Глава седьмая: Смерть Равновесию не помеха (1/1)

Время хмурится, шипит сквозь зубы диковинную мешанину сотни языков за раз, и, в конце концов, в сердцах швыряет злосчастный механизм в невесть откуда взявшуюся стену, — не иначе, как Судьба развлекается, уже он-то любит... создавать излишне многое из ничего. Особенно потакая любому младшему братцу, — мрачно думает Равновесие, поигрывает кинжалом. Забавная вещичка, на самом деле. Тонкая, изящная, пусть и чуть так отвратительно по-людски отдает смертью. Но камешки красные просто загляденье... Она кривится, не глядя бросая клинок за спину — знает, растворится в Пустоте или в крайнем случае, пролетев сквозь одну из проплешин, угодит в какой мир; неважно. Она определенно не любит людей, старость и до тошноты устала потворствовать игре в прятки, что затеял их ненаглядный Смерть. Мужское обличье явно не пошло ему на пользу; она ведь с самого начала, что та глупейшая затея брата с созданием целой семейки, себе на забаву, или, для чего он там их выращивал, что в итоге пошла на расходных материал для сотни его неполных перерождений, добром не кончится. Но когда гениальный во всем и такой бедненький, — Сенсибус, сестра, как можешь ты быть так жестока? Всем нам тяжело, но ему... — Фанатос в очередной раз устроил обыкновенный, заурядно детскую истерику, сжег все планы Фатума в проклятом Пламени Создателя, — ну спасибо, папочка, удружил, так удружил своими свечками-фонариками, — банально обратил в прах Часовую Башню их милой, совершенно безобидной Темпус, да просто разрушил абсолютно все, терпение ее лопнуло. Равновесие любила Смерть, как, пожалуй, и все они, быть может, даже чуть больше. Он, можно сказать, был всеобщим любимцем, прелестным ребенком, в один чудный день выросшим вдруг в очаровательно двуличную и чудесно эгоистичную сволочь. Нет, она его понимала, разумеется, понимала. Но все они были в одной лодке; запертые в комнате, выхода из которой не было и никогда не будет. Одно проклятие на пятерых, одна судьба, один отмеренный срок и одна шахматная доска, на которой заботливый Творец расставил их двое на двое, в идеальном равновесии. Время с самого начала из игры вышла, не пожелав занять ни одну из сторон, и их Создатель, к удивлению всеобщему, то ей позволил. И Сенсибус смирилась, как почти сразу смирился Фатум. Темпус своей позиции до сих пор не обозначила, предпочитая держать нейтралитет, не встревая в бесконечные ссоры родственничков, если их можно было таковыми назвать. Мортем же, очевидно, продолжал бушевать, с завидной упрямостью раз за разом отрубая все предложенные руки помощи. Малышка Вите, их маленькая Жизнь, созданная с ее, Равновесия подачки, всегда была на его стороне, пусть причины никто и не знал. Что, впрочем, не помешало Фанатосу оттолкнуть, в конце концов, и ее. Убил Жизнь, подумать только... Чисто теоретически, она могла бы понять собрата. Да, ему было сложно, зачастую сложнее, чем всем им, с таким-то обязанностями и силой, что важнее. Да, это могло буквально убить. Но Смерть убить нельзя, в чем и заключался корень всех их проблем. Их милый братец банально устал, в то же время не имея возможности остановиться. Его мотивы можно было бы понять, его можно было бы понять. Мало того — она, имей желание, могла бы даже помочь. Но, как ни печально, желания у Сенсибус как раз таки не имелось. Их брату пора было вырасти наконец, смириться, принять свою судьбу. А не играть в бога, перемешивая и запутывая судьбы людские. И если уж он не желает понять то добровольно, — если уж это его воплощение не желает, — она найдет того, кто точно согласится. А этому проклятому Отражению, недо-сути, здесь места нет. ***По правде говоря, Локи и сам не до конца понимал, что в происходящем его раздражало больше — то ли то, что он ни черта не понимает, то ли именно то, что еще больше ни черта он не понимает в этом не менее чертовом Гарри, будь он проклят. В общем и целом бесило его само непонимание момента, окружения, действий этого окружения и его мотивов. Братец вел себя типично предсказуемо, даже чуть предсказуемее, чем обычно; люди — предсказуемо паниковали, панику пытались скрыть и чересчур неудивительно делали вид, будто все под контролем; а Гарри... Гарри априори существовать не должно было. Вообще никак. Даже если бы гуси стали фиолетовыми, а направо захотело поехать в ежа. Ну хоть какая-то логика и элементарное уважение к идеально проработанным планам, превосходнейшей в своей бредовости импровизации, у этого мира и недо-мага, — не колдуна, помним, ценим, — должны быть? Нет? И после этого они еще что-то говорят про справедливость... Но если начистоту, Гарри-как-его-там в мире просто не могло физически быть. Магов подобного порядка вообще существовать не могло — нереально. Среди людей, обычных, смертных людей — нет. Локи допускал возможность наличия владеющих магией на уровне создания порталов, искорок-блесток, как на этой планете, так и во всей вселенной вообще; но не такого. Не среди простых людей. Не среди людей в целом. Значит ли это, что Гарри, — почему, черт возьми, это имя настолько приятно ему? — человеком не был? Мог ли он быть, ладно, пусть не асом, но обычным, насколько это возможно в данном случае, богом? Это было бы наиболее логичным и правильным ответом. И сейчас, глядя в невыносимо яркие глаза напротив, Локи был твердо уверен в этом. Зеленющие, темные и в то же время светлые, будто светящиеся изнутри, фонтанирующие огромным, бурным потоком магии. У людей, простых людей, не бывает таких. Никогда.— Я знаю, кто ты, Гарри, — шепчет он, жадно вглядываясь в идеальное лицо визави. Наверное, мага можно было бы назвать красивым; идеальное всегда таковым считалось. Но считаться и быть — вещи, как ни прискорбно, совершенно разные. В мертвенной идеальности правильных черт никогда не найти истинной красоты бурлящей живости. — Знаю, что собираешься делать дальше. — Был ли Гарри, этот странный, неправильный, нечеловечный-небожественный Гарри, красивым? Нет. Был ли он привлекателен? Да, бесконечно. К нему тянуло, со страшной, бешеной силой, не давая даже и шанса на сопротивление. Так мотыльков влечет в огонь, так безумные в свой храбрости воины идут в объятия Смерти, так, они все медленно запутываются в ловушке прекрасной паутины этого мага. Локи попадать в чужие сети совершенно точно не любил, но именно сейчас это отчего-то доставляло странное удовольствие. А удовольствие он всегда ценить умел и значит лишать себя его не собирался. — По правде сказать, я даже уверен в том, что знаю и то, что с тобой случится в дальнейшем будущем, а также то, чем это все закончится. Гарри кривит уголки губ, более ничем не выдавая истинных чувств, но рябь трещин расползшихся по абсолютно непробиваемому стеклу говорит все за него. — Вот как. — Именно так, — ухмыляется Локи, чувствуя разливающееся внутри теплыми волнами удовлетворение. Бог — он уверен в том. И он кристально ясно помнил произошедшее на том квинджете, чтобы гадать, богом чего именно его очаровательный маг является. Бог самой Смерти, значит. Но возможно ли это? Почему бы и нет. В их странно-чудесатом мире, похоже вообще все возможно. Даже по определению невозможное. Бог Смерти. Повелитель Смерти. Ее единственный полновластный господин, единственный, кому Вечная Невеста должна подчиняться. — И кто же я по-твоему? — нарочито равнодушно спрашивает Гарри, но бог без труда замечает настороженный огонек в глубине его глаз.Значит ли это? Нет, быть не может... Локи чуть хмурится, прикладывая палец к губам и наклоняя голову набок. Одна известная ему персона была довольно сильно заинтересована в Смерти. Ее подчинении себе, подчинении Ей самой, он так и не разобрался до конца. Черт их пойми, этих титанов... Маг не торопился его убивать, вредить хоть как-нибудь, как обычно того желали все его враги, даже когда предоставилась прекрасная возможность; до сих пор лишь пристально наблюдал, лишь выжидая и, честно говоря, только способствовал осуществлению планов, нарочно или нет, Локи не знал. Смерть... Он бы и сам не отказался заполучить власть над нею в свои руки. И уж точно справился бы лучше какого-то там недо-мага, неуверенного в собственной сущности и отчего-то упорно подавляющего большую часть своих способностей, границ которым и не было. В руках этого... Гарри, была власть и власть огромная, необъятная, неизмеримая. А он вот так просто не использовал ее, доводя до такой степени, что дар бесконтрольно вырывался из-под щита собственного хозяина, до предела наполнив резервы. Какая непозволительная халатность, право слово. Разве не было бы правильнее, получи подобную власть себе в обладание некто более достойный? Тот, кто смог бы и захотел бы управлять ей, подчинил бы в полной мере? Например, хотя бы он сам, Локи? Бог ухмыляется в лицо застывшему каменным изваянием Гарри. — О, дорогуша, ты тот, кому подчиняется Смерть. Но, надеюсь, еще недолго. ***?...тот, кому подчиняется Смерть?. Повелитель Смерти. Гарри невольно отшатывается от стекла, с ужасом глядя на ухмыляющегося бога. Руками он обхватывает внезапно вспыхнувшую болью голову, едва устояв на дрожащих ногах. Нет-нет-нет... Нет, быть не может, нет! Нет... Откуда? Как? — Ложь, — хрипло выдыхает он, вздрогнув от незнакомой хриплости собственного голоса. — Ты врешь! Он отчаянно верит, хочет верить в это, с безумным упорством не желая признавать обратного. Потому что этого не может быть. Просто не может и все. Как этот божок мог узнать, кто рассказал, каким образом догадался, что будет делать с этим знанием дальше? Попытается использовать, угрожать, шантажировать? Гарри затравленно озирается по сторонам, и на миг замирает, с глухим ужасом глядя в ледяные глаза жестко усмехающегося Фьюри. Нет... Голоса в голове взрываются хриплым хохотом, из глаз брызгают слезы. Гарри падает на колени, закрывая руками голову. Кажется, этот проклятый Локи говорит что-то, а где-то рядом кто-то кричит. Слишком громко. Слишком много шума, слишком много голосов и грохота бьющихся сердец, просто слишком много. Он хочет, чтобы они все замолчали, хочет, чтобы все это прекратилось, хочет, чтобы вернулась та страшная, но такая привычно-родная тишина. Хочет вновь в свой маленький уютный мирок тишины и тепла. Хочет вновь со смехом танцевать на его горящих развалинах, и падать в кроличью нору бесконечного космоса, поскользнувшись в луже горячей, соленой крови и рассыпанной колоды стареньких глянцевых карт. Хочет забыться, хочет огня, тишины и океана родного снежно-белого безумия, вязкой трясиной засасывающего его все глубже. Хочет-хочет-хочет...Хотеть большую часть первой жизни для Гарри значило ?мечтать?. Мечты были недостижимы, пусть и чарующе прекрасны. Мечты были снами, а снов он научился бояться довольно скоро. Но первая жизнь закончилась, мечты давно перестали быть недостижимыми, а воздушные замки прочно стояли на земле. Желания имеют свойство исполняться, на последствия Гарри уже пару-тройку столетий было глубоко и категорично плевать и отказывать себе в подобных мелочах он не собирался. Огонь задорно трещит на кончиках пальцев и Гарри отчаянно кусает губы, пытаясь сдержать стон — его тело все еще было слишком молодо и хрупко для подобных фокусов. До чего занятно — собственная магия уничтожает его же самого...Он рассмеялся бы, точно рассмеялся б, громко, заливисто, со вкусом, больше из-за попытки заглушить многоголосый хохот внутри и вокруг себя, чем от истинного удовольствия; но отчего-то не получилось. Почему-то и магия в этот раз не рвалась уничтожать все кругом, лишь робким пламенем дрожа в руках. Мерлин, почему именно когда он хочет того, она виновато тлеет где-то внутри, а когда из последних сил пытается сдержать, не допустив роковой ошибки — крушит все барьеры и щиты, порываясь сделать ровно наоборот, уничтожив несчастную планетку до самого основания? Как это, Мордред возьми, работает?! Гарри надрывно кашляет, подавляя в себе желание схватиться руками за горло — рисковать, проверяя границы возможностей этого тела не слишком хотелось.В разуме вдруг становится кристально ясно, и ему кажется, будто вокруг вновь воцаряется звенящая тишина. Отчего-то ему делается смешно. В нос ударяет терпкий запах дыма и Гарри отстранено вспоминает, как же сильно он боялся и ненавидел огненную стихию, с самого малолетства отдавая предпочтение ветру. И когда же все настолько изменилось, что собственные принципы и предпочтения стали так мало значить, когда впереди была цель более важная? Он медленно разворачивается, сжимая руки в кулаки. Между пальцами тонкими струйками бежит кровь покалеченной плоти, но боли Гарри почему-то не чувствует. Как не ощущал уже бесконечно давно.Эти отвратительные стеклянные зеленые глаза Локи смотрят с шипучей смесью восторга, страха и жадной зависти. И Гарри, звонким в хрустящей тишине голосом произносит лишь одно слово: — Надейся. Мерлин, и когда же он успел стать таким собственником?...***— Объект опасен, — бескомпромиссно рычит Ник Фьюри, ударяя кулаком по столу. — Опасен, понимаете? Слишком опасен. И в сто раз опаснее и хуже для нас то, что контролировать его мы никак не можем. — Чего вы от нас хотите? — с обреченной усталостью спрашивает невысокий черноволосый и ужасно зеленоглазый мальчишка, склонив на бок вихрастую голову. — Управу на него. Что-нибудь, что поможет вернуть и упрочить власть, полную, совершенную. У вас тринадцать дней. Мальчик в открытую ухмыляется, отвешивая насмешливо-учтивый поклон. — Будет исполнено, Ваше Командирство.