Демон (1/1)

Сегодня есть повод притащить кусь побольше... *тащит побольше*Лишь бы влезло... *утрамбовывает*Демон? Onmyouza – Akkihougan ? В игорный дом Сэфунэ совалась не впервые. Пристрастилась к этому ещё в столице. И уж там быть незаметной у Сэфунэ выходило куда лучше, чем в Миядзу. Сэфунэ выигрывала или проигрывала всегда немного, потому что ходила не игры ради, а чтобы послушать, о чём между собой говорят другие игроки и какие новости мусолят с особым тщанием.Не зря толковали, что любой слух начинается в бане, только вот Сэфунэ её положение не позволяло посещать общие бани — просто не поймут, а последствия этого непонимания могли и на репутации плачевно сказаться. В положении Сэфунэ подобные выходки выглядели опрометчиво и даже откровенно глупо. Вот посещения игорного дома она хотя бы могла объяснить, если поймают, — у всех есть маленькие слабости, а солгать в такой мелочи несложно, хотя и тут Сэфунэ подвергала себя опасности — во время пути к игорному дому и обратно.Каори, конечно же, подарила ей острую заколку и научила кое-чему, но на улицах всякое бывало. Сэфунэ оправдывала себя тем, что таю обязана знать многое, дабы не попасть впросак, а окружение из разленившихся или неопытных обитательниц дома матушки Маширо никак Сэфунэ не помогало узнавать городские новости и пустяковые на первый взгляд мелочи. И коль уж в общие бани путь Сэфунэ закрыт, она предпочитала обмотаться тряпьём и пойти в игорный притон.Вылазка удалась на славу. Почти. В игорном доме Сэфунэ краем уха слушала сплетни о заморских купцах, отличных лошадях и покровительстве, что оказывал купцам сюго Уэсуги. Купцы и купцы, перед праздником они, скорее, неизбежность. А ещё игроки упомянули, что сюго Уэсуги жаждет посмотреть на ?столичный пион?. К собственному стыду Сэфунэ не сразу поняла, что речь шла как раз о ней. С пионами в столице её как-то не сравнивали. — Хоши ведь сразу рот раскрыл. Болтают, он уговорился уплатить за красотку положенное, чтобы она в его дом вошла. Вот Уэсуги теперь и вертится. Любопытство взяло за живое, что ж там за красотка такая, что аж у Хоши окрепло на старости лет.Сэфунэ изрядно задумалась на обратном пути, прикидывая, какие выгоды можно извлечь из любопытства сюго. Всё ж канрэй не пустое место, да и благоволил он к Сэфунэ в те короткие встречи в столице. Глупо надеяться, что канрэй не выкинул из головы имя одной из таю, пусть и знаменитых — мало ли у канрэя забот, но если вдруг помнил? И что, если упоминал о Сэфунэ в беседах с Уэсуги? Как-никак, а Уэсуги предпочёл бы с Хоши ничем не делиться, и если бы Сэфунэ могла использовать сюго Уэсуги каким-нибудь образом, чтобы избавиться от Хоши...Опасно. Сэфунэ вовсе не желала избавиться от Хоши только для того, чтобы угодить в лапы Уэсуги. А значит, ей надо ухватить и Хоши, и Уэсуги, да и столкнуть сразу обоих лбами. А потом помогать то одному, то другому, чтобы те подольше лбами сталкивались, а то и вовсе сцепились рогами намертво, как два дурных по весне оленя. Пока они будут бодаться, Сэфунэ насладится свободой и безопасностью. Впрочем, если её игру раскроют, мало ей не покажется. Но как всё это сделать умно и красиво?Задумавшись, Сэфунэ налетела на кого-то. И сказать ничего не успела, растерявшись и выронив всё из рук. И даже не сразу поняла, что слышит родную речь. Это казалось настолько невероятным, что Сэфунэ остолбенела, едва приглушённые извинения достигли её слуха. Мысленно она повторяла услышанные только что простые слова, глупо смотрела на высокого молодого мужчину и пыталась поверить, что не спит. Её даже мохнатый конь обфырчал и легонько боднул в плечо, пока незнакомец ловко собирал рассыпавшиеся дощечки.Тут Сэфунэ ударило по темечку, что вообще-то собирают её выигрыш и могут не отдать. Деньги небольшие, но её кровные — обидно же. Она отмерла, кинулась спасать честно выигранное, но незнакомец качнулся в сторону, а Сэфунэ под гэта угодил зловредный камешек. И она позорно шлёпнулась в дорожную пыль.Помыслы Сэфунэ оказались грязнее намерений незнакомца: он помог ей подняться и дощечки вернул, а после ещё и гэта подхватил да собственноручно надел Сэфунэ на ногу. Она с ошеломлением смотрела сверху вниз и разглядывала влажные тёмные волосы, липнувшие волнистыми прядями к шее — явно только-только острижены да не совсем ровно, густую чёлку, прятавшую крутой лоб, и широкие плечи. Пальцы у незнакомца были горячими и жёсткими, но прикасался он к ступне Сэфунэ так осторожно, словно боялся разбить блюдо из фарфора.Единственное, о чём Сэфунэ по-прежнему могла думать, было ?Корё?.Опомнившись, Сэфунэ кинулась прочь, мечтая поскорее вернуться в дом матушки Маширо, но ума хватило помедлить. Схоронившись за опустевшими лавками в стороне, Сэфунэ проследила, как возможный её сородич приблизился к чиновнику, пожаловавшему с должным сопровождением. Чиновника Сэфунэ ни разу прежде не видела, но по одежде предположила, что он из придворных, однако его сопровождение сбивало с толку — воинам сюго незачем ходить следом за придворным, но они ходили.Загадка пленяла, а любопытство — свойственный женщинам порок. Каори говорила, что природы нечего стыдиться, потому Сэфунэ ради удовлетворения любопытства крадучись последовала за странным чиновником и незнакомцем, что знал слова на родном языке Сэфунэ.Поглядывая на незнакомца и так, и эдак, Сэфунэ ломала себе голову попытками угадать его происхождение. Не получалось — лицо у незнакомца казалось неправильным, и он смотрелся среди местных не так чуждо, как следовало бы. Лишь по смуглой коже Сэфунэ осмелилась предположить, что незнакомец мог бы быть родом из южных земель.Сэфунэ чуть не врезалась лбом в столб, когда чиновник и незнакомец прошли в ворота, на которых красовался мон Уэсуги.И что это за дела? Придворный шаркун и иноземец ходили к Уэсуги как к себе домой! А не об этом ли купце болтали в игорном доме? Но придворный-то шаркун...Сэфунэ потёрлась рядом с воротами, а после опустилась на свободное место у стены. Рваные тряпки спасали от чужого любопытства, и Сэфунэ вполне могла вести себя как обычная бродяжка. Притомилась в пути, села под стеной передохнуть — только-то. Навострив уши, Сэфунэ делала вид, что дремлет, а сама жадно ловила каждое слово в перебранках охраны и болтовне простого люда. Мимо пробегали женщины с корзинами — носили свежие овощи к господскому столу. Потом слуги волокли бочонок с водой и тихо переругивались. — И сами они дикие, и нрав у них дикий. Где это видано, столько воды изводить понапрасну? Что они там себе намывают? И холодную же воду одну не потащишь... — Как есть демон, а то не знаешь? Надо, надо было с вечера иглу в ногу воткнуть. — Да ладно тебе, Мацу, у него нити были в волосах. — Это он хочет, чтобы мы так думали. Обманывает. Все демоны лгут. Он и прикидывается человеком, ближе подобраться хочет. Только рот раскроешь — и конец тебе сразу. Иглой надо было его, иглой в лапу! — Ага, и потом господин велел бы сразу тебе голову снести. — Лучше пусть голову снесёт, чем её сожрёт этот акума*. Ох, не к добру это. Только вот Фума мы и не привечали. Позвать в собственный дом демона... — Толкай лучше, а то никогда не дотащим. И точно нам всем головы порубают. И демон никакой не понадобится. А кого звать в дом, то не нам решать. — А платить кому? Нам же тоже, если вдруг что не так. Ты глаза его вообще видел? Один раз зыркнул и как храмовой плитой привалил. У меня аж ноги отнялись. — Еле плетёшься тоже поэтому? Навались-ка!Возвращалась Сэфунэ кружным путём, задержавшись у бань, где распивали саке купцы с рынка. Она опустилась в тени на колено и принялась теребить ремешок, будто проверяя его надёжность. Купцы её не видели, а если б и увидели, то тут же забыли — тоже невидаль, у бродяжки гэта худые.Несмотря на саке, разговоры велись негромкие, раз уж купцы жаловались друг другу на сюго. Такой-сякой, позвал кайнин, совсем из ума выжил, ещё и покровительство оказал, лишив других купцов лучшего места на рынке. — Мои кобылки весь день в конюшне протомились — ничего не продал, эх... — Да сдались кому твои доходяги? Хоть бы и выпустил из конюшни, кто б на них смотрел, когда таких коней привезли! Такие кони! — Адские создания! Точно вам говорю! Не бывает таких коней! — А то ты у монголов таких не видел? Адские, скажешь тоже... — Так и у монголов адские! И сами монголы — демоны как есть. На чём демонам ещё скакать? Только на адских конях. Этих только что и расчесали. Где ты видел коней, чтоб псами бегали за человеком? А купца их видал? Того, что всё лошадей обхаживал? Демонов глаз, точно говорю! И заклинать коней умеет. Кони за ним щенками бегали. — Так привыкли поди, если не сбрехал, что сам выучил. По-нашему ладно говорит. Он только на первый погляд страшный, а так обходительный господин такой. — Всё одно — демон как есть. — А я купец, мне и то ладно. Демону дорожку не перейдёшь, он и не тронет. Честную сделку и демон уважает. Чего мне страшиться, если нет худого на уме? — Дурень ты, и жена твоя дурная, и дети! — На себя посмотри, балда!Разговоры плавно перешли к драке — дело обычное. Драки Сэфунэ уже были без надобности, и она тихонько шмыгнула вдоль плетня, поспешив в дом матушки Маширо, а то снова Каори заволнуется, если прийти в позднем сумраке.По счастью, Каори занимали ткани, разложенные везде, где только можно. Она покрикивала на двух девушек, что выводили узоры по подолу косодэ. — Живо сюда, негодяйка! Надо подготовить наряды. Сюго пригласил нас на праздник в свой дом, а ты шляешься где попало. Ещё и чумазая, как дочка золотаря! Умойся хоть, недотёпа!Сэфунэ торопливо скинула тряпьё на руки девочке-ученице и бросилась плескать водой в лицо. Пока умывалась, гадала, как же ей расспросить Каори о купцах и не выдать себя. Каори ведь точно знала что-нибудь. Не могла не знать. И ей бы ума хватило смекнуть, к чему разыгралось любопытство Сэфунэ, коль купцы из Корё. — А новости из столицы есть? — спросила Сэфунэ самым беззаботным голосом, застав Каори за выбором веера. — Розовое и малиновое... — сосредоточенно пробормотала себе под нос Каори и отложила в сторону два веера. — Нет, из столицы ничего. Танец с веерами, как думаешь? Играешь и поёшь ты сносно, а вот танцы и постановки — твоя сильная сторона. — Сносно? Ты хотела сказать — посредственно. Танец для Уэсуги? — Будут гости. Танец лучше всего подойдёт. — Что за гости? — Сэфунэ проводила взглядом девушек с тканями. Они уже уходили, чтобы приступить к работе, значит, Каори всё решила и выбрала, в каких нарядах им идти. — Заместитель Хоши — что за птица, пока трудно сказать, господин Дайдзё — похотливый толстяк с масляными глазёнками, помощники сюго — красавцы как один, советник Иноуэ — злобный старикан-нос-крючком и сам козявка, — принялась старательно перечислять Каори, — господин Маэда — говорят, пожаловал из самой Камакуры и на всех страху навёл тигриной шкурой через плечо, кто-то из рода Хосокава — мелочь приблудная, купец Таппо — прожора и враль… и ещё иноземный купец, но на деле никакой не купец. Болтают, у него волосы были красные. Ума не приложу, почему Уэсуги приютил его. Пришёл давеча на корабле и привёз заместителя Хоши. Как будто вырвал заместителя из лап вако. Очень может быть, если слухи не врут, и корабль и впрямь Фума-кайнин. — Разве Фума-кайнин не ведут торговлю южнее? — удивилась Сэфунэ, мигом позабыв про веера под ладонями. — Ведут. Только в море дорог нет, вот и прибило их к нашему берегу. К худу или к добру, пока неведомо. Но Уэсуги благоволит к их предводителю. Лошадей привезли и всех продали за день, а Уэсуги получил в подарок белого жеребца. Говорят, в самом деле белый, как вершина горы. И пушистый, как облако. — Брешут, — отрезала с железной уверенностью Сэфунэ. — Не бывает белых коней. — Ой, пере... А ну! Опусти глаза бесстыжие! Знаю я, что ты удумала! Да сколько ж можно? У них, поди, рога и хвосты есть! И не стыдно тебе? Готова с кем попало путаться, лишь бы на край света свезли!Каори, поднявшись на ноги, ругалась и ходила туда-сюда. Сэфунэ тоже поднялась, но стояла на месте и смотрела на собственные ступни.Унявшись, Каори дух перевела и опустилась на циновку. Помолчала недолго, затем указала перед собой. — Сядь.Сэфунэ подчинилась, опустилась в сэйдза и наклонила голову, чтобы не злить Каори. Каори говорила, что в такие вот мгновения у Сэфунэ в глазах горел упрямый огонь, и тогда Каори хотелось хорошенько огреть Сэфунэ по хребту, чтобы разум вернулся и на место встал. — Что ты задумала, бесстыдница, то мне ведомо. А теперь поразмысли, так ли уж плоха будет твоя жизнь в доме дзито? Ты умная, Сэфунэ, а умной женщине нетрудно устроить жизнь свою лучшим образом. Хоши лет уж немало, то верно, и он давно не в силе, но проживёт ещё долго. Он не причинит тебе боли — не сможет. Умной женщине достанет пары слов в похвалу, чтоб муж расцвёл, а потом верти им как хочешь. Приносить детей в его дом ты не обязана от него — он давно уж на такое не годен и даже не догадается об обмане, если ты убедишь его, что как мужчина он ещё на многое горазд. Тебе довольно быть осторожной и блюсти репутацию — и у тебя будет всё. Ну так что? Подумай. Чем плохо?Сэфунэ с силой сжала губы и промолчала. — Понятно мне. Как клетку ни украшай, птица всё равно в небо просится. Охотник приручает ястреба, но и тогда не всякий возвращается. Но ты знаешь, чего тебе будет стоить одна ошибка, так? Я учила тебя, но не мне распоряжаться твоей жизнью. Участь супруги Хоши — завидная для любой женщины. С тобой многие бы поменялись местами. Но ты Хоши не хочешь. А чего же ты хочешь? Думаешь, иноземный купец так просто увезёт тебя отсюда и удовлетворится одной лишь благодарностью? Корабль полон мужчин, моя девочка, а мужчины любят женщин. — Я... я ему заплачу. Я могу, ты знаешь. И за место на корабле заплачу, и за охрану. — Ох, дурёха ж непуганая... — Каори вздохнула. — Что ему помешает на корабле — его корабле — отобрать у тебя деньги и отдать тебя его людям, когда сам всласть с тобой натешится? — Они не вако. Они купцы. — Сэфунэ за короткую встречу успела увидеть не так много, но тот смуглый мужчина ничем на разбойника не походил. Да и стал бы разбойник надевать гэта на чужую босую ногу? Нет, тот человек вёл себя как благородный, а благородные люди держали слово, коль дали его. И если Сэфунэ сделает так, чтобы купец дал ей слово... своего она не упустит. — Ты знаешь, что я думаю. А я знаю, что думаешь ты. Поступай, как пожелаешь, но потом не проси о помощи, когда дело повернётся круто. — А до тех пор ты в помощи мне не откажешь? — лукаво уточнила Сэфунэ. — Бесстыжая! — закипела Каори, но сразу потухла и снова вздохнула. — Делай как знаешь. Ты сегодня вся светишься, словно тебя уже везут прочь отсюда. Мне тебя не убедить. Но в дом сюго идти надо, поэтому готовь танец с веерами. Розовое и малиновое. И надо сделать заколки. Твоё лобное украшение я уже достала. Постарайся пленить побольше сердец. Пусть это кончится хотя бы нескучно.После этой беседы Сэфунэ и не пыталась уснуть. Смотрела на терявшийся в сумраке свод, слушала тихие переливы колокольчиков на ветру и думала, думала, думала. Пути она пока не видела — трудно увидеть путь, когда мало что знаешь. Каори учила её забирать сердца, но нужный Сэфунэ человек наверняка отличался от местных и смотрел на мир иначе. Да и сердце его Сэфунэ ни к чему, ей лишь надо, чтобы он согласился взять её на корабль и доставить к родным берегам. Он купец, значит, как заполнит трюм, так и уйдёт обратно. Лишь бы с нею на борту.Сэфунэ не забыла, какая участь постигла родное селение. Вряд ли там сейчас есть хоть что-то, да и от дома родного мало что осталось. Если в ту страшную ночь кто-то и выжил, то было их так мало, что они наверняка попросились к соседям. Отстроить заново родное селение им не удалось бы.Как ни крути, а возвращаться Сэфунэ некуда, но она упрямо верила, что не пропадёт. Кто знает, сколько запросили бы за место на корабле, но здесь и сейчас Сэфунэ считалась особой состоятельной. Хотя один бес — она отдала бы все свои деньги кайнин, пускай, но руки оставались при Сэфунэ, и руками мастерить она многое горазда. Украшения для знатных дам — тоже. Шить, играть, петь, танцевать, читать и писать, пусть и на чужом языке. Нет, Сэфунэ не пропадёт. Посмотрит на руины родного селения, прольёт слёзы по родным, успокоит их души да заживёт сама по себе, свободная. Она сможет. И если для этого ей потребуется пойти на сделку с демоном Фума, она пойдёт без колебаний.Каори вот только... Ближе человека, чем сестрица Каори, у Сэфунэ не было. Потому и расставаться с Каори так не хотелось, но что поделать? Нельзя кормить двух волков в душе — они будут драться вечно. А если кормить только одного, он и победит. И больше всего на свете Сэфунэ жаждала свободы, к которой привыкла ещё в детстве. Дома женщины были куда свободнее, чем на этих клятых островах. И дома никому бы не пришло в голову отправить вдову в монастырь, чтобы она там согревала каждого случайного путника и ублажала как велят, а между делом молилась и горбила спину на монастырском поле.В местных обычаях была своя правда, и Сэфунэ не считала себя умнее других, но разве не дано ей право от рождения самой выбирать дорогу? Если верить наставлениям Будды, то такое право было у каждого. Вот Сэфунэ и не собиралась от этого права отказываться. И ей не терпелось поглядеть вблизи и подольше на того ?акуму?, что взбудоражил весь Миядзу. ?Акума? означал корабль и свободу, и Сэфунэ мечтала убедиться, что он настоящий, не приблазнился и не растает туманом на рассвете.?Даже демон может стать праведником?. Сэфунэ надеялась, что Будда не лгал.*** — На моне Ходзё темнеют три чешуйки дракона. Запомни это. Потому что однажды мон Ходзё снова взовьётся под небесами. — Ты так в этом уверен даже сейчас, когда от Ходзё остались лишь ты да твоя невеста? — Чонин не удивился, когда Исэ вновь принялся рассказывать о старом клане. Это ни на шаг не приближало Чонина к замыслам Исэ, но Исэ явно говорил с ним об этом не ради того, чтобы время скоротать. — От Ходзё осталось куда больше, друг мой. Но что сейчас значат деньги, как бы много их ни было? Одними деньгами величия не обрести. — А ты хочешь величия? — Не для себя. Для клана. Много ли стоит человек, если он в силах похваляться только деяниями предков? Достойный человек оставляет о себе долгую память и крепкое наследие. — Ты уже устал слышать этот вопрос, но сюго по-прежнему откладывает дела ради праздника? — Ты поймёшь. Праздник требует присутствия сюго, и ему не с руки отвлекаться постоянно да говорить о важном с тобой урывками. После праздника станет проще. Да и настрой у сюго будет хороший — тебе же лучше. Два дня задержки для тебя ничто, так ведь?Чонин промолчал, не желая ничего говорить о Чине и положении дел на Чечжу. И хоть Исэ старательно доказывал, что верить ему можно, Чонин не собирался совершать такую глупость. Он вполне доверял Исэ, но это доверие имело разумные пределы. Да и награда за голову Чонина ещё была в силе, так что Чонин права не имел отпускать поводья и полагаться на чужую милость.Конечно, коль торгуешь в Нихон, то и считаться с местными правилами обязан, как и разбираться в здешней обстановке — иначе никак. Но лезть в здешние дела Чонин не рвался — они не настолько ещё в отчаяние впали. Чонин слушал и запоминал — пригодится когда-нибудь, если в Чосон не случится перемен. Дяде Чонин никогда бы не признался, что перемен уже почти и не ждёт. Дядя учил его сам и делился мудростью и опытом, оттачивая всё, заложенное прежде наставниками. А Чонин перестал быть ребёнком ещё при дворе, когда собственными глазами увидел, как далеко могут зайти люди ради кусочка власти. Будь Чонин старше, останься у них союзники — и перемен ждать пришлось бы недолго. Но теперь, когда прошло столько лет и новая династия изо всех сил постаралась укрепиться на троне... Теперь поздно. Ведь на самом деле они с дядей — это всё, что осталось от Корё. Может, нихонцы и правы, что зовут их демонами, потому что для Чосон Чин и его обитатели — призраки прошлого, и это прошлое уже не вернётся.Сколько бы они ни сражались, одному тонкому побегу не выстоять против штормовой волны. Их слишком мало, и никто их уже не поддержит. Все в Чосон смирились с переменами и сложили оружие.Чонин не смирился, как и обитатели Чина, но он принимал истину и понимал, что необходимо найти иной путь. Как ручью, что течёт не сквозь валун, а в обход, дабы достичь цели.Поэтому Чонин слушал Исэ, хоть и сомневался. Исэ в это самое мгновение ничего предложить Чонину и Чину не мог. У Исэ в рукавах пока прятались только непомерные аппетиты. Зато в Миядзу Чонин получал нужное. Всё, кроме серы. Серу мог дать ему только Уэсуги. За отдельную плату. — Сегодня нас ждёт прекрасное окружение, друг мой, — продолжил беседу Исэ, безуспешно пытавшийся прочесть что-нибудь по лицу Чонина. — Не отказывай себе в радостях жизни. Если женщина согласна, пользуйся этим. — Разве... разве будет кто-то ещё кроме семьи сюго? — Семья сюго поприветствует гостей в его доме, как и полагается. Но скрашивать праздник положено тем, в чьи обязанности это входит.Ничего нового, хотя Чонин не ждал, что Уэсуги в его положении станет праздновать по-настоящему, как тут принято. Напряжённые отношения с дзито должны бы прибавить сюго осмотрительности. С другой стороны, такое поведение означало, что об этом будут судачить везде, и, возможно, это прибавит сюго сторонников. Или сюго станут больше бояться — он принимал у себя в доме кайнин.Вызов дзито ко двору развязывал сюго руки, но не позволял творить что угодно. Однако сюго приглашал в дом и придворных чиновников из окружения дзито Хоши, и кайнин, и своих союзников. Он будто нарочно стремился столкнуть лбами три лагеря в такой день, когда ссоры неуместны. Развлечения ради? Или чтобы показать кайнин и устрашить?Быть пугалом по воле Уэсуги Чонину хотелось меньше всего, но отказ от приглашения оскорбил бы сюго. А у сюго — сера. Вернуться без серы никак нельзя. Без серы Чин не переживёт этот год.Бэкхён-проныра притащил с ?Ящерки? достойную праздника одежду, хотя всё равно поворчал из-за нового отказа надеть местные тряпки. — Ты будешь как бельмо на глазу. К чему выделяться, если можно быть незаметным? — Что-то мне подсказывает, что сюго и нужно, чтобы я выделялся. — Чонин поднял руки и позволил Бэкхёну обмотать пояс кушаком. Расшитые золотыми нитями длинные концы мягко спадали вдоль левой ноги и доставали до середины голени. Бэкхён расправил рубаху на груди, оглядел шаровары и поправил шнуровку на голенях, после с уморительно торжественным видом накинул Чонину на плечи короткую куртку, расшитую столь же ярко, как и кушак. Куртка не запахивалась и прикрывала ножи в потайных чехлах. На пояс Чонин без особой охоты повесил лёгкий меч, чтобы не вызывать недоумения у местных — знать и воины тут без оружия на людях не появлялись.Напоследок Бэкхён провёл костяным гребнем по его волосам, оглядел дело рук своих и расплылся в довольной улыбке. — Им будет на что посмотреть, дарга.Чонин обречённо прикрыл глаза и покачал головой — Бэкхён неисправим, мелкий пакостник. Откуда только что взялось? Придворной жизни этот мерзавец не знал, но вечно рвался разводить церемонии, которыми Чонин был сыт по горло уже и в восемь лет от роду.Исэ старания Бэкхёна оценил, когда явился за Чонином в неизбежных многослойных одеяниях. А явился он, чтобы отвести Чонина в самый просторный внутренний двор, где, похоже, собрались если и не все обитатели дома и гости, то уж точно почти все, включая сюго.Чонин лениво отметил ещё одну странность — праздник начинался с буддийского обряда, который, правда, мог поспорить с канонами, но к необычности местных традиций Чонин уже привык. Его даже не смутили расписная маска на лице монаха и песня-уговор с духами. Но это не помешало ему предположить, что Уэсуги несколько больше обычного озабочен буддийскими учениями. Впрочем, Исэ тихим шёпотом подтвердил, что Уэсуги следует особому учению весьма ревностно, и голова обрита у него не просто так. Более того, он не один такой.Из коротких подсказок Исэ Чонин быстро сложил цельную картину и нашёл много общего в речах покойного монаха Ото и вере сюго. Сюго полагал, что праведность человека зависит от него самого, и что каждый праведник способен при жизни достичь просветления и стать буддой. Достаточно лишь следовать непоколебимым принципам и не отходить от них ни на шаг, собирая высшую мудрость по крупице.Чем бы дитя... Чонин не осуждал Уэсуги и не собирался смеяться над ним. Чонин просто не придавал особого значения религии и считал её полезным средством для управления. При дворе вдоволь насмотрелся, как готовились к разным ритуалам и церемониям и жульничали напропалую. Монгольские священнослужители и шаманы хотя бы были честнее: пили собственные зелья и проводили церемонии в помутнённом сознании. Глупо обвинять людей в дурости, если они не в своём уме. А вот сознательная дурость — это уже не так забавно, а порой даже отвратно.Чонин вытерпел церемонию. Бровью не вёл, пока монах крутился возле него дольше, чем рядом с остальными, щёлкая дощечками и позвякивая колокольцами, призванными очищать шумом от скверны и изгонять демонов. И не удивился бы, если б монах таки попытался воткнуть ему в ступню иголку. На Чонина косились и поглядывали украдкой все. К этому в нихонских землях он тоже привык, как и к постоянным жестам, отгоняющим зло, в спину.После церемонии показная торжественность пошла на убыль. Чонин попросту следовал за Исэ и отстранённо кивал в ответ на пояснения — меньше всего его заботили праздник и местные верования, как и уличные представления и шествия. Он предпочитал наблюдать за гостями сюго и выделять отдельные группки, в которые они объединялись вряд ли просто так. И увиденное опять же жирно намекало, что власть сюго не так безгранична, как самому сюго хотелось бы.Часть гостей явно поддерживала пребывающего при дворе дзито Хоши, а Исэ их раздражал. Вели они себя сдержанно только потому, что Хоши был далеко, в ином случае в доме сюго они бы и не появились вовсе.Исэ не стал скрывать от Чонина обстановку и поведал всё, что Чонин уже узнал от Бэкхёна. И про дело с налогами, и про покровительство двора и сёгуна, и про связи Хоши, и про отношение ко всему этому канрэя. — Сёгун требует большую часть отдавать ему и двору, но армия на содержании канрэя. Оружие, доспехи, лошади, корабли, продовольствие — всё это стоит дороже, чем увеселения. Часто приходится платить и разведчикам или нанимать на службу мелкие кланы шиноби. За плату, конечно. Но к доводам канрэя все глухи, все стремятся урезать средства, что идут на войско. Сюго Уэсуги — человек военный и честный, он знает сам во что обходится даже наконечник для стрелы или верёвка. Лишнего он не берёт. Только вот двор и сёгун далеки уж от этого и мнят, что можно покупать всё подешевле...Чонин улыбнулся скупо — уголками губ. Такие свары он помнил и при дворе на сломе эпохи. Стоило наступить короткому затишью, стихнуть боям хоть ненадолго, и двор тотчас пытался урезать содержание войска. Они как будто наивно верили, что войска на время мира выйдет засушить, забыть о них, а как возникнет надобность, достать, пыль стряхнуть и в бой отправить. Но так не бывает. Любого человека надо кормить, а любое мастерство — оттачивать. Постоянно.Другом Уэсуги Чонин всё ещё не считал, но, пожалуй, относился к нему если не лучше, чем к прочим, то хотя бы с пониманием. Зато сёгун уж точно пытался сесть сразу на две подушки — и армию не потерять, и двор подмаслить. Чонин заранее мог сказать, что подобный путь в хорошее место сёгуна не приведёт никогда. Не он первый, не он последний, но такие умники всегда кончали плохо.В сумерках всех почётных гостей собрали в просторной комнате, украшенной расписными перегородками и застеленной свежими циновками. Перед каждым гостем поставили низкий столик, принесли угощения и напитки. Слуги исхитрялись ловко сновать между столиками и гостями, но при этом никому не мешать. А потом их сменили девушки-каварэмоно в ярких одеждах. Ни одного гостя вниманием не обошли — на каждого пришлось по две прелестницы, что сели по левую и правую руку. Они заботливо следили, чтобы чашки не пустовали, отвечали на грубоватые порой шутки или молчали, если гость не рвался вести с ними беседу. Впрочем, беседы в их обязанности и не входили. Этим девушкам полагалось заменять слуг, не мешать основной общей беседе и согревать гостям ложе, если гости того желали.Сначала Уэсуги обсудил важные дела с подчинёнными управляющего, обстоятельно уточнил вопросы содержания гарнизона, выслушал новости, что пришли из ближайших селений, да доклад начальника порта. Мелкий и дальний представитель клана Хосокава поведал о делах в столице, хотя обошёл молчанием случай с Хоши. А раз промолчал, значит, никакого решения при дворе по этому вопросу ещё не приняли.Как только с делами покончили, так сразу одна из девушек, что сидела подле сюго, перебралась на коленях к внешней перегородке и сдвинула её, чтобы открыть прекрасный вид на ясную луну и ночной сад. Сдвинутая перегородка послужила знаком, по которому немедленно пригласили других гостей сюго. В их честь раздвинули центральные перегородки с драконами, и все смогли полюбоваться плавными и сдержанными движениями двух красавиц, за каждой из которых с почтением следовала положенная им свита.После церемонных приветственных поклонов красавиц устроили по обе стороны от сюго и принесли им столики, а свита немедленно скрылась за перегородками, усевшись снаружи, чтобы никому не мешать и не отвлекать своим видом, зато не упустить возможность подать что-нибудь красавицам, если это потребуется.Гостья в голубом и белом казалась постарше спутницы и держалась с уверенностью, выдававшей опыт. Её общество явно ценили за лёгкий нрав, острый язык и незаурядный ум. Быстрый же и цепкий взгляд, каким она в один миг окинула мужчин, намекал, что разведчик из этой красавицы вышел бы отличный.Вторая гостья, в розовом и малиновом, сама привлекала к себе взгляды со всех сторон. Её лицо украсили с большим тщанием, да и вообще её нарядили живописнее — помимо алых и белых цветов в волосах добавили заколки с гроздьями красиво огранённых камешков да налобное сложное украшение, которое стоило двух монгольских лошадей — Чонин видел такое на юге и цену спрашивал лично. Гостья прятала белые пальцы под столь же богато украшенным поясом-оби, завязанным узлом в виде сердца, а в остальном её наряд поражал изысканной простотой. Как она опустилась за столиком на циновку, так и замерла. Лишь у висков покачивались едва-едва подвески с блестящими ?капельками? на концах.Лицо девушки выражало покой и умиротворение, а всё прочее надёжно скрывали опущенные тёмные ресницы. И она не шелохнулась, пока все, включая сюго, разглядывали её с живым любопытством. — Большая честь приветствовать вас в моём доме, О-Сэфунэ, — заговорил наконец сюго. — Мне не удалось повидать такую выдающуюся таю в столице, о чём я очень сожалел. Но тем радостнее мне встретить вас в Миядзу, когда я почти потерял надежду.Сюго оказался тем ещё прохвостом. Во всяком случае, если и были у кого сомнения, что сюго вдоволь хлебнул придворной жизни, то теперь они рассеялись без следа. — Это для меня большая честь получить ваше приглашение, уважаемый господин Уэсуги, — певуче отозвалась Сэфунэ, выдержав почтительную паузу и грациозно склонив голову в лёгком поклоне. Ресницы по-прежнему затеняли её глаза, а подвески у висков качнулись с едва слышным звоном. Она застыла в этом положении ненадолго и вновь села прямо, высвободив ладони из-под узла пояса и изысканно положив их на колени, обтянутые малиновой тканью. Длинные рукава доходили до середины ладоней и оставляли на виду исключительно безупречные пальцы с бледно-розовыми ноготками.Чонин мог поклясться, что в этот миг все без исключения пялились только на пальцы Сэфунэ-таю. Неудивительно. Сэфунэ предпочитала сохранять неподвижность и умиротворение, отчего даже крошечное движение её казалось исполненным сакрального смысла и привлекало внимание неизбежно. Стоило отдать дань уважения её мастерству. Или она знала наверняка, как мужчин раздражает женская суетливость, или её хорошо этому обучили. Она всё делала плавно и медленно, позволяя зрителям рассмотреть каждую деталь в сменах её образа, насладиться этим. И, пожалуй, только теперь Чонин понимал, почему подобных Сэфунэ женщин здесь называли именно актрисами.Они играли в красоту и совершенство. Позволяли почувствовать их, увидеть и услышать, унюхать и попробовать на вкус.К слову, Чонин и впрямь учуял тонкий, смутно знакомый аромат. Аромат терялся и прятался, не давал себя опознать, но Чонин определённо уже сталкивался с ним раньше.Он всё ещё пытался вспомнить, глядя, как Сэфунэ неторопливо подворачивает рукава, повернувшись к столику Уэсуги. Утончённые линии запястья, завораживающий лёгкий взмах кистью, ласковое прикосновение кончиками пальцев — и в чашку хлынула струйка горячего чая. — Давно вы в Миядзу обосновались?Ответила сюго красавица в голубом и белом, которую называли шёпотом ?Каори-насмешница?: — Почти столько же, сколько и вы, господин Уэсуги. Ещё немного — и вы догнали бы нас в дороге, и тогда наше путешествие прошло бы намного спокойнее. — Вас в пути побеспокоили? — нахмурился немедленно сюго, коль уж и за безопасностью дорог вокруг Миядзу ему следить полагалось. — На нас не нападали и нам не угрожали, но не самые приятные встречи всё же были. В обществе же столь достойного господина, как вы, нам точно ничто бы не угрожало. — Лукавая улыбка коснулась губ Каори. Она неплохо польстила сюго, и ему это пришлось по вкусу, хотя на лесть он не купился. — О-Сэфунэ, и что вы думаете о Миядзу после всего великолепия, оставленного в столице? — Миядзу меньше, чем я себе представляла, и больше располагает к наслаждению уединением, но содержимое его больше, — без заминки ответила Сэфунэ, мигом озадачив всех гостей разом. Все искали потайной смысл в её словах, но не все находили правильно. Хотя сюго намёк уловил: лицо его осталось бесстрастным, но в глазах без труда читалась одобрительная улыбка. — Вас привлекает противостояние? — Только если это противостояние двух разумов, когда мощнейший из них побеждает, не прибегнув к силе оружия. — Сэфунэ казалась полностью поглощённой тем, что наполняла чаем теперь собственную чашку. — Господин Фума, что скажете? Вам доводилось прежде встречать столь изысканную красоту? — Уэсуги получал искреннее удовольствие от беседы с таю и не скрывал это. — Я удостаивался чести быть гостем на юге, но мои былые впечатления меркнут прямо сейчас и довольно стремительно. — Чонин всё ещё смотрел на Сэфунэ. Она едва коснулась подкрашенной нижней губой края чашки, но за всё время как будто ни разу на гостей не взглянула. — О-Сэфунэ, если вы не возражаете, то я попросил бы вас изгнать былые впечатления господина Фумы как можно скорее. Не сочтите за труд наполнить и его чашку.Сэфунэ молча сдвинула ступни под малиновой тканью, грациозно поднялась и сделала несколько маленьких шагов, чтобы остановиться по правую руку от Чонина. Под слабый шелест одежды и едва уловимые звон и постукивание подвесок она вновь опустилась на колени, с осторожностью повернула тупоносый чайник, подняла и наклонила над чашкой. Вблизи Чонин разглядел голубые дорожки под чистой белой кожей на запястье. И узнал запах, который стал теперь чётче. От Сэфунэ-таю сладостно пахло крупными бордовыми пионами. — Благодарю вас, — пробормотал Чонин по-корейски, на миг забыв, где находится.Сэфунэ слегка наклонила голову в неизбежном поклоне, помедлила, а после выпрямилась и впервые посмотрела открыто. В её глазах смешались любопытство и требовательность. И она как будто попыталась поглотить весь облик Чонина за один короткий взгляд, чтобы миг спустя вновь спрятать живой блеск под ресницами. — Могу я спросить, откуда вы прибыли в Миядзу? — сложив ладони на коленях, негромко спросила Сэфунэ. Чонин немного нахмурился, вспоминая слово, каким нихонцы называли Танна. — Сайшу, О-Сэфунэ. Это к западу отсюда. — Неужели вы родом из земель морских дев? — Озорная улыбка Сэфунэ, как и её удивительная осведомлённость, стали для Чонина внезапностью. Ныряльщиц морскими девами называли на юге, но только на юге Корё, а не Нихон. Нихонцы о жизни на острове не знали ничего. — Мне бы этого хотелось, но нет. Родом я из других мест, но это уже давно далёкое прошлое. А вы? Долго ли вы жили при дворе? — При дворе я не жила никогда, — помедлив и убедившись, что сюго и другие гости заняты беседой с Каори, ответила Сэфунэ. — В столице я и моя старшая сестра были сами по себе. Нас лишь время от времени приглашали в дома почтенных господ. Как здесь и сейчас. Господин Уэсуги сказал бы вам, что таю — это украшение жизни воина в перерывах между боями. Средство сделать жизнь немного слаще.Чонин с огромным удовольствием высказался бы в целом о людях, не способных самостоятельно разнообразить собственную жизнь, нелестно, но это стало бы глупостью. Не следовало обманываться беседами вокруг — его слова непременно услышали бы и передали остальным, и сюго уж точно их не оценил бы. Не то чтобы Чонин страшился обрести врагов, просто пока он не имел на это права. Вот и промолчал, оставив невысказанные речи при себе. Но вряд ли его намерение осталось незамеченным Сэфунэ. — Я слышала, вы привезли особенных лошадей. — Могу подарить вам одного — вы с ним поладите.В облике Сэфунэ на миг проскользнуло напряжение, выдавшее её удивление. Чонин наблюдал за ней вблизи, потому и заметил — подвески слегка качнулись у висков. — А все сплетничают, что вы продали всех лошадей за один день. — Это правда, просто одного коня мне продавать не хотелось — ему никто не подходил. — Но не я? Господин Фума, огорчу вас — я не умею ездить верхом. Такому искусству таю не обучают. Таю путешествуют, сидя на мягких подушечках. — В ваших руках хватает ловкости, а в глазах — решительности. Научить вас нетрудно. — Чему это вы собрались учить несравненную О-Сэфунэ? — поинтересовался сюго, различив в повисшей на миг тишине последние слова Чонина. — Боюсь, если господин Фума опрометчиво ответит на ваш вопрос правду, господин Уэсуги, его слова прозвучат двусмысленно и несколько преждевременно, ведь саке ещё не подавали, — шутливым тоном отозвалась Сэфунэ, опередив Чонина. — Но я утолю ваше любопытство — мы говорили о лошадях.Чонин осторожно выдохнул, сообразив с некоторым опозданием, что Сэфунэ его выручила. Гости и сюго не слышали, о чём они говорили, поэтому честный ответ ?о верховой езде? прозвучал бы в самом деле... несколько скабрезно. И вряд ли такую ?шутку? приняли бы благосклонно — не в случае Каори и Сэфунэ, к которым местные относились совершенно не так, как к любым другим женщинам. На обеих девушек смотрели как на королев и обращались с ними соответствующе. И если кто-то из гостей позволял себе вольности с прислуживающими девушками, то к Каори и Сэфунэ тянулись прежде всего из-за речей и с целью созерцания. Да и Сэфунэ с самого своего появления не раз проявила ум и прозорливость.Чонину теперь было любопытно с кем и какими отношениями связана Сэфунэ. У нихонцев такие женщины без присмотра не оставались и неизбежно обзаводились покровителями. Свежестью Сэфунэ могла поспорить с теми самыми пионами у веранды, умытыми росой, но ей точно не пятнадцать. Девушка старше пятнадцати и без покровителя — с таким Чонин ещё не сталкивался в нихонских землях. Даже при всей свободе таю. Хотя бы просто потому, что наряды и жизнь таю обходились недёшево, и таю не так часто могли обеспечивать себя сами. На юге поговаривали, что покровительствовать таю могли лишь очень богатые люди. И, скорее всего, даже Уэсуги такое не под силу, особенно с его склонностью собирать средства для армии.Однако Уэсуги не спешил проявить интерес к покровителю Сэфунэ и ни разу не упомянул его имени, как того требовал хороший тон. Либо это означало, что покровитель Сэфунэ Уэсуги неприятен, либо что покровителя нет. В последнее верилось по-прежнему слабо. Не менее странным выглядел и искренний интерес Уэсуги к Сэфунэ. Явно больший интерес, чем могла бы вызвать простая актриса.Чонина всё сильнее снедало любопытство, но Сэфунэ сидела в шаге от него, и он всё равно не смог бы тайком спросить у Исэ хоть что-то. Оставалось лишь гадать, намеренно ли нихонские традиции предусматривали отдельные столики и не позволяли гостям секретничать друг с другом. Задать же вопрос напрямую самой Сэфунэ — проявить вопиющую бестактность, пусть даже с точки зрения Чонина это называлось честной прямотой.Все живо принялись обсуждать достоинства монгольских скакунов, а Чонин от отчаяния осушил чашку одним глотком. Сэфунэ плавным движением вновь повернула чайник, подняла и медленно наклонила, чтобы наполнить его чашку. Почти неуловимый короткий взгляд из-под густых ресниц опалил Чонину скулу — он почувствовал этот взгляд кожей, как и внимание Сэфунэ. — Говорят, ваш корабль необычный. Не похож на другие. Он большой? — Смотря что вы считаете большим. Вы прежде путешествовали вдоль берега? — Один раз. Канрэй приглашал нас с сестрой во время весенних праздников год назад. Я была в порту, и его корабль выглядел самым большим. — Тогда ?Ящерка? больше, — подумав, ответил Чонин. — На вид не так заметно, но глубина осадки разная. — И пушки у вас есть? — не унялась Сэфунэ, едва заметно подавшись к Чонину.Он отметил, что в их сторону никто не смотрит, слегка наклонил голову к Сэфунэ и кивнул. — Хотите пальнуть в кого-нибудь? — А можно? — Впервые в уголках глаз Сэфунэ появились крошечные смешливые и трогательно милые морщинки. — Иногда даже нужно. — Звучит слишком хорошо. Боюсь, если вы мне это позволите, потом придётся бежать как можно дальше отсюда на всех парусах и вёслах. — Вёсла ?Ящерке? не потребуются. Местные неуклюжие корабли в жизни её не догонят.Продолжить разговор им помешал шорох сдвигаемых перегородок. Перед гостями вновь появилась свита таю с музыкальными инструментами в руках. Сэфунэ наградила Чонина медленным изысканным поклоном, затем поклонилась всем гостям разом и грациозно поднялась. Маленькими шагами она прошла по циновкам в центр и остановилась на пятачке между столиками, расставленными квадратом. Застыв на месте, Сэфунэ позволила всем полюбоваться на неё, после поклонилась ещё раз и неторопливо достала из-за пояса два веера. Она раскрыла оба и скрестила руки перед собой. Теперь стало видно, что в узорах одного веера больше розового, а в узорах другого — малинового. Первой стукнула дощечками самая младшая девушка из свиты таю, задавая ритм, а Сэфунэ шелохнулась только под надрывно плачущие звуки сямисэна. Между перегородками звучала музыка, разбавленная шелестом тканей и шорохом вееров. Гости хранили молчание, позабыв о еде и напитках.Танец Сэфунэ был характерным для Нихон: подчёркивались не движения актрисы, а те позы и образы, в которых она замирала на несколько ударов сердца. Сэфунэ как будто обращалась статуей, воплощая в себе или эмоции, или намерения. Как весенние картинки, что продавали на улицах, только живьём и наполненные порывом, что по мановению высшей воли застывал во времени. Лицо Сэфунэ на протяжении танца не менялось — было отстранённым, даже холодным. И она держала ресницы опущенными, не позволяя гостям отвлекаться от танца, фигур и узоров на веерах. Склонившись и опять замерев, Сэфунэ ловко вертела веера на кончиках пальцев, лишь этим вращением разбавляя удивительную неподвижность и подчёркивая сложность позы.Стук дощечек постепенно ускорялся, и вместе с ним ускорялась Сэфунэ. Смены поз происходили чаще, а веера она уже подбрасывала над собой и проворно ловила, не разрешая им коснуться циновок, почти жонглировала, расчерчивая воздух сполохами розового и малинового. И чем опрометчивее казались броски Сэфунэ, тем громче и отчётливее вздыхали гости всякий раз, когда Сэфунэ подхватывала веера и не позволяла себе ошибиться.Игра с веерами бесспорно выглядела красивой, но как воин Чонин отлично представлял себе бесконечную череду тренировок ради оттачивания такого мастерства. И отлично представлял, как Сэфунэ изо всех сил стремится сохранить сосредоточенность, иначе ошибки и неудачи неизбежны. Сэфунэ полагалось следить за музыкой, ритмом, рисунком танца, собственным телом и веерами — всё сразу. И это роднило её с солдатом на поле боя. Буквально и во всех смыслах, потому что всего одна ошибка таю во время танца могла стоить жизни, а не только утраченной репутации. На юге Чонин видел такое, когда сопровождал дядю второй раз. Тогда выступала девушка с горящими шарами на тросике. Она их даже не уронила, всего лишь движение вышло не самым чистым, и искры прожгли циновку и край накидки хозяина. Девушка тут же опустилась на колени и принесла извинения, но хозяин собственной рукой отрубил ей голову, даже не встав с места. И все восприняли это как должное.Скорее всего, в отношении Сэфунэ Уэсуги не обладал таким правом, но строить умозаключения на сей счёт Чонин не брался. Он мало знал о порядках при нихонском дворе и впервые оказался настолько ко двору близок. Здешние вельможи могли счесть подобное как дикостью, так и чем-то обыденным. Чонин, правда, полагал, что чрезмерная власть в большей степени развращает, чем возвышает людей.А Сэфунэ не ошиблась ни разу.______________________* Акума - демон, злой дух, одержимый.