Глава восьмая: Судьба на два тела (1/1)

Гарри чуть хмурится, трет переносицу, да вдруг замирает, широко распахнув глаза. Очаровательно, право слово. И непозволительно глупо с его стороны было бы допустить столь досадную ошибку, проглядев такой пустяк. Нельзя просто так взять и запереть какого-никакого, но бога в обычной камере, созданной руками обычного человека. Нет, конечно нет; в таком случае значило бы, что эти асгарцы от смертных ничем и вовсе не отличаются, а то и уступают во многом и едва ли то было возможно. Не такой уж он и наивный идиот, в конце концов, чтобы на это повестись, да и за все это время изучить примерные возможности недо-богов Гарри все же успел. А значит — дело было нечисто, и, что раздражало его куда больше по совершенно непонятным причинам, вряд ли здесь обошлось без вмешательства некоторых личностей, — или скорее сущностей, — о которых он предпочитал лишний раз не вспоминать. Только-только понадеялся, что хоть раз без этих обойдется, ан нет, куда там... Интересно, кто на этот раз? Вновь Время явится шипеть за изуродованные параллели или в который раз заявятся Жизнь с Равновесием лишь только для того, чтобы опять начать читать свои бесконечные нотации, причины которых понять Поттер так и не смог, о принятии судьбы, смирении и подчинении? Хотя последняя, помнится, предпочитала ехидно ухмыляться, глазами блестеть, да кривиться в его сторону, словно что-то омерзительное заметив. Чудное создание, в самом-то деле, чудное. Гарри хмыкает, и тут же нараспев тянет звучное: ?Ста-а-а-арк!?. Тот, к слову, стоявший буквально в нескольких метрах от него самого, давится давно остывшим кофе, и оглушено моргает. — Чего тебе? — откашлявшись, с опаской произносит он. Гарри довольно скалится. Их отношения развивались как нельзя лучше, а всего-то стоило пару раз нудные мысли внушить... Да, быть может, то неправильно, плохо, и далее по списку, но когда это его волновало? Гарри, на самом-то деле, хотел не дружбы — взаимовыгодного сотрудничества; или, еще лучше, выгодного только для него одного. Собственный комфорт и удобство всегда должны оставаться на первом месте; о морали он позаботиться позже. Или вовсе не вспомнит, смысла в том и нет. Что ж, пока что все шло в высшей степени прелестно, пусть и не совсем честно, а значит и его полностью устраивало. — А кто ту банку для Локи строил? — нарочито скучающе интересуется Поттер, обращая все свое внимание на дико пляшущие солнечные блики на потолке. Ему нужно было это знать, просто необходимо, хотя бы для того, чтобы не понять — нет ли риска для него самого от этого неведомого гения.— А? — Старк морщится, проглатывая остатки кофе и наконец оборачивается к нему, окидывая долгим, внимательным взглядом. — Сам не знаю, но слышал, что появился тут недавно один... уникум. Пацан лет десяти на вид, и умный говорят, шибко. Но странноватый. Пропадает все время куда-то, а то и вовсе в подобие комы впадает на несколько часов, а то и дней. Он и сделал, уж не знаю, каким образом. Гарри удовлетворенно кивает: чары все еще действуют, что не может не радовать. В последнее время его магия приобрела странную и раздражающую тенденцию творить то, что угодно ей самой, разрушая, а то и вовсе не выполняя добрую половину заклинаний. Рисковать расположением Старка — силой, в сей чудной компании поистине огромной, он никак не мог себе позволить. Но мальчик? Что за бред? Да быть того не может. Дети, тем более дети людские, такого вытворить не могут при всем желании. А значит что-то тут нечисто. И, скорее всего, это нечисто — именно то, что он пытается найти. — И кто он такой? — деланно лениво вопрошает Гарри, почесывая внезапно резко кольнувшую болью татуировку. — Черт знает, если честно, — Тони чуть кривится, позволяя проступить на лице раздражению. — Я пытался что-то на него нарыть, но тщетно, пустота, тишь, да благодать. Его слово и не существует... — Старк насмешливо щурится, прежде чем продолжить: — Точь-в-точь как и тебя, ведьмочка наша. О, и кстати, по невероятно странному совпадению, это наше малолетнее чудо ужас, как тебя напоминает. — Не смешно, — меланхолично выдыхает Поттер. Происходящее с каждой секундой начинало нравиться ему все меньше и меньше. Отвратительный день, отвратительная компания, отвратительный мир. — Похоже, что я смеюсь? — фыркает Старк в ответ, отрешенно выстукивая пальцами странный ритм по столешнице. Внезапно посерьезнев он хмурится, тяжело глядя на мага исподлобья: — Что-то происходит, Гарри, или как тебя там. Что-то определенно плохое. Уж не знаю, кто ты такой, и что нам твое появление принесет, но умирать мне лично не очень хочется. — Зато я прямо о том мечтаю, — бормочет Гарри себе под нос, рассеянно отводя глаза. Кажется, некоторые догадки касательно личности странного мальчишки у него имелись. И не дай Мерлин им оказаться верными — всю Пустоту наизнанку вывернет и сию чудную компанию разгонит. Совсем с ума посходили... ***Судьба едва заметно хмурится, потирает виски, бросая усталый взгляд на ехидно ухмыляющуюся сестрицу. Сенсибус просто сидит в воздухе, болтая ногами, смотрит, лишь смотрит, до сих пор ни слова ни сказав. И улыбается. Так, как лишь она одна умеет — насмешливо, темно, жестоко и до безобразия невинно, слово знает нечто особенное, всем остальным недоступное. Впрочем, так всегда и было. Равновесие ведь, ей положено... — Чудное тело, — не глядя бросает он, только для того, чтобы разрушить странную тишину. — Мне нравится. Это ?нравится? — горечью отдает на языке и звоном повисает в воздухе, и Фатум, прикусив губу, отворачивается. Слишком много прошлого, слишком много воспоминаний и чересчур много неправильности. Ошибки случаются, даже у таких, как они. Особенно у таких, как они. Тот же Смерть что недавно выкинул... Но ему отчего-то всегда все прощается, да с рук сходит, а их двоих одна несчастная случайность, недолгое помешательство, как кажется, будет преследовать все существование. Существование — не жизнь; кому уж как не Вите было это знать, она-то и сказала. Существа — не люди и не боги, не смертные и не бессмертные. Пять безумно старых и уставших существ, связанных лишь одним — своим Создателем, и скорее по привычке называющими друг друга братьями и сестрами. Куда там, чужие по сути и абсолютно разные. Разве что единые в одном прошлом и череде ошибок, да боли; единые в судьбе, жизни и смерти, как бы иронично то ни было. Когда-то было проще держаться рядом, всем вместе, а не сходить с ума в полной тишине от звука собственного крика, набатом в ушах стучащего. Смерть, самый младший и в то же время старший из них, это понял слишком поздно, уже после своего ухода. Сотни тысяч личин, отражения, иллюзии, сущности, не истинные — им созданные. О, все они до сих пор помнят его Немезиду. Бедное дитя... Смерти не дано создавать, не дано вселить жизнь, да разумом наделить — на то лишь Жизнь одна властна. Жизнь, с которой Мортем так опрометчиво рассорился. Немезида рассыпалась, умерла, попросту распавшись на несколько камней силы, полных теней сути Смерти. Время однажды рассказал, с неохотой, будто не будучи до конца уверенным, — впрочем справедливо, — в том, что им можно доверить нечто столь ценное, что брат, в тщетной попытке умереть, проходил ритуал перерождения раз за разом. И это давало всем им новую проблему — как минимум с десяток сущностей Смерти, не реальных — лишь отпечатков, изредка — отражений, на одну вселенную. Это было и оставалось яркой проблемой, особенно на фоне последних событий. — Миленькое, — фыркает Равновесие, заставляя его вздрогнуть от неожиданности и снова посмотреть на нее. Она накручивает на палец пышный локон, чернильной тьмой отливающий и чему-то задумчиво кивает. — А ты я смотрю, тоже не прогадал. Прелестно выглядишь, Фатум. Лгать не стану, я была не в восторге, когда это твое тело дошло до последней стадии, — бр-р-р, без носа, серьезно? — но сейчас ты абсолютно очарователен, братец. — О, и снова ты меня братом называешь, — Судьба пытается было весело усмехнуться, но улыбка сама собой превращается в горький оскал. — Таков был мой путь в тот момент, жребий, если угодно. Сенсибус иронично приподнимает брови. — Убить Повелителя Смерти, да вернуть нашего незадачливого собрата на его место? Фи, это уже становится традицией. Судьба в ответ криво ухмыляется и тяжело вздыхает, прикрывая глаза. Братья, сестры... Семья. Им бы и в самом деле быть семьей, настоящей, правильной, как, всегда должно быть. Так и было по началу, помнится. Но после Создатель сотворил такую отвратительно непредсказуемую штуку, как чувства и все пошло наперекосяк. Фанатос маленьким ребенком бегает от него, периодически срываясь, и убивая, строит вокруг себя игрушечные миры, да окружает сотней личин самого себя, а все оттого, что никак не хочет свою судьбу принять. Они с Сенсибус раз за разом повторяют одну и ту же ошибку, позволяя себе на пару мгновений жить так просто, без предназначений и будущего, а после точно также вспыхивают, друг друга уничтожая в огне единого на пятерых безумия. Время все кружит вокруг да около, исполняя роль заботливого родителя и не позволяя им всем окончательно уничтожить вселенную, да самих себя. А Вите все смеется, смеется сквозь кровавые слезы миров, под давлением Равновесия, пытаясь роль Смерти сыграть, вот только не удается у нее никак. Плохая из них вышла семья, и еще более отвратительные личности. Сущности, существа — да, возможно. Но не личности, не люди, не живые. Жить им не дано, как не суждено и умереть. Им уготовано лишь раз за разом спотыкаться, падать, вместо коленок — галактики разбивая огненным дождем, и все больше погружаться в вязкие топи абсолютного безумия, утягивая за собою остальных из пятерки проклятой. Такова уж судьба, и даже его Судьбы, путь, как ни иронично. — Фанатосу нужно просто понять, — устало выдыхает он. Черные волосы сестры, какой Фатум ее давно уж не считал, на миг вспыхивают — яркий признак раздражения и гнева хозяйки, и трескучим белоснежным огнем разгораются на голове, в мгновение ока изменяя цвет на багрово-алый. — Мы оба знаем, что наш брат не из тех, кто способен просто так смириться и успокоиться, — недовольно цедит Равновесие сквозь зубы, одергивая подол серого в выцветших оборках платья. — Он нам не брат, — меланхолия отзывается Судьба, пальцем вырисовывая в воздухе древнюю цепочку рун. — Он когда-нибудь да придет к этому, а с меня достаточно; я более с ним нянчится не собираюсь. — Семьдесят лет ты из-за него прожил в теле смертного, без воспоминаний, без и части прежней силы, зацикленный лишь на том, чтобы отыскать безымянного Повелителя Смерти, на которого у Мортема были весьма прозрачные планы, и убить, — Сенсибус рассерженно сверкает глазами, но Судьба лишь кротко усмехается. Она всегда была прекрасна в ярости, а он уж тем более не собирался отказывать себе в таком удовольствии, как сестрою полюбоваться вдоволь. — Прожил добрый десяток лет без оболочки вовсе, скитаясь в пределах одного мирка бесплотным духом, а сейчас, наконец обретя полный контроль над, по счастливой случайности, убитым тем самым Повелителем, телом, позволяешь мальчишке Поттеру дергать тебя туда-сюда, из одного тельца в другое, просто потому, что ему того захотелось?! — И как ты догадалась? — скучающе спрашивает он, с удовлетворением наблюдая, как руны загораются мягким белым светом, рассеиваясь в пустоте. От этих смертных богов одна только морока, право слово...— Ты слишком мягок, — обвинительно печатает она тоном, не терпящим возражений. — Если Фанатос не вернется... Ты знаешь, что случится не хуже меня. Нужно будет заставить — притащи хоть силой, обмани, запутай, сотвори нечто лжи-лицемерное в своем стиле, хоть ломай его, но верни. Он нам нужен, Фатум, пойми уже, — ее красивое лицо искривляет гримаса плохо скрываемого отчаяния и привычной злости, и Сенсибус, вдруг поддавшись вперед, хватает Судьбу за руку, притягивая к себе. Она наклоняется застывая буквально в паре сантиметров от его лица и сбивчиво шепчет, обычно пылкое в странной лихорадке:— Нужен, понимаешь, нужен... Именно он, наш проклятый, проблемный братец, а не очередной осколок его сознания, то нелепое Отражение, что играет его роль, или оболочка, оставленная им с десяток тысячелетий назад, в попытке нам мозги запудрить. — Упрямица, — выдыхает Судьба, лукаво усмехаясь. Ее глаза на миг вспыхивают огнем довольства, и Фатум в рассеянности думает, что, быть может, им стоит ошибиться и еще раз. В конце концов, ярчайшее помутнение, что затопит их вновь с головою, как миллионы раз до, будет того стоить. Как всегда.