Глава IV (1/1)
Ветер колотился в окно. Магда не ложилась, хоть усталость лежала на плечах свинцовым одеялом. Утром она обменялась дежурным приветствием с отцом и вдруг почувствовала: он тоже ищет разговора. Значит, надо запастись терпением. Что-то в глубине души подсказывало, что не надо торопиться и первой его начинать. Инициатива наказуема… А еще она хотела встретиться с Эдвардой. Утром, когда все еще спали, Магда укуталась в белый платок и, захватив книги и тетради, побежала вниз по улице. Нужно было успеть до утренней толпы. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся от быстрого бега, она постучала в дверь. Ответа не последовало. Она постучала еще раз. Потом еще. Эдварда никогда не спала в это время, значит, слышала. Просто не открывала. Ледяные мурашки пробежались по спине, неприятно засосало под ложечкой. Что-то случилось. Наконец послышался скрип ключа в замке, и дверь отворилась. На пороге стояла Эдварда, бледная и уставшая, с короткой стрижкой, совсем не такая, какой ее помнила Магда. Под глазом у нее красовался большой синяк. —?Тебе не надо сюда ходить,?— произнесла она жестко. —?Не ходи, пожалуйста. —?Но я скучаю, я хочу помочь! —?возразила Магда. —?Что с тобой?.. Эдварда сжала губы в тонкую линию, и из глаз вдруг покатились слезы. —?Уходи,?— она стукнула кулаком по дверному косяку. —?Уходи, ты накличешь беду на себя и на нас. Посмотри, что они сделали со мной, Магда!.. За что они так с нами? Мы просто шли из синагоги, когда штурмовики бросились на нас и избили дубинками! Посмотри же на меня! Какой у меня фингал!.. Посмотри на мою руку! Мне еще не исполнилось шестнадцати, а у меня уже появилась метка! Знаешь, кто я? Беженка! У моих братьев появились метки! У отца метка поменялась. Поменялась, понимаешь?! Я отрезала волосы, чтобы у нас были деньги!.. Я... Магда шагнула к ней и крепко обняла, чувствуя, что Эдварду мелко трясет то ли от злости, то ли от истерики. Она задыхалась, захлебываясь слезами. Так они простояли, пока на улице не стали появляться люди. Тогда Эдварда встряхнула головой и отстранилась. —?Уходи,?— повторила она уже спокойно. —?Нам не стоит видеться. Бабушка очень больна. Мы все очень больны. Иди к своим. Ты убийца, я беженка, здесь все понятно. Я еврейка, ты немка, вот как это надо понимать. Пока. Прежде чем Магда успела что-то сказать, подруга скрылась за дверью. Бессмысленно простояв у ее крыльца еще минут десять, Магда понуро поплелась в школу. Неужели какая-то метка на руке может разрушить дружбу?.. И ведь Эдварда обещала, что нет! Теперь сама же порвала связи. В душе зарождался гнев вперемешку с обидой и горечью. В школе ее теперь любят? Да к черту такую любовь, такую купленную дружбу. Это все не то. Совсем не то. Зато какой благодатной почвой стала ее обида для разговора с отцом! Горела пузатая зеленая лампа. На кухне было тихо. Только чайник кипел на газовой конфорке, и Магда прислушивалась к булькающей воде. Отец шепнул ей за ужином, что будет ждать ее в полночь. Мать как раз уснет. Что-то он задерживался. Клонило в сон, но Магда держалась. Завтра все равно выходной, можно будет проваляться в постели до обеда. Отец пришел бесшумно, она даже не заметила его появления и испугалась, услышав шепот: —?Ну, девочка моя, мы с тобой заговорщики. Садись поудобнее, будешь чай? Я закурю? Это значило, что разговор будет долгим. Сначала говорила она. Магда рассказала все, включая про слухи в школе и про утренний разговор с Эдвардой, про то, как она ее выгнала и какие слова сказала. Отец выпустил колечко дыма к потолку и произнес: —?Они такие все, эти евреи. Думаешь, что хорошие, а как только выгода пропадает?— тебя выбрасывают на помойку, как старую потрепанную игрушку… В школе, говоришь, слухи? Магда кивнула. Не хотела признаваться, что не только слухи. —?Что ж, возможно, оно и к лучшему. Скрывать уже нельзя. Грядут новые времена, девочка моя. Тебе выпала нелегкая доля, совсем не женская, но великая. Ты нужна Германии. Я устрою тебя на парочку курсов после окончания школы. Они пригодятся тебе. —?А мама? —?Магда грела пальцы о кружку. —?Она не станет возражать. Поговорю с ней и объясню, но позже, когда время придет. Потом говорил отец. Он рассказывал много о генетике человека, о том, что известно сейчас о получении призвания, о талантах… —?Основные физические характеристики и особенности поведения человека наследуются генетически,?— объяснял он медленно и четко, как диктор на радио. Словно старался вдолбить эту мысль дочери в голову. —?Это значит, что можно использовать биологические закономерности для сохранения и приумножения нордической ?лучшей? крови, ?лучших? призваний. Для этого нужно убрать ?худших? людей с низким уровнем умственного развития. Селекция породы человека сделает мир лучше и толкнет развитие вперед. Все, кто представляет собой угрозу расовой чистоте немцев, должны быть либо сосланы, либо… впрочем, сосланы. —?Почему?.. —?Ну, милая моя, я же сказал. Они портят расу. Они занимают места, которые могли бы занимать мы. Ты уже не маленькая, с тобой можно обсудить и вопросы создания семьи. Строгие правила создания семьи и планирования ребенка приведут к улучшению германской расы и остановят рост низших представителей. Тебе повезло, что ты была маленькой все двадцатые годы… Это был кошмар. И кто виноват в этом кошмаре? Явно не немцы! Магда слушала и не понимала. Неужели все на самом деле так? Отец хороший врач, он всегда был авторитетом для нее, но что-то в его словах было странным и неестественным. Душа ее чувствовала, что тут кроется ошибка. Однако может ли ошибаться человек, работающий с генетикой всю жизнь и даже ставший консультантом в Главном управлении СС по вопросам расы и поселения? Наверное, нет. Раз так… значит ее предназначение на Земле?— помочь?.. Стать защитницей арийцев? Много вопросов, на которые пока не было ответа. Оставалось ждать. Самым страшным для Магды был теперь грядущий разговор с матерью: отец настоял, что поговорить хочет в ее присутствии. Разговор долго откладывался. Весь март и апрель Магда готовилась к экзаменам, хотя в школе ей ясно дали понять: проблем с получением аттестата не будет. Даже фрау Аннегрет пошла ей на встречу и явно завысила оценку. Было с одной стороны приятно, а с другой стороны как-то неуютно. Магда не привыкла к вниманию, раньше-то ее никогда не замечали.
Она не умела реагировать на комплименты и только смущенно улыбалась. ?Неужели я действительно красивая и умная? Или мне льстят???— думала она, всматриваясь в сове отражение. Подумав немного, она решила, что значения все не имеет. Главное, что слушать комплименты в свой адрес приятно. Она сама поверила в то, что ей говорили. С матерью разговор состоялся в день перед экзаменом. Отец специально подгадал: так проще будет убедить в необходимости посещения курсов. —?Нет, я слушать даже не хочу! Вы сошли с ума! Какие курсы? Какая Германия? Какой Гитлер? Вальтер! —?Послушай меня, Клара! Посмотри, как жизнь улучшилась с его приходом. Вспомни же, как я воровал уголь у французов и унижался, когда меня ловили? Как яйцо стоило миллиард марок, а на утро оно дорожало до четырехсот миллиардов! Как мы отпрашивались с работы, чтобы успеть до вечернего падений курса? Слава богу, это в прошлом. Он спасает Германию. Магда может помочь. Это ее призвание, она родилась, чтобы сделать Германию великой. Магда сильно сомневалась в том, что ее призвание кроется в спасении родины, но не возражала. Отцу, пожалуй, лучше знать. Так после получения аттестата она оказалась в школе матерей и, к собственному удивлению, на курсах стрельбы. Два совершенно несовместимых занятия! Утром она училась вести хозяйство, читала листовки и параллельно гладила рубашки, а вечером стреляла по мишеням и изучала устройство винтовки. На курсе она была единственной девушкой, но относились к ней с почтением. Никто даже не заикался, что ей тут не место, хотя другим девушкам инструктор сразу отрезал: ?Дети, кухня, церковь?. Метка из проклятия становилась пропуском к жизни, к которой не допускали других. И Магде это нравилось. Ей оказывали внимание, о каком она и мечтать не могла. Она почувствовала, как своим вниманием она может влиять на людей. Ей стоило хлопнуть ресницами, как тут же ей несли чашечку кофе.
А еще… еще вечером она могла гулять. От курсов до дома было далеко идти, но она настояла, что будет ходить сама. Одиночество и теплый майский воздух успокаивали ее. Домой не хотелось приходить с шальными глазами от очередной порции комплиментов. Тем более, стреляла она мастерски, почти не целясь. Ей завидовали, ей восхищались. Нужно было проветривать голову, чтобы ее не вскружили. Магду пугало, что ей нравится командовать. В один из таких вечеров она, возвращаясь домой, увидела отблески огня на стенах домов. Испугавшись, что где-то пожар, Магда бросилась на свет и выбежала на площадь, полную народа. Студенты стояли с кипами книг, а в центре полыхал большой костер. С трибуны к ним обращался уже знакомый по голосу человек. Магда силилась вспомнить его имя. Геббельс! Точно. — Мои друзья-студенты, немецкие мужчины и женщины, эра раздутого еврейского интеллектуализма подходит к концу. Триумф германской революции расчистил дорогу для германского пути, — его голос зловеще звенел от микрофона. — Грядущий германский человек будет не человеком книг, но человеком воли! Немец есть некто, кто должен превзойти, завоевать себе свободу! Я призываю вас не к работе, а к борьбе, не к миру, а к победе. Да здравствует аутодафе! Магда замерла, вытаращив глаза. Происходящее напоминало черную мессу, а Геббельс стоял, подобно одержимому проповеднику. Студенты выкрикивали имена авторов, называли их евреями и коммунистами, после чего швыряли книги в огонь. У Магды не было ничего, и какой-то юноша пихнул ей в руки потрепанное сочинение Маркса. —?Кидай,?— он улыбнулся. Пришлось бросить, хотя все внутри сопротивлялось, а руки были ватными. Магда смотрела, как огонь пожирал коричневую обложку с золотыми буквами. В костре под ликующие вопли толпы в страшной агонии умирала демократия.