Глава III (1/1)
Магда не рассказала дома, что глупо раскрыла себя. Ее не спрашивали про учебу, а она и не сочла нужным распространяться. К тому же, из школы же не пришли. Значит, все в порядке. Относительно.
В школе слух все же пошел. Девочки косились на нее и шептались за спиной. Больше с ней никто не водился, кроме Эдварды. Магда пыталась не обращать внимание, но было обидно и страшно… А вдруг они правы? Ведь даже она не в курсе, что означает ее метка. — Не слушай их, они глупые, — убеждала подруга. — Наверное, фрау Аннегрет пустила сплетню! Вот жаба! Магда не пыталась ее переубедить. Ей тоже так казалось. Фрау Аннегрет относилась к ней с брезгливым пренебрежением, за которым прятался страх. Это чувствовалось в каждом ее жесте и слове. Пожалуй, так и должно быть. Грустно? Несомненно. Справедливо?.. Магда не знала. — Ты идешь? — Эдварда похлопала ее по плечу. — Вставай! Зову тебя в гости! Магда встряхнула головой. Она весь урок просидела в задумчивой печали, никто ее не спрашивал, и она с трудом вернулась в реальность. — Да… Не боишься звать меня? Эдварда расхохоталась, и от глаз поползли солнечными лучиками морщинки. — Боюсь ли я? Только что ты не придешь! Эдварда удерживала Магду на плаву. Без нее она совсем замкнулась бы и, наверное, уже сошла бы с ума. С Эдвардой все казалось легче. Она всегда улыбалась, везде видела лишь хорошее. Удивительно, что такие люди вообще есть на земле. У Эдварды дома всегда было шумно, и это помогало Магде отвлечься.
— Тебе бы младшего брата или сестру, а лучше – обоих сразу, — произнесла подруга, наливая чай. — С ними знаешь как интересно? Магда пожала плечами. Не знала, конечно. Она ведь была младшей. — Вот, пей, пока горячий, я принесу халу(1). Вчера училась делать. Вкусная вышла-а-а! На Субботу буду в этот раз сама готовить, мама болеет. Хала действительно была вкусной, с кунжутом. После школьного дня есть хотелось неимоверно, и Магда с удовольствием отламывала хлеб руками, как показывала Эдварда. Порядки в ее доме были странные, но приятные и интересные, свободные. У себя Магда никогда не ела без вилки, никогда не сидела с ногами на стуле и не говорила в полный голос. У Эдварды можно было петь, смеяться, танцевать и делать что угодно. Магда просидела до вечера, а как начало темнеть, наспех попрощалась и побежала домой. Надо было тихо проскользнуть в свою комнату и поскорее лечь спать. Не хотелось никого видеть из домашних, что-то рассказывать просто из приличия… Атмосфера в семье сильно изменилась. Магда чувствовала себя виноватой, хотя знала: ее вины тут нет, так распорядилась судьба. Она никак не могла повлиять, но… так хотелось бы! Осень подошла к концу, как-то незаметно прошел декабрь и январь. Магда жила в полусне, приходила в себя только на контрольных и у Эдварды, а потом снова погружалась в апатию. Так легче переживались тычки и сплетни. Так спокойнее было дома. Она смирилась и решила плыть по течению. Ничто не интересовало ее, она даже прекратила гулять. Так было до февраля. В феврале случилось слишком много всего, и водоворот происшествий вырвал ее из оцепенения. Все началось с повышения отца. Он не рассказал толком, но Магда поняла: из врачебной практики он уходил в лабораторию, причем на неплохую должность. — Магда, ты сможешь продолжить учиться, — сказал он за ужином. — Теперь денег будет достаточно. Продолжить учиться?.. Магда не знала, что хуже: сказать, что в школе невыносимо, ведь ее боятся и лишь потому не травят, или что отец пойдет в школу и, вероятно, узнает про сплетни. Она кивнула, чтобы показать, что услышала. — Думаешь, девочке следует получать аттестат? — мать поставила перед ним тарелку с картошкой. — Я живу без него и не жалуюсь. — Многое скоро изменится, — отец задумчиво разломил картофелину вилкой. — Очень скоро. Может, потому и Магда… такая. Так Магда поняла, что отец что-то знает, но при матери любое заикание про исследования и изменения плохо заканчивались. Она тут же вскидывалась, начинался скандал. Лучше молчать. Молчал отец, молчала и она. Вечером Магда впервые за долгое время вышла погулять, укутавшись в пальто. Берлин постепенно оживал после тяжелого кризиса. Безработных становилось меньше. Магда хорошо помнила, как она услышала в прошлом году выступления будущего рейхсканцлера. Гитлер кричал, что правительство молчит о десятках тысяч рабочих, оставшихся без средств к существованию. ?Они открывают газовые вентили и травят себя, потому что им нечего есть, а тем временем Версальский мир душит нас со всех сторон! Германия, пробудись же! Восстань же! Возродись как феникс!? — гремел его голос. Магда тогда заплакала. От жалости и боли? Да. Стоило представить отчаявшихся от голода людей, считающих смерть лучшим выходом, и к горлу сам по себе подкатывал комок. От голоса оратора? Тоже верно, как же он вдохновляет на борьбу! От восторга?.. И от него. Впереди безоблачное будущее, и к нему поведет он! Что еще он говорил? Она не запомнила.
Запомнила только, что этот человек у трибуны обязательно будет заботиться о каждом немце, и это отозвалось в ее сердце глухим ударом солидарности и уважения.
Кажется, свое слово рейхсканцлер сдержал. Магда пнула камешек. Ветер дунул, распахнул пальто, и она почувствовала: это не просто ветер. Это ветер перемен. Отец прав. Второй инцидент случился в пятницу. Магда была у Эдварды, они вместе готовили. У подруги было радио, и по нему транслировали речь. ?Я полон уверенности, что близится тот час, когда миллионы людей, посылающих в наш адрес проклятия, встанут вместе с нами и будут приветствовать то, чего мы добились сообща, приложив такие усилия! Созданный нами новый Германский Рейх будет преисполнен величия и чести?, — хрипел приемник, прерываясь на аплодисменты. — Кто это говорит? — Магда отложила нож и подошла послушать. — Гитлер, — буркнула Эдварда, меся тесто. — Рейхсканцлер. Языком треплет. Магда пожала плечами и присела, подперев голову кулаками. Ей нравилось, как он говорил. Хорошо же будет. ?В прессе коммунисты и евреи считают, что могут адресовать нам угрозы, — гавкнул приемник другим голосом, и Магда вздрогнула, — тогда как мы не замечаем их. Наше терпение когда-нибудь кончится!?. Эдварда скривилась и показала радио язык. Явно передразнивала. А Магда недоуменно вздохнула: кажется, сейчас угроза исходила от говорившего, а не от прессы… Так странно! Третье происшествие случилось спустя две недели. Она готовилась ко сну, когда отец вернулся с тревожной новостью. Полыхал Рейхстаг. Магда подскочила с кровати и прижалась ухом к стене, жадно ловя каждое слово. Горит Рейхстаг! Шутка ли! От волнения она слышала лишь кусками: поджог, рейхсканцлер Гитлер, Геббельс, пожар тушат, Гинденбург, повторные выборы... Отец бранился на коммунистов, мать молчала и не понимала. А Магда почувствовала, что с этим пожаром что-то внутри нее ожило и тоже загорелось. Какие-то события надвигались неумолимо, и она чувствовала грядущие изменения каждой клеточкой тела. Они маршировали по улицам Берлина молчаливыми коричневыми призраками, шли манифестациями против НСДАП и горели факельными шествиями; сталкивались толпами коммунистов и СА, шумели в газетах и звенели предвыборной кампанией. Их голоса сливались с голосами на радио.
Утром вместе с Эдвардой они пошли смотреть на то, что осталось от величественного здания. Пахло гарью, серые обломки мрачно высились над улицей. ?Германия, пробудись же! Восстань как феникс!? — прозвенело в голове эхом воспоминание. Магда зачем-то коснулась пальцами мостовой и почувствовала, что она теперь — тоже часть истории. Ночами же она подслушивала разговоры взрослых. Брат с отцом сидели на кухне, курили и обсуждали красный заговор. Рейхстаг поджег коммунист. Отец бранил коммунистов давно, но сейчас особо яростно, обвиняя во всех грехах и беспорядках в стране. Магда не понимала до конца, кто они, но, судя по всему, не очень хорошие люди. Как же она сейчас жалела, что пропустила полгода в оцепенении! Ничего не получалось понять, а спрашивать она по обыкновению не стала. Газеты бы найти!.. Жаль, отец бросает их на растопку маленькой печки. Хотя, может, у Эдварды сохранились вырезки? Её отец, владелец маленького бакалейного магазина, постоянно читал… Магда решила зайти утром к подруге. Но утром, когда она сказала, что идет к ней, отец вдруг запретил: — Милая моя, сейчас надо быть осторожнее со знакомствами и связями. А еще сегодня выборы. Будут беспорядки. Пришлось остаться дома. Дальше же началось совсем невообразимое. После новых выборов вдруг объявили, что избрание коммунистов в Рейхстаг недействительно. Выступивших против этого решения социал-демократов тоже выгнали. Начались политические аресты. Впервые прозвучало странное словосочетание: концентрационный лагерь. Эдварда вдруг перестала ходить в школу и редко появлялась на улице, а Магду все встречали теперь не со страхом, а с каким-то благоговением, даже фрау Аннегрет — и та стала смотреть с уважением. Когда же герр Майер, заговорщически подмигнув, шепнул ей в коридоре: ?Кажется, Фидлер, вы сделаете головокружительную карьеру?… Магда не выдержала и решила: пора поговорить с отцом. Немедленно.