Письмо второе (1/1)
Бликса сидел на кухне в наступающих сумерках и курил третью подряд травяную сигарету. Он мог бы с тем же успехом курить и обычные — Эрин всё равно пока была в комнате, отдавала распоряжения рабочим, которые монтировали к кровати бортики-ограничители. Из-за неплотно прикрытой двери доносились китайские ругательства, щелчки кнута и жалобные стоны турок. Опасность пока не грозила. Но Бликса оказался слишком подавлен случившимся, чтобы вспомнить о заначенной пачке Pall Mall. Да и лезть на верхнюю полку серванта с муранским сервизом сейчас было тяжеловато. Прочитав записку, какое-то время он сидел без движения. В первые секунды он вообще ничего не понял. Потом буквы сложились в слова, и смысл — страшный, гнусный, поразил Бликсу до глубины души. Его оскорбили. Его! Немецкое национальное достояние! Бликсу, мать его, Баргельда, которого знают по всему миру от Японии и до Аляски (со стороны, где Евразия, конечно, а не Тихий океан). Преемника дадаистов и надежду европейского авангарда!Бликса шумно зло выдохнул, чувствуя, как дыбом встают его волосы — впервые с ноября восемьдесят девятого. Только теперь они делали это сами, без помощи лака и фена. Бумажка дрожала в руке. Он — лох?!! И что тогда значит ?ебать?? В данном, конкретном контексте? Кого, его, что ли? Достояние — ебать?!! Все ощущения вмиг обострились, будто сдёрнули с мира повязку. Свет истины больно ударил в глаза. Тут-то Бликса наконец почувствовал всё: и щемящую боль в пострадавшей лодыжке, и запах этих чертовых лилий, и налёт шоколада на языке — с пальмовым маслом, дрянной мыльный привкус. Бликса фыркнул и дернулся, широко махнув правой рукой — будто от грязи отряхивался. Ишь, чего вздумали! О, люди! О, нелюди! К несчастью, прямо по траектории взмаха оказался подарок Айнхайта. Рука натолкнулась на что-то холодное, Бликса обернулся — и увидел, словно в замедленной съемке, как пляшет банка на краешке ночного столика, как падает вниз… И Бликса понял, что делать. С хриплым ревом он бросился на пол, переворачиваясь в полете. И поскольку был тяжелее, чем банка, паркета он достиг на долю секунды быстрей. Ваза с лилиями упала сверху, облив противной холодной водой, отхлестав по лицу стеблями, но это было уже неважно.Когда испуганная Эрин прибежала на крик, мокрый Бликса лежал на полу, прижимая к груди чудом спасенный подарок. Баварский липовый мед светился и переливался в руках, словно оживший янтарь.*** А теперь переодетый в сухое Бликса сидел на кухне и глотал горький дым и обиду. Иной бы в его ситуации радовался, что не сломал здоровую ногу (и не доломал окончательно уже покалеченную) — но Баргельда волновало другое. Его чести было нанесено оскорбление, и шанса отмстить на горизонте что-то не наблюдалось. Еще одна вещь портила ему настроение. На кухонном столе лежал большой черный блокнот — его ежедневник двадцатилетней давности. Эрин как раз расшифровывала и перепечатывала архивы мужа за середину девяностых — может, просто именно этот сейчас был на очереди. Но Бликса подозревал: она специально достала чертову книжку, чтобы он, предавшись элегии, раскрыл ее на последней странице, и между адресами драг-дилеров и расписанием планетария нашел баварский номер Айнхайта.Когда-то он записал его абсолютно выдохшейся авторучкой: нацарапал, прорывая бумагу насквозь, — как можно скорее, успеть, не забыть, — пока шаги ФМ гремели на лестнице, а от хлопка двери еще содрогался весь дом. Потом Бликса набирал его сотни раз — на всех телефонах, которые были, превратив это почти в ритуал крещения своей техники — но так ни разу и не нажал на вызов. И сейчас очень этому радовался. Нет, мёд ему, конечно, понравился, но мириться за такие подачки — абсолютно недопустимо. Если Франку так хочется извиниться, пусть приезжает сам, лично. Или хотя бы звонит. Но что-то Бликсе подсказывало, что мириться Айнхайт отнюдь не намерен, и от этого было лишь хуже и горше. Ну-ну. Сам не слипнись, животное травоядное.Наконец, Бликса затушил сигарету и достал из кармана записку, промокшую, смятую — чудом смог утаить. Она явно не стоила всех переживаний, и тем более — холодного душа. Три слова. Глупость какая. Кому-то просто нечего делать. Бликса брезгливо взял бумагу за край и поджег. Отсыревшая, она поначалу лишь тлела, но вскоре просохла и занялась по-настоящему. И теперь, глядя, как превращается письмо в серый пепел, Бликса чувствовал почти что жалость к убогому отправителю. Те люди, что обычно орут на концертах, заказывают песни и громко едят чипсы под ?Silence is sexy?, хотя бы делают это открыто. Те, кто пишет гадкие в своей наивности байки о его приключениях с Кейвом, оставляют в сети свои ники и адреса (на которые Бликса в минуты хорошего настроения слал потом зараженные вирусом письма). А тут… Трусость, и ничего больше. В коридоре хлопнула дверь — это ушли рабочие, оставив запах ислама. Надо попросить Эрин, чтобы открыла окно — высоко, неудобно… Письмо догорало в пепельнице. Бликса подсобрал слюны и затушил огонек. Последние искры, и — горстка грязного пепла. Просто горсть грязи. Бликса встал из-за стола — сам. Он почти привык управляться уже с костылями. В комнате всё оказалось по-прежнему. Только по бокам кровати серебрились теперь толстые штанги-ограничители, впаянные в каркас и делавшие её похожей на колыбель. Бликса подумал о грустном — что к этим бортикам вполне можно кого-то привязывать в случае помутнений рассудка, ясность которого, особенно при таких стрессах и дарованиях, штука вообще очень спорная. Но потом он подумал и о хорошем — что к этим бортикам можно кого-то пристегивать парой мягких наручников, и плотоядно осклабился — подожди, Эрин, вот снимут мне гипс… Ну, и вероятность выпасть во сне уменьшалась, что радовало.Всё и вправду стало как раньше — до злосчастного этого письма. А было ли оно вообще?.. Бликса помотал головой. Заново наполненная водой ваза стояла на тумбочке рядом с мёдом. Ворох отобранных писем лежал поверх покрывала, рядом — куча съедобных даров. Разве что подарок Хаке куда-то исчез, но Бликсу это не очень-то огорчило. Слишком много в этих журналах было ненужных женщин. Наверно, рабочие унесли.Жестом попросив жену открыть окно, Бликса доковылял до кровати. Сел, неловко перетёк через высокий край, потом лёг, чувствуя, что до завтра не встанет — впрочем, и не хотелось. Незачем. Шоколада оставалось еще порядочно.Дождавшись, когда Эрин уйдет, Бликса открыл новую плитку — ммм, молочный с воздушным рисом! — и продолжил разбирать корреспонденцию. Он уже успокоился и даже посмеивался над происшествием — подумаешь, кто в своей жизни не получал анонимок? Да и вообще — гадких писем? Все лучшие интеллектуалы получали угрозы — Оскар Уайльд, например. Вот Нику однажды вообще написали, что у него родился в Австралии сын. Хотя это известие и оказалось впоследствии правдой, — Бликса нахмурился, — Ник воспринял его с честью и по-мужски. Три дня спустя, когда их выпустили из тюрьмы Сан-Пауло, они всё еще спорили, кому первым на радостях пришла мысль выкинуть в окно гостиничный телевизор. То, что мысль стрелять потом из окна по людям пришла именно Нику, было бесспорно.Открыток оказалось действительно много. На третьей сотне Бликса сбился и считать перестал. Разномастные котики и Марлен Дитрих, виды Берлинской Стены и Запретного Города, распечатанные на ч/б принтере фото ню и картинки, нарисованные, по всей видимости, в темноте инвалидами детства — у Бликсы уже рябило в глазах. Подписи все были похожие, но позитивные: ?Выздоравливай!?, ?Любим!?, ?Ждем!?. Кажется, люди его по большей части любили. Похоже на то. За этими приятными мыслями Бликса доел шоколад. Потянулся, не глядя, к куче полезных даров, которые сам же отобрал днём. Что-то больно царапнуло пальцы, до крови. С каких это пор в шоколаде водятся бритвы? Чертыхнувшись, Бликса вытащил из-под коробочки ?Raffaello? сложенный вчетверо прямоугольник бумаги. Развернул, уже подозревая, что там.ЕБАТЬ ТЫ ЛОХ— гласило письмо. Буквы плыли перед глазами, плясали как блошки или стайка маленьких чертенят. Бликса перечитал:ЕБАТЬ ТЫ ЛОХ— и никаких там поблажек. Никакого даже ?по-моему? или ?видимо?. Безоговорочно.— Но я… — вслух зачем-то сказал Бликса, прежде чем утратить дар речи. Да он сжег ведь эту бумажку всего час назад! Но она существовала.Бликса специально и с силой, до слез, сомкнул веки, чтобы убедиться — проморгаться — понять, что ему это всё привиделось. Зрение сразу улучшилось, но письмо никуда не пропало. Пальцы, порезанные краем листа, противно саднило, капелька крови растеклась по бумаге… Бесовщина!ЕБАТЬ ТЫ…?Это террор, — пронеслось в голове. — Враги объявили вендетту. Обструкция, бойня, массакр, Холокост, Хиросима. Мой личный Нагорный Карабах…?.— Аааргх! — заорал Бликса, бешено озираясь. Где-то на кухне Эрин вскочила со стула, должно быть, опять испугалась, бедняжка — но Бликсу уже захватила стихия. Адреналин хлынул в кровь, волосы снова зашевелились, а сердце забилось как после дозы отличного колумбийского кокса. Лох? Лох?! Он — лох?!! Oн отстраненно как-то подумал о сангвинике Франке — чего стоило бедняге ФМ все их годы вместе сдерживать порывы своей ярости? Впрочем, Бликса был уверен, что ТАКОЙ ярости Франк не испытывал никогда. Ему же не присылали… Бликса специально перечитал снова.ЕБАТЬ…— Аааргх!!! — повторил Бликса. Надо было совершить что-то очень дикое, достойное ситуации. В этот момент его блуждающий взгляд наткнулся на тумбочку. Сам не зная, что делает, Бликса схватил банку с мёдом и ловко метнул в раскрытое окно.