- 1941г. Брянск, Смоленск (намёки на слэш) (1/1)

Начало октября 1941 года. — Не крутись. — В который уже раз шикнул на друга Брянск, отрывая новый кусок бинта и прикладывая его к левой руке Смоленска. Перспектива быть перевязанным именно Борисом Стасу нравилась, мягко говоря, не очень, но, трезво оценив количество и глубину своих ран, он все же замер, давая Брянску простор для действий. — Ну и зачем это все? — Стас закатил глаза. Будучи сильно подавленным, он не видел смысла в каком-либо лечении. Порой он даже подумывал о смерти, но его моральных сил еще пока хватало на то, чтобы отгонять тяжелые мысли. — Скажи еще, что тебе не безразлично мое состояние, я хоть посмеюсь. — А что, если это правда? — Улыбнулся Борис. — Я хочу, чтобы ты был способен передвигаться сам и помог нам обоим выжить в этом аду. — Выжить? Иди сдайся, и все дела. — Буркнул Стас, отворачиваясь от собеседника. — Хотя можно еще умереть в плену, но это явно не для тебя. — Почему? — Казалось, Брянск действительно не понимал. — Ты слишком живуч. — С неохотой признал Стас. — Не то что я. Смоленск замолчал. Сил переживать за что-то уже не было. Не хотелось не то что сражаться, даже бежать куда-то, даже спасать самого себя. Все происходившее бесило и пугало: вся эта война, окружение, в котором погибали те, кто, по идее, должен был защищать Москву, осточертевшая уже роль живого щита для столицы, и особенно — Брянск. Разделивший с ним котел, он, будто назло, то и дело вытаскивал его самого из уже начавшейся депрессии и перевязывал его многочисленные раны. Это было чрезвычайно странное чувство: Смоленск одновременно и ненавидел Бориса, и был благодарен ему за то, что в эти, чуть ли не самые тяжелые в его жизни дни, не бросает, а лечит, слушает, разговаривает, просто находится рядом. — Кстати, а нахрена тебя сюда занесло-то вообще? — Спустя некоторое время спросил Стас, поменяв положение и поморщившись от боли: полученный им некоторое время назад шрам, проходивший практически через все тело, при резких движениях давал о себе знать. — А как же твой Орел? Что ж не побежал к нему при первых же признаках окружения, а? — Приказ об отступлении не поступал. Нарушение привело бы к трибуналу, и я решил не рисковать так… — О, то есть, если бы не приказ, ты бы тут же к нему кинулся? Как года четыре назад, ни с того ни с сего, помнишь?[1] А мне только-только начало казаться, что у нас все наладилось! — Заткнись! — Голос Брянска дрогнул, но он тут же взял себя в руки. — Ладно, прости. В тот раз я поступил не очень, согласен… Но сейчас… Даже если ты ненавидишь Орла, ты не имеешь права так о нем говорить! Потому что он… Из-за меня он теперь открыт для врага… — Как и Москва из-за меня. Но мне почему-то уже как-то все равно. — Смоленск хмыкнул. — Ведь мы уже ничего не можем сделать. — Стас снова поморщился от боли, от чего его речь прервалась. — Ну и да, я бы на твоем месте побежал к тому, кто дорог. — Именно поэтому я сейчас здесь. — Как можно тише прошептал в ответ Борис, словно стараясь скрыть от собеседника главную причину своих поступков. — Знаешь, а в нашей нынешней ситуации есть и плюсы. — Задумчиво бросил Брянск, пододвигаясь ближе к товарищу по несчастью. — Вот раньше у нас с тобой не очень-то и получалось работать вместе, ты постоянно мешал мне… — Кто еще кому мешал! — А вот сейчас… — А сейчас я все бы отдал, чтобы было как ?раньше?. — В Литве или Польше? Тебе ведь там хорошо было, да?[2] — Не то что бы хорошо, просто лучше… — Смоленск выдержал небольшую паузу, будто раздумывая над чем-то важным. — Ладно, я расскажу. Меня не считали там равным, я был все же чужим, русским… Хотя я очень старался завоевать себе место. Очень. А теперь, после Катыни, они меня и вовсе возненавидят… — Стас смотрел куда-то в сторону. Ему было явно некомфортно говорить обо всем этом с Брянском, но, обстановка располагала, слова находились сами, а смерть уже не казалась чем-то далеким, и потому Смоленск, хоть и был в смешанных чувствах, все равно продолжал рассказ. — И вообще, я всегда был один. И там, и уже в России в губернское время. Всегда один, понимаешь?[3] Кое-как общался только с братом, да и там было слишком много ссор, чтобы называть наше общение нормальным. Да и ты тоже хорош был… Я только доверился, а ты… — Стас вздохнул, продолжая прятать взгляд от соседа. — Ничего, я привык. Я всегда ко всему привыкаю. — Я уже извинился. — Выслушав Смоленска, тихо произнес Борис. Ему было не по себе от признания Стаса. — Если бы я знал раньше, я бы никогда не… — Не бери в голову, я же смирился. К сожалению то, что я нужен всем только как ?живой щит?, я понял слишком поздно… — Ну, ты на самом деле не только ?щит?… — Приобняв рыжика одной рукой, продолжал утешать его Брянск. — Действительно. Щит не пробивается так легко. — И не такой уж и пробиваемый. Даже сейчас ты, по крайней мере, задерживаешь наступление на Москву, и уже значительно. Ты даешь ему время на то, чтобы выпутаться из этой ситуации. Уверен, о нас он тоже думает, и скоро мы узнаем его решение… — Он? О нас? Ты слишком оптимистичен. — Смоленск усмехнулся. — Ему, скорее всего, сейчас на всех плевать, ведь главное спасти себя. — Задумавшись, Стас посмотрел на Бориса. — Хм, а если не щит, то кто я еще, а? — Ну-у-у. — Протянул тот, слабо улыбаясь собеседнику. — Не знаю, как для других, но для меня ты сладкий пряник.[4] С этими словами он осторожно повалил Смоленска на траву, несильно обнимая его за пояс. Темнело. На небе зажигались первые звезды. С каждым днем их становилось все меньше — октябрьская ночь начиналась рано и поглощала их одну за другой. Было неожиданно тихо. Где-то далеко на севере еще были слышны выстрелы, но спустя пару часов затихли и они. Температура ночами уже подбиралась к нулевой отметке, а потому Смоленск, уже мало контролируя себя, прижался к лежавшему рядом Брянску. — Холодно? — Прошептал Борис, застав Смоленска врасплох. — Ты что, разве не спишь?! Сон Стаса сняло как рукой. Первым порывом было желание отодвинуться обратно, но холод, а также боль от ран делали свое дело и Смоленск, подумав, все же остался рядом с Борисом. Стас даже сделал вид, что не слышал довольного смешка Брянска и не почувствовал руки последнего, снова обнявшей его за плечи. Он смотрел на звезды. Они уже давно манили его своим светом, своей неизвестностью, загадочностью. ?Мир ведь не ограничен планетой Земля, — думал он, — и мы в нем лишь песчинки, и войны наши в размерах Вселенной не имеют абсолютно никакого значения.? — Хотел бы я быть далеко отсюда… — Не понимая, что говорит уже вслух, продолжал Стас. — Посмотреть на Землю оттуда. Быть выше, чем облака… Да не умереть, блин! Не смотри так! — Заметив взгляд Брянска, вовремя спохватился он. — Так вот… Калуга рассказывала мне про Вселенную, про звезды, и что вокруг каждой может быть свой собственный мир…[5] Борис слушал внимательно, прикрыв глаза. Казалось, он действительно пытался поймать ту атмосферу покоя, уюта, умиротворения и мечтательности, которая окружала Смоленска в тот момент. — Земля — колыбель человечества, но мы не сможем вечно жить в колыбели. — Стас замолчал, но, спустя минуту, продолжил, словно забыв сказать что-то важное. — А еще она говорила что невозможное сегодня станет возможным завтра. Хотел бы я верить ей. — Если это и произойдет, то это точно будет уже после того, как закончится эта война. Кто знает, может быть, мы и вправду сможем когда-то летать к далеким звездам. В любом случае, мы — олицетворения, мы до этого точно доживем. — Надеюсь. — Спи уже, фантазер. Тебе надо набираться сил и восстанавливаться. По крайней мере ради своей мечты. И, дождавшись, когда Смоленск, наконец-то заснул, Брянск добавил: — А я помогу тебе в ее осуществлении.[6]Сноски: [1] — В 1929 году Брянск и Смоленск объединились в Западную область, однако в 1937 году Брянск ушёл от Смоленска в Орловскую область. [2] — Жизнь в Польше не прошла бесследно, и у Смоленска появился прекрасный повод попытаться возвыситься в глазах соседей: он начинает называть себя ?шляхтичем?, как и его дворянство. Более того, ?смоленские шляхтичи на протяжении столетия после возвращения Смоленска России предпочитали читать польские книги и брать себе жён из Польши, а не из ?презираемой ?России?. [3] — Неудивительно при таком поведении, что в 1708 году, при первом делении на губернии, Смоленск единственный оказался абсолютно одиноким, в то время как во всех других домах-губерниях было зачастую больше десятка олицетворений сразу. И так вплоть до Западной области. [4] — Имеется в виду, конечно же, вяземский пряник, рецепт которого ныне, к сожалению, утрачен. [5] — Это слова К.Э. Циолковского, одного из первых пропагандистов идеи освоения космоса, проводившего научную деятельность в Калужской губернии и умершего в Калуге. [6] — Первый космонавт планеты, Ю.А. Гагарин, родился на Смоленщине.