- 1773г. УЦ: Оренбург, Челябинск (1/1)

Начало апреля 1773 года. Долгие месяцы осады, битва у Татищевой крепости и повстанцы, в итоге отошедшие от стен Оренбурга?— теперь всё это было позади. Да, первую победу правительственные войска уже одержали, но крестьянская война только разгоралась?— это видели и чувствовали все её участники. Восставшие были отброшены от Оренбурга, и так и не свершившаяся месть этому зазнавшемуся юнцу не тревожила башкира так, как факт того, что ему пришлось оставить в крепости его любимого Челеби?— олицетворение, которое он с самого детства окружил заботой и вниманием, и даже передал часть своего мастерства. Всё было до ужаса просто?— в разгар боя Челеби сам сменил сторону, чем очень огорчил Уфу и, конечно, обрадовал оборонявшихся. Правда, Челябинск и ранее высказывал сомнения в успешности и, главное, смысле всей операции, но тогда Уфа почему-то не обратил на его слова должного внимания. Самому же Челябинску решение помочь осажденному Оренбургу вопреки действиям отца далось с трудом. Он понимал, что башкир вырастил его, научил всему и был рядом с ним любую трудную для него минуту, но с началом этого восстания изменилось буквально всё: казалось, Уфа, решив воспользоваться ситуацией для мести за все тяготы и лишения, стремился сорваться на юном и ещё мало что понимающем парне, и Челябинск не собирался мириться с этим. Именно поэтому он и перешел на сторону Оренбурга. И именно поэтому же он сейчас осторожно, стараясь не причинить тому ещё большую боль, перевязывал раны, полученные блондином в последнем бою. —?Жень,?— именно такое русское имя выбрал для себя Челябинск, и теперь, ещё пока что не всегда, но всё же старался откликаться на него,?— прости за вопрос, если покажется тебе неуместным, но… Почему ты меня… Спас? Когда они, наконец-то, остались одни, нужные для объяснений слова не находились очень долго. Оба просто не знали, с чего начать: ситуация была неловкой, но повисшее молчание так и подмывало его нарушить. —?Потому что я… —?на несколько секунд он задумался, будто ища подходящий ответ,?— просто хочу служить империи? Я с детства мечтал воевать, а служба на благо большой и сильной страны подходят для этого лучше всего. —?Но ведь Уфа же… Твой отец? Разве твоё желание… Стоит таких жертв? —?Переведя взгляд на собеседника, Оренбург понял, что вопрос был излишним: хоть он и заметил секундную бурю эмоций на лице Жени, было понятно, что тот уже давно всё для себя решил. —?Ладно, не будем об этом. Знаешь… Я очень рад, что именно ты спас меня. Я всегда считал тебя вторым Уфой, но сейчас вижу, что это не так. —?Юлай не так плох, как ты думаешь. —?Не повышая голоса, перебил Оренбурга Челябинск. —?Ты просто его не знаешь. —?Женя закончил перематывать левую руку и закрепил бинт. На очереди была другая. Аккуратно приступив к правой руке раненого, Челябинск одним неосторожным, а, может быть, по обыкновению просто излишне резким движением случайно скользнул пальцами по платку, завязанному на шее у Оренбурга. —?Такой… Мягкий. —?Понять, удивлён ли Женя, было трудно, но Оренбургу хотелось верить, что это так. —?Никогда не ощущал ничего подобного… —?Нравится? —?Блондин улыбнулся. —?Могу и тебе такой подарить. —?Мама вязала? —?Челябинск несильно оттянул платок вниз, будто оценивая. —?Мне бы такую заботу. Мне бы вообще хоть раз увидеть ту, что меня родила. —?Ай! —?Когда Челябинск случайно коснулся открытой раны, Оренбург резко отдернул руку. Он видел, как задумался Женя на последней сказанной фразе и поспешил сменить тему. —?Платок?— моих рук дело. Хорошо вышло? —?Снова заметив легкое удивление на лице Челябинска, он продолжил. —?От матери же у меня кое-что другое. Усмехнувшись, он кивнул в сторону. —?Видишь шашку? Это лучшее, что только может подарить сыну мать, правда? —?Не без гордости проговорил он. Тут же заметив, с каким интересом его собеседник разглядывает новопредставленное ему оружие, Оренбург улыбнулся. О познаниях брюнета в кузнечном деле он был более чем наслышан. —?Да, весьма неплохая игрушка. Кто же твоя мать, раз дарит тебе такое? Наверное, и сама воевать умеет? —?Женя вернулся к делу. —?Ну, в целом, да. Но, знаешь, у меня вся семья боевая. Кроме отца, как бы это странно ни звучало. Вот это восстание, кстати говоря, начал мой родной дядя. Да и мой двоюродный брат заодно с ним и с Уфой. В прочем, что я тебе рассказываю, ты наверное, же уже давно всё понял. Челябинск кивнул. Ему было непривычно слушать о семье, состоявшей из более, чем двух человек, и потому казавшейся Жене просто огромной. Конечно, у него тоже были дядя Казань и тётя Чебоксары, но особого стремления участвовать в его судьбе они не показывали. —?Кстати,?— оглядев свои раны, Оренбург расстроено покачал головой,?— кажется, мы тут с тобой вдвоём не справимся, и мне, наверное, всё же придется ехать к семье… О, знаешь… Поедешь со мной? —?Русский просиял. —?Моя мать точно будет рада тебе, ты же, как-никак, мой спаситель. —?А можно? Оренбург улыбнулся ещё добрее: —?Конечно. —?Вообще,?— после очередного молчания продолжил Женя,?— Я не мог не спасти тебя. Поднятый на Челябинска взгляд говорил сам за себя: в нём читалось и удивление, и недоверие, и даже смущение. Откуда взялось последнее, Оренбург не понял и понимать пока ещё не хотел. —?Я бы не простил себе, если бы с тобой что-то случилось. Я не думаю, что ты столь ужасен, как говорит о тебе Уфа, и потому я просто хотел бы помочь тебе. А мёртвому уже не получится, сам знаешь. Это был первый раз, когда при нём губы брюнета изогнулись в лёгкой улыбке. И в эту секунду этот парень, так редко показывавший что-то на своём лице и сохранявший одно единственное постоянно суровое его выражение, будто бы стал для Оренбурга ближе и понятнее, чем за все эти годы до этого. И теперь русскому было уже совершенно всё равно, кем является Челябинск по национальности, башкир он или русский,?— он уже понимал, что этот разговор станет для них началом крепкой дружбы. —?Спасибо за еду. Без неё пришлось бы туго. —?Я знаю. Белая лента, полностью обвившись вокруг тонкой руки Оренбурга, завязалась на ней узлом. Сам же русский, медленно пошевелив её пальцами, ещё долго наслаждался теплом, исходившим от руки Челябинска. Для такого неэмоционального олицетворения, как он, она почему-то была слишком горячей.