9. 1|16 (1/1)

Киёкава – идиот!Стопчик. Где-то он уже это слышал…?Ну, так точно. Каков он на поле, видать, таков он и в любви!Ну почему, какого бога он прогневал, что тот сделал его геем? И ко всему прочему, влюбил в натурала! И ко всему прочему – в такого...Как прикажете соблазнять 33-летнего дядьку, у которого всё есть, интересуется он только футболом и кушает он строго по диете? Бэнто ему мастерить что ли? Так его вся команда сразу выкупит! С навыками скрытности как у Киёкавы можно было только в цирке комедии ломать, он и сам был прекрасно в курсе своей такой вот бестолковой черты.В очередной раз, возвращаясь с так называемого свидания, в светлой голове защитника нагнетались совсем уже упаднические мысли.Может, он вообще зря губу раскатал? Ведь то, что Дори-сан в принципе принял его чувства – уже чудо. Зачем же он ждет от него полного списка из разряда конфеты-цветы-свадьба-дети-внуки? Может, он и вовсе на грани осознания, что это всё-таки не для него... Не его это – с парнями гулять. А может, он почуял, что Киёкава обыкновенно актив и... напрягается?Хотя, очевидно, единственный, кто напрягается здесь – Киёкава.Дори-сан радостно встречал его, приезжал первый на место, постоянно увлеченно его слушал, сам что-то рассказывал и, по всем ощущениям, просто получал кайф от общения. Казуми не мог наглядеться на него... И их прогулки дразнили его невероятно.Так и хотелось взять его за талию и целовать – в шею, за ухом, потом губы...Но он постоянно себя останавливал, понимая, что ещё не время. Он еще не чувствовал... той самой специальной позывной химии от Мидорикавы-сана. Может быть... Может быть, её никогда и не будет между ними. И он постепенно забудет, что Киёкава сказал ему тогда. И они со временем просто станут хорошими друзьями.Ему было больно вот так медленно падать, видеть, как неумолимо приближается он к пониманию, что ничего не будет... Но, как однажды ему подсказал Тацуми-сан – нельзя сдаваться, даже не попробовав!Их уикенды вместе напоминали ему времена, когда он пытался дружить с Ишихамой. С той разницей, что с Дори-саном... было в тысячу раз интереснее!В прошлый они ездили на концерт. К великому облегчению Киёкавы, Дори-сан был не против послушать новую музыку и ему, вроде как, даже понравилось. И не было ничего лучше этого неловкого, но чарующего ощущения – идти с концерта вместе, в толпе и, обнявшись за плечи, горланить песни! Когда все вокруг делают также – ничего странного же! Это так... волшебно. Видеть Дори-сана такого веселого – лучшее вознаграждение за все его мучения!Может ли он разрешить себе надеяться на большее?В эти выходные Киёкава решил дать возлюбленному отдохнуть. Он терпеть не мог навязываться, и ему было жутко неудобно просто даже звонить Дори-сану без особенной причины. Хотя это было ужасно мучительно, вот так терпеть эту мелкую вынужденную разлуку...Звонок в дверь застал его врасплох. Конечно, ему ведь так хотелось досмотреть этот сон! Там он сидел на лавочке в темной аллее с Дори-саном... И вот-вот они должны были поцеловаться – такой подходящий момент!...Но, увы.Киёкава, не удосужившись натянуть на себя ничего, кроме домашней спортивной кофты, как был, в боксерах с несошедшим утренним стояком, прочапал к двери и, не посмотрев в глазок, открыл.А за дверью оказался свежий бодрый Мидорикава с пакетом чего-то съестного. Он улыбался, но эта улыбка быстренько стаяла, когда его взгляд зацепился за несгибаемый кол, выпиравший в трусах заспанного футболиста. Казуми тревожно покраснел, пытаясь натянуть кофту пониже, чтоб прикрыться, и начал оправдываться:– Э, Дори-сан, я не ожидал, что вы приедете... Простите, у меня в квартире, ну... не убрано, и я… только что вот... собирался вставать.– Нет, Киё-кун, это ты меня прости, приперся без предупреждения...Преодолев очередной неловкий момент, Киёкава всё-таки пригласил вратаря войти, заварил ему чай и побежал мыться. А в голове стучало: "О, боже, он сам пришел! Сам! Пришёл! Ко мне! Что это значит?! Я хочу… чтобы это что-то значило!"Он, наверное, слишком долго провозился в ванной, пытаясь навести порядок на голове, как можно глаже побриться во всех возможных местах, где, по его мнению, не должно было ничего расти. Когда он вышел, Дори-сан уже убрал его постель (как стыдно, как стыдно!). Он сидел, поджав под себя одну ногу, что-то тыкая в ноуте. Тихо играла какая-то музыка.Киёкава застыл на пороге, пытаясь сообразить, как бы ему прокрасться к ящику со свежими футболками, и параллельно вспоминая, что палевного у него было в ноутбуке.– Ты уж прости, я тут немного похозяйничал,– обернулся на его переминания по ковру Дори-сан. И вдруг улыбнулся: – Ты на лису похож с такими распушенными волосами!Казуми весь покраснел и, извиняясь, достал майку, чуть коснувшись плеча Мидорикавы.– А это та группа, которая ещё Year two thousand пела когда-то, да? – оживился вратарь, заслышав знакомое.– Ну да. Только у них, по-моему, кроме того хита, ничего толкового.– Но раз есть узнаваемое звучание, значит, просто не пришло время второго хита. Следи за ними.– Это точно.– Я понял, мы с тобой не далеко друг от друга по музыке…– Это точно.Время текло ненавязчиво и легко. И если бы не желание припасть к нему со всей скопленной нежностью – тяжкое, едва сдерживаемое, с шатким балансом – то всё было бы просто идеально. Идеальный друг. Который понимает. Который интересен тебе, а ты ему.Но ноут был у изголовья на прикроватной тумбочке. И чтобы что-то показать, Киёкава потянулся к мышке, прислонившись… грудью к спине Мидорикавы, сидевшего вполоборота. Тот не дернулся. Обмен горячими токами сквозь ткань – у защитника задымились тормоза, стало тяжело дышать, глаза потеряли фокус... будто всё внимание ушло отовсюду, чтобы влипнуть в кожу там, где он прикасался к возлюбленному мужчине. Жарко... твёрдо... какие мышцы... Какая... кожа? Он мог однозначно обвинить её в том, что она сама его притянула, и он ни капли не повинен в том, что его губы ... чутко задевая волоски на шее...– Киёкава,– осторожно произнес Дори-сан,– остановись."Нет... нет, не могу остановиться..."– думал блондин, подгоняемый ужасом отвержения. "Только не сейчас… Сейчас... дайся... дайся, Дори-сан..."Не различая, сопротивляется ли вратарь или нет, или даже не желая различать, Киёкава обнял его, ракушкой налипнув сзади, смакуя ощущение мощности его тела. Секунды шли, отсчитываемые биением сердца, а память тщательно ловила каждую деталь – какой жесткости его волосы, как чувствуются под пальцами его напряженные от возбуждения соски сквозь футболку... Такие острые, зовущие... мужские соски.– Казуми, пожалуйста... не стоит,– выдохнул в тщетной попытке выбраться из терпкой ласки Дори,– не стоит этого делать...Но Киёкава, услышав своё имя – "о, боже, он помнит моё имя!" – только ещё трепетнее и сильнее начал его ласкать. Он чувствовал, что не справится с Мидорикавой, если хоть чуть-чуть, хоть на долю секунды проявит силу – тот сразу же скинет его, оттолкнет, выпрыгнет из его объятий. Поэтому надо быть нежным как колибри с цветком. Жалить только в те места, в которые действенно. Целовать только там, откуда покатится по его телу сладостное цунами желания. Только там трогать, где его прикосновения ждут... Как это узнать? В такие моменты, тело само знает это... Нужно только лить свою любовь, пить его и наполнять, обратно насыщать всё его существо и всё пространство вокруг опьяняющей любовью...Стоны просились наружу. Дори-сан сдерживал их, шумно дыша, покраснев, закатив глаза... откинувшись на плечо Киёкавы. Запрещенные фантазии? Нет, Казуми никогда бы не смог себе такого вообразить – вот так поймать Дори-сана... и не отпускать! Никаких пролезаний под футболку, никаких действий кроме вот такого планомерного… сведения его с ума.Чуть-чуть нажимая, гладить всё его тело, заставляя подтянуться и сжаться в комочек перед ним. От покатых плеч по жилистым бокам, не задерживаясь на бедрах, вниз, до щиколотки, прижатой к дивану, и снова вверх... Заставить его почувствовать себя меньше, младше, невиннее. Вот так, в его руках – уязвимее, слабее... Повести его через это искушение к его первому разу, к сладкому разу, мощному, но любовному сексу... Нежно, жадно вылизывать чувствительную шею, не давать вспомнить о реалиях, о моралях, о прошлом, о будущем... Не давать забыть эту пытливую негу в поцелуях, в ласке, во всеобъемлющей любви... Киёкава не позволял себе вжиматься, пытаясь безуспешно отодвинуть бедра подальше, чтобы не дай бог не испугать любимого Дори-сана. "Да, я хочу тебя так, глубоко в тебя, но пока ты сам не захочешь, я никогда этого не сделаю".Жесткая щетина возле ушей пониже скул… Казуми не выдержал этого ощущения: Дори-сан весь затрясся и застонал, вцепляясь в его коленки ногтями, прогибаясь в пояснице в жалкой попытке избежать прикосновений, но не в силах оторвать себя от языка, с голодом вылизывавшего его чувствительное место.– Киёкава,– прохрипел он, оборачиваясь, будто в панике или в болезненном припадке,– поцелуй меня!Более не в силах стратегично мыслить, блондин прильнул всем телом сзади к Дори, схватил его за вздыбленный член сквозь джинсы и дал себе съесть ненаглядного вратаря по всем правилам. Накрыв его рот, зализать его десны, испугать его язык, быть прикушенным его зубами, вышибить из него всё дыхание, выпить его дух, и... двигать рукой, слушая вибрации его бёдер, слушая рвущиеся наружу крики беспомощности, наслаждения, накатывающего беспощадной волной, и продолжать, не останавливаться, держать его, как в плену – в плену ласки и любви...– Ннн... ннаа... ах! – взрыкнул, дёрнувшись в его руках, Мидорикава,– Киё... ещё! Ммм! Ещё...– жарким шепотом осыпался его оргазм, заставляя Казуми звереть от кайфа и жадно обхватывать, не отпускать, не давать ни шанса выбраться из цепких объятий.– Я люблю вас,– прошептал ему Казуми, пытаясь не свинтить с катушек,– я люблю вас, Дори-сан... люблю... ужасно люблю...Обмякшего вратаря было легко уложить на кровать гладкой спиной кверху, снять с него футболку, стянуть с него джинсы и вслед за ними мокрые трусы... Впасть в предобморочное состояние, дрожа, устремить свой язык между плотно сомкнутых натренированных ягодиц...– А! Киёкава! Что ты творишь?! – пытается он убрать его ладони, чтобы не раскрывали его еще шире и развратнее, но слабо, не уверенно… Блондин ласково сцепил их руки в замки и уложил вдоль тела, тем самым концентрируя напряжение.Киёкава никогда не любил волосатые промежности у своих партнеров, но у Мидорикавы всё было идеально – мягкие завитки покрывали нежную не ждущую кожу, и их было просто грешно не утопить в теплой влаге обильной слюны. Но нужно двигаться дальше, чтобы быть и правда как цунами, заглатывать любимого мужчину в пучины наслаждения с каждой новой мощной волной, пока он не пришел в себя, пока в его голове мутно и нежно от оргазма...– О… господи…– дрожа от сладкой пытки, прошептал Дори-сан,– Киё...кава... Делай так...Он приподнимал бёдра, вышедшие из-под контроля, и мелкие, страстные вибрации держали все его мышцы в тонусе.Киёкава потянулся к своим спортивным штанам и не успел достать член, как ощутил взрыв острого наслаждения повсюду. В порыве, запуская пальцы в компанию к языку в расслабленный анал любимого мужчины, он кончил, выстреливая себе в подбородок, на бёдра Мидорикавы...– Ммм...– проныл вратарь,– Киёкава...И не нужно было дополнительных пояснений. Дори-сан звал его.Казуми легко проник в узкую щедро увлажненную дырочку, и её стенки радостно и благодарно схватились вокруг него. Дори вздернуло, он болезненно застонал, но тут же упал на кровать грудью, задирая бёдра и подставляясь под движения Киёкавы.– ...хорошооо...– вылетело у вратаря,– хорошо! Ещё! Так! Ах!– Дори-саннн…– едва держался Киёкава, со всей силой вдавливая возлюбленного в кровать. Он упирался ему в плечи, в мокрые от пота плечи, и чуть ли не впивался ногтями в темную кожу… Мидорикава яростно подмахивал ему и вдруг весь сжался, хватаясь за покрывало, пытаясь удержаться от нестерпимого наслаждения, и низко, горлом, зарычал от оргазма, не в силах больше контролировать себя. От того, как он ныл, растрепанно пытаясь не сойти с ума от гиперчувствительности, вызываемой задвигами Киёкавы, блондин кончил второй раз.В блаженстве он медленно опал на вратаря, прилипая к коже. Как хорошо… Вот так гладить его, и чтобы тяжелые сильные и частые удары его сердца баюкали, вот так…Но первым делом – комфорт. Валяться лучше подольше и желательно чистыми. Поэтому, собрав остатки силы воли, он отодрал себя от возлюбленного (который не находил в себе сил и желания ни разогнуться, ни даже звука издать, только шумно дышал) и устремился в ванную.?Счастье…? – думал Казуми, прибежав с влажным полотенцем обратно. Тщательно вытер тело любимого вратаря и лёг рядом, подбирая его и укладывая себе на грудь. Это так чудесно! Такой мужчина… и лежит, распространяя интенсивную сонную нежность, у тебя в подмышке…– Прошу… больше так не делай,– раздался слабый голос с его плеча.Блондин в жуткой оторопи воззрился на Мидорикаву.– Что… конкретно?– Не делай что-то, что я прошу не делать.Киёкава в ужасе похолодел.Но тут вратарь резво вскочил, потянувшись, улыбнулся ему и спросил:– Я вообще-то суши притащил. Будешь?– Дори-сан! – защитник залился краской, но решился спросить: – А… в-вам… понравилось?Он хмыкнул.– Не откажусь повторить.- и потом быстро добавил, смущенно потирая переносицу, увидев, как просиял Киёкава: – Только, прошу, не части.