8. Кости / Bones (1/1)

- Отдааай... отдааай...Хрипло шелестящий, изломанно-шваркающий голос опять так и лез в уши. Будто нитевидные паучьи лапы или невидимые тонкие щупальца, он липко впивался в мозг. Притворяться глухим было бесполезно.- Кому говорят...Лейтенант Фридрих Виллинг слышал этот голос не впервые. Но привыкнуть к нему никак не мог: каждый раз приходило тошное отвращение с привкусом страха. То же чувство вызывал и облик настырного гостя – и вроде хотелось не видеть, но невозможно было не смотреть: из мутного тёмного тумана, который окружал Виллинга последние полторы недели, выглядывал скалящийся грязно-бурый скелет. На рёбрах кое-где виднелись склизкие остатки чёрного тлена, как непрожёванное мясо в несвежих зубах. В глазницах, как грибы-гнилушки, холодно и зелено горели огоньки. Они заменяли взгляд, направленный на офицера. Неясно, где в этом пустом каркасе зарождался замогильный, булькающий звук, но челюсти снова раздвинулись и послышалось всё то же:- Отдааай...- Господи, да как же ты достал, урод, вали отсюда! Ищи свою ногу в другом месте, а мою оставь в покое, скотина! – в отчаянии взвыл Фридрих.Послышалось сухое зубное клацанье – скелет качнулся к его лицу, будто хотел укусить, отшатнулся и снова беззвучно замер, светя своими гнилушками.Скелет был одноногим: в руке он держал малоберцовую кость со стопой – его собственные.Жуткий пришелец в основном выматывал тем, что нависал над лежащим лейтенантом и монотонно завывал. Но кто мог предсказать, что он вытворит в следующий раз? С его стороны постоянно были разные поползновения, и ничем приятным никогда не заканчивались.Так и теперь. Виллинг заорал, а в глазах у него резко потемнело: мертвец вцепился ему в раненую ногу и потащил. Скелет плыл по воздуху, не было иного объяснения тому, как он двигался, но Фридрих он этом не думал, он был не в состоянии думать вообще ни о чём, всё вокруг поплыло и оглушительно зазвенело рвущей болью. Из-за этого и палата госпиталя смазалась и растворилась в пульсирующей черни. Кровати и ширмы съехали куда-то назад, потолок качнулся и уступил место сумрачному пространству, напоминающему ночное небо. Судя по всему, оно это было, потому что затхлый коктейль из запахов карболки, воспалённых тканей и сочащейся крови уступил место другому. Это тоже был дух разложения, но иной природы: резко повеяло палой октябрьской листвой, сыростью, древесной трухой. Виллинга волокло по сумеречному лесу. Кажется, светало. Недавно прошёл дождь, и с каждым метром затылок, спину и ягодицы всё плотней покрывала густая лесная слякоть. Лейтенант только кричал от боли, но не пытался сопротивляться, сознание то туманилось, то вспыхивало снова – и тогда он жалел, что не отключился.Трава под спиной стала совсем раскисшей, вода продрала холодом через сукно кителя (почему-то Фридрих всегда оказывался в мундире, а не в госпитальной пижаме). Лейтенант до сих пор проклинал себя за то, что до сих пор не лишился чувств – а какие-то из них ещё и обострились, как слух и обоняние. Ему показалось, что где-то в туманной роще позади слышатся женские голоса. В нос ударило настылой резкой сыростью. Мертвец вытянул свою добычу на берег заболоченного озера и бросил – ноги до середины голеней очутились в тинной каше. Казалось, рана не может саднеть больше, да располагалась она выше, но сейчас Виллингу стало ещё хуже, и он отчаянно прохрипел:- Куда ты меня притащил, чёртово отродье? Скелет молча скалился, светя зеленью из глазниц. Он склонил череп чуть набок, а оторванную кость со ступнёй держал, как крестьянин мотыгу на плече. Во всей его позе сквозила издёвка.- Что ты удумал?Вместо ответа скелет хищно наклонился и разорвал суставчатой лапой офицерскую штанину – обнажилась повязка: она набрякла загустевшим багрянцем и гнойной желтизной. Мертвец содрал и её и под полный ужаса сдавленный крик лейтенанта вонзил холодный костяной палец прямо в зияющую рану – в этот миг Фридрих потерял сознание.Неясно, сколько времени прошло, прежде чем он очнулся (и, конечно, пожалел об этом). Висел всё тот же одноцветный сумрак. Скупой рассвет вроде бы произошёл, но время будто остановилось - кругом стыла та же серая матовая мгла. Ни ветерка, ни шевеления. Ни женских голосов вдали.Скелет тоже исчез. Запустив палец в воспалённую, горящую плоть, он обнаружил слом и пустоту – кость была раздроблена. А значит, ему не годилась. И он бросил полуживого мальчишку на берегу болота.?Господи...? - с тоской подумал лейтенант. – И как я только дошёл до такого кошмара?? Антураж был другой, но многое напоминало события полуторанедельной давности. Казалось, они зацикленно повторялись, пластинка образов и снов заедала опять и опять. Вообще же, ответ на вопрос стоило искать в делах более ранних дней. Вышло то, что вышло, но не все события в цепочке были неприятными, отнюдь...К лету шестнадцатого германские авиаторы стали хозяевами небес Западного фронта. Период триумфа оказался недолгим, но немцы пока не знали об этом и исполнились воодушевления. Передалось оно и лейтенанту Фридриху Виллингу.Потомок прусских дворян и выпускник славной академии Лихтерфельде, он начинал свой боевой путь в кавалерии, затем перешёл в ВВС. Начальство этому противилось, но Фридрих никогда не отличался робостью: смена рода войск напоминала в его случае дерзкое самовольное бегство. Только фронтовая неразбериха и огромная удача избавили его от гауптвахты, выговоров, а то и более строгих взысканий. Но игра стоила свеч: как только Виллинг оказался в авиации, то ощутил, что это – его. Он вскоре прославился как наблюдатель: его фотографии всегда были прекрасны и несли максимум информации. А всё благодаря особому методу съёмки, из-за которого Виллинга прозвали ?воздушным гимнастом?. Они с товарищем летали на двухместном биплане ?Альбатрос? В-I. Машина эта уже успела себя зарекомендовать, но были и недостатки: нижнее крыло проходило под вторым сиденьем, так что было проблематично снимать землю, просто опустив фотокамеру за борт. Но у Фридриха был готов ответ. Он ждал, когда аэроплан окажется приблизительно над объектом, сигналил пилоту, чтобы он снижался. Затем вставал и, уцепившись ногами, свешивался за борт – по его знаку пилот шёл на вираж и кренил машину так, чтобы Фридрих мог фотографировать. В таком положении, держась практически одними ступнями, под яростным пулемётно-винтовочным огнем с земли лейтенант спокойно делал снимки и менял фотопластинки по штуке в минуту. Эти подвиги не раз становились предметом обсуждения среди немецких авиаторов. Как-то раз даже Макс Иммельман не удержался и сказал:- Хотелось бы глянуть на этого молодца! Жаль, что он не один из нас: у него всё на месте – и отчаянность, и самообладание, и похоже, что в нужной пропорции.Эти слова дошли-таки до Виллинга, и его так и обдало жаром. Он уже какое-то время подумывал о том, чтоб самому стать пилотом. Лейтенант ощутил сладко позванивающую, ползущую по внутренней стороне грудины дрожь, как бывало порой во время карточной игры.Он чувствовал, что все возможности его занятия уже исчерпаны – приходило время двинуться дальше и делать новую ставку. Небо перестало быть символом чистоты и невинности – война перекинулась и туда. Героем дня стал пилот-истребитель. Лейтенант Виллинг жадно вчитывался в газеты, и там то и дело мелькали звучные имена: Иммельман, Бёльке, а затем и новые – Фальк, Удет, Румей, Лёвенхардт... Так почему бы среди этой плеяды не красоваться ещё одной фамилии – Виллинг?В июне лейтенант прибыл во Фрайбург и зачислился на курсы пилотов. И там он уже не первый раз в своей жизни превзошёл всех остальных. Взлёты и посадки почти с самого начала выходили у него очень гладко. В этом сказывалась цепкость и зоркость наблюдателя: каждый раз, когда Виллинг следил за своими товарищами-лётчиками, он запоминал всю последовательность их движений, все тонкости и в воображении старался вчувствоваться в их моторику. Очень скоро Фридрих стал проявлять способность к высшему пилотажу, чем произвел впечатление на инструкторов и заставил зеленеть от зависти своих однокурсников. Он не упускал возможности похвастаться, что был единственным на курсах, кто с самого начала обучения и до конца не разбил ни одного аэроплана. О да, Фридрих Виллинг выглядел воплощённым образцом расхожего выражения ?блестящий офицер?.Вот только не зря говорят, что слишком частое везение притупляет бдительность и разум.В октябре его определили в пятую истребительную эскадрилью, которая отправлялась на Западный фронт. Он летал всего третью неделю, когда у него состоялось боевое крещение и встреча с новым вражеским самолётом: гигантским двухмоторным бомбардировщиком ?хендли-пейдж? - англичане только-только пустили его в серию и начали активно использовать под Верденом.В этот день, вылетая на задание, Виллинг был полон прохладного щекочущего предвкушения.Ветер был умеренным, видимость пока что оставалась приемлемой, однако тут и там в холодном ноябрьском небе повисли тяжёлые облака. Напряжённо глядя по сторонам, Виллинг заметил, как из одного такого облака, будто из прибрежных зарослей, показалось крокодилье тело неприятельской машины. Огромные величественные крылья разгоняли свинцовые влажные клочья, затем, словно в замедлении, показалось коробчатое хвостовое оперение, и Фридрих невольно залюбовался этим ?зверем?. Он приковывал взор, он будто влёк к себе, и Виллинг почти неосознанно дал ручку чуть на себя и вправо, чтобы подобраться ближе. Ему сложно было бы объяснить, что им в тот момент руководило: не то праздное, мальчишеское любопытство, не то азарт – так ведёт себя охотник, завидев крупную дичь, а к тому же кокарда на фюзеляже ?хендли-пейджа? так чертовски напоминала мишень...В этом странном наваждении Фридрих упустил из виду, что остальные пилоты его эскадрильи поспешно удалились. Они хорошо помнили то, что у Виллинга начисто вылетело из головы: что эти бомбардировщики никогда не поднимаются в небо без сопровождения истребителей.Но ему уже пришлось опомниться: кабина ?хендли-пейджа? зло ощерилась колючими искорками – Виллинг сообразил, что по нему ведут огонь. ?Ах так, сволочь!? - подумал он, закладывая боевой разворот. Он сжал зубы и уставился в перекрестье прицела – теперь пули летели с обеих сторон.Всего минута, и английский стрелок упал вниз лицом, а мотор под одним крылом загорелся. ?Так тебе, чаехлёб!? - весело подумал Виллинг и от хищной, пьяной радости аж закачал крыльями.Но недолго длилось ликование.Вслед за бомбардировщиком вынырнуло целое звено ?сопвичей?, и тут уж пресловутые ?чаехлёбы? кинулись на выскочку со всех сторон.Раздался глухой стук и треск – три пули пробили крыло; ещё удар – и сердце у него ёкнуло: на пол брызнуло и ручьём заструилось топливо.Куртку на боку вспороло, ожгло кожу. Похолодевшей рукой, изо всех сил сдерживаясь, чтоб не рвать изо всех сил, он потянул ручку на себя почти до отказа, а взгляд его впился в облака: укрытие!..Но у машины не хватило сил, чтобы последовать его инстинкту.Самолёт начинал стремительно терять высоту. В замирающем сознании Виллинга пронеслось: ?А ведь тут чужая земля...?.В реальность его вернула жгучая боль в бедре – у Фридриха всё перевернулось внутри, встало колом, и... вернулось на место: он сглотнул, снова сжал зубы и принялся выравнивать свой ?фоккер?. Удалось!Аэроплан Виллинга на бреющем полёте приближался к германским позициям. Но вместе с бензином, хлестала кровь – теперь и лётчик, и машина были одинаково уязвимы. Земля была всё ближе. У Фридриха едва-едва, но всё-таки хватало сил удерживать ?фоккер? на глиссаде плавно и зрительно прикидывать высоту: вот триста метров... двести пятьдесят... двести...?Дотянуть бы... дотянуть...? - одно это слово и билось в мозгу лейтенанта.Сто пятьдесят метров... сто...Голова кружилась всё больше, пальцы слабели. Пятьдесят...Боль была такая, будто Фридриха пригвоздили железным прутом.Двадцать...Картинка перед глазами расплывалась, собиралась вновь – чтобы опять размазаться, и опасно покачивалась.Десять, семь, пять...Аэроплан рухнул между деревьев и множества камней.Это были не простые камни. В этом Фридриху предстояло убедиться. Боль и паника дёргали, гнали его, затмевая мысли, и сразу после жёсткой посадки лейтенант, чуть не теряя сознание, принялся отчаянно выкарабкиваться из самолёта: он отчаянно боялся, что машина наконец займётся пламенем. Он выбрался чудом, чудом же и отполз на несколько метров – и уже тогда потерял сознание. Прошло неясно, какое время в тёмном омуте, но Виллинг оттуда вынырнул – и хватанул воздух ртом, кое-как опершись на локти и оторвав грязное лицо от подмокшей супеси. Под рукой что-то мешало и впивалось, вроде бы палка. Лейтенант с усилием передвинул локоть и посмотрел – это была замызганная человеческая кость.Он посмотрел вокруг себя мутным взглядом и увидел чернеющие на фоне неба ряды плит и крестов. ?Прекрасное место...? Среди них его разбитый ?фоккер? замер большой мёртвой птицей. Фридрих и сам напоминал птенца, выпавшего из гнезда. Лёгкая добыча. Для кого? Он же приземлился на своей территории. И всё-таки не отпускала жуть... Человеческие кости оказались раскиданы повсюду: там валялся растресканный коричневый череп, там грязный обрубок позвоночника, там чья-то кисть с остатками сгнившей плоти – и в отдалении груды земли. Очевидно, на кладбище угодил снаряд и взметнул останки.Они казались серыми в пасмурном тяжёлом освещении. Виллинг снова отметил, что всё вокруг начинало плыть. В ушах шумело. Этот шум напоминал шипение и шелест сотен змей, скользящих по прелым листьям. Фридрих мотнул головой, беспомощно пытаясь избавиться от галлюцинаций, но вскрикнул от внезапности: жёсткая костистая рука схватила его за лоб, другая – за ступню, третья – за спину.- Попался, бошшш... не уйдёшь...С застывающей во рту слюной он оглянулся: к нему со всех сторон ковыляли и подползали скелеты, многие с недостающими конечностями из-за прогремевшего взрыва.- Свежие косточки... крепкие... молодые... давайте разберём его...Фридрих заорал от ужаса и сомлел, упав обратно в грязь.Когда сознание снова забрезжило, он понял, что мертвецы таки взялись за свою работу.Вокруг висел инфернальный, резкий запах – не сера, но что-то ещё неизъяснимое.Мелькали белые саваны. Раздавались призрачные голоса, прямо над ним, а одновременно – как будто в отдалении.А в ране у него ковырялся ледяной острый коготь.Да, кто-то из мёртвых таки начал потрошить его – и очень логично было начать с того места, где уже есть дыра.Только почему было не вспороть мясо? Зачем так колупаться?Что там было искать, в алой зияющей плоти с сахарно светящимися осколками раздробленной кости?..Перед тем, как снова рухнуть в темноту, Виллинг запоздало подумал: ?Это черви...?.Как ни странно, но из темноты он всё-таки выплыл. И обнаружил, что лежит на госпитальной койке – ослабевший, горящий в лихорадке, терзаемый болью в покалеченной ноге. Его перевязывали, кормили, кололи морфий, иногда даже ободряли парой слов – делали всё, чтобы вернуть в строй. И уж к тому времени Виллинг сообразил, что никакие не мертвецы копались в его ране, а хирург, и целью было не выдрать ему бедренную кость ко всем чертям, а срастить. Он пребывал в такой зыбкой уверенности до того момента, пока к нему не явился скелет с глазами-гнилушками – видать, самый настырный из всех обитателей того кладбища. Он и таскался к лейтенанту каждый день, а то и по нескольку раз. И ни в чём, ни в ком нельзя было быть уверенным. Виллинг пытался жаловаться на этого пришельца Берте, сестре милосердия, что выхаживала его с заботливостью тётушки. Но та с типично тётушкиной снисходительностью лишь качала головой, гладила его поверх одеяла, как щенка, и говоря, что это он бредит, пичкала хиной. Но ведь мертвец не унимался!..А кончилось всё действительно печально – тем, что он утащил Виллинга в этот проклятый лес. Что стало с костью и тканями от такого волочения, лучше было не думать вовсе. Но лейтенант был так измучен, что ему было почти плевать.Он в который раз обвёл потухшим взглядом одноцветные окрестности и опустил веки...И тут же пожалел об этом.Щёлк! Что-то захлопнулось капканом на его многострадальной ноге, да так, что ниже она оказалась схвачена чем-то наподобие тёплого, плотного, мокро-склизкого сокращающегося чехла.Лейтенант заорал, вскинулся и забился, вцепляясь пальцами в сырой холодный дёрн. Он увидел длинную, трубчатую морду чудища – оно и впилось зубами ему в конечность. Глаз он не разглядел. Видна была лишь бугристая зеленовато-серая кожа, напоминающая жабью и покрытая толстым слоем слизи и ошмётками тины. Под водой можно было различить длинное и одновременно будто разбухшее, как у утопленников, тело. С подкатившей тошнотой Фридрих догадался, что его ногу существо засосало в глотку так, что носок сапога уже болтается где-то у привратника желудка. Сокращения продолжались, а самым болезненным и противным были мерзкие сосущие движения прямо в области раны.Виллинг чуть не обмер от боли и одновременно чуть сблевал, но вместо этого изо всех сил задёргался снова и прохрипел:- А ну пусти, тварь!.. Оставь меня в покое!К его удивлению, чудовище раскрыло пасть, с громким влажным чавканьем соскользнуло с ноги, вызвав застящую глаза боль, и пророкотало:- Ну уж, нет, извини, юноша! Этому не бывать, раз уж ты тут оказался!И оно мигнуло два раза: глаза всё-таки имелись на дальнем конце трубчатой головы – тускло-оранжевые, с веками, как бельма.- Что ты такое?!- Я? Хозяин этого озера, - пробулькала тварь.Её голос напоминал потустороннее шварканье скелета, но в нём было больше нутряной вязкости. - Оставь меня! - жалобно, ломающимся голосом простонал Виллинг. – Я уберусь отсюда, я тебя не побеспокою больше!..Как он это сделает в его состоянии, Виллинг не имел понятия, но готов был обещать буквально что угодно.Из пульсирующей глотки твари раздалось что-то вроде рвотного смешка.- Хах-ха... ну уж нет – у тебя такой вкусный гной... а эта сукровица... эти тёпленькие лохмотья, всё такое горячее и одновременно... ах, не передать, как же я обожаю живое гнилое мясо!С этими словами чудовище метнулось своим уродливым телом и снова вцепилось лейтенанту в ногу, и потащило его в озеро – тот успел только вскрикнуть и скрылся под поверхностью...Вынырнул он всё там же – на госпитальной койке, мокрый не от воды, а от пота, исступлённо колотящийся и стонущий.Над ним вырисовывались две фигуры: Берта и доктор Шульц. - ...лейтенант совсем плох, только что кричал, метался, как чумной, боюсь, не выживет...- Это всё воспаление. Но в принципе, парень он крепкий – это ж надо было в его состоянии самолёт посадить... Так что пока лечение продолжаем то же, а рану придётся почистить...После замутнённым взором он только различил, как в руке Берты что-то блеснуло, затем она закатала ему рукав, одно, два касания – и палата снова поплыла перед глазами, на этот раз как-то совсем не тревожно, и он снова падал, проваливался, но плавно и словно бы медленно.Теперь он знал, что по крайней мере сегодня никакие твари его не побеспокоят. Он оставался наедине с собой.Он очнулся снова в том странном лесу. Он лежал на чём-то мягком и душистом, и его гладило множество женских рук. Раздавалось негромкое пение, и тембр напоминал те самые голоса в отдалении, когда он только лишь очутился на берегу озера. Ничего перед взором не двоилось, только веки казались отяжелевшими, тяжесть была и во всём теле, тяжесть, тепло и нежность, и дополнялось это десятками этих шёлковых касаний, колыбельными голосами, а когда Фридрих всё-таки скосил глаза, то обнаружил, что лежит в громадной куче маковых лепестков. Они укрывали его, как одеялом, окутывали и придавливали к земле. Они были рассыпаны и по всей поляне – и на фоне голого серого леса пылали, как свежая артериальная кровь.- Смотрите, пришёл в себя, - раздался мелодичный девичий голосок.И тут же над лейтенантом склонились лица – с правильными чертами, бледной светящейся кожей, с гранатово-красными губами и серебристыми глазами без зрачков в обрамлении бархатных ресниц. - Ну, как ты, воин?- Тебе уже не больно?- Как себя чувствуешь?- Тебе уютно?- Тебе хорошо?Голоса журчали ручейками и накладывались друг на друга. Почему-то Виллингу было совсем не страшно. Он лишь рассеянно пробормотал:- Я... спасибо... всё прекрасно... а кто вы такие?Голоса снова зашелестели эхом и игривыми смешками:- Мы мавки... маки... мавки... мы твои подруги, мы тебя утешим...- Спасибо, - промямлил Фридрих, - но всё-таки...- Ах, ни о чём не беспокойся! Просто расслабься и слушай наслаждение... правда, сладко? нет никакой боли, никакой войны... Ты в безопасности, ты среди нас...Лейтенант вздохнул и снова закрыл глаза. Эти милые голоса действительно напоминали материнскую колыбельную. Шевелиться вовсе не хотелось. Война действительно казалась очень далёкой. И очень ненужной. Может, к чёрту эту боевую славу? Фридриху показалось, что он мог бы остаться среди этих девушек и насовсем...Следующую мысль думать уже не хотелось – а бледные красногубые девушки всё гладили, гладили его мёртвыми шёлковыми руками...И одна из них, когда Виллинг уже совсем задремал, чмокнула его в бескровный лоб и прошептала на ухо шипящим шёпотом:- Теперь ты наш...