Шевардино (1/1)

Не сказать, что он всю свою жизнь провёл радужно и весело. Где-то было грустно, где-то совсем плохо, где-то хорошо. До сего дня он не участвовал в сражениях этой новой войны, всё это время попусту топча Смоленскую дорогу. Его давний друг и сосед Ники Вяземский, который служил кирасиром во 2-кирасирской дивизии, один раз уже участвовал в сражении, и поэтому не сильно переживал. Он вообще особо ни за что не переживал. А он, генерал Горчаков, не понимал, как можно быть таким беспечным. Он всегда думал наперёд. И приучал к этому своего адъютанта. Он сидел на земле Шевардинского редута и размышлял о смысле этой войны. Кому и зачем она нужна? Он всё не мог докопаться до сути. Она вроде была где-то рядом, но он не мог её понять. Вскоре вернулся его адъютант. Он, увидев, что Горчаков сидит на земле, подбежал к нему с встревоженным взглядом: —?Ваше превосходительство, что случилось? Вас ранило? Позвать врача? —?Нет, ты чего? Я просто присел отдохнуть. Адъютант облегчённо вздохнул. Звали его Дмитрий Долгоруков или попросту Митенька, как его называли в семье и, собственно, сам Горчаков. —?Ну Вы меня напугали, Ваше превосходительство. —?В жизни, Митенька, есть вещи и пострашнее,?— сказал Горчаков и словил на себе вопросительный взгляд этого же самого Митеньки. ?Какой маленький и наивный мальчик?,?— подумал Горчаков. —?Всё проверил? Все 46 орудий? —?Всё готово, только одно что-то барахлит, но его, вроде, исправили. —?Точно? Скажи где, я пойду сам проверю. Адъютант вздохнул и повёл Горчакова к нужной пушке. После некоторых замечаний Горчакова, пушку проверили и не выявили в ней дефектов. Её тогда правда починили. Горчаков молча вернулся к себе. —?Ваше превосходительство, арьергард Коновницына обнаружил авангард противника,?— сообщил только что приехавший курьер. —?Так, понятно. Митька, срочно приведи все войска в боевую готовность! Или отправить тебя к Коновницыну? Делема. Ладно, езжай к Коновницыну, долго там не задерживайся, я сам тут всё сделаю. И адъютант ускакал. У Коновницына творился, прямо скажем, кошмар и ужас. На горизонте поднималась туча пыли. Этим авангардом оказался никто иная, как конница Мюрата. А, чтоб вы понимали, конница Мюрата не сравнима с другими конницами. Это не конница, это просто табор бешенных быков, а все их противники просто одно красное полотно и некому выступить теодором. И когда на тебя мчится ЭТО, то в мыслях только одно?— БЕЖАТЬ!!! Когда Митенька добрался до Коновницына, тот уже придумывал куда бы ему отступить. —?Ваше превосходительство, что Вы собираетесь предпринять? —?Я, друг мой, собираюсь бежать. И тебе советую. —?Куда? —?В Шевардинский редут. Скачи обратно к Горчакову и скажи ему об этом. Пускай готовится к худшему. Митенька без слов вышел из штаба Коновницына и собирался уже уезжать, как вдруг услышал выстрелы, французы как будто метили прямо в него. Коновницын выбежал из штаба, весь испуганный, встревоженный, приказал своему адъютанту всех построить в каре, он, видно, думал, что без него не догадаются. Потом, когда хватился, что нужно ещё и приказать отступать, адъютант уже ускакал с бесполезным приказом. Коновницын стукнул ногой. И тут увидел Митьку. У него загорелись глаза. —?Эй, можешь сослужить мне добрую службу? Обскочи части или найди моего адъютанта и скажи им или ему отступать, сохраняя построение. Митенька, естественно, отказать не мог. Он сразу же поскакал по частям Коновницына. Части были разрознены и также разрозненно они строились в каре. Митенька, как не старался, не мог успеть развести приказ всем частям до того момента, когда конница Мюрата таки добежала до авангарда Коновницына. Начался бой. Как донести приказ до авангарда, что уже принял бой, Митенька не знал. Поразмыслив, он напрямую поехал к тем частям. Он ещё ни разу не был в сражениях, и поэтому он очень боялся туда ехать. В его голове боролись инстинкт самосохранения и приказ Коновницына. Он уже глазами нашёл командира дерущейся части, как вдруг прямо на него поскакал француз с саблей, готовой его заколоть. У него были такой яростный вид и глаза, что Митенька не выдержал. Он зачем-то бросил в направлении француза пистолет и галопом поскакал вдаль, не оглядываясь, от всего этого. И даже сам не понял как, он оказался рядом с Горчаковым. Тот обсмотрел его всего и вопросительно поднял левую бровь. —?Ты уже здесь? Молодец. Ожидать ли нам скорой опасности? -спросил ничего не подозревающий Горчаков. И как ему признаться? Ему было очень стыдно за свой поступок. —?Коновницын отходит к Шевардинскому редуту. Сказал готовиться к худшему,?— надо сказать, что его голос как никогда дрожал. Он ещё не совсем отошёл от пережитого страха. Теперь к страху естественному прибавился другой страх?— страх перед Горчаковым из-за своего дезертирства. Ему почему-то было очень стыдно только перед Горчаковым. Части Коновницына таки отошли в редут. Следующими в атаку пошли поляки 5-го корпуса под командованием Юзефа Понятовского и вышли на сопротивление егерей. Те всего лишь оттягивали время до того момента, как к ним на помощь придут киевский драгунский и ахтырский гусарский полки. Кавалерия быстро подоспела и нанесла столь стремительный и сильный удар, что куча поляков погибло, а остатки поляков спаслись бегством. Горчаков ликовал, его ликование разделяли и командиры драгун, гусар и егерей. —?Вот, как надо! Спустя некоторое время французы заняли деревню Фомкино. Ликование сменилось некоторым страхом и опасением. —?И что это значит? —?спросил Митенька, который искренне не понимал, почему этого надо бояться. —?Французы начнут нас обстреливать, Митенька. И правда, французы выставили артиллерийскую батарею перед деревней. Началась перестрелка. То, что творилось на редуте, было не высказать словами. Люди метались из угла в угол, повсюду слышны крики, ор раненых и умирающих. Митенька метался вместе со всеми, но его поведение регулировал Горчаков, отдавая ему приказания. Спустя некоторое время франко-польская армия заняла холм между деревней и редутом и поставила там пушки. Редут и пушки разделяли 60 шагов. Стало ещё хуже. На редут полетели ядра и картечь. А Митеньку контузило. Из ушей и глаз его выступила кровь. Он не слышал того, что пытался ему сказать Горчаков. Весь этот кровавый кошмар закончился через 10 минут. Горчаков облегчённо вздохнул. —?Слава Богу! Я уже думал, что тебя надо сдавать в госпиталь к раненым. В 5 часов вечера французы штурмом захватили редут. Но не прошло и 2-х часов, как их выбили оттуда. Но и французы сдаваться не желали. Они бросили в бой почти 40 000 солдат. Они атаковали редут с 3 сторон, намереваясь окружить обороняющихся и полностью уничтожить. Было уже совсем темно, их было очень плохо видно. И они были практически незаметны, но русские их таки заметили. У Митеньки читался страх в глазах. —?Митька! Скачи к кирасирам, срочно! —?заорал что есть мочи Горчаков. —?Скачи, скажи это их время! Митенька пришёл в себя. Он сел на лошадь и поскакал к кирасирам. Там он нашёл командира дивизии Дука и передал ему приказ. Также он встретил и Вяземского. Командир Екатеринославского полка кирасир, Ники Вяземский, молоденький, одногодка с Бергом, но уже командовал полком, как будто бы ждал этот приказ. —?Давай, ребята! Поможем Родине! За Императора! —?закричал он. А кирасиры, скажу я Вам, это оружие мощное, они были надеты в кирасы?— металлические нагрудники и в столь же металлический шлем с конской гривой (французские кирасиры носили на шлеме конские хвосты), вооружены они были палашами или тяжёлыми саблями. Это как танки в современной армии: они были близки по использованию и силе каждый в своё время. В кирасирские части набирали только рослых и сильных всадников (170-180 см ростом). Лошади у кирасиров также были очень крупными?— они весили 600-700 кг. Так что если на вас скачет дивизия кирасир, а это 2 800 человек, закованных в металл, вам мало не покажется. 2-я кирасирская дивизия атаковала противника, и тем пришлось строиться в каре. Но никакое каре не спасёт от кирасир. Много было побито французов тогда. Но и ранены и убиты были некоторые кирасиры и даже командиры полков. Даже Митенька, затесавшись в рядах кирасир, не смотря на уговоры Ники Вяземского вернуться к Горчакову, сражался с французами. Атаки одна с другой стороны не прекращались. Лишь с наступлением темноты всё вроде как начало затихать. Бой длился 10 часов. У Шевардина свои головы сложили 6 000 русских и 5 000 французов. Скоро прискакал адъютант Кутузова и приказал оставить редут и отойти к главным силам Багратиона. Горчаков с одесским пехотным корпусом уходили последними. Горчаков приказал играть атаку. Эта хитрость удалась, кирасиры пришли на помощь пехоте, конница Мюрата была сбита с толку и, не принимая боя, французы отступили. Однако Митенька всё не возвращался. Горчаков уже был в расположение армии Багратиона, а адъютанта нигде не было видно, как вдруг Горчаков увидел приближающегося к себе Вяземского с каким-то солдатом на руках. ?Неуж-то это он?!??— пронеслось у него в голове. Вяземский спрыгнул с лошади с солдатом на руках и положил его на землю. Это был Митенька… —?Что… Что случилось?..- дрожащим голосом спросил Горчаков. —?Он с нами в атаку пошёл, дурак! Ранен в то самое место, где раны не вылечиваются. Я его и врачу показывал, говорит, умирает, вот так вот… Простите… —?он видно что держался, старался не заплакать. —?Маленький дурачок… —?гладя того по голове, приговаривал Вяземский. Горчаков молча сел, как и Вяземский, рядом с Митенькой и стал молча гладить его по голове. А тот ещё что-то пытался сказать: —?Ваше превосходительство, я… я нарушил приказ… Коновницына, сбежал с поля боя… Он приказывал мне разослать по частям приказ об отступлении, а я сбежал… —?Ничего, Митенька, ничего… Митеньке было всего 15 лет. Он ничего ещё не видел в своей жизни, кроме любящей обстановки в семье и этого боя… —?Вот так жизнь и заканчивается… Так бездарно и глупо! И порой не знаешь на что она тебе дана… —?сказал Вяземский и не смог сдержаться и заплакал. —?Тебе сколько лет-то? —?15… —?Сражался, как герой, сам видел. И всё равно, что тогда сбежал. Знаешь, Митенька, что я думаю, я думаю, что ты прожил свою жизнь не зря. Не зря. У тебя есть кто-то такой, кто остался один без тебя? —?Нет, у меня большая семья. —?Всё будет хорошо, Митенька… —?сказал Горчаков, долго хранивший молчание. —?С мамой, отцом и братьями и сёстрами всё будет хорошо. —?Да, всё будет. Мы всё сделаем по красоте, французов обратно во Францию загоним. О тебе будем вспоминать,?— он уже захлёбывался в слезах. —?Песни будем о тебе сочинять, памятник отбабахаем. Всё будет по красоте. —?Да, всё будет именно так. И знаешь, что, Митенька, когда настанет мое время, я надеюсь, что последняя моя мысль будет приятной. Так что подумай о чём-то приятном. —?Да! О семье, например. И Митенька и вправду подумал о семье и ему стало на душе очень хорошо и чисто. Он лежал на земле, но ему было очень мягко, как будто он лежит на кровати; руки его лежали прямо, на зелёном мундире всё равно была видна кровь. И, раз, два, три… Он не дышит. Больше нет на свете этого маленького и наивного мальчика, маленького дурачка. Он больше не сможет обнять маму, отца, двух братьев и трёх сестёр, выполнить приказ Горчакова, а ведь, если подумать, то он был ему как второй отец; посидеть у мамы на коленках, покататься на его любимых качелях. Он больше не сможет ни радоваться, ни смеяться, ни грустить, ни бояться конницу Мюрата… Вяземский захлёбывался слезами, Горчаков также всплакнул и закрыл ему глаза ладонью. Всё.