Глава 5. (1/1)

Убранство русского имения поразило ужасающим сочетанием выставленного напоказ богатства и полнейшей безвкусицы. Не беленные, должно быть, полстолетия стены были как попало увешаны пестрыми шерстяными коврами на библейские сюжеты, попадались и роскошные сирийские ковры с пышным ворсом и богатыми кистями. Прямо на них, вперемешку, были приколочены различные охотничьи трофеи: запыленные кабаньи головы, шкуры волков, затянутые паутиной оленьи рога. Рядами тянулось дорогое оружие: мечи голубоватой стали, скрещенные копья, щиты – все тоже покрытое пылью.Несмотря на то что в огромной печи на груде багровых углей громоздилось целое дерево, в зале было сумрачно и сыро, а из углов попахивало собачьей мочой. Тем не менее, здешний хозяин говорил правду, обещая путникам сытный и обильный ужин. Стол был уставлен рыбой, дичью, мясом домашнего приготовления, овощами, вареньем, не говоря уже о караваях хлеба, всевозможных лепешках, вине, простокваше. Насколько ведал Казимир, пиры москалей были довольно однообразными и долгими, даже звучавший извне протяжный и стройный хор мужских голосов, хоровое пение предпочитали всем остальным, не способствовал оживлению собравшихся. Наскоро прочитав молитву, готовы были тут же приняться за еду, но Акинфов спросил, что среди них делают женщины, с их– то строгим христианским воспитанием и суровыми правилами!—Ясная пана и ее добрые служанки со мной. Надеюсь, что Ваша мость не в претензии…—отвечална русском, в который мешалось множество польских слов, ибо оснащал свою речь той варварской, режущей слух ученого латынью, на которой изъяснялось высокое общество да и вся Европа до границ Московии.Они уселись друг против друга и столкнулись взглядами. Надрубленный шрам на лице Казимира напоминал покореженное железо, пристальные глаза смотрели загадочно, с холодным выражением неуязвимости. Шляхтич улыбался все больше и всё уклончивее – так, чтобы собеседник склонил голову и зажмурился. Улыбка вышла едва ли не презрительная, нехорошая. И правильно сделал —в сущности, это было нападение, налет без предупреждения, такой, какие предпринимают разбойники. У ?гостей? руки по локоть в крови, а те стычки и набеги, в которых они участвуют на границе, не просто состязания в ловкости и удальстве. Каждое их движение подтверждало, что им не раз приходилось проделывать подобное.

Молодой лях наблюдал, как кухари поднесли вертеп куропаток прямо с огня, пряно пахнущий острыми приправами. Кровчий открыл новый бочонок вина. Девушка-холопка спешно убрала со стола объедки. Один из ратников не преминул игриво, но ощутимо, шлепнуть ее пониже спины. Благородная пленница чуть нахмурилась. Феодосия всегда твердила о благочестивых манерах и сейчас явно покороблена поведением. Бестия выпрямила спину и стала жевать с изысканной, изящной медлительностью, хотя сейчас, среди этих весело набивающих животы и балагурящих солдат такая церемонность казалась совсем неуместной. Высокомерная, отчужденная мордочка гордячки его только забавляла. Она могла дуться на него сколько угодно, могла при посторонних браниться, сбегать – он знал, что его слово будет последним. Нет, еще не забыл,как ее лицо искажалось от ненависти при одном взгляде на него. Сколько же зла было между ними тогда! А когда держал ее руку, прозрачную нежную ручку, до тех пор, пока не проворчала, что он так сжимает ее пальцы, что на них непременно останется синяк, расхохотался, поняв, что — раз она ворчит — к ней возвращается жизнь. Но это цветок с острыми шипами. Никогда не знаешь, чего ожидать. Он уже убедился, на что способна эта маленькая пташка, когда заставила его побегать по мелководью. Да, стремился покорить ее, заставить понять, что он сильнее ее во всем. Вопила о своей ненависти, но шаг за шагом, медленно приручал этого звереныша. И сейчас успокаивающе развернулся к сумасбродной девице, та вспыхнула, но он крепко держал ее запястье, чувствуя, как вся сжалась, напряглась в ее руках.

—С чего бы это коту величать мышь подружкой, если она у него в когтях?Наклонился через стол к маленькому беленькому уху.

— Потому, что эта мышка – его добыча. Она принадлежит ему. А я привык держать мое добро в сохранности.Кусала уста, задыхалась, трудно же уломать! Но когда сдавалась,что-то более женственное, мягкое проступало в чертах, появилась изящная плавность в движениях, исчезла сердитая затравленность во взгляде. Даже в том, как несла свою небольшую аккуратную головку, уже не было строптивости, а сквозило некое благородство и достоинство.

Чуть позже рыцарь откинулся на спинку кресла, взял со стола чашу, деланно звякнуло ее чеканный край. Другие тоже выпили, однако отметил, что ни принимавший их русский магнат, ни его свита, никто не был во хмелю, наоборот, они напряженно следили за ним, явно пытаясь подпоить. Что же, следовало уважить недруга, они как бы только что закончили играть в шахматы, оба удовлетворенные тем, что каждый из них выиграл и проиграл по одной партии, а значит ни один не обошел другого. Казимир приподнялся и, издав восклицание, в котором смешались раздражение и удовлетворение, резко повернулся влево,с глухим ударом стукнувшись о косяк.Пусть думают, что уже мало что соображал: едва челядинцы бросали любопытные взгляды и задавали вопросы, пресекал сквозь зубы и отвечал односложно, как бы спотыкался о слова.Когда молодой человек и его люди остались одни, тут же принялись стаскивать мокрые сапоги, доспехи и одежду. В трубе завывал ветер, загоняя обратно клубы дыма, и копоть смешивалась с запахом пота, отсыревшей кожи и мокрого железа. Огонь разгорелся, и наконец-то можно было согреться. От мокрого платья валил пар, а гайдуки в исподнем и коротких штанах, повеселев от тепла и отбросив подозрения, обменивались шутками и подставляли теплу то один бок, то другой.— Чудные дела! — расшнуровывая поножи, ответил Грицко. У него были обломаны верхние зубы, и когда он говорил, обнажая желтые клыки, это была типично волчья морда, лобастая, серая, сужающаяся к подбородку. Люди боялись его, считали клыкастым хищником, а Казимир очень уважал и прислушивался к вояке, ведь никто так не разбирался в искусстве боя, к тому же всегда удивляло отношение этого грубияна к музыке : сидел словно завороженный, а порой даже не мог сдержать слез. —Если бы раньше знать, что здесь дорогу зипунами мостить будут, не стоило бы нам, голодным, измученным, весь день носиться по лесу. Клянусь, так хорошо, как если бы я оказался в Раю.Жестяной смешок разбежался среди хлопцев. Они хихикали, хохотали и посмеивались, вытирали, улыбаясь, глаза, словно всё жуткое, холодящее душу произошло и настала пора расслабиться. Стихающий было, задушенный кашлем и хрипом хохот, раскатился заново и уже не смолкал, смеялись через силу, с надрывом, словно не решались остановиться – подумать.Казалось, с этим были согласны все, и лишь глава, начальник, скромного отряда испытывал сомнения и тревогу. Когда они ступили в коридор, тут же явились двое слуг с факелами, чтобы сопровождать их. Ну а челядникам мягких перин не простил, глубине покоя виднелось широкое, покрытое роскошной шкурой черного медведя ложе, предназначавшееся, по всей видимости, для него, а немного в стороне – лежанки для его спутников. За ними старик-банщик ходко шел, несмотря на лета преклонные, только клюкой своей постукивал, не отставал и взглядом так в спину и сверлил, нервно шепча, что де сладко выспятся молодцы, так сладко еще никогда не почивали. Он верил, что остается нечто и за пределами твоего понимания. Как оставалось за пределами тайное духовное родство со своими гайдуками, которое заставляло их смиряться с самодурством командира и опускать глаза при самых удивительных его выходках — велел установить меж собой караул и не расставаться в эту ночь с оружием. Хотя в пути допускались шалости и поблажки, приказания его были равносильны закону, выбранному и признанному всеми.

Найти сумасшедшего калеку было достаточно трудно.Шляхтич привычно ориентировался на звон цепи, а также на неясные звуки, похожие на всхлипы и стоны, но заглядывая во все углы не достиг своей цели.При въезде им сказали, что этот тип не совсем в своем уме, но Казимир не верил, жесты несчастного были разумны, в них таилось воспоминание о чем-то таком, что, хвала всем святым, неизвестно остальным. На псарне, в конуре обнаружил страдальца — руки были безжизненно простерты вдоль тела, но дыхание его еще не пресеклось. Блики скользили по разорванным сухожилиям и израненным мышцам, придавая ему жуткое сходство с разделанной на бойне тушей. Очевидно, на него натравили животных, чтобы не успел ничего показать. В воздухе стоял тошнотворный запах крови и вырванного мяса. Глаза умирающего были широко открыты, взгляд был слеп, однако по речи узнал латинянина, мычал, словно пытаясь что-то прояснить.

— Беда ? Кому ? Мне ? Дивчинам ?Во сне вставали перед ним лица, вскрикивали с кровавым храпом, с пеной на губах убитые… тянулись скрюченные…Умирая… Заново заставляя себя убивать… они вставали – замученные. Порубленные походя, с налету – от дикой удали, от ударившего в голову молодечества. Одним больше, одним меньше. Быть так близко к своему создателю и не находить в том покоя. Человека учат, что смерть —это небеса. Но это — это была пытка. Из последних сил изувеченный дергался, заходясь в агонии, льнув к свому спасителю. Да где ж ангелов-то нашел ? Казимир нес совершенную чушь, что настало время быть мужчиной, боль надо перетерпеть, потом и свет божий увидит, а, между тем, одним рывком свернул цыплячью шею.Калека испустил дух. Осенив себя крестным знамением,вытер и закрыл бедолаге глаза, припомнив по такому случаю ?Pater noster? и ?Credo?.Внезапно инстинкт опытного бойца подсказал ляху, что рядом опасность. Преградив путь, перед ним стояли трое, очевидно, хозяйской дружины. Удары посыпались одновременно. Отбив один, отпрянул и тут же начал атаковать. Сквозь гул набата и шум ругани звенел бой, сталь сшибалась со сталью, высекая снопы белых искр. Схватка превратилась во что-то беспорядочное, где каждый старался поразить во мраке того, кого доставал. Трещали кости, металл, черепа.Дом, который им отвели для ночлега, пылал, и было светло как днем. В лицо пахнуло нестерпимым жаром. Куда-то бежали, толкаясь, люди, кто-то рыдал, грозно гудело пламя, с громким ржанием шарахались неоседланные кони. Так вот что за ложе готовили змеи-москали, вот что за сон – вечный!

Противники вновь и вновь бросались на Казимира, и он отступал, маневрировал, мгновенно разворачивался. С огромной силой отбив удар, внезапно сделал обманное движение и молниеносным взмахом отрубил голову нападавшему. Тело противника рухнуло, судорожно забилось, из артерий перерубленного горла фонтаном хлестнула алая струя. Товарищ убитого ошарашенно отступил. На его лице отразилась растерянность, одного взгляда на клинок хватило, чтобы сообразить, в какую передрягу стремительно влетел: заточенное лезвие искрилось мелкими зазубринами и сколами. Третий враг бросился всей своей здоровой фигурой точно распалившийся зверь, делая коварный выпад – сверху вниз и немного наискось. Воспользовавшись этим, отскочил в сторону, и, когда рядом оказался большой темный силуэт, до упора погрузил булат в живую плоть. Человек рухнул на колени и стал заваливаться на бок. Вытащив лезвие, все еще сжимая рукоять кривой сабли, шляхтич потный лоб и, переступая через бревна, отправился разыскивать своих подопечных.Феодосия вырывалась, кусалась, царапалась — девица оказалась просто бешеной!— опрокидывала скамьи, однако мужики здешнего землевладельца были гораздо сильнее ее. Второй женщине, бывшей кем-то вроде камеристки, также заломили локти.Сзади чинно, с видом победительницы, шествовала стараяфрейлина. Признаться честно, эту каргу пан едва выносил, так как от той веяло неискренностью и завистью. Когда– то вроде и хорошенькая в юности, с возрастом она словно ссохлась от постоянных постов, а может, и от дурного нрава, отчего стала похожа на крысу – коричневато– смуглое лицо, с остреньким носиком и постоянно бегающими темными глазками. Да, такая ведьма могла специально заманить их в сие чертово поместье, чтобы ей легче было сдать их русам. Или решила потом, по приезде, не так уж важно. И, конечно, старуха завизжала, увидев на порогеЕго —вымазанного чужой кровью столь обильно, что стекала с него струйками, пропахшего серой и смертью. Казимир первый выскочил на них. Мужики не успели ничего крикнуть, только изрыгнули булькающие звуки и хрип.— Ты думаешь, что победил, греховодник, демон лукавый… — плюнула в него ведьма, поправив плат. — Я всю жизнь трудилась, служа Господу и Отечеству нашему, а наше Отечество – Христос Православный, и посмотри, куда это меня привело. Тебя ждет такое же падение, потому что всё в конце концов приходит к пустоте. Я наделяю тебя пригоршней праха, коим скоро станешь, раз уж постельку славную отверг. А хороша была постелька, разом бы, вас, поганых, извели!И, совершенно, неожиданно для статуса и занимаемой должности, фрейлина опрокинула на деревянный пол горящую лучину. Схватил плащ, стал пытаться погасить огонь, но старуха, как безумная, кинулась к нему, вцепилась ногтями в лицо, едва не выцарапав глаза. Он увернулся, отшвырнул ее, ударив тыльной стороной левой руки так, что кубарем покатилась и лежала какое-то время оглушенная. Слабо попыталась подняться, но стон ее замер, оборвавшись на самой высокой ноте, стала резко оседать, потом затихла, с расколотым затылком.— Она — Иуда, предала нас всех! — пожала плечами красавица Бельская, ничуть не смущаясь содеянного.Вокруг них клубился дым, язычки пламени разбегались потоками, разгораясь все сильней. Схватил девушку — и очень вовремя — и в тот же миг увидел, как огромная, объятая пламенем балка медленно, будто во сне, падала прямо на них. Полонянка закричала что было сил и вытянула руки. Спасло лишь то, что в последнюю секунду балка зацепилась за стропила и, перевернувшись, отскочила в сторону, обрушившись на землю. Его обдало снопом искр. К счастью, хвала тебе, О, Матка Бозка Ченстоховска!— Феодосия уже выбегала, но подол ее одеяния горел. Кто-то из гайдуков остановил ее и, сорвав с себя свитку, принялся тушить.Плавали темные хлопья сажи, дым выедал глаза, порой порывы горячего ветра доносили жуткий смрад. Казимир отдышался и только теперь обнаружил, что небо посветлело. Наступало утро. Меж дымящихся руин сновали какие-то силуэты, должно быть местные, вороша угли, в надежде отыскать что-нибудь стоящее. В конце длинной улицы, куда пожар не докатился, молча толпились слуги – с их господином, право, стоило разобраться. Хлопцы едва держались на ногах, зато все целы, кое-кто был обожжен, одежда у всех была грязна и пропитана сажей и гарью… не было только камеристки.

— Дарья… Там осталась моя Дарья! — панночка, беспомощно взмахивавшая широкими рукавами по направлению к горящему дому, походила на подраненную черную лебедь. Ее задранное кверху чело будто застыло, только губы беспрерывно что-то шептали – должно быть, молитву.Судорога взбугрила желваки, он прикрыл глаза, брови сошлись у переносья, в минуту трудного решения, хотя что ж тут решать — все создавшеесяположение взывало не к одной только совести, но к чести. К чести благородного человека, христианина, юноши родовитого семейства, из которого наставники-иезуиты пытались выбить толк в сановитом Кракове. Ничего не оставалось, как броситься ему под ноги, но свои не догадались, не удержали, а после, сделав шаг к пожарищу, опустились на колени. Чубы повисли, дрожащие персты перебирали золу. Проскочить по огненным ступенькам, через пылающий дверной косяк, было еще полбеды. Куда труднее пришлось внутри, где из-за дыма нельзя было что-либо разглядеть. Десять раз налево, потом порог, сказал себе и все-таки обсчитался — приступка, отделявшая среднюю горницу от нижней, пришлась на девятый шаг— бранился на этих русов с их странной архитектурой!

Он изрядно ушибся, кости у него ныли, ноперескочил через дымящееся бревно, в несколько прыжков оказался в вышних покоях. Не теряя времени даром, обхватил бесчувственную камеристку поперек талии, закинул на плечо. Она была странно легкая, будто соломенная. Легкие жаждали вдоха, но это было бы равносильно гибели. Ничего не видя, двигаясь исключительно по памяти, он кое-как добежал до сеней. Поройказалось, что от жара у нее лопается кожа. Рубаха прожжена сразу в нескольких местах, а от дыма першило в горле. Ушибся плечом и головой о притолоку, рывком преодолел огненную арку выхода и повалился куда-то вниз, ощущая полет. Огромный, целиком объятый пламенем дом с гулом осел и наконец рухнул на тот пятачок, где они только что стояли.Гигантский столб искр и пылающих головней вихрем ушел к небу, но все, все это – за его спиной.

Прохладная мягкая ладонь легла на пылающий лоб. Это было приятно. Казимир медленно приподнял опухшие веки. Белое расплывчатое пятно над ним стало приобретать очертания. Да, сомнений быть не могло – стать, хрупкость, костлявый очерк подбородка и щек, нос, выдающий истинную породу хищницы. Черные шелковистые брови изысканно изгибались дугами, ресницы тоже оказались черными и густыми. Теперь она тоже смотрела на него. Грудь поднималась и опускалась, разметавшиеся косы напоминали золотисто-розовые водоросли, мерцающие в первых лучах. Удивительно, но она умела благодарить.— Дай оботру, чумазый ты! — Феодосия провела провела его скуле, пальцы легонько коснулись виска, огладили волосы.— Шу… мазлый…— повторяя неизвестное русское слово, закашлял, отплевываясь в самый неподходящий момент.Его посадили, протянули кружку с водой, стали поить. Шлепнув радостно по загривку — а как иначе, Создатель хранит их любимого пана, правда, из того пекла, из которого вышел, вернее, черти подсобили — сотоварищи перебивали друг друга в том возбуждении, какое бывает в конце зрелища, когда всё самое поразительное, душераздирающее – будет о чем потолковать за горилкой – всё, зачем они здесь мерзнут в промокающих сапогах и постолах – всё это уже произошло. В ногах ползала рыдающая камеристка, покаянно тыкалась в землю. Между тем, Грицко и вихрастый малый Стась, дав обет всенепременно поквитаться со своим обидчиком, тащили за собой Акинфова. Нет, тот не орал благим матом и не изрыгал проклятия на своих палачей, он верещал визгливым голосом, словно рыночная торговка, обнаружившая, что у нее украли пару яблок, что-то там про собак нерезаных, свою ненависть к державной Речи Посполитой и величайшее бесчестие. Но разве он сам был честным, не сойдясь в открытом бою, но замышляя подлую ночную резню, крадя чужих женщин ? И уже с петлей на шее, лопотал, мол, Казимир не ведает, на что подписался. Несколько мгновений шляхтич стоял с каменным лицом и остановившимся дыханием. Он был страшен настолько, что замерли даже близкие друзья. Для самого Акинфова повешение маленьким событием не было, его дородное тело не желало умирать и еще долго перебирало ногами в воздухе, ища опоры.Комментарии :1) В допетровскую эпоху на Руси женщины не сидели за одним стололом с мужчинами, поэтому боярин и был удивлен, что Феодосию посадили на пиру, но, что делать, скучно ляхам без девушек. В Речи Посполитой, напротив, дамы танцевали на балах, ездили на охоту с рыцарями.2) ?Pater noster? и ?Credo?. ?Pater noster? —католическая молитва на латыни, в переводе ?Отче наш?. ?Credo? — Символ веры. Первоначально он возник из крещальной формулы, и все его положения были почерпнуты из апостольских посланий. Но для укрепления единства веры древних христианских общин, которое находилось под угрозой антитринитарных ересей, на его основе был принят более пространный Символ веры, или Кредо (от лат. credo – верую), исповедуемый в католицизме. Этот Символ веры был выработан на двух первых вселенских соборах, Никейском (325) и Первом Константинопольском (381), отсюда его название – Никео-Константинопольский. За исключением формулы Filioque, его признают все христианские церкви. Католическая церковь признает Триединство Бога (Троицу), учение о спасительной миссии Иисуса Христа, грядущем воскресении мертвых и Страшном суде, спасительной роли Церкви.3) Матка Бозка Ченстоховска – Богоматерь Ченстоховская. В Польше сложился исключительныйкульт почитания Девы Марии, которую поляки признают своей небесной королевой. Честохова - религиозный центр, центр паломничества к иконе ?Чёрная Мадонна?.Особо почитаемое место – монастырь на Ясной горе, который начал создаваться с XIV века, когда князь Владислав Опольчик привез туда знаменитую икону Черной Мадонны, до этого икона успела побывать и на Руси, и в Константинополе, и, по преданию в Иерусалиме. По тому же преданию, написана она евангелистом Лукой на оборотной стороне столешницы. Стол из того самого дома где воспитывался и рос Иисус Христос. По мнению ученых, икона написана в Византии в IX-X веках. Так получилось, икона Черной Мадонны стала восприниматься во многом как символ национального единства. Монастырь строился в течении нескольких веков и представляет достаточно пестрое собрание зданий в разных стилях. Самое роскошное – это трехнефный собор Святого Креста и Рождества Богородицы.