Но-Таю (1/1)

Вомбаты, мы продолжаем) Праздновать, да :) Ещё раз со Старым Новым Годом всех вас и тех, кто бежит мимо - да будет праздник!Но-ТаюСэфунэ с завораживающей медлительностью разложила веер, показав размытый зелёный узор на белом фоне, затем столь же аккуратно сложила, чтобы после прямо посмотреть на застывшую в ожидании стайку разновозрастных девиц.— Чтобы обозначить поцелуй, девушка должна всего лишь коснуться рта мужчины своим ртом, но самой ей делать больше ничего не нужно. Сэфунэ невесомо приложила веер к подбородку, мастерски подчеркнув подкрашенную нижнюю губу и выбеленную верхнюю. Это делало её рот похожим на прекрасный цветок. — Трепет можно передать через поцелуй, если коснуться губы мужчины у себя во рту своей нижней, но не верхней губой. Тогда кажется, что девушка от полноты чувств позабыла о скромности. Прикасающийся поцелуй — это если девушка трогает руки мужчины и касается его губ языком. Прямой...— О-Сэфунэ, — почтительно обратилась к ней Юрико, одна из старших учениц матушки Маширо. Склонившись, как и подобает, Юрико выждала и медленно выпрямила спину, томно потупила взор и самым сладким голоском поинтересовалась: — О-Сэфунэ, как можешь ты учить нас? — Я тебя не понимаю. — Сэфунэ честно сдерживалась изо всех сил, помня о вечных замечаниях, что делала ей старшая сестра и наставница — Каори. ?В тебе слишком много огня, моя девочка. Ты не обязана сносить оскорбления и дурной нрав женщин вокруг, но пусть в тебе говорит твоя образованность, а не гнев. Если желаешь отбить оскорбление или поставить обидчика на место, делай это с достоинством императрицы, а не с бессильной злобой и дешёвой грубостью рабыни. Нельзя ненавидеть птицу за то, что она летает, чирикает, вьёт гнёзда и гадит на голову, — это никого не украшает, а только делает смешным?.— О-Сэфунэ, как ты можешь учить нас искусству любви, если твой родник скоро мхом зарастёт?Сэфунэ сидела неподвижно, сжав в тонких пальцах сложенный веер. Со всех сторон в неё летели короткие смешки. Не в первый раз. Она слышала эти смешки уже четыре года — с тех самых пор, как дзито Хоши согласился заплатить госпоже Каори откупные за годы её обучения, когда подойдёт срок. Деньги дзито Хоши отсрочили церемонию зрелости и сохранили Сэфунэ целомудренной, но за Сэфунэ всё равно осталось право на мидзуагэ, как и право выбрать для этого любого мужчину, которого пожелает она сама.Каори не раз ей повторяла, что для маленькой иноземки, угодившей в Нихон, — это лучшая доля. Не каждая девушка могла стать женой управляющего, тем паче — иноземка, тщательно скрывавшая тайну происхождения, и упускать такую возможность — грех. Каори могла сделать Сэфунэ таю — актрисой и танцовщицей, и Каори сделала. Но актриса всё равно оставалась каварамоно — ?приречным людом? — и лишь немногим отличалась от укарэмэ. От тех самых будущих укарэмэ, которых она сейчас пыталась обучить искусству обольщения. И которые насмехались над ней из зависти, потому что Сэфунэ, в отличие от них, училась прилежно и добилась нынешнего положения и признания таю, что позволяло Сэфунэ самой выбирать, кому дарить благосклонность и дарить ли её вообще. Ещё в столице многие высокие чиновники почитали за честь согласие Сэфунэ посетить их и украсить собой их дома. В глазах учениц сейчас Сэфунэ была символом свободы, какая только дозволена женщине. Её свободе и уму завидовали, потому что для большинства женщин каварамоно они были недостижимой мечтой. Сэфунэ играла и танцевала во дворцах, в сравнении с которыми роскошь Миядзу казалась прахом под ногами. О её образованности, уме и прекрасном вкусе судачили на рынках и в банях. Ради одного лишь её взгляда даймё состязались в нелепых выходках. О её загадках для поклонников слагали кагёны и разыгрывали на храмовой площади целые представления, высмеивая посрамлённых воздыхателей. Только поэтому Сэфунэ всё ещё сидела неподвижно на месте, молчала и сжимала в тонких пальцах хрупкий веер. Кроме неё никто не слышал треска лакированных планок и шуршания плотной бумаги. Сэфунэ гордилась своей неприступностью и ловкостью, позволявшей ей до сих пор избегать прямых отказов, но Юрико усомнилась в её навыках и знаниях, и вот это оскорбляло. Глупая подначка, конечно же, не больше. Что значили слова простой недалёкой девушки в сравнении с всеобщим признанием? Но Сэфунэ не зря годами боролась с собственной вспыльчивой натурой, потому что водился за ней этот грех.?Лучше сначала подумай, а потом открывай рот, дорогая, а то не сносить нам обеим головы, если ты оплошаешь перед даймё. Помни, что мы играем для тех, кто представляет власть. Мы — иллюзия, а даймё — настоящая сила, и в их власти наши жизни и смерть. Не трать себя на тех, кто не может менять этот мир. Только те, кто меняет мир, достойны наших усилий?.Именно этим Сэфунэ сейчас и занималась, усмиряя себя.— Юрико, в чём заключена суть наряда укарэмэ и таю?Все притихли в ожидании ответа.— В красоте, конечно же, — легкомысленно отозвалась Юрико, и Сэфунэ позволила себе намёк на снисходительную улыбку. Юрико никогда не стала бы достойной соперницей, раз не смогла до сих пор выучить основы, а на обиженных умом сердиться глупо.— Ты полагаешь, кто-то в состоянии увидеть красоту тела сквозь многослойные оковы из тканей? Сэфунэ изящным движением поднялась и выпрямилась во весь рост перед ученицами, позволяя получше разглядеть верхнее косодэ и разноцветные слои нижних. Всего — двенадцать. Завязанный спереди в форме сердца оби был сдвинут немного ниже талии — скрадывал длину ног и придавал высокой фигуре Сэфунэ каноничные пропорции. Сейчас Сэфунэ стояла перед ученицами, окутанная тканями от шеи до лодыжек. Она привычно прятала ладони под фигурным узлом оби. Девушки могли видеть её лицо, длинную грациозную шею и босые ступни. Всё остальное прятала одежда. Именно прятала. Сэфунэ с двенадцатилетнего возраста учили так подбирать одежду, чтобы узоры и расцветки зрительно делали её рост меньше. И её учили так завязывать оби, чтобы прятать слишком длинные ноги, потому что по нихонским канонам у красавиц ноги короткие. — Это всё не так важно, — говорила ей Каори. — Безмятежность и гармония твоего лица способны выиграть любую войну с канонами. Ты умеешь намекать на множество эмоций тонкой игрой мимики, оставаясь при этом спокойной, словно море в штиль. И твоё умение оттачивать простейшие движения до благородной безупречности будет бросать мужчин к твоим ногам, даже если ты обрядишься в мешок для риса. Поэтому твоё несовершенство — это совершенство вдвойне. Подлинная красота заключена в уме и естественности, и только тебе решать, какую из жемчужин показать в наилучшем свете.И вот прямо теперь — в это самое мгновение — закутанная в ткани Сэфунэ показывала именно подлинную красоту всего лишь с помощью безмятежного лица и открытых босых ступней. В глазах некоторых учениц она видела понимание, но другие восторженно разглядывали яркие росписи на верхнем косодэ и причудливо изукрашенный и завязанный оби. Как Юрико, которая мечтала о подобных дорогих нарядах и полагала, что именно драгоценные ткани сделают её первой красавицей.— Когда матушка Маширо пустит тебя в дело, Юрико, ты вряд ли выберешься из бань и из-под пьяных крестьян. Поэтому мы с тобой не сможем обсудить достоинства и недостатки мхов и сточных канав. Мхом исцеляют и очищают раны, а в сточных канавах всё гниёт. Но, возможно, ты чего-то и добьёшься, если уяснишь, что мужчины смотрят на то, что им показывают, а не на то, что прячут под одеждой. О спрятанном они предпочитают грезить сами. Без чужой помощи.С резким щелчком Сэфунэ раскрыла веер и развернула его перед грудью. Сделав два едва заметных взмаха, властным жестом отпустила учениц, показав, что урок окончен.Комнату для занятий Сэфунэ покидала последней. Сложив веер и заткнув его за пояс, аккуратно надела гэта. Положение обязывало её носить высокие гэта, но её рост вынуждал идти на уловки.Обычно одна из учениц, сопровождавших Сэфунэ всюду согласно положению и рангу, подменяла обувь, чтобы все видели высоченные гэта, но когда Сэфунэ уходила из чужого дома, та же ученица украдкой подсовывала низкую обувь, ну а после, когда Сэфунэ уже шла по улице, ткань надёжно скрывала истинную высоту обуви.— У всех свои маленькие безобидные секреты, — приговаривала Каори, заботливо выставляя гэта-обманки высотой в мужскую ладонь на видное место. — Даже Будда о многом умалчивал, моя дорогая.Маленькими шагами Сэфунэ измерила тропинку в саду и нырнула в тень. Сняв гэта, она прошла в личную комнату, что соседствовала с комнатой Каори. Поскольку в доме и вокруг дома царила тишина, нарушаемая лишь серебристым перезвоном колокольчиков на ветру, Сэфунэ позволила себе раздражённо пометаться под прикрытием тонких перегородок и побурчать по-корейски, за что Каори её непременно отругала бы. Но Каори незачем было знать, что Сэфунэ до сих пор лелеяла надежду когда-нибудь вырваться на свободу. Подлинную свободу.Каждое утро и каждый вечер Сэфунэ шёпотом повторяла на родном языке: ?Меня зовут О Сэхун?. Чтобы помнить и не забывать — её жизнь началась гораздо раньше. Не тогда, когда вокруг оказались лишь люди, говорящие на ином языке и живущие иначе, а раньше. Там, где волны набегали на песок, разглаживали его, где в загончике весело хрюкали поросята, а по вечерам у костра заботливая бабушка рассказывала каждый раз новую сказку, пока маленькая Сэхун-и нанизывала на жилки тщательно отобранные по размеру ракушки.Иногда ей снился тот предрассветный час, в который песок изрыли килями чужие корабли, а над волнами кричали чудные слова хриплыми незнакомыми голосами, и всюду мерцали отблески факелов и разгоравшихся пожаров, метались люди, стонали, изгородь рубили в щепы мечами и топорами, а потом так же рубили поросят. Вместо щепок летели брызги крови под истошный визг.И бабушку рубили, что закрывала Сэхун-и собой. И Сэфунэ казалось, что кровь бабушки осталась на её лице вечным несмываемым клеймом. Укором. Не смыть и не забыть. Потому что бабушка отдала жизнь, чтобы спасти её, а она не смогла воспользоваться этой жертвой и обрести свободу.Роптать на судьбу не входило в привычки Сэфунэ. Она прекрасно понимала, как могла бы сложиться её жизнь, если бы Каори не выбрала её из двух десятков девочек. Каори выбрала её, несмотря на предостережения о происхождении и возрасте. И Каори не прогадала. Они обе не прогадали. Каори дала Сэфунэ знания и возможности, а Сэфунэ принесла ей прибыль и известность.Жизнь самой Каори сложилась достаточно удачно — она была знаменита и нашла достойного покровителя, но тот прожил, к сожалению, недолго. В силу неуёмного нрава Каори не желала уходить в монастырь так рано, терять блестящее общество вельмож и их внимание, поэтому взяла ученицу. Она выбрала Сэфунэ, и чутьё её не подвело. Именно Сэфунэ оставалась последним препятствием, отделявшим Каори от монастыря. Именно поэтому Каори всегда помогала придумывать сложные загадки и испытания для поклонников — чтобы отсрочить неизбежное.— Умом я понимаю, что глупо плыть против течения, но готова залить слезами рукава при мысли о серости и безнадёжности храмовых стен. Мне уже двадцать шесть, и я не так привлекаю мужчин, как прежде, но не могу отказаться от пролившегося дождя*. Смотрю на яркие краски вокруг и надышаться ими не могу. Если бы я могла зачахнуть от тоски до страшного мгновения... Но даже это мне недоступно.Уж что верно, то верно. Представить, как шумная и проказливая Каори чахнет от тоски, Сэфунэ решительно не могла. И это именно Каори чаще всего писала сценарии для театральных миниатюр, которые после разыгрывала Сэфунэ перед даймё и чиновниками.Иногда Сэфунэ и Каори выступали вместе, но в последние два года Сэфунэ всё чаще выступала или одна, или с кем-нибудь из актёров-мужчин, или в паре с хозяином дома, пригласившим её украсить собой вечер. За последнее многие готовы были платить. Дорого. К тому же, увлечение постановками Но считалось для самураев и знати почётным. Не каждый из них мог безупречно отыграть роль, но в счёт шло даже искреннее старание.Сэфунэ перебралась к приоткрытой перегородке и обложилась свёртками. В самом маленьком она хранила сделанные из нефрита и коралла заколки. Прежде они принадлежали Каори и её наставницам. Всего шесть, но каждая из них могла бы рассказать захватывающую историю. И каждую сделали с таким тщанием, что при одном взгляде дух захватывало от искусной работы и хрупкой красоты.Сэфунэ не носила ни одну из шести заколок. Ни разу. Она помнила, как Каори рассказывала долгими дождливыми вечерами о прежних хозяйках заколок. А актрисы — существа суеверные по природе. Сэфунэ всегда казалось, что одна из шести заколок в её волосах наделит её чужой судьбой.— Не носи, если не хочешь. Потом подаришь собственной ученице или продашь, если дела вдруг пойдут плохо. За них дорого заплатят, — так решила Каори, когда Сэфунэ отказалась пойти на праздник с украшением из императорского коралла в волосах.С тех пор заколки Сэфунэ делала сама из плотной бумаги, шёлка и прочих материалов, что всегда были под рукой. Иногда она собирала цветы в саду и делала заколки из них: свежих или подсушенных, аккуратно покрытых лаком в нужных местах, скреплённых шёлковыми нитями или шнурками — на что хватало мастерства и воображения.Поскольку при дворе стало модным использовать искусство оригами во всём, Сэфунэ порой складывала цветы для заколок из цветной бумаги. Пальцы у неё были ловкие и умелые, и ей нравилось превращать кусочки бумаги в разные фигурки. Однажды одному из поклонников Сэфунэ преподнесла муху прямо на приёме в доме даймё. Она за весь вечер ни слова ему не сказала, говорил лишь он. Пока Сэфунэ не протянула ему в сложенных лодочкой ладонях бумажную муху. Гости долго смеялись над незадачливым вельможей, чью назойливость столь изящно подчеркнули и высмеяли, а на следующий день на рынке разыгрывали маленькое представление со злополучной мухой.Сегодня Сэфунэ решила сделать украшение с бабочками, но стоило ей на миг погрузиться в думы, как под пальцами получилась жаба, потому что Юрико настойчиво лезла в мысли вместе со своими словами. Женщины каварамоно одинаково не терпели как чрезмерный блуд, так и чрезмерную неприступность. Наверняка Юрико злилась, едва думала, сколько любой даймё готов выложить за право первым сорвать цветок невинности Сэфунэ, если Сэфунэ соизволит провести церемонию зрелости и выбрать не дзито Хоши для этой цели. Каори намекала, что дзито Хоши может настоять именно на этом — ради выгоды, ведь эти деньги за невинность Сэфунэ после свадьбы получит он по праву супруга. От этой мысли, говоря по чести, Сэфунэ становилось противно. Вообще противно знать, что для Хоши она лишь товар и красивая игрушка.— Когда шапка гвоздя торчит над доской, надо ударить по ней молотком, — приговаривала Каори. — Так всё равно будет. О всяком, кто заметно выделяется, ходят слухи. И у всякого, кто заметно выделяется, будут недруги. Высокое происхождение — оправдание веское, но пока ты не вошла в дом дзито Хоши, ты такая же, как остальные, потому твоя особенность в глазах прочих — изъян. Только когда ты станешь така-о или женой дзито Хоши, тебя простят. Потому что ты перестанешь быть им соперницей. Жена дзито или его наложница — это не каварамоно. Это уже особа иного круга. Сэфунэ всегда искренне полагала, что с наставницей ей несказанно повезло. При всей своей мудрости и образованности Каори во многом оставалась взбалмошной и зависимой от чувств, ветреной. Каори великолепно знала правила и законы мира, что их окружал, но это никогда не останавливало её, если ей хотелось их нарушить. Она любила мужчин и всегда поддавалась собственным желаниям, но при этом искренне считала, что ни один мужчина не заслуживает женской верности.— Удовольствие и деньги, моя девочка. Это всё преходяще, но жизнь без них пресна и никчемна. Если хочешь победить искушение, поддайся ему. Это самая лучшая стратегия для меня. Любимая стратегия не мешала Каори поддерживать Сэфунэ, и вот это было ценным. Потому что Каори заботили не деньги, которые она могла получить с помощью Сэфунэ, а сроки и удовольствия. Сэфунэ и так приносила деньги, поэтому Каори всё равно ничего не теряла, а удовольствиями её обеспечивали любовники. За время Сэфунэ платили дороже именно потому, что она оставалась свободной. Надеялись произвести впечатление и завоевать. Ну а после уговора с дзито Хоши так даже было выгоднее. Каори как наставница получала из этих денег свою долю, но всё равно украдкой откладывала часть для Сэфунэ. Она любила деньги, только никогда не тратила больше, чем нужно. Сэфунэ делала вид, что не знает и не догадывается ни о чём, потому что спорить с Каори и отказываться не имело смысла. Для Каори сама Сэфунэ была чем-то вроде воплотившейся мечты. Каори учила её, помогала ей, вела по узкому пути и способствовала возвышению. Столицу Сэфунэ и Каори покинули два месяца назад. Войти в дом дзито Хоши Сэфунэ полагалось в соответствии с пожеланиями самого Хоши, но тут произошло непредвиденное: Хоши вызвали в столицу. В Миядзу болтали о частых вылазках вако, о странных исчезновениях нескольких чиновников и о сложностях с налогами. Болтали и о напряжённых отношениях между сюго Уэсуги и дзито Хоши. Хотя натянутость этих отношений удивления не вызывала: сюго — военный наместник, что служил канрэю, а дзито подчинялся двору и сёгуну. Сила войны против дворцового лоска. Но и армия, и двор желали денег с одинаковой силой, и это порождало трения между ними.В столице Сэфунэ не раз слышала беседы вельмож и чиновников, поэтому знала тонкости, которые знать было необходимо. Вельможи из Канто, придворные и сторонники сёгуна Ашикага — это как три разных страны. Поэтому женщина, которой дозволяли скрашивать время влиятельных господ, не имела права на ошибку и разжигание вражды. Сэфунэ, как и другим красавицам, приходилось искусно лавировать между всеми политическими группировками и понимать, что и кому можно говорить, а что — нельзя.— Красивая не та, которая милая, а та, которая умная, — с намёком поясняла Каори после первого официального выхода Сэфунэ. — Вспомни Оно-но Комачи. Никто и никогда не говорил о том, как она выглядела. Говорили лишь о её уме и потому считали её прекраснейшей из женщин.Канрэй Хосокава тоже счёл Сэфунэ умной, а потому — прекрасной, хотя был ниже Сэфунэ на целую голову. Просто Сэфунэ при первой встрече осмелилась подойти к нему именно в тот миг, когда он поднялся на две ступени. Разница в две ступени позволила канрэю смотреть на Сэфунэ сверху вниз. И Сэфунэ постоянно проявляла ловкость, чтобы быть подле канрэя, но не возвышаться над ним. Это несказанно льстило его тщеславию, а ведь после сёгуна Ашикага именно этот человек решал всё. ?Второй человек в стране?, — так шептались на рынках и в банях, откуда начинал свой долгий путь любой слух.Господин Хоши получил пост дзито — управляющего — после смерти своего отца. Много лет назад. Он до сих пор оставался в Миядзу в том же дворце, и это значило, что дело отнюдь не в удаче и благосклонности судьбы, а в уме, выдержке и хороших связях.Назначение же на должность сюго Уэсуги без кривотолков не обошлось. Провинция Танго и Миядзу были всего в нескольких днях пути от императорского двора, а репутацию клана Уэсуги знали все — от мала до велика. Грызня внутри клана превращала Уэсуги в ненадёжных сторонников для кого угодно. Непредсказуемых. И первым, что Уэсуги сделал на новом месте, стала жёсткая проверка. Немедленно всплыли расхождения в докладах о налогах, а затем некоторые чиновники пропали в море. Ни с того ни с сего принялись свирепствовать вако. Для Сэфунэ всё было очевидным, как и для большинства опытных чиновников: дзито Хоши воровал потихоньку и делился с придворными, а Уэсуги поймал его за руку. Вот только Сэфунэ не взялась бы предсказать, чем всё это могло закончиться. Хоши вызвали в столицу и направили в Миядзу назначенного сёгуном Ашикага заместителя, что прибудет со дня на день. Уэсуги под надзором заместителя в отведённый срок разберётся в происходящем, но останется ли Хоши на своём месте или не останется... Кто знает? Связи со счетов сбрасывать не стоило. Тут уж заместитель либо поддержит Хоши и дворец, либо поручится за Уэсуги и канрэя. Голос сёгуна становился решающим. Как будто. Но связи, связи... Всё решали связи Хоши. И Сэфунэ предпочла бы, чтобы Хоши связей не хватило всё-таки.Ну а если подумать, что в этом году всюду прокатилась волна по смене чиновников, то и вовсе... Господина Хоши ведь эта волна не коснулась. Жаль.— Он крепко сидит, потому я тебе его и посоветовала, — сказала на днях Каори. — Не думаю, что при всём хитроумии сюго Уэсуги сковырнёт Хоши с его поста.Предположение Каори могло оказаться верным, но Сэфунэ не слишком радовалась этому. Положение госпожи Хоши сулило немалые выгоды, если не считать возраст Хоши и то, что он нисколько Сэфунэ не нравился. Сэфунэ и в целом судьба госпожи Хоши не прельщала, потому что высокое положение и достаток требовали в уплату свободу. Сэфунэ зависела бы от воли супруга, должна была проявлять покорность, соблюдать правила, рожать детей, а после смерти Хоши ей полагалось удалиться в монастырь. Стоили ли деньги, еда каждый день, крыша над головой и толпа служанок свободы в уплату? Время утекало сквозь пальцы. Если Сэфунэ хотела лучшего будущего, то стоило придумать что-то как можно скорее — до возвращения господина Хоши из столицы.Вот только что?__________________________________* Пролившийся дождь, разразившаяся гроза, ливень — принятые в то время иносказания, означающие оргазм. Для японской культуры характерно иное отношение к любви. Для японцев чувства между мужчиной и женщиной закономерно и абсолютно естественно приводят к физической близости, а платоническая любовь – нонсенс, если такое и встречалось, то исключительно в однополых парах, поэтому при знакомстве с европейской культурой и примерами платонических отношений между мужчиной и женщиной японцы испытывали гамму эмоций от шока до умиления.Вот такие вот пироги)))*бежит в пампасы быстрее лани*