- XXв. НеделяСпб: Санкт-Петербург (1/1)

Середина XX века. Опять этот звук. Он стоит в голове и давит на нее изнутри своими монотонными почти щелчками спустя промежутки времени. Равные… Ах, если бы всегда. Ах если бы мне тогда вообще был не нужен метроном[1]… Я знал, что это ты. И я знал, что тебе нужно. Ключи. Я забрал их из Берлина еще в Семилетнюю войну[2], и вот теперь ты пришел за ними. Что, нравится быть преданной шавкой нацизма, а, Кёнигсберг? Ах да, я же забыл — ты же теперь большая шишка. На тебя возлагают такие надежды! Неужели верхушку Рейха ничему не научила твоя история, полная неудач и проигрышей? Твои войска держат меня в блокаде уже третий год, а я все еще жив. Давай, сиди там в своем штабе, — ты же как-никак Командующий группой армий ?Север?[3], — обстреливай, грабь, лишай еды… А я буду жить, до последнего человека — я буду жить! Да, это чертовски сложно, но я не сдамся. Уж точно не тебе, Кёнигсберг. Не хватало еще быть твоей единственной и самой крупной победой. Если я когда-то и достанусь тебе как трофей, я буду уже мертв. Но, обещаю, это будет очень, очень нескоро. Быть может, меня даже успеют спасти раньше. В голове мелькают сотни картин из сотен дней блокады. Все также стучит метроном, иногда ускоряясь, иногда замедляя свой темп. Когда его звук становится совсем нестерпимым, к нему примешивается нарастающий гул двигателей самолетов. И только одно место во всем городе было безопасным. И только один августовский день. День того самого концерта, когда я исполнял свою недавно написанную симфонию[4]. Исполнял для себя и для всех, присутствующих в филармонии. Бросив всю свою артиллерию на безопасность города заранее, я обеспечил себе тишину. Я играл и для тебя тоже, Кёнигсберг — моя музыка транслировалась из всех громкоговорителей города. Я хотел, чтобы ты понял все. Понял, что я буду стоять до конца. Я буду есть песок и землю, смешанные с бумагой, пить воду из Невы — но я буду продолжать жить. И мне в этом поможет каждая нота моей музыки и каждая буква моих книг. Все смешивается в голове — будто кадры кинохроники быстро сменяют друг друга, прокручивая пленку жизни. На самом деле это просто моя память: она снова показывает мне все те ужасы, что я пережил, заставляет прочувствовать весь тот страх…*** — Петр, к Вам посетители. Я впущу их? Тихий голос медсестры мягко разбудил меня, выведя мое уставшее сознание из еженощного кошмара. Война уже давно закончилась, я, исхудавший и полуживой, восстанавливаюсь в больнице. Из приоткрытого окна в палату прорывается легкий порыв ветерка, вслед за ним в комнату попадают лучи солнца — в них причудливым образом танцует пыль. Я щурюсь и немного улыбаюсь. Хоть я и понимаю, что все уже позади, спать и есть мне все еще трудно. Но я не могу отступить. После трех лет отчаянных попыток выжить мне осталось сделать всего лишь несколько шагов к спокойствию. Война уже давно закончилась, и вместе с природой и страной восстанавливаюсь и я.Сноски: [1] — В блокадном Ленинграде во время Великой Отечественной войны, когда радио не работало, в его эфире метроном оповещал жителей о воздушной тревоге. Быстрый ритм — тревога, замедляющийся — отбой. [2] — Есть легенда о ключах от Берлина, подаренных жителями города русским во время Семилетней войны (1756—1763 гг.) за человеческое отношение к ним при взятии города. В Великую Отечественную войну Гитлер хотел овладеть Санкт-Петербургом чтобы, в том числе, вернуть их, но потерпел фиаско, а ключи, якобы, хранятся в Казанском соборе Питера и по ныне. [3] — По задумке авторов проекта Кёнигсберг является Командующим группой армий ?Север? Вермахта во время Великой Отечественной войны. [4] — Седьмая симфония ?Ленинградская? — одно из важнейших произведений Д.Д. Шостаковича, созданное в 1941 году и исполненное в ленинградской филармонии в августе 1942 года. Симфония оказала большой воодушевляющий эффект на жителей блокадного города.