4. (1/1)

—?Чейз. Вставай. У нас эпидемия.Вообще-то, Чейз всегда любил курорты: понежиться в лучах полуденного солнца, чтобы потом щеголять загорелой кожей всем на зависть, сон ночью и завтраки с доставкой в номер. Но серфинг и коктейли с дебильными зонтиками?— вот то, в чем он действительно был хорош.Возможно, у него даже получилось бы выбить у Кадди неделю отпуска, взять какую-нибудь путевку, в которой, судя по количеству нулей в ценнике, все настолько включено, что наверняка даже зад подтирают. И целых семь дней никакой работы, никакого Хауса, и уж, чертподери, точно никакой эпидемии.—?Хаус, наша единственная эпидемия?— это вы. —?Роб медленно принимает сидячее положение, чтобы встретиться лицом с кружкой кофе, которую ему протягивает Хаус. Он подозрительно смотрит на своего босса и принимает подношение с надеждой, что это что-то вроде ?прошу прощения, что помешал вашему отдыху, дорогой коллега, которого я очень ценю?, а не смесь из кофеина и адреналина, чтобы повысить производительность уставшего мозга Чейза. —?Оу, спасибо.Он все же принюхивается к исходящему из кружки пару, прежде чем сделать крошечный глоток на пробу, но на вкус, как и на запах, это обычный кофе из кофеварки в их переговорной. Разве что сахара многовато.—?Итак, представь себе ситуацию,?— Хаус принимается расхаживать перед ним из одной стороны в другую и все, что остается сделать Чейзу, так это тяжело вздохнуть и, на самом деле, теперь он уже вовсе не против, чтобы в кружке оказался какой-нибудь яд, желательно быстродействующий,?— новая серия того замечательно идиотского сериала, и доктор-блондинчик уже собирается сказать Анжелике, что у нее амнезия, как в ординаторскую внезапно вваливаются эти кретины-акушеры, во всю обсуждая всякие мерзкие подробности своей работы. Но суть не в этом,?— он внезапно останавливается и выхватывает у Чейза кружку, что бы поставить ее на стол, почти расплескав все вокруг, а самого Роба тростью пихает по ноге,?— как я и сказал раньше: у нас эпидемия. Поэтому поднимайся и пойдем скорее.—?Если это действительно так, то ничего страшного не случится за то время, пока я допью кофе, верно? —?Роб тянется за кружкой, но Хаус тростью отстраняет его руку с намеченного курса.—?Допьешь позже.—?Но он остынет.—?Я сделаю тебе новый.—?Нет, не сделаете, мы оба это знаем.—?Ладно, я отдам тебе тот, что ты сделаешь мне. Доволен? Теперь мы можем пойти и заняться умирающими детьми?Чейз не находит, что ответить на обожемой, такой щедрый жест со стороны Хауса и, накинув халат выходит из кабинета. Они сворачивают к лифтам, чтобы спуститься на второй этаж к родильному отделению и палатам содержания рожениц и новорожденных, что дальше по коридору.Хаус на удивление идет молча, хотя всего минуту назад казался крайне взбудораженным. Чейзу не хочется считать это резкими перепадами настроения: с прошлого раза он старается не упускать из вида ненаркозависимость Хауса, и тот, кажется, ведет себя как обычно. Вероятнее всего, что Хаусу просто скучно?— у них не было дела больше недели, но их босс исправно отрабатывает положенное в клинике, почитывает какие-то лекции студентикам (хотя никто наверняка не знает, что там, за закрытыми дверями лекториума, происходит) и вообще сидит тише воды. Поэтому Кадди на их территорию не захаживает и старается пересекаться с Хаусом и Ко как можно меньше.Сам Роберт с удовольствием бы стух от скуки, но у него смены в реанимации и горящий по срокам незаконченный доклад по трансплантологии. А теперь еще скучающий Хаус и эпидемия. Ага.—?Что ж,?— он нарушает молчание, как только в лифте никого, кроме них двоих, не остается,?— зомби-апокалипсис в Принстон-Плейнсборо?—?Только если у тебя в меде вместо учебников были комиксы. Но согласен, маленькие уродливые зомби-младенцы?— это было бы забавно.—?И все же, если это не зомби, то что?Они минуют родильное отделение и направляются к палате с новорожденными. Хаус входит первым и уверенным шагом подходит к двум одинаковым люлькам с двумя одинаковыми, на первый взгляд, младенцами внутри. Чейз переводит взгляд с одного ребенка на другого, пытаясь визуально определить их состояние. Но дети выглядят нормально, немного вялые сморщенные розовые комки живой плоти?— венец природы.Хаус кивает на того, что ближе к нему:—?Экспонат А: рожден в срок, сорок два часа от роду, шесть часов назад был приступ?— переведен в комнату наблюдения, диагноз: тонко-кишечная непроходимость.—?Я удивлен, доктор Хаус,?— Чейз наконец отрывает взгляд от младенца?— экспоната А?— чтобы немного насмешливо взглянуть на Хауса,?— вы в одном помещении с пациентом.—?Люди без зубов меня не достают, и, технически, это не мой пациент,?— Хаус неожиданно легко щелкает его по носу и, пока Чейз пытается отойти от этого жеста и не отойти в мир иной от накативших ощущений, продолжает, указывая на соседнюю кроватку,?— экспонат Б: рожден в срок, сорок восемь часов от роду, доставлен в комнату наблюдения до экспоната А. Лихорадка неясного генеза, температура тридцать восемь и растет.Чейз делает шаг в сторону, чтобы не мешать Хаусу играть в злобного гениального ученого, которые ставит эксперименты над детьми, и хватает первую попавшуюся в руки медкарту, просто чтобы занять руки.—?Удивительно, вы побывали в комнате отдыха акушеров, чтобы узнать о двух больных младенцах. Жутковато. —?Чейз кладет записи на место и, заметив сползшую с ножки ребенка простынку, протягивает руку, чтобы оправить это.Хаус перехватывает его за запястье прежде, чем Роб успевает дотронуться. Его пальцы прохладные и Чейз остро чувствует контраст со своей горящей кожей?— прикосновение приятно. Его руку с силой отводят дальше, и приходится даже сделать шаг назад по инерции. Чейзу хочется надеяться, что это выражение заботы.—?Не трогай,?— возмущенно быстро и отрывисто шепчет Хаус, преграждая проход к кроватке рукой с медкартой, словно Чейз совсем идиот и, как только исчезнет эта преграда, сунется к зараженному непонятной болезнью ребенку. — Последние мозги растерял?!—?Не трогаю,?— так же шепотом отвечает ему Роберт и непроизвольно вскидывает руки в защитном жесте, переводит дыхание, проходится языком по внезапно пересохшим губам. —?Ладно, хорошо. Я не трогаю. Но и все еще не думаю, что это эпидемия. У них вообще разные заболевания.—?Но оба заболели с разницей в четыре часа. Один родовый зал, матери в соседних палатах?— передача возможна, симптомы одинаковы.—?У первого непроходимость кишечника. Даже если кроватки рядом, нельзя обменяться непроходимостью кишечника.Хаус наконец перестает удерживать его взглядом на месте, словно удав загипнотизированного кролика, и принимается ходить по всей палате с удивительной ловкость лавируя между расставленных тут кроваток и аппаратуры. Чейз отводит обе руки за спину и накрывает свое запястье другой рукой, пытаясь не думать о том, что оно все еще слегка покалывает от мгновенного, слишком сильного прикосновения. Хаус на удивление не начинает раздражаться, что ему крайне свойственно, когда кто-либо ставит под сомнения его теории дольше пяти минут. Он что-то негромко бурчит себе под нос, потом, кажется, сам себе кивает головой и вновь подходит ближе к Роберту, но все же не нарушая личное пространство.—?И что же значит ?непроходимость?, доктор Чейз?—?Обычно это значит, что кишечник непроходим,?— Роб делает крошечный шаг ближе, убеждая себя, что это для того, чтобы не повышать голос, не в этой палате. —?Но вы явно хотите поведать мне более глубокий смысл.—?Какой-то врач с непонятным образованием думает, что у пациента непроходимость,?— Хаус смотрит на него с выражением лица, которое у него появляется в присутствии доказательств человеческой тупости, и Роб не удерживается от звонкого смешка, отдавая дань умению Хауса оскорблять людей. —?Рентген не показывает скопление газов, воздух в толстой кишке, а значит?— непроходимости нет.—?Воздух мог быть там и до непроходимости,?— не соглашается с ним Чейз, но все же принимает рентген-снимок, чтобы ближе рассмотреть такую непривычно крошечную пищеварительную систему.—?Нет,?— Хаус жестом, словно маленький ребенок, отнимает у него снимок, неаккуратно запихивает в папку и бросает на стол,?— у обоих младенцев инфекция.Позже они вдвоем в кабинете Кадди рассказывают ей?— практически разыгрывая по ролям?— о предположении Хауса. Та обращает на них мало внимания, хотя Чейз не упускает ее вопросительного взгляда, пусть и не может разгадать, что она хотела этим передать, доктор Кадди мечется по кабинету, собирая то тут то там разбросанные бумаги и не разглядывая складывает в папку. В конце концов, когда папка уложена в сумку, сумка застегнута и повешена на плечо, а в руках еще какие-то бумаги, она наконец останавливается и в упор смотрит на все рассказывающего Хауса.—?И ты, конечно же, единственный, кто это заметил,?— она прерывает его жестом и нетерпеливо поглядывает на часы.—?Да, потому что я единственный, кто осмотрел обоих. Их нужно изолировать и закрыть родильное отделение.—?Потому что ты лучше рентгенолога читаешь снимки?—?Рентгенологи просто бегло просматривают детские снимки, особенно если хотят исключить патологию,?— на самом деле Чейз говорит это лишь для того, чтобы напомнить о своем существовании. Не только боссам, себе?— тоже. —?Они увидели то, что хотели.—?Так же как и вы оба,?— она разворачивается, чтобы выйти, но на полпути разворачивается, указывает пальцем на Хауса, снова забывая о присутствии Чейза, и все же продолжает:?— ты нашел сходства, потому что тебе было интересно его найти. Два банально больных ребенка и твоя скука.Кадди хлопает дверью, оставляя за собой последнее слово, взбешенного Хауса, переминающегося с ноги на ногу, и Чейза, который, если смотреть правде в глаза, примерно такого результата разговора и ожидал. Всегда происходит именно так: безумная теория Хауса, крики об эгоистичности и загонах Хауса, подтверждение теории Хауса на практике и в конце?— самодовольное лицо Хауса, как вишенка на торте для диабетика.—?Вот поэтому я не трачу деньги на психологов,?— Хаус делает неопределенный жест рукой в сторону двери, намекая на Кадди, а потом сжимает переносицу пальцами и выходит из кабинета. —?Меня тут бесплатно обслуживают.Чейз усмехается:—?Если захотите пойти к психологу, я сам всё оплачу. А Кадди устроит в больнице праздник, возможно даже с фуршетом.—?Заткнись,?— ворчит на него Хаус,?— в больнице эпидемия, неужели меня одного это волнует?—?Два больных ребенка это, конечно, очень печально, но не означает эпидемию,?— Роберт пожимает плечами и даже не сразу замечает, что Хаус прекратил их разговор и сверлит его взглядом. Это пугает. Он останавливается и вопросительно смотрит в ответ.—?А сколько означает? —?тихо спрашивает у него Хаус,?— знаешь, почему в первую очередь я пошел с этой теорией к тебе, а не к Кадди или Уилсону, не говоря о Кэмерон и Формане? Потому что ты лучше всех других идиотов в этой чертовой больнице знаешь, что я не ошибаюсь. И если ты готов, как и другие, на все стороны кричащие о своем человеколюбии, отнестись к этому легкомысленно, то пошел вон, Чейз.Хаус еще секунду зло на него смотрит и устремляется прочь. Роберт ощущает что-то очень тонкое, натянутое до звона, почти рвущееся, между ними, и, прежде чем осознать свои действия, его ноги сами догоняют Хауса. В голове роится куча мыслей, он не понимает что должен сказать: что он знает, конечно знает, нет нужды говорить об этом, им, наверное, уже давно не нужны слова; что все кругом идиоты, он, Чейз, в том числе, но ведь Хаус это и так знает, не так ли. И что он никогда не пойдет вон. Никогда.—?Заткнись, Чейз,?— обрывает его мысли Хаус, так и не дав ничего сказать. Ему было достаточно и присутствия, ведь дела говорят больше слов, особенно учитывая, что ?все лгут?.Роберт идет на полшага позади, пытаясь подстроиться под неравномерный шаг, но даже отсюда он видит едва заметное облегчение на лице Хауса, будто он только что отошел от края глубокой?— упадешь?— не выжить?— ямы.В какой-то момент его настигает осознание того, что Хаус человек. Ну... В том смысле, что ему не чуждо ничего человеческого. Только что на него наорал его босс, а он в ответ наорал на своего подчиненного. Ведь так происходит в обычной жизни обычных людей, верно? Чейзу неловко быть козлом отпущения, ведь он сам себя таковым вовсе не чувствует. Но чувствует ли он свою вину? Это заставляет его усмехнуться.Конечно нет. За что? За здоровый скептицизм? Хаус — козел в большинстве жизненных ситуаций, в которых они сталкиваются. Это его, если можно так сказать, способ преодолевать проблемы. Не веди себя нормально, и другие не будут от тебя этого требовать, а спустя некоторое время, и ожидать тоже не станут.Роберту, например, в сложные моменты хочется закрыться в темной пустой комнате и не выходить оттуда, пока не полегчает, пока он не будет чувствовать себя достаточно эмоционально устойчивым, чтобы взаимодействовать с людьми, решая проблему. Ну, а Хаус рычит на всех без разбора, только повод дай. Срывается, пока не успокоит взволнованный и напряженный разум, и возможно даже чувство вины испытывает после этого. У всех свои способы справляться со стрессом.Да, а вот нормальные люди кое-что более приятное используют.Чейз старается не думать об этом и не скрипеть зубами.Они проходят мимо ничего не подозревающих людей, спешащих по своим делам и даже не подозревающих, с какой скоростью ситуация катится в тартарары.Через два часа Кадди приходится закрыть больницу на карантин.***Команда осматривает все двенадцать палат родильного отделения и… ничего. Вообще. Все дети или здоровы, или еще в процессе выхода из своих матерей.—?Кажется, эпидемии нет, только если она не перешла на другой этаж,?— язвит Форман,?— ужасно, да?Хаус заставляет их проверить третий этаж тоже.Форман сокрушается о том, какой же их босс придурок, и затыкается только когда они находят еще двух зараженных младенцев. А после — взбешенную Кадди, которая смотрит на Хауса так, будто это он виноват в появлении эпидемии.—?Доволен? —?шипит она на него, как разъяренная кошка.—?Нет, но теперь мне не скучно. —?Хаус проходит мимо нее и даже не останавливается, зная, что его пренебрежение уколит ее даже сильнее, чем то, что он в который раз оказался прав. —?Диффдиагноз через пять минут,?— бросает он проходящему мимо Чейзу.—?Вы обещали мне кофе,?— Роб пытается улыбнуться и внимательно следит за реакцией Хауса, потому что если бы не ссора сегодня днем, Хаус бы сказал ему что-нибудь едкое, на грани пошлости, потому что Хаус-в-настроении никогда не упускал возможности ответить на нефлирт Чейза, а потом, думая, что никто уже не видит, он позволяет своему уголку губ скользить вверх в полу-улыбке, а вокруг глаз — собираться крошечным морщинкам, из-за которых Роберт, на самом-то деле, такими темпами скоро окажется в дурке.— Я все еще зол на тебя.Хаус жмет кнопку вызова лифта и отворачивается от него. Роб тепло усмехается ему в спину.Ну и кто из них двоих принцесса?— Я знаю, что нет, — тихо улыбается ему Роберт.— А вот и да.— Бросьте, Хаус, вы любите меня.Хаус вопросительно вздергивает бровь и не может сдержать смешка:— Серьезно?— Оо, абсолютно точно да.— Может быть совсем немного, щеночек. — Он резким движением руки взлохмачивает его волосы, будто действительно треплет собаку по ушам, и вновь принимает вид, словно ничего не случилось, пока Чейз гасит в себе самодовольную улыбку.Они стоят совсем рядом, соприкасаясь плечами, и Роб ощущает, как весь оставшийся мир буквально заглушается и становится просто белым фоном. Он поднимает глаза, чтобы увидеть медленно ползущий указатель лифта и не сводит с него глаз, пока тот не приезжает, а створки не раскрываются с тихим перезвоном. Хаус входит и сразу жмет кнопку, пока Роберт заходит следом. Какой-то студент, видимо так же все это время ожидающий лифта за их спинами, мудро решает поехать на следующем.Роб становится слева от Хауса и, когда лифт отправляется, он знает, что у него есть около минуты, чтобы сказать то, что он хочет, наедине, оставляя за металлом суету и работу. Поэтому Чейз мысленно опрокидывает пару шотов чего-нибудь крепкого для храбрости и тихо говорит.— Я идиот.— Я знаю.Голос, почти шепот, мелодично сливается со звуком металлических тросов, будто дополняя обстановку и позволяя сконцентрироваться на себе, а не на звенящей тишине. Роберт двигается еще ближе, он чуть поворачивается, чтобы заглянуть в лицо Хауса, но тот смотрит на свои кроссовки и не обращает внимания на попытки наладить контакт. Хаус кажется сейчас слишком молодым, не мужчиной с огромным жизненным опытом и сединой в волосах, не гением с кучей дипломов, и даже не язвительным ублюдком, хотя, видитбог, эта часть его личности с ним всегда. Сейчас Хаус выглядит как Грегори. Грэг. Уставший и до чертиков одинокий Грэг, тяжело опирающийся на стенку лифта и пялящийся на собственную обувь.Роб медленно, будто боясь спугнуть, прикасается к тыльной стороне его ладони своей и переплетает несколько их пальцев. Хаус никак не реагирует, хоть и руку не одергивает, пальцы лишь судорожно едва уловимо дергаются несколько раз, словно от внезапности действий. Чейз думает, что ему мало этого. Чертовски мало. Он прикрывает глаза и легонько прислоняется виском к чужому худому плечу, рывками выпускает воздух из легких и забывает вдохнуть заново, ожидая реакции.Хаус вдыхает за него. За них обоих.Он разворачивает свою ладонь и мягко обхватывает ладонь Роберта. По-настоящему. Чтобы притянуть еще чуть ближе и уткнуться носом в золотистые пряди головы на своем плече.Чейз скорее чувствует шевеление губ, чем слышит голос, но этого достаточно, чтобы понять:— Спорь, критикуй, не соглашайся, но пожалуйста, пожалуйста, будь на моей стороне. Достаточно тех, кто против, кто...Роберт прерывает его несколькими слабыми кивками и поворачивается, чтобы уткнуться лицом куда-то в область между шеей и плечом. Хаус чуть крепче сжимает его руку и ведет носом по его волосам, кажется, тоже слегка кивая в благодарность за то, что его поняли без слов.— Прости, — Роберт пытается удержать свои эмоции, но чувствует, как его сердце неумолимо и безвозвратно расклеивается в этих почтиобъятиях в тесноте лифта.— Давай просто разберемся с этим делом. Помоги мне, ладно? Совсем немного.— Конечно, — Чейз с дебильным звуком втягивает потекшие сопли и отстраняется от чужого плеча, но найти в себе силы, чтобы отпустить руку не находит, — как всегда, да?— Да, принцесса.Роберт упускает пару смешков и смотрит на Хауса. Тот улыбается ему уставшей, понимающей улыбкой и отпускает руку одновременно со звуком прибывшего лифта— Значит, кофе? — Посмотрим, — отвечает ему Хаус и выходит, возвращаясь к работе.***Кадди заявляется на диффдиагноз и выглядит, стоит сказать, крайне потрепанной: смазанная тушь в уголке глаза, выбившаяся прядка волос из высокой прически, смятые полы халата и мягкие больничные тапки вместо утренних семидюймовых шпилек. Она, словно фурия, влетает в переговорную на полуслове обрывая Формана.— Насколько все плохо? — она обращается ни к кому конкретному, скорее — ко всем сразу.— Достаточно плохо, — отвечает ей Чейз не отрывая глаз от доски, — высокая температура, давление низкое и падает, едва держится систолическое. — При таком темпе они умрут через сутки, — Кэмерон переводин взволнованный взгляд на Кадди, будто та сейчас выдаст решение проблемы.— Откуда это взялось?— Сложно сразу сказать, — пожимает плечами Форман, — два родовых зала, разные палаты, отсутствие общего персонала и оборудования.— Ну, должно же быть что-то общее.— Да, — Хаус прерывает этот допрос с пристрастиями, — это и есть разница между эпидемией и ?совпадением?.— Хорошо, ладно. Да. — Она несколько раз кивает головой, соглашаясь, — я соберу группу. Начнем брать пробы.Доктор Кадди выходит из их кабинета так же стремительно, как и появилась в нем. Команда провожает ее слегка удивленными взглядами.— И где она собралась брать пробы? — высказывает Чейз общее мнение. — Во всех респираторах, масках и перчатках? Это займет лет сто.— Как иголку в стогу сена, — Кэмерон тяжело вздыхает и прячет лицо в ладонях.— Хуже. Мы даже не знаем иголку ли мы ищем.— Тогда почему вы позволили ей? — спрашивает Чейз у Хауса, но тот тяжело вздыхает и стирает все записи с доски.— Больница ее ребенок. Если она не попытается сделать хоть что-нибудь, ее голова лопнет. Не хочу, чтобы меня забрызгало.Шутка помогает немного разрядить атмосферу надвигающейся бури, но Роб все же считает, что какая-то доля правды в словах Хауса есть. Пусть брать пробы со всего подряд и не самое разумное использование возможностей главврача, но она по крайне мере не будет мешаться под ногами и изводить всех своим беспокойством.— Ладно, давайте выясним, что в стогу сена. Диффдиагноз.— Паразит, — Форман предлагает самый очевидный вариант.— Нет, слишком быстрая передача, — качает головой Кэмерон, — может быть, вирус?— Дети тяжелые, а в крови нет лимфоцитоза. Ацикловир и рибавирин не дают эффекта, так что, — Форман поджимает губы и от мыслительных потугов у него на лбу как обычно появляются морщины, а брови взлетают вверх почти на целый дюйм, — если это другой вирус, мы не успеем его найти.— Что ведет к бактериальной инфекции, не отвечающей на антибиотики широкого спектра, — заканчивает за него Хаус и делает понятные только для самого себя пометки фломастером на доске. — Подозреваемые?— Золотистый стафилококк, синегнойная палочка, если была зараженная еда или вода. Энтерококки или гемофильная палочка. Все это в больницах не редкость. — Чейз перечисляет все самые известные инфекции, но, если продолжать аналогию со стогом сена, то этот посев, вероятно, будет посмертным.— Даем ванкомицин от стафилококка и азтреонам — от остального. Делаем МРТ на случай абсцессов или скрытых инфекций. Я буду в клинике, так что зовите меня, если будет что-то важное. Если не важное — тоже зовите.Кэмерон и Форман сразу делят задачи между собой, разумеется, не спрашивая мнение Чейза, поэтому ему, по обыкновению вытащившему короткую соломинку, достается самая неприятная работа — общение с больными.Хаус за чем-то возвращается в свой кабинет, и Роб успевает заметить, как тот подзывает его к себе. Он переводит дыхание, собирается с мыслями и, как бы прискорбно это не звучало, абсолютно без малейшего понятия, что ему понадобилось. В кабинете Хаус присаживается на край стола и это слишком близко к креслу, в которое Роберт собирался сесть для более комфортного разговора, поэтому сейчас ему приходится остановиться в дверях. Однако Хауса это, кажется вовсе не беспокоит, он даже не глядит на Чейза.— Подойди чуть ближе.Роберт делает пару шагов вперед, вторгаясь в личное пространство, но Хаус тянется к краю стола и снимает трубку своего стационарного телефона, передавая ее Чейзу. Роб непонимающе на него смотрит, но принимает, чуть соприкасаясь пальцами. Из динамика слышны гудки ожидания, и он продолжает удерживать телефон, но Хаус не спешит давать инструкции.— Вы хотите, чтобы я позвонил кому-то?— Просто слушай.Он двигает телефон ближе, чтобы Чейз видел, и нажимает кнопку автоответчика. Несколько секунд ничего не происходит, затем слышится обычный звуковой сигнал, помехи и, наконец, до боли знакомый Робу голос:?Доктор Хаус, добрый день. Не смог вам дозвониться, поэтому оставляю голосовое сообщение. Перезвоните мне, как только прослушаете. Это Роуэн Чейз, если не узнали. Я сейчас в Принстоне. Оставлю вам номер отеля и предупрежу о звонке. Хорошего дня и спасибо?.Голос отца немного хриплый и уставший, и очень отличается от того строгого и поучительного тона, которым он говорит со своим сыном. На сообщении слышен звук автострады и отдаленные разговоры людей, будто отец только вышел из уютного салона автомобиля на пронизывающий ветер и решил позвонить коллеге, пока водитель и консьерж заботятся о его чемоданах. — Почему мой отец звонил вам?— Не знаю, — Хаус пожимает плечами и с заинтересованной улыбкой продолжает следить за реакцией Чейза. — Мы с ним не друзья по переписке или что-то вроде того, если ты об этом.Роберт решает выяснить это немедленно. Он зажимает плечом трубку телефона и набирает последний входящий номер. Он ждет несколько гудков и за это время успевает настолько разозлиться на отца, что хочется просто расколошматить телефон об стену.На той стороне отвечает мелодичный женский голос:— Отель ?Hyatt Regency Princeton?. Чем я могу вам помочь?— Это Грегори Хаус, — мгновенно спохватывается Чейз, а широкая насмешливая ухмылка мужчины напротив помогает его злости улечься. — Я звоню Роуэну Чейзу.— Конечно. Звонок для доктора Чейза. Одну минуту, мистер Хаус, я соединю вас.В динамике начинает играть какая-то задорная мелодия, но всего несколько секунд спустя трубку снимают.— Доктор Хаус! Рад слышать.— Почему ты звонишь сюда? — Роберт старается не повышать голос, но даже тот, кто не знает об отношениях его и его отца, услышав этот тон мог бы судить о некоторых семейных разногласиях.— Роберт? — выдержав паузу спрашивает голос отца. — Почему ты...— Почему ты звонишь сюда? — повторяет Чейз с нажимом, перебивая.— Очевидно, потому что хотел поговорить с доктором Хаусом, — тяжело вздыхает голос. — И ты решил, что сообщить моему боссу о своем приезде в страну раньше чем мне, это хорошая идея?— Да, сын. Именно так, потому что ты, по неизвестным мне причинам, меня избегаешь. Я лишь собирался убедиться в твоем благополучии. И, разумеется, мои дела с доктором Хаусом тебя ни коим образом не касаются.Роберт переводит дыхание, призывая весь свой самоконтроль, чтобы не сорваться. Иногда его отец ведет себя как деспотичная сволочь. ?По неизвестным мне причинам...? — да что за чушь. Они оба прекрасно знают эти причины. — У меня некоторые дела в Принстоне, — продолжает его отец, приняв молчание как знак того, что его готовы выслушать, — так что будь добр найти время для встречи со мной. Потому что мы встретимся в любом случае, Роберт, хочешь ты этого или нет. Я жертвую своим расписанием и позволяю тебе выбрать время, и надеюсь, что...— Отлично, — вновь перебивает Роберт отца, — тогда давай увидимся прямо сейчас и покончим с этим. Пришли машину.Он бросает трубку не дожидаясь ответа и замечает, что Хаус все это время неотрывно следил на ним.— Конечно, — язвительно тянет он, — ты можешь отлучиться для встречи с родителем. Уверен, Кэмерон и Форман и без тебя справятся с чертовой эпидемией, выкашивающей младенцев, как траву. Иди и повеселись.— Простите, но будет лучше для всех, если он получит то, что хочет, и уберется отсюда поскорее.— Да ты просто герой.Чейз игнорирует недовольство Хауса и стягивает халат, чтобы заменить его на пиджак. Он надеется, что отец не выберет слишком дорогое место — его костюм, конечно, приличный, но не дотягивает до уровня отца на пару нулей в ценнике. Хаус не получив реакцию на свои слова забирает бумаги, за которыми изначально возвращался, и выходит из кабинета.Он отбивает на пейджеры коллег сообщение, что отойдет на пару часов и что Хаус в курсе. Хватает свою сумку и спускается вниз.Водитель отца встречает его тихим ?Добрый день, мистер Чейз? и Роб чувствует себя чуточку лучше, исправляя ?мистер? на ?доктор?. Они едут к центру города, несколько раз сворачивая с главной дороги, чтобы объехать пробки на светофорах, пока спустя десяток минут не останавливаются возле входа в ресторан отеля. Мужчина в форменном кителе открывает дверь автомобиля и просит следовать за ним.Роберту не нравится мир его отца. Тут все сверкает, сияет и дает почувствовать себя чуть ли не богом, при этом скрывая под всем этим толстым слоем шарма и великолепия лишь концентрированное лицемерие и лизоблюдство. Не только его отец, мать была такой же. Удивительно, что они вообще разошлись, столь идеально подходя друг другу.?Яблоко от яблоньки на другой континент укатилось? — так однажды пошутил Хаус, и Роб в глубине души счастлив, что это правда.Он видит отца издалека — тут не много посетителей — занятого рассматриванием каких-то документов. Роберт мстительно надеется, что оторвал его от невероятно важных дел. Но Роуэн лишь откладывает всю работу, передавая бумаги стоящему рядом секретарю и как-то подозрительно радостно улыбается.— Здравствуй, сын.У него прибавилось седины за тот год, что они не виделись. Седины, денег и самомнения.Во всем остальном отец выглядит так же как и всегда. Смена часовых поясов, климата, менталитета — не важно, Роуэн Чейз всегда будет выглядеть идеально. Роберт садится за стол напротив и не может удержаться от того, чтобы провести руками по идеально гладкой ткани скатерти. — Спасибо, что согласился встретиться, — продолжает его отец. — Как на работе?— Как в сказке, — сухо буркает Роберт в ответ. — Что я могу сделать, чтобы ты со спокойной совестью вернулся домой?— У меня появилось несколько дел в Принстоне, и я решил, что это отличная возможность навестить моего сына. Поэтому мое возвращение в Сидней не зависит от твоего желания.— Дела в Принстоне? — недоверчиво фыркает Роберт, — Не в Нью-Йорке, не в Вашингтоне. Даже не в Лос-Анджелесе. В Принстоне.— Поумерь пыл, сынок. Я не сделал ничего, чтобы заслужить разговор в таком тоне. Просто интересуюсь твоими делами.— Работаю там же, живу там же, опубликовал несколько статей, но твое мнение о них мне не интересно.— А как на личном фронте?Роберт непроизвольно сжимает зажатый между пальцев край скатерти. Их разговор всегда напоминал морской бой: мимо, мимо, ранил. Убил. Он пожимает плечами, пытаясь выглядеть как можно менее заинтересованным.— Я сообщу, если надумаю жениться. Что за дела в Принстоне?— Все мои дела связаны с медициной, а в Принстоне один из лучших медов.— И твой приезд, конечно, никак не связан с Принстон-Плейнсборо.— Как я и сказал ранее, просто решил совместить работу и визит к сыну.Разумеется, Роберт ему не верит. Технически, может быть его отец и не солгал, но в этом весь Роуэн Чейз. Он не лжет, он — не договаривает, подобно всякому человеку, удерживающему в своих руках целое состояние. Но приходится довольствоваться и этим ответом, за неимением ничего более развернутого.— Как работа с доктором Хаусом?— Он отличный специалист.— Разумеется, я бы не отпустил тебя в другую страну непонятно к кому.— Не то чтобы ты имел к этому какое-то отношение.— Продолжай так думать.Роб несколько раз кивает, не собираясь продолжать спор, и пожимает плечами.— Если это все, что ты хотел мне сказать, то мне нужно вернуться на работу, — он не дожидается ответа отца и встает, аккуратно задвигая за собой стул. В глаза бросается отсутствие людей вокруг них — ни секретаря, ни официантов или посетителей — словно только он и отец в огромном зале ресторана.— Могу я попросить тебя хоть изредка отвечать на мои звонки.— Ты можешь делать всё, что ты хочешь, отец. Как и всегда, — отвечает ему Роб и разворачивается, чтобы уйти подальше от этого места. Но не успевает сделать и пары шагов, как слышит резкий звук отодвигающегося стула отца.— Просту подумай о том, что все эти двенадцать лет я пытаюсь наладить с тобой отношения, а ты только и можешь, что игнорировать меня и сбегать через весь чертов океан в другую страну. — Голос отца заставляет Роберта обернуться, это не голос человека в ярости, как могло показаться, но голос человека, будто хватающегося за соломинку над пропастью. Голос Роуэна Чейза никогда так не звучал. — Скажи мне, чем я заслужил такое отношение?Роберт не находит, что ответить, все еще шокированный переменами. Он смотрит на отца. Тот стоит, опираясь на спинку стоящего рядом стула, его пиджак висит рядом и без защитного слоя ткани видно, как похудел мужчина. В голову закрадываются дурные мысли.— Я развелся с твоей матерью, Роберт. Я не бросал тебя, и никогда не брошу, потому что ты мой единственный ребенок, чертподери, и я люблю тебя. И ты бы заметил это, если бы вытащил голову из задницы и прекратил поведение обиженной восьмилетки!— Ты думаешь, я не думал об этом? Не думал о том, что всему, что произошло, моя вина? Вы ссорились, сколько я себя помню, но после развода я надеялся, что все наладится, что каждый из вас придет в себя, очнется! Мне было восемь, отец, и я молился богу о вашем разводе! Но когда это случилось, она просто... просто сгорела. Она сгорела меньше, чем за два года, прямо на моих глазах она убивала себя каждый день, а тебе было просто наплевать на это! Ты заботился о своей работе, и ни о чем больше!— Перестань идеализировать свою мать! Ни я, ни ты, никто не виноват в ее смерти, кроме нее самой! И мне понадобилось слишком много времени, чтобы понять это. Мне больно об этом говорить, но она была не таким человеком, какой ты ее запомнил.— Но все же она была моей матерью!Роберт только сейчас замечает, что они оба уже буквально кричат друг на друга, а эхо от их слов заглушает даже тихое звучание музыки в зале.На лице его отца после этих слов мгновенно появляется наверное самое болезненное выражение лица, которое Роб когда-либо видел.— Я знаю, — тихо отвечает ему Роуэн и это слишком контрастно, — знаю, сынок, и я ни слова никогда не скажу о твоей печали по ней. Но единственный, перед кем я виноват, это ты. Так скажи же мне, что я могу сделать, чтобы ты простил меня и позволил вновь стать твоим отцом?Тишина становится еще более оглушающей. Роб прикрывает глаза, пытаясь переварить все сказанное отцом. Разговоры о матери всегда причиняли ему боль, но, видимо, не только ему одному. Он поворачивается к отцу и смотрит прямо в глаза, чисто и открыто. Больше никаких недомолвок.— Возвращайся домой и лечись от рака, — тихо произносит он.— Как... — Роуэн выглядит ошеломленным, но ему удается держать лицо, издержки профессиональной деятельности, но Робу не нужно смотреть на него, чтобы знать, что отец не хотел говорить ему. И не сказал бы, так и уехав, а сегодняшняя ссора могла стать последним их разговором. Но Роберт больше не может злиться, хотя очень хочет, это лишь вызывает раздражение.— Точка от лучевой терапии под воротником рубашки, — отец резким движением оправляет жесткую накрахмаленную стойку и, стыдясь, отводит взгляд. — Богаради, я работаю с Хаусом! Ты думал, что я не замечу?Отец не отвечает ему. Снова садится на стул и расставляет локти на столе, пренебрегая чертовым этикетом, и словно выпуская себя настоящего. Роберт тоже возвращается за стол и, наверное, немного шокирует этим отца.— Что говорят врачи? — тихо спрашивает он.— Вторая стадия, но прогрессирует слишком быстро. Пока никаких точных прогнозов — может быть, пара месяцев, может быть — пара лет.Они оба молчат еще несколько минут, думая каждый о своем, пока Роб не решается нарушить тишину:— Оставь работу, сегодня же садись на свой самолет и возвращайся в Сидней. Найми армию лучших онкологов и слушайся каждого их слова. — Он тянется к своей сумке, чтобы вытащить оттуда блокнот и ручку, а сделав запись, протягивает вырванный лист отцу, — это мой домашний номер. Не звони на работу, и уж тем более, пожалуйста, не звони моему боссу.Роуэн усмехается, проводит пальцами по листку бумаги, аккуратно складывает его и убирает в нагрудный карман. — Водитель отвезет тебя.— Ты сделаешь, как я прошу, отец?— Разве я мог когда-нибудь отказать тебе? — грустно спрашивает он.Нет, — думает Роб, — не мог.— Позвони мне из дома, ладно? Я отвечу или перезвоню, когда увижу пропущенный. А сейчас мне действительно пора вернуться.— Будь осторожен, сын.— Конечно. Ах да, и, пап... — Роберт дожидается, пока удивленный таким обращением отец обратит на него внимание, и усмехается, приподнимая брови, — и прекрати присылать мне чеки. ***Роб возвращается в больницу спустя час, после ухода, и еще минут двадцать спорит с охранниками у входа, отказывающимися его пропустить. В конечном итоге приходится звонить Форману. Тот сверлит его недовольным взглядом, мол ?мы тут мир спасаем, а ты шастаешь непонятно где?, но вопросов не задает и быстро уходит в сторону лабораторий. Чейз решает, что ему необходим кофеин и Хаус.И то, и другое он находит в их кабинете. Кофе — холодный и слишком сладкий — все также стоит там, где его оставили утром, а Хаус — сосредоточенный и хмурый — пялится на доску.И то, и другое кажется идеальным.Трость с глухим звуком методично, словно метроном, отбивает покрытие пола. Сам Хаус расслабленно полулежит на стуле, закинув ноги на другой, и не обращает никакого внимания на внешний мир. Роберт подкатывает еще один стул и садится рядом, тоже закидывая ноги на свободное место. Они сидят так в тишине несколько минут.— Итак? — спрашивает Хаус.— Мы поговорили.— Это я понял. Мне ждать обвинений от разъяренного отца в растлении его чудесной дочурки?Чейз смеется. Он не расскажет Хаусу пока о болезни отца. Может, чуть позже, если подвернется случай, но не сейчас. Сейчас — самому бы осознать.— Как эпидемия?— Мм, без тебя не так весело. Кэмерон полчаса плакалась, что не сможет поговорить с родителями, а Форман назвал меня сволочью. Возможно, несколько раз. — Хаус закатывает глаза и поворачивает к нему голову, и Роберт осознает, что они сидят достаточно близко, чтобы чувствовать чужое дыхание на своей щеке.— А по существу? — пытается он вернуть свои мысли и разговор в рабочее русло.Хаус тяжело вздыхает, и это, конечно, значит, что никаких продвижек и гениальных озарений не произошло.— МРТ ничего не дало, пациентам становится хуже — пришлось увеличить дозу антибиотиков. Родители хотят знать будущее, но у нас нет хрустального шара. — Сообщать плохие новости трудно, — тихо говорит ему Роберт, — но умирать самому — еще труднее.— Нет, умирать проще, чем видеть, как кто-то умирает.Роб удивленно смотрит на него. Таких слов стоило ожидать от доброй и мягкосердечной Кэмерон, но когда такое говорит Хаус, звучит жутко.— В остальном — ничего нового, — продолжает Хаус, Роберт слышит как хрустят его позвонки, когда тот потягивается, — студенты драят палубу, но нашли только несколько неработающих дозаторов с гелем. И Кадди в бешенстве, и диагноз не проясняет.Хаус встает и Роб чувствует холод по своему плечу, они оказывается соприкасались все это время. Ему тоже приходится встать — сидеть так вальяжно в одиночестве кажется ему неправильно, такое позволяет себе только Хаус, да и еще мысли о том, что раздраженный Форман и заплаканная Кэмерон сделали всю его работу заставляют совесть слегка пошевелиться. И он очень вовремя берет в руки свежие снимки, чтобы прикрепить их на лампу, так что для вошедших коллег он выглядит чертовки занятым и погруженным в работу.— У первого и третьего начинают отказывать почки, — сообщает Форман.— В анализах мочи нет цилиндров, — Чейз передает распечатки Кэмерон, чтобы удостовериться, и та кивает, подтверждая его слова.— Значит, антибиотики вызывают отказ почек, — заключает Хаус, но выглядит так, будто он и так знал, что это произойдет.Форман садится за стол и складывает руки на груди, при этом на его лице и в жестах — крайняя степень раздраженности.— Вы же нефролог. Который из антибиотиков это вызвал? Мы его и отменим. Роберт думает, что это своеобразная маленькая месть за Мистера Великого Невролога.— Не говорите, что это и ванкомицин и азтреонам могут... — продолжает Форман, но Роберт прерывает его резким ?могут?, так и не дав закончить мысль. — Если ты предлагаешь отменить оба, — обращается он уже теперь к Чейзу, — то это слишком опасно. Без антибиотиков они умрут.— А если мы оставим оба антибиотика, они умрут от отказа почек, — Кэмерон обрывает их спор. Она смотрит на Хауса, тихого и задумчивого сейчас, до тех пор, пока тот не замечает ее тяжелого вопросительного взгляда.Чейз тоже решается взглянуть на Хауса и тихо продолжает:— Тогда попытаемся угадать из-за какого антибиотика отказывают почки.— В больнице всегда есть стафилококк, перестанем давать азтреонам.— Я думаю, что это синегнойка, и отменить нужно ванкомицин.Они втроем ждут ответа, но Хаус молчит. Иногда он делает это специально, ну знаете, выдерживает мелодраматическую паузу, ведь это так по-хаусовски. Мужчина тяжело вздыхает и закусывает губу. На секунду Чейзу кажется, будто Хаус избегает смотреть на них, и эта пауза сейчас вовсе не для драматизма, а для... Но ведь он не тот человек, которому нужна минутка, чтобы собраться с мыслями, верно?— Нет смысла гадать, — он несколько раз постукивает тростью и раздраженно хмурится, будто сам себя укоряя за нерешительность. — Одному ребенку прекратите давать ванкомицин, а другому — азтреонам.Роб нервно сглатывает вязкую слюну, пытаясь осознать. Он уже решил, что не будет зацикливаться на моральной стороне вопроса, когда дело касается Хауса. Ну, или на отсутствии этой самой моральной стороны. — У них одинаковое заболевание, но вы собираетесь их лечить по-разному? — спрашивает он.— Что вы творите? — уныло возражает Форман.— Контрольное лечение. Хочу найти источник инфекции.— Так нельзя.Хаус встает со своего кресла, тяжело опираясь на трость, будто усилием мышц поднимает не только свое тело, но и груз ответственности за свое решение и последствия. Он медленно проходит в двери и, скорее всего, это значит, что разговор будет закончен немедленно, а они — выставлены за дверь. — У нас, по крайней мере, четыре ребенка, а сколько еще заражено? Не известно.— Наш долг вылечить обоих! — восклицает Форман, он подскакивает со своего места и лишь рука Кэмерон не позволяет ему наброситься на Хауса.— По их разной реакции мы узнаем, как спасти остальных.— То есть вы сознательно обрекаете одного из детей на смерть?В комнате повисает не легкая пауза, обволакивающая своей липкой, холодной пеленой страха и осознания всех присутствующих. Чейз не может отвести взгляда от лица Хауса и старается придать своему лицу менее шокированное выражение. Или хотя бы закрыть рот. Хаус удивленно дергает бровями, будто только сейчас понимая, что в произнесенной Форманом формулировке ситуации действительно все не так радужно. — Видимо, да. — Чейз впервые за долгое время ловит на себе его оценивающий взгляд и в нем, этом взгляде, столько непоколебимой уверенности и настойчивости, и лишь совсем немного, будто на задворках, интерес к реакции самого Роберта.Когда Форман и Кэмерон, одинаково пораженные, выходят из кабинета, даже не оглядываясь, Роб подходит ближе к Хаусу, что возвращается за свой стол и продолжает пялиться будто бы в никуда. Роберт просто присаживается рядом и ждет, пока мужчина перед ним вернется из своих чертогов разума. Он не может сказать, как долго они сидят так, несколько минут или час, он позволяет себе сейчас не думать ни о чем, и мысли, словно напуганные светом тараканы, сами разбегаются прочь, даже прикладывать усилий не нужно.В воцарившейся тишине и пустоте в голове Роб внезапно обнаруживает, что прислушивается к дыханию Хауса и подстраивает свое под его ритм. И ничего не слышит. Будто человеческое в какой-то момент перестало нуждаться в кислороде. Из далека, будто сквозь толщу воды доносятся посторонние звуки: шаги по коридору, голос диспетчера, что просит какого-то врача куда-то подойти, и даже шум ветра в кронах деревьев из приоткрытого окна.Нарушает их молчание, разумеется, Хаус. Он цокает языком, словно только что заметил присутствие Чейза и крайне этим раздражен, и, хотя выглядит он как всегда уверенно, выражение его глаз Роберту очень не нравится. Есть в этом взгляде что-то подозрительно настороженное и даже раздраженное, что заставляет Роба мысленно готовиться к худшему.— Вы подбрасываете монетку, — собственный голос кажется Роберту хриплым и на секунду он пугается, что это из-за долгого молчания, и это значит, что сидят они тут долго.— Не вижу костров и вил.Роберт усмехается. Такого язвительного Хауса, делающего вид (или на самом деле такого, Роб не уверен), что ему плевать на мораль с высокой колокольни, не признающего никаких норм и правил, Роб знал хорошо. Он будто чувствует, что входит на старые изведанные территории, но при этом теряет из виду очертания самой личности, очертания того, что скрывается под этим защитным слоем повадок.— Ну... а я не вижу другого выхода, — разводит руками Роберт.— Значит, одолжишь четвертак, да? — теперь уже усмехается Хаус.— Вам нужно поговорить с Кадди. И с адвокатом. Высока вероятность того, что вы пойдете под суд и потеряете лицензию, если мы не найдем достаточно весомое медицинское обоснование.— Я должен медицински обосновывать медицинские решения? — переспрашивает Хаус уже больше забавляясь, чем действительно беспокоясь. Или вновь прячась в свою скорлупу.— Это будет сложно.— Хорошо, как тебе такое: Хартик — еврейская фамилия, азтреонам — вроде бы тоже, значит малышу Хартиков отменяем ванкомицин. Так пойдет?На секунду Роберт не может удержать смешок, но уже в следующий момент берет себя в руки и пытается вернуть разговор в нужное русло, хотя, глядя правде в лицо, он хочет позволить Хаусу выплеснуть все накопившееся напряжение, чтобы когда они выйдут из кабинета, перед всеми окружающими вновь предстал собранный и холодный врач, пусть и полный придурок, с гениальной идеей, которая точно сработает.— Вам нужно согласие родителей, я имею ввиду их осведомленное согласие. Нужно сообщить о том, что другого ребенка лечат иначе.— Я не могу этого сделать. Сообщать пациенту о лечении другого не этично. — У них есть право знать, Хаус.— Если они узнают, согласия не будет, поэтому смысла нет.Роберт не находит, что сказать в ответ. Кажется, будто на каждый его агрумент у Хауса есть десять контраргументов. Он просто разводит руками, давая понять, что сдается и в любом случает поддержит решение.— У двух других малышей тоже есть симптомы. Так что сейчас важнее, шесть умирающих детей или отсутствие юридического согласия?— Поступайте, как считаете нужным, — кивает Роб. Не то чтобы Хаусу, или хоть кому-нибудь, нужно было его разрешение, но он считает своим правом соучастника сказать это.Позже у него есть целый час и всего два разговора с родителями малышей. ?Контрольная группа? — так назвал их Хаус, и хотя это кажется Роберту немного низко, называть так этих несчастных детей, он пытается успокоить себя мыслями о том, что по крайней мере спас раздражительного Формана и впечатлительную Кэмерон от этих разговоров. Вообще-то, не только от этих.На самом деле он поговорил с Хартиками, родителями малыша А, всего-то полчаса, и это был даже не разговор, скорее монолог, наполовину состоящий из соболезнований и ?мы делаем все возможное?. Но этого было достаточно, чтобы посчитать его семейным психологом.— Привет.Роберт только что закончил осмотр пациентов — он старается называть малышей ?пациенты?, даже у себя в голове, ведь это помогает сосредоточиться, пусть и совсем немного — и выходя из палаты замечает мать одного из них. Эмили. Эмили Хартик. — Привет, — Роб подходит ближе к женщине, — как вы?Она выглядит... ну, объективно, очень плохо. Шутка ли, из нее два дня назад вылез человек, долгожданный ребенок, которого она сейчас может потерять, а они, врачи, даже не могут дать ей конкретного ответа.Женщина игнорирует его вопрос и не может оторвать взгляда от крошечной кроватки:— Как она?— Последний час температура стабильна, — Чейз тоже переводит взгляд на малыша, он не уверен, что это ребенок Хартиков, но у обоих ?пациентов контрольной группы? существенных изменений после назначений разных лекарств пока не наблюдается.Женщина рядом с ним тяжело вздыхает и прячет изможденное посеревшее от усталости, нервов и недосыпа лицо в ладони. Роберту аккуратно кладет свою руку на ее плечо и слегка сжимает, и на удивление это помогает женщине немного прийти в себя, на столько, на сколько это вообще возможно в данной ситуации.— У нас ничего не выйдет, да? — тихо спрашиваешь Эмили, и Роберт не уверен, что она говорит с ним, а не с самой собой.— Простите?— У нас с Итаном, — поясняет она, а после — надолго замолкает, прежде чем продолжить. — Наши соседи... Их малыш погиб при аварии. И они развелись через четыре месяца после похорон. Так ведь всегда происходит, да?Ну... Роберт не знает, что ей ответить. У него нет детей, он даже не задумывался над тем, хочет ли он их, поэтому он не знает, что сейчас чувствует женщина. Разумеется, она беспокоится о новорожденной дочери и о своем браке, но он не может подобрать слов, чтобы поддержать ее.— Эмили, — он вновь кладет руку на ее плечо и надеется, что этого будет достаточно, он не так хорош в этом, как думал, — я не знаю, как живут пациенты, покидая стены больницы. Но прошу вас, не забегайте вперед.Он замечает поджатые губы в попытке благодарной улыбки на лице женщины, прежде чем отпускает ее плечо и делает шаг назад. Эмили кивает ему, или себе. Она просто кивает или просто слишком устала, чтобы беспокоиться о корректном социальном взаимодействии. Роберт предпочитает не думать об этом.Но то, что происходит дальше... О, это запомнит на всю свою жизнь.В палате за стеклянной панелью, в крошечной кроватке он краем глаза замечает подергивание. Прежде чем приборы, подключенные к крошечному тельцу начинают сходить с ума. Роб почти не думая влетает в палату, и медсестры что-то говорят ему, говорят-говорят-говорят, но он смотрит лишь на показатели и понимает, что дело плохо.Эмили с безумной паникой в глазах входит в стерильную палату что-то крича и спрашивая, совершенно выбивая его мысли из головы, пока сестра пытается вывести ее прочь. Кэмерон и Форман каким-то мистическим образом оказываются рядом, пока Чейз пытается заставить свой мозг работать. И первое, что он понимает, это...— Это не Хартик. Это не ребенок Хартиков! — кажется он говорит это слишком громко, достаточно, чтобы медперсоналу удалось вывести бьющуюся в истерике Эмили из палаты, в тот момент, когда пораженная женщина на мгновение застывает.— Чейз, как давно это происходит? — спрашивает у него Форман, тут же подходя ближе и натягивая перчатки.Роб чувствует биение собственного сердца где-то в глотке и явный отток крови от конечностей, ведь колени и руки заходятся в нервном треморе.— Не знаю, только что.Он увеличивает подачу жизнеподдерживающих растворов на полную и освобождает грудь уже посиневшего от недостатка кислорода ребенка — пациента! — для непрямого массажа сердца и дефибриллятора. Кэмерон справа от него пытается поставить катетер, а Форман замерить давление. Он принимает решение вентилировать и поднимает глаза на монитор с все ухудшающимися показателями, когда замечает входящего в палату Хауса. На секунду это выбивает его из привычной колеи реанимации. Где-то под ухом старшая медсестра сообщает о зашкаливающем пульсе, а Кэмерон случайно ударяет его стетоскопом.Чейз усилием воли заставляет себя не паниковать.Успокойся. Делай.Но он не знает, что делать. Слишком быстрое ухудшение. Это маленькое тело не может бороться, чтобы они ни делали и сколько бы ни пытались. За стеной стоят супруги Чен-Люпин, Роберт знает, что они там, но не смотрит на них. Не смотрит.— Не могу держать давление, даже с тремя вазопрессорами, — говорит ему Кэмерон, но упорно продолжает вентиляцию.— Эпинифрин не помогает, теряем пульс!Чейз перестает различать голоса, он велит закрыть шторы, отрезая происходящее в палате от внешнего мира, и велит готовиться к фибриляции. Приборы начинают вопить в другой тональности, и это значит, что они проигрывают.Заряд. Готово. Разряд. Без изменений.Он не знает, сколько это происходит, сколько раз пропускает через крошечное тело разряд, пытаясь завести сердце, сколько раз слышит ?без изменений?.— Чейз, все... — тихо шепчет ему Кэмерон.Ее голос дрожит так сильно, что сливается с монотонным звуком приборов. Он отпихивает ее руку, которой она пытается до него дотянуться, и, прежде чем злость на коллегу затопляет его разум, он слышит другой голос.— Чейз.Это Хаус. Он все так же стоит всего в нескольких шагах и не пытается приблизиться и среди всех этих громких звуков приближающейся смерти, его голос звучит будто откуда-то изнутри.— Полкубика норадреналина, Кэмерон, живо! — Он не контролирует собственные голосовые связки, и его голос больше похож на рык, что заставляет девушку повиноваться и почти мгновенно пустить раствор по вене. — Форман, разряд!Он слышит этот характерный, ни с чем не сравнимый звук дефибриллятора, прежде чем начинает слышать звуки всего остального, окружающего его мира. Погодите-ка... Слышать?— Пульс. Есть пульс! — сообщает медсестра откуда-то слева от него.Да, он слышит звон инструментов, слышит моторы компьютеров, шаги людей, работу вентиляционного мешка... Но он не слышит звука, с которым сообщают об остановке сердца.— Доктор Чейз?— Продолжайте ИВЛ. Все растворы, введите пациента в медикаментозную кому и начинайте выводить азтреонам из организма, как можно скорее, — Роб на автомате дает указания и, на самом деле, не может поверить, что у него получилось.Боже.Он делает шаг назад, позволяя медсестрам подойти ближе к кроватке. Чувствует хлопок по плечу — наверно, это Форман — прежде чем кто-то накрывает его слишком крепкую хватку на дефибрилляторе теплыми пальцами.— Чейз? Все хорошо. У тебя получилось.Роберт поворачивает голову на звук этого голоса и узнает Хауса, который аккуратно отнимает у него устройство, не глядя бросая на стол, и тянет Роберта прочь из палаты. На выходе он краем глаза подмечает Формана, успокаивающего плачущих женщин, и только когда они с Хаусом, который все еще ведет его, полностью одетого в медицинский операционный костюм, под локоть, заворачивают за угол, и Хаус сажает его на диван, Роберт находит в себе силы начать говорить.— Почему мы ушли? Я должен быть там, мне нужно в палату.— Успокойся, Чейз, они справятся.— Нет! — Роберт отталкивает, но как-то слабо, придерживающую его руку и порывается встать, но ноги подводят его в последний момент, и он остается сидеть. — Не справятся! Вы же видели! Роб еще раз пытается встать, не понимая, почему Хаус его удерживает, ведь на кону жизнь ребенка. Он должен успеть, вытащить...— Я видел, как ты спас малыша, Чейз. Азтреонам уже выводят из его организма, рубеж пройден — ему не будет хуже. — Хаус говорит это медленно, растягивая слова, будто втолковывая истину неразумному ребенку, когда до Чейза наконец доходит.Роберт несколько раз кивает и оглядывает себя и Хауса, все еще не до конца понимая, что они тут делают. Хаус кладет свою трость на диван рядом, а сам присаживается перед Чейзом, слегка морщась от боли в ноге.— Все хорошо. Ты справился, — продолжает Хаус и он что, воркует с ним, будто с ребенком? — Даже я не сделал бы лучше.Хаус внезапно подается ближе к нему, слишком близко, и Роберт на секунду пугается дальнейших его действий, но Хаус лишь распускает завязки операционного халата сзади шеи и медленно принимается его стаскивать. Чейз позволяет ему это, хотя, наверняка, мог бы и сам с этим справиться.— Ну, вы не реаниматолог, — пытается пошутить Чейз, но лишь получает выразительный взгляд а-ля ?с каких пор мне нужно быть реаниматологом, чтобы делать работу реаниматологов лучше, чем сами реаниматологи?.— Ты молодец, Чейз, — Хаус стягивает с него медицинские перчатки и Роб не может не признать, что это очень приятно, и легко улыбается ему. — Советую запомнить этот чертовски редкий момент, когда я не считаю тебя кретином.— Вы и так не считаете меня кретином, Хаус, — смеется Роберт.— Продолжай так думать, милый.О, и Чейз думает, да. Даже когда ненамеренно лишний раз за ночную смену проходит мимо той палаты.***На утреннем диффдиагнозе с новыми анализами выяснятся, что и ванкомицин, назначенный малышке Хартик, тоже не помогает. А Хаус при этом выглядит так, будто ему хорошенько съездили битой по голове.— Ни ванкомицин, ни азтреонам его не убивают. Что же это такое?— Супербактерия, — язвит Форман. — Может, это все же устойчивый стафилококк? — В США зарегистрированы всего два случая, — осаждает его Кадди, успешно затесавшаяся на их ?уютные посиделки?.— У третьего ребенка началась кожная сыпь, может быть синдром Лайелла? — предлагает Чейз. — При этом не исключая стафилококк. — Мы в этом виноваты, — выпаливает Хаус, а поймав несколько удивленных взглядов, поясняет: — врачи, любящие антибиотики. Простуда? Прийми пенициллин. Насморк? Не проблема — вот азитромицин. Не помогает? Держите левофлоксацин. Антибактериальное мыло каждой ванне! Мы вырастили эти супербактерии. Они наши дети. И они выросли — все в пирсинге и очень злые.— Может быть, дело вообще не в антибиотиках? — устало отвечает ему Чейз. — Видели, какое низкое было давление у малыша Чен-Люпина, прежде чем он дал остановку сердца?— Поражение сердца? — предполагает Уилсон, садясь ровно на своем кресле и внимательно смотрит на Хауса, спрашивая его мнение. Хаус лишь вскидывает бровь.— Сделаем КТ и биопсию, — предлагает Чейз.— Он слишком мал и слишком слаб для биопсии, — возражает ему Кэмерон, почти дремавшая до этого момента.— Другого выбора все равно нет. Форман, Кэмерон, займитесь этим, — распоряжается Хаус и, как только все, включая Кадди и Уилсона, уходят по своим делам, обращается к Роберту: — иди домой, Чейз. Толку от тебя сейчас будет не много.— Вы тоже после ночной смены, — тихо возражает Роберт, хотя не может не признать правоту Хауса в собственной усталости.— На исходе сил мне всегда думается лучше. Иди. Дай себе несколько часов.И Роберт не спорит. А когда возвращается, у команды уже есть ответ.— К несчастью, все наши предыдущие предположения были ошибочны, — Хаус что-то черкает на доске, он выглядит бодрым и воодушевленным, хотя мешки под глазами выдают бессонные сутки. — Это вирус, поражающий сердце.— Тогда это все, — разводит руками Форман, — мы не найдем этот вирус. Возможностей тысячи.— Можно провести тесты на антитела, — предлагает Кэмерон.— Тысячи?— Чейз, — окликает Роберта Хаус, и тот мгновенно вскидывает голову, концентрируя все внимание на нем, — ты реаниматолог, сколько крови можно взять, не обескровив детей? — Тест пробирки и тест палочки? — уточняет Роб и, получив кивок, задумывается, — думаю около пяти, максимум шесть.— Хорошо. Снимки показали, как действует вирус, поэтому попробуем сузить тысячу вирусов до шести.— Так или иначе, у нас будет только половина всей картины, — пожимает плечами Чейз, понимая, что они забыли учесть самый важный аспект, — они же младенцы...— Ну и? — перебивает его Форман.— А это значит, что половина их антител, это...— ... это антитела их матерей. — Заканчивает за него Хаус. — Возьмите и кровь матерей тоже. — И кровь здорового ребенка, в качестве контрольной группы.Они работают весь вечер и всю ночь. В какой-то момент, уже светало, Кэмерон отрубается на диванах и, Чейз даже не пытается ее разбудить, прикрывая пледом. Они с Форманом, Уилсоном и Кадди на четверых выпивают наверно все запасы кофе в больнице и все запасы энергетических напитков в автоматах, лишь только Хаус держится на чистом энтузиазме, и, на самом деле, Роб даже не может предположить, как ему это удается.В конечном итоге, когда у них уже есть ответ и осталось только получить согласие родителей на лечение, Кадди идет беседовать с Хартиками и остальными. Чейз же, уставший и выжатый как лимон, не глядя, будто сомнабула, бредет коридорами больницы. Он останавливается возле палаты малыша Чен-Люпина и видит одну из его матерей. Женщина стоит, прижавшись лицом и руками к стеклянной перегородке, глядя, как сестра меняет пеленки.Роберт вспоминает, что было в прошлый раз, когда он заговорил с Эмили, возле этой же палаты, что стояла на том же самом месте, и решает не испытывать судьбу на прочность. Даже если не верит ни в какую судьбу.Но женщина замечает его раньше, чем он успевает уйти.— Доктор Чейз, — тихо окликает она его, не оставляя выбора, кроме как подойти.— Миссис Чен-Люпин. Ким, верно?Женщина несколько раз кивает ему, удивляясь, что он помнит ее имя. Она молчит, пытаясь подобрать слова, и Роберт уже чувствует себя неловко.— Спасибо, что вы... В смысле, нам сказали...— Не нужно, Ким. Это моя работа.Она закусывает губу и отворачивается обратно к ребенку. Ребенку. Верно. Роберт думает о том, что если бы он не начал позиционировать малышей для себя как детей, новорожденных, младенцев, то им так и не удалось бы найти решение. Хаус всегда говорит, что они должны лечить болезнь, а не пациента, ведь ?большинство врачей же лечение пациентов утомляет?. Роберт не думает, что это не о нем. Невозможно решить проблему с минимальными потерями, не видя общую и целостную картинку.Они стоят и наблюдают за работой сестры в палате, когда из тишину нарушают чьи-то шаги. Это супруга Ким. Женщина, даже не заметив Роберта, бросается к жене и что-то тихо шепчет ей на ухо. Робу не нужно слышать, чтобы знать, что она ей сообщает хорошие новости от Кадди. Женщины обнимаются и не сдерживают слез радости и облегчения, Ким уводит все еще плачущую женщину и, обернувшись, благодарно кивает Роберту.Ему не нужно больше.