Глава 43. Для Джона (1/1)

Проходит целых три дня после визита Майкрофта, прежде чем Шерлок начинает сходить с ума. Истощение, обезвоживание, недоедание. Это легко исправить. Джон сидит рядом и уговаривает его что-нибудь съесть или выпить чаю. Он внимательно наблюдает за каждым проглоченным кусочком и за каждым глотком, и Шерлок чувствует, как постепенно боль отступает, усталость уходит, и шестеренки в его мозгу встают на свои места. Джон в безопасности. Джон здесь. Они оба поедут домой. Рано или поздно. Но поскольку сон больше не является приоритетом, Шерлок понимает, что ему снова становится скучно. Он проводит часы, прижимаясь к Джону, и это кажется правильным и совершенным. Он концентрируется на звуке чужого сердца, бьющегося за ребрами, и знает, что если бы это был конец, если бы у него когда-либо была в жизни цель, то это была бы она. Это то, за что он боролся в течение многих лет, ни разу не осознав, что вообще боролся. И… это не конец, не так ли? Хуже того, Джон каким-то образом стал еще более отвлекающим. Это почти шокирует, сколько места один человек может занимать на его жестком диске. Каждый файл закодирован именем Джона, и в Чертогах, в каждом коридоре, по которому Шерлок идет, за каждой дверью, которую он открывает, есть символ Джона, очевидный в декоре, организации, в архивной системе и цветовой гамме. В одной из комнат стоит кресло, красное и немного потертое, Шерлок понятия не имеет, почему оно там, пока не вспоминает, что Джон пролил на него чай после бессонной ночи, когда они почти до утра расшифровывали текстовые сообщения. В другой комнате, за дверью, невинно висит серо-желтый свитер, Шерлок не сразу понимает, что он здесь делает, но вскоре замечает пятно крови на рукаве и сразу же вспоминает, как Джон ругался, потому что его любимый свитер испорчен, потому что Шерлок не смог удержать рот на замке, и Джону пришлось защищать его во время драки в том баре… Шерлок находит Джона повсюду, и его должно беспокоить такое постепенное проникновение в самую личную его часть. Но это не так. Кажется, что это знание имеет совершенно противоположный эффект, независимо от того, что Джон присутствует в его Чертогах повсюду, и не имеет значения, какой величины это присутствие, почти незаметное или, напротив, занимающее практически все пространство. Он замечает, как перестраиваются комнаты; как та, что когда-то была его детской, становится кухней в доме 221в, и каждый раз, когда он входит туда, на столе неизменно исходят паром две чашки чая. Он думает, что это не может ему понравиться, что он должен быть против, и поэтому тратит много времени на постройку новой комнаты, в которой нет ничего, напоминающего ему о Джоне, ни клочка Джона, но после первоначального триумфа, после завершения работы, он понимает, что ненавидит ее. Он развешивает фотографии Виктора Тревора, мамы с папой и выцветшую фотографию Редберда. Он даже ставит где-то в уголке фотографию Майкрофта, сделанную давным-давно, когда он был еще Майком. Но ничего не помогает. Комната стерильно пуста и после часа безуспешных перестановок он уходит, запирая дверь и теряя ключ. На следующий день после визита Майкрофта Джон впервые самостоятельно встал с постели, а еще через день ему разрешили принять душ. Медсестры сняли бинты, отсоединили капельницу и мониторы, и Шерлок пошел в душ вместе с ним, стоя рядом и поддерживая за поясницу. Джон стоял под струями воды, смывающими с него дни крови, пота, грязи и страха, и было ужасно видеть его без повязок. Он походил на что-то, сшитое из обрывков, и Шерлок снова чувствовал злость и тошноту, глядя на обломки плоти, которые должны были принадлежать ему. Возможно, когда-нибудь это покажется ему захватывающим?— исследовать и ощупывать посеребренные линии старых шрамов и вспоминать время, когда они чуть не умерли; но в тот момент ему больше всего хотелось прокрасться через больницу и найти того, кто это сделал, даже если для этого придется обходить палату за палатой, по очереди осматривая каждую больничную койку. Шерлок почти отвернулся от Джона, почти решил, что для него это слишком, что не выдержит этого. Но в последний момент он заметил, как старательно Джон избегает смотреть на свое отражение в маленьком зеркале, как он старается не опускать взгляд на свое, как будто не принадлежащее ему тело, и от этих стараний Джона Шерлок почувствовал в горле удушающий ком вины, и гнева, и досады на себя самого, оказавшегося слишком чувствительным, и вовремя остановился. Для Джона. Для Джона. Он помог Джону помыться, осторожно касаясь пальцами скобок и швов, осматривая каждую рану внимательным критическим взглядом, и все это время Джон стоял, высоко подняв голову, и его лицо было напряжено от переживаний. В ту ночь, когда его тело было очищено, а раны заново перевязаны, когда ему поставили капельницу и застелили кровать свежим бельем, Шерлок лежал рядом с ним в погруженной в сумрак палате и заставлял кончать, медленно облизывая языком самый кончик члена, пока, застонав, Джон не начал умолять его об освобождении, крепко сжимая простыни в кулаках. Шерлок подарил ему это; он скользнул губами по его твердому члену и сделал три движения вверх и вниз, прежде чем Джон издал приглушенный крик и бурно излился Шерлоку в рот, пульсируя и дрожа на его языке. А потом, оседлав его бедра, Шерлок зажал в ладони свой член, и, почти не нуждаясь в стимуляции, с тихим криком кончил на его голый живот. Но потом наступило утро, и через три дня после визита Майкрофта Шерлок почувствовал, что теряет терпение, что ненавидит эту палату, ненавидит маленькую кровать с грубым синтетическим бельем, ненавидит тот факт, что Джон все время накрыт одеялом, потому что Шерлок хочет видеть его, все время хочет иметь возможность смотреть на него и прикасаться к нему, когда пожелает. Он ненавидит, когда медперсонал ходит туда-сюда, проверяя капельницу с морфием, уровень боли, повязки и раны Джона, бесконечно записывая то, что не меняется в течение нескольких часов. Он ненавидит свой страх, что если он уйдет, если выйдет из комнаты хотя бы на миг, что-то случится, Джон исчезнет, и заклинание, под которым они все это время находятся, перестанет работать, и ничего этого не произойдет. Он ненавидит себя за то, что боится, что Джон перестанет любить его, если ему дадут хотя бы секунду подумать об этом. Он мечется по палате и рычит на сестер; в итоге он погружается в свои Чертоги, где садится в красное кресло Джона, снова и снова прокручивая в голове звук его голоса: Я люблю тебя, Шерлок. Я люблю тебя, Шерлок. Я люблю тебя, Шерлок. Я люблю тебя, Шерлок. Когда, моргнув, он возвращается в реально существующий мир, в больничную палату, то понимает, что голос звучит не только в его голове. Уткнувшись лицом в его шею, Джон бормочет, медленно выдыхая:?— Я люблю тебя, Шерлок. Я так тебя люблю. Я люблю тебя. Шерлок. Шерлок. Шерлок. —?Джон. —?Шерлок. Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, да? —?Ты мне все время это говоришь. —?Тогда, пожалуйста, я тебя очень прошу, пойди прогуляйся. Шерлок в тот же миг напрягается. —?Я тебе не нужен. —?Не будь ослом. Нет таких слов, чтобы выразить, как сильно ты мне нужен. Господи, Шерлок. Но я знаю, когда тебе скучно. Я тебя знаю. Тебе не обязательно оставаться здесь, смотреть, как я сплю или читаю. Иди прогуляйся. Найди нам чай. Настоящий чай, пожалуйста. Не эту пародию из теплой воды и непонятных листьев. Шерлок колеблется, потому что ему этого хочется. Он думает о том, как выйдет из палаты, как пойдет по коридорам, как почувствует вокруг себя волны движения, вызванные другими людьми. —?А если что-то случится, пока меня не будет? —?Ничего не случится. Скорее всего, они отпустят нас уже завтра. Я встаю и двигаюсь, мне больше не требуется такое количество морфия. Они знают, что дома я буду не один. Пожалуйста, Шерлок. Мне не хочется думать, что я мешаю тебе делать то, что ты хочешь. Я буду здесь, когда ты вернешься. Я всегда буду здесь. До тех пор, пока ты обещаешь, что вернешься, и что не будешь притворяться мертвым. Ты понимаешь? Потому что тогда мне действительно придется убить тебя. Шерлок смотрит на него и понимает, что, несмотря на кривую улыбку, Джон говорит абсолютно серьезно. Он чувствует, как его губы растягиваются в ответной ухмылке. —?Я вернусь, Джон Уотсон. —?Тебе лучше сделать это, идиот. Они целуются долго и медленно, и в этом поцелуе нет никакой торопливости, никакого невыносимого огня, от которого Шерлоку хочется умолять Джона. Он неспешный, сладкий, наполненный теплом, и Шерлок думает, что, может быть, он ошибался, когда торопился уйти. Но Джон отстраняется; на его губах появляется улыбка, мягкая и нежная, и он толкает Шерлока локтем. —?Иди. Скоро увидимся. Улыбнувшись в ответ и оставив на губах Джона еще один поцелуй, Шерлок встает с кровати. В последнюю пару дней, в какой-то момент кто-то принес ему шлепанцы, и он надевает их, слушая, как они отрывисто стучат по линолеуму при каждом шаге. Подойдя к двери, он оглядывается на Джона, вбирает в себя его усталые глаза и улыбку, вбирает в себя тот факт, что Джон жив и принадлежит ему, и, с тяжелым вздохом открывая дверь, выходит в коридор. Это великолепно?— внезапный поток информации, который несется к нему со всех сторон. Это почти чрезмерно, и какая-то часть его хочет вернуться назад, к Джону, скользнуть под ужасные больничные простыни и погрузиться в его тепло. Но он этого не сделает, отчасти потому, что знает, что Джон отправит его обратно, а отчасти потому, что ему это необходимо. Он знает, что им обоим это необходимо. И еще он понимает, что дело не в том, что он хочет вернуться к Джону, а в том, что он хочет, чтобы Джон вышел сюда вместе с ним. Пока нет, говорит он себе. Но скоро. За исключением того, что это не совсем актуально, потому что через три месяца Мэри родит, и тогда у них будет ребенок. Младенец. О господи. Шерлок знает. Он знает, что выбора нет. Это даже не вопрос. Но он думает о Джоне Уотсоне, о Бейкер-стрит, где живут только они, и чувствует внутри себя что-то настолько хорошее, настолько превосходящее то, что когда-то он считал счастьем, что даже не знает, как это назвать. Нет. Нет. Это не тот выбор, который он должен сделать. Он выбирает Джона, целиком и полностью, и если у Джона будет дочь, он готов принять это. Он готов поддержать это. И все это будет принадлежать им. Только им. Их кровать.Их кот. Их дочь. Он преисполнен решимости и, входя в лифт, уже создает в голове формулу смеси для детского питания. Добравшись до первого этажа, он выходит, пытаясь найти разницу между обычными и органическими подгузниками, когда осознает, что находится в центре толпы, устремившей взгляды в одном направлении. Там Мэри, ее живот выпирает вперед, правая рука на перевязи. Она в инвалидном кресле, окруженная четырьмя охранниками в черной униформе и тяжелыми пистолетами в кобурах. Мэри прикована к креслу наручниками, и вместе с остальной толпой, заполняющей вестибюль, Шерлок смотрит, как ее медленно, под конвоем, везут по коридору. Шерлок хочет рвануть вперед. Он хочет предъявить ей обвинения, украсть один из этих пистолетов и застрелить ее. Он может это сделать. Он знает, что может это сделать. Охранники сосредоточены на своей арестантке, и никто не замечает его. Шерлок шагает вперед, даже не осознавая, что длина его шагов сокращает расстояние между ними. Они двигаются медленно, они не обращают на него внимания. Он может это сделать. Он так легко может это сделать. Он думает о шрамах, которые всегда будут на груди у Джона. Он думает о клейме, которое Джон будет видеть каждый раз, когда посмотрится в зеркало. Он думает о синих глазах, закрывающихся, когда Джон истекает кровью на бетонном полу, и Шерлок не знает, не знает, увидит ли он его снова, не знает, скажут ли ему, что он выжил. Или не выжил. Он думает о Моране и Мориарти, о годах, которые провел, думая, что Джон в безопасности, только для того, чтобы вернувшись домой, обнаружить, что самая большая угроза все это время спала рядом с ним. Он близко. Так близко. Он тянется к пистолету и ощущает холод металла на кончиках пальцев, когда его внезапно обхватывает чья-то рука, потом еще две; и он издает крик ярости и разочарования, он борется, но их двое, и его валят на пол. Он часто и тяжело дышит, почти задыхается, его руки заломлены за спину, он чувствует давление колена на пояснице, кто-то опускается перед ним на корточки, он чувствует руку на своем плече, и знакомый голос произносит:?— Отпустите его. Давление исчезает, его руки уже отпустили, но он остается на полу, вцепившись пальцами в волосы и тяжело вдыхая холод кафельного покрытия. —?Шерлок? —?Отвали, Грег. —?О, так ты знаешь мое имя. —?Отъебись. —?Шерлок отталкивается от пола и понимает, что все взгляды устремлены на него. Он игнорирует их, потому что там?— Мэри. Процессия остановилась, четверо охранников стоят по стойке смирно, держа оружие наготове, но направив его в пол, пока Шерлок тяжело поднимается на ноги. Но он не обращает на них внимания. Он не обращает на них внимания, потому что Мэри сидит, повернувшись в кресле; она смотрит на него, и когда их глаза встречаются, он сразу же узнает этот напряженный холодный взгляд, знакомый ему с той минуты, когда она впервые попыталась убить его в кабинете Магнуссена; потом в пустом доме на Лейнстер-Гарденс, и той же ночью в квартире 221в, в то время как Джон бесился из-за собственной бесполезности. Он знает это выражение лица и задается вопросом, почему всякий раз, когда он видит его, по его позвоночнику пробегает холодок дурного предчувствия. —?Ты почти уничтожила его,?— говорит он, и его голос дрожит. —?Это ты уничтожил его,?— говорит она, не меняя выражения лица. —?А я могла бы спасти. —?Я не позволю тебе прикоснуться к нему снова. Я сделаю все, чтобы ты больше никогда не причинила ему вреда. Шерлок видит, как в уголках ее рта появляется что-то, похожее на улыбку, и понимает, что это тоже ему знакомо. То самое, мелькнувшее, словно вспышка, прямо перед тем, как она нажала на курок, и это было так давно и в то же время так недавно. —?Не позволишь? —?спрашивает она, а потом пожимает плечами и отворачивается; и четверо охранников увозят ее; и он хочет что-то сделать, он хочет ее уничтожить. —?Шерлок. —?Тяжелая рука опускается ему на плечо и крепко сжимает его. —?Забудь. Он оборачивается, Лестрейд смотрит предупреждающе, и Шерлоку хочется ударить его. Это так на него не похоже, что он едва не теряет голову и растерянно смотрит на Лестрейда, пытаясь взять себя в руки. —?Что ты здесь делаешь? —?спрашивает он наконец.Лестрейд пожимает плечами. —?Просто пришел вас навестить. Джон звонил, просил принести несколько нераскрытых дел, чтобы развлечь тебя. Шерлок хмурится. —?Вот это чувство времени! От него не ускользает легкий румянец, заливающий лицо инспектора Лестрейда, и то, как он нервно отводит глаза. —?Совпадение,?— говорит инспектор. —?Ты собираешься наверх? Шерлок понимает, что рука Лестрейда по-прежнему на его плече, и стряхивает ее. —?Джон захотел настоящий чай. —?Да, я бы и сам не отказался. Давай, я видел на этом этаже автомат. У тебя вообще есть деньги? Шерлок мрачно смотрит на Лестрейда, но чувствует, что возвращается к своему нормальному состоянию, и молча следует за ним. Они покупают три чашки, Шерлок заваривает чай для себя и для Джона. Лестрейд непрерывно болтает о всякой несущественной чуши, пока на лифте они поднимаются на седьмой этаж и идут по коридору к их с Джоном палате, и Шерлок еле сдерживает желание сказать, чтобы он заткнулся. Шерлок подходит ближе, гораздо нетерпеливее, чем собирался вначале. Напряженность, о которой он и не подозревал, исчезает мгновенно, и остается только чувство огромного облегчения при виде живого Джона. Он наклоняется, прикоснувшись к его губам нежным, быстрым поцелуем, и отдает ему чай. —?Спасибо, любимый,?— говорит Джон. —?Нашел что-нибудь интересное? Шерлок не колеблется ни секунды. Качнув головой, он улыбается:?—?Ничего существенного.