмотря на сонную одутловатость. Ни капли болезненного кокаинового раздрая, так характерного для состояния отходняка. Выйти, посмотреть что в коридоре, там за дверью? Но что-то сдерживало. Убедиться в том, что в придачу к решеткам на окне, замок заперт и он узник? Нужно, но зачем? Ебаный трус. Разделся, осмотрел себя – ни синяков, кроме того, что на руке, ни ссадин. Долго стоял под струями теплой воды, тер мочалкой тело, до боли, до красных отметин. Все-таки побрился, начисто. Кожа, отвыкшая от бритвы, слегка саднила. Но ни лосьона, ни крема. Ну и хуй с ними. Натянул на себя мягкую, но унылую казенную одежду. Все-таки решился выйти, разведать: где он? В этот момент дверь открылась и в комнату вошла женщина, черноволосая, смуглая, в зеленой медицинской униформе. Ага, больница!– Вижу, вы уже проснулись, мистер Харольд, – произнесла вошедшая, сухо, официально. – Присядьте.– Где я? – он не мог не спросить.– Медицинский центр Лили Гексли, – последовал краткий ответ.– И судя, по решеткам и закрытой двери – в отделении для буйных, – Харольд попытался пошутить, в надежде растормошить… сиделку? Медсестру? Но результата не последовало. – Не слышал о таком. Мы еще в Лос-Анджелесе?– Да, – и ни слова больше. Прикасаясь жесткими холодными пальцами, она измерила давление, пульс, оттянула веки, изучив реакцию зрачков.– Все в норме. Я сообщу доктору, что вы проснулись. И минут через пятнадцать вам принесут ланч.– Сюда? Я не могу выйти и пообедать, что там у вас – в столовой? И телефон – мне нужно сделать пару звонков, – ему хотелось для уточнения размеров свободы получить хоть один более подробный ответ, чем да и нет, но:– Я не решаю это, мистер Харольд. На все вопросы вам ответит доктор, – и она вышла, оставив его одного в тишине неизвестности. Хотя, осталась надежда, что доктор окажется словоохотливее.Через какое-то время принесли ланч, не по больничному вкусный. Гейл, к удивлению, понял, что проголодался, причем довольно сильно. И хоть еда и не доставила удовольствия, просто процесс, но все же слегка придержала мечущиеся мысли, заставила расслабиться. После обеда снова возникло навязчивое желание покурить. Время в ожидании, без сигарет, тянулось мучительно медленно и он, чтобы отвлечься, попробовал почитать, но литература на тему ?Познай себя? вызвала не только скуку, но и тошноту, вкупе с внутренним протестом. По телевизору шли дневные программы с длинными рекламными заставками. Тупо пялясь в экран и заставляя себя не думать, он уснул незаметно, просто мягко провалился в сон.Солнца больше нет. Но и беспросветной темноты тоже. Мутная вязкая зыбь. И в этой вязкости барахтается его сознание. То всплывая, вырываясь на поверхность – здесь пульсирующая боль и глухой шепот. Голоса… Незнакомые: – Доктор, давление в норме, сердечный ритм… Ну, давай уже, очнись, засранец… Знакомые: – Две недели… необратимые изменения… Может, тебе стоило умереть… Прикосновения, болезненные, резкие, как будто его дергают за струны-нервы. Или мягкие, скользящие, дарящие мимолетное облегчение. То снова погружаясь на самое дно этой вязкой зыби… Здесь нет ни боли, ни монстров. Это царство музыки, непостижимой в своем совершенстве, его музыки. Миг или бесконечность. Время… времени больше нет. Сколько он там, у поверхности, сколько он здесь – на дне?Гейл проснулся, окончательно и сразу. Покрывало смято, сбитое дыхание вздымает грудь. Ебаный сон, такой реальный. Как реальной может быть кокаиновая явь. Очнулся и понял, что он не один: вечер за окном, яркий холодный свет ламп, а на стуле у кровати человек с планшетом на коленях. Что-то листает, делает отметки ручкой.– Привет, доктор. Не поздновато ли для осмотра? – со сна голос хриплый, надтреснутый, во рту сухо и хочется пить. Доктор, а судя по небрежно наброшенному, незастёгнутому белому халату, это был именно он, резко вскинул голову. Видимо, отвлекся на собственные мысли и теперь смотрел на Гейла с отсутствующим выражением на лице, будто сквозь. Харольду захотелось пощелкать пальцами у него перед носом. Но тот, очнувшись, улыбнулся, холодно, профессионально, как требующему внимания пациенту.– Извините, мистер Харольд. Не смог освободиться раньше. Я доктор Харрисон, ваш лечащий врач, – красивый мужской баритон показался смутно знакомым.– И от чего же лечащий? – даже сейчас Гейл не смог сдержать привычную иронию.– А это, мистер Харольд, мы и должны выяснить, – ответил врач, отзеркаливая его интонацию. Он вернулся к планшету, полистал записи.– Выяснить? Я бы тоже этого хотел, но прежде, расскажите-ка мне, где я и как я сюда попал.– А вы не помните? – доктор смотрел уже с интересом. Гейлу не хотелось говорить о том, что он помнит. Потому что они шли вразрез – воспоминания и реальность. Противоречили друг другу, сбивали его, мешали осмыслить ситуацию.– Кое-что помню, но мало. Вроде я… – осторожно продолжил, – попал в аварию. Нет? – и, судя по реакции врача, нет. Доктор смотрел с таким истинно ?научным интересом?, как будто вот-вот сделает открытие, тянущее на Нобелевскую.– Нет, мистер Харольд, не вы. Ваш мотоцикл, вот он – да.– Мотоцикл? Что с ним? – всё странно, очень странно.– На трассе I-10 его сбил десятитонный тягач ?Ман?, везущий в прицепе… – врач еще раз полистал записи, и с серьезным лицом, – о, вы не поверите, мотоциклы с завода в Аризоне.Гейл откинулся на подушки. Юмор доктора вызвал лишь злость. От того, что непонятно, неправильно, не поддается анализу. От этих ответов, которые порождали еще больше вопросов, как на тупом шоу ?Угадай предмет?.– А где был я, док?– Вас нашел водитель того самого ?Мана, на обочине и вызвал экстренную помощь и полицию. Он подумал, что вы мертвы или смертельно ранены.– Что, блядь, я там делал?– Вот на этот вопрос вряд ли кто вам ответит. Думаю, даже вы сами. Сюда вас доставили с отравлением эфирами бензоилэкгонина, трое суток назад.– Попросту ?передоз?, да, док?– Вам повезло, это не было критически. На самом деле, потребовалась лишь общая деинтоксикация. Но кокаин, даже его небольшое количество, на фоне общего ослабленного состояния организма, может привести к непредсказуемым последствиям, – теперь мужчина смотрел задумчиво, сосредоточено.Что ж, это многое могло объяснить. Нетипичную реакцию, вместо обычного состояния подъема и эйфории – кошмары, галлюцинации. Блядь, а все казалось таким настоящим, осязаемым. Ветер, скорость, рассвет и музыка… Хотя, ей, музыке, он уже не верил.– Значит, сейчас я в порядке и могу уйти отсюда? Кстати, объясните точнее, где я. – Харольд сел, задевая коленями ноги доктора. Стул стоял близко, и Гейл теперь имел возможность разглядеть врача. Молодой, совсем еще мальчишка. Хотя, вроде врачи очень долго учатся, лет десять. По идее, ему не меньше тридцати. И, если судить по этакой профессиональной уверенности, умению глядеть на тебя и как бы мимо, отстранено, может и больше. Просто типаж такой – вечный мальчик. Они встретились глазами на долю мгновения, и Гейл поймал взгляд, удерживая, заставляя открыться. Всего секунда, но что-то там было еще. Большее, чем простой врачебный интерес. Любопытство? Жалость? Док закрылся, быстро, но все равно слишком поздно. Маленькая, но приятная победа. Так, что, доктор Харрисон, вы не такая уж бесчувственная сволочь, какой хотите казаться…– Давайте по порядку, – доктор откашлялся и продолжил, – вы в Многопрофильном медицинском центре Лили Гексли. Это одно из крупнейших в городе, да и всем штате, частных медицинских заведений. Ваше нахождение здесь оплачено… – снова заглянул в бумаги, – вашей женой. Вы, мистер Харольд, поступили в отделение интенсивной терапии, но через сутки были переведены в реабилитационное отделение…– С этим все понятно, док. Вы мне объясните решетки на окнах и запертые двери. Я не могу уйти? – оборвал на полуслове Харольд.– Вот мы и подошли к самому неприятному. Вы, конечно, можете уйти, но…– мужчина сделал эффектную паузу, – вернетесь, боюсь, уже в наручниках, и не сюда, – махнул, обводя рукой комнату, – а в государственную клинику и в менее комфортные условия.– Объясните, – Гейл сделал над собой усилие, чтобы не сорваться в крик. Спросил мягко, почти шепотом.– У меня здесь постановление окружного суда на принудительное прохождение реабилитации. С формулировкой ?как представляющий угрозу для жизни окружающих и собственной?. Так, что считайте решетки необходимым компромиссом, а дверь… Дверь не будет закрытой, вы вправе находиться в любом месте на территории отделения, куда разрешен доступ пациентам.Гейл в задумчивости встал, прошелся до двери, обратно, до окна. В сумерках попытался что-либо рассмотреть. Глупо, как все глупо. Вроде и логично, но…– Почему, док? Почему? – Медленно повернувшись, спросил тихо, будто выдавливая слова. Так и было, горло сдавило внезапным спазмом.– У меня нет ответа, я не знаю, что стоит за этим постановлением. Что, кто… Могу лишь предположить, – Харрисон замолчал, словно что-то решая для себя.– Продолжайте.– Мистер Харольд, Гейл. Я могу назвать вас Гейл?Харольд равнодушно пожал плечами, сейчас ему абсолютно все равно как его называют, хоть Барбарой.– Продолжайте!– Так вот, Гейл, – мужчина как будто споткнулся на его имени, – это же не первая авария? У меня нет точной информации, но судя по выдержкам из постановления…– Не первая. Полгода назад я попал в аварию на Ферфакс фривей. Но ничего серьезного, по крайней мере, со мной. Сломанная ключица, ушибы.– Вы счастливчик, родились в рубашке. Та авария, этот случай. Только вот… а не с вами?– Что – не со мной?– Что-то серьезное не с вами? Кто-то еще пострадал в той аварии?Гейл стремительно оторвался от подоконника, на который до этого опирался, подошел вплотную, нависая над врачом.– Никто, док, клянусь, кроме меня никто – почти выкрикнул, стараясь быть убедительным. Доказывая, впиваясь взглядом. …Жарко, очень жарко. Потом сразу холодно. Без перехода – жарко-холодно-жарко-холодно… И в стороне, где-то рядом, стоны. Постоянные, высокие, на одной ноте, хриплые стоны. Пугающие своей агонией, звуки предсмертия… Кого убедить? Что доказать? Гейл сморгнул, потом еще раз. Резко отвернулся. Его качнуло. Ебаные кошмары, уже наяву. Да что, блядь, с ним не так? Все еще последствия кокса? Аварии?– Гейл, – голос доктора Харрисона звучал мягко, успокаивающе, – давайте не будем пока об этом. Скажите, вы принимали наркотики перед той аварией?Ему не хочется отвечать, хочется, чтобы просто оставили в покое. Единственное, что еще может – это выплевывать односложные фразы-ответы: Да.– Сколько раз вы были на реабилитации?– Дважды, один раз – до аварии и один – после.– Та авария, она же не получила огласки?– Нет, удалось замять, – Гейл понимал, что можно не отвечать, но что-то, какая-то сила тянула из него правду. Усталость? Желание разобраться в ситуации? Надежда на помощь доктора? Глупо...– Мой менеджер и… друг… Он на мгновение запнулся: друг ли? Продолжил: – Скотт Кемпбелл, знаком со многими влиятельными людьми.– Что ж, думаю, вам есть о чем подумать, Гейл, – врач перешел снова на официальный тон. Он встал, одернул халат и двинулся к двери. Уже у порога обернулся: – Вижу, вы устали, но еще пара минут.Гейл и правда почувствовал себя, словно из него выпили все соки, изможденным, вывернутым наизнанку.– Вам назначен медикаментозный курс. Ничего перегружающего, еще четыре дня деинтоксикации, кое-что общеукрепляющее. Групповые занятия и ежедневные встречи с психологом. Это не так ужасно, в самом деле. И еще, напишите список лиц, которые будут вас посещать. Приносить можно все необходимое. Разумеется, кроме алкоголя и запрещенных препаратов. Вас еще ознакомят с правилами более подробно.– Сигареты? – Гейл поймал себя на мысли, что за время этой изматывающей беседы, совсем забыл, что так хотелось курить.– Сигареты можно, но курить – только в специально отведенных местах.Ну что ж, уже хорошо. Гейл вспомнил, что не спросил еще кое-что важное: – Мистер Харрисон, доктор медицины… Какая все же у вас специализация?Доктор улыбнулся, слегка насмешливо, но не выходя за рамки врачебной этики. Словно ожидал этого вопроса и, причем, давно: – Я психиатр, но, что для вас немаловажно, – у меня еще степень по психологии. Так что ежедневно встречаться вы будете именно со мной. Подойдя к двери, уже было взялся ручку, но приостановился и, внезапно обернувшись, спросил: – Гейл, – снова эти ласково-вкрадчивые интонации, – у меня последний вопрос. Эти случаи, с интервалом в полгода, это же не просто аварии?– Что вы хотите этим сказать? – Харольд напрягся, мысленно сгруппировался, предугадывая, да, что там, зная, куда ведет врач.– Я хочу сказать, что в вашем случае, видимо, это не самый надежный способ свести счеты с жизнью.Вот так, ждал ведь, и смог... Смог, несмотря на то, что летел в пропасть личного ада со скоростью звука, ответить: – Нуу, так, док, принесите мне побольше спичек, я изменю привычке и покончу с собой, наевшись спичечных головок.Доктор Харрисон вновь улыбнулся и, как показалось Гейлу, даже весело, по-мальчишески: – Вынужден вас разочаровать, мистер Харольд, их уже давно не делают из серы. И он вышел, осторожно прикрыв дверь. Пару секунд Гейл ждал щелчка замка, но нет – он остался незапертым.