Глава 38. Осознание (1/1)

Ни разу в жизни он не принимал душ так быстро. Больничная душевая кабина маленькая, слишком светлая. И в ней повсюду поручни. Для кого столько поручней? Наверняка тот, кто нуждается в такой серьезной поддержке, не должен принимать душ. Шерлок снова ударяется локтем и ругается, потому что спешит и слышит голос Джона в своей голове. Твою мать. Черт возьми. Блять. Он хочет покончить с этим. Он почти не замечает потока горячей воды, смывающей пот, которым, как ему кажется, он пропитался насквозь, и последние следы крови?— крови Джона. Он наблюдает, как она окрашивает воду, собирающуюся над сливом, прежде чем исчезнуть в нем навсегда. Она повсюду. Ему приходится три раза намыливать голову, чтобы удалить из своих волос все остатки запекшейся крови. Крови Джона. Из-за спешки Шерлок едва не поскальзывается. Нетерпение подгоняет его, он вытирается полотенцем насухо, но при этом пропускает примерно дюжину мест, и поэтому, одеваясь в кем-то принесенную хирургическую пару, с трудом натягивает ее на влажное тело. Он боится, ужасно боится, что Джона не будет в палате, когда он вернется. Его увезут куда-то в другое место. Или он просто исчезнет, потому что Шерлок так близко, он так близко. Кажется нереальным, что он здесь, как и Джон, и Мэри… Мэри больше не имеет значения. Он так близко, и он задается вопросом, что же должно случиться, чтобы опять все испортить; если только он уже этого не сделал. Он думает о лице Джона. Он думает о плачущем Джоне. Джон никогда не плачет. Ты заставил Джона плакать. Что он сказал? Хорошо, он знает, что он сказал. Неужели все так плохо? Неужели только морфий, боль и кровопотеря заставили эти слова казаться хуже, чем есть на самом деле? Вспомнит ли Джон об этом потом и посмеется ли над этим, когда ему станет лучше? Будут ли они лежать в постели со своим котом и смеяться над глупостями, которые делают и говорят? Шерлок в замешательстве, его грудь болит, это настоящая физическая боль. Он хочет забрать Джона и заставить всех уйти; он хочет, чтобы все и всё оставили их в покое, чтобы они остались вдвоем, и не было никого?— ни Мэри, ни ребенка, ни Майкрофта, ни Лестрейда, ни Дугласа, ни Каролин. Ничего и никого, кроме них, и тогда они будут в безопасности, и никто их не тронет. Ему требуется минута, чтобы осознать, что он плачет; он закрывает глаза и сосредотачивается на физических ощущениях, потому что физическая боль легка, ее можно контролировать или игнорировать. Он начинает с головы, глухой стук в которой говорит о недосыпании и перенапряжении. Затем плечо?— спал, подвернув под себя руку. Суставы?— долго сидел в неудобной позе. Мышцы напряжены и истощены. Левая рука, откуда была вырвана капельница, ноет и неприятно чувствительна. И, наконец, слабая, но отчетливая боль в заживающих, покрытых струпьями ранах на ладонях?и запястьях?— там, где почти неделю назад врезались острые края проволочных оков Себастьяна Морана. И он ничего не может с этим поделать; он думает о запястьях Джона, глубоко рассеченных по той же причине, о его боли,?— впрочем, такой незначительной перед лицом всего остального. Ему нужно увидеть Джона. Снова увидеть все его раны и повреждения, посмотреть на них. Наложенные повязки только усугубляют ситуацию. Он выбегает в коридор и налетает на кого-то, прислонившегося к стене. На мгновение пошатнувшись, он пытается протиснуться мимо, потому что никто не имеет значения,?— важен только Джон. Но чьи-то руки крепко сжимают его предплечья, и он поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с Дугласом. Им овладевает мгновенная и всепоглощающая паника. —?Джон. Где Джон? Ты сказал, что останешься с ним. Что-то случилось. Господи, что-то случилось. Что-то произошло. О господи, где Джон? —?Шерлок. Шерлок. Бога ради, успокойся. С Джоном все хорошо. С ним все хорошо, Шерлок. Он не слушает. Он слышит слова, но по какой-то причине звуки, следующие друг за другом, не имеют смысла; как чужой язык, который он когда-то выучил, но затем удалил. Он вырывается из его хватки и, отпихнув с дороги, бежит к палате. Она совсем рядом, она должна быть совсем рядом, но этот путь занимает целую вечность, и он проносится через дверь прямо к кровати Джона. Он смотрит и не может отвести взгляд, потому что приборы тихо гудят, растворы медленно капают, и ни один, ни один сигнал тревоги не сработал, и Джон лежит с закрытыми глазами, и его грудь мерно поднимается и опускается. Он спит. Он просто спит. Паника отступает, и мир медленно возвращается к Шерлоку, снова окружает его и омывает светом, звуком, цветом и Джоном. Из его горла вырывается звук, нечто среднее между всхлипом и стоном, и Шерлок падает на кровать, всем корпусом накрывая бедра Джона. Он дышит быстро, слишком быстро. Он пытается успокоиться, вцепившись в ноги Джона и впитав их в себя, потому что это недостаточно близко; он никогда не будет достаточно близко. —?Шерлок? Он вскидывает голову. Глаза Джона открыты, он проснулся, но его веки почти сразу же опускаются, отяжеленные сном и наркотиком. —?Джон. На губах Джона?— слабая улыбка; на лице?— следы слез. Шерлок видит их и берет Джона за руку, осторожно, избегая пульсоксиметра и вставленной в тыльную сторону кисти капельницы. Джон практически спит, но Шерлок чувствует успокаивающее пожатие его пальцев. —?Останься,?— тихо говорит Джон. —?Не уходи. —?Да. Я остаюсь. Я не уйду. —?Он обещает, он обещает, он вкладывает в эту клятву все, что у него есть. —?Джон. Я никогда не уйду. Джон что-то бормочет, остатки улыбки все еще теплятся в уголках его губ. Он закрывает глаза и вздыхает:?— Люблю тебя. —?И пока он это произносит, Шерлок с тревогой наблюдает, как он отдаляется от него и погружается в сон. Морфий, кровопотеря и боль. Шерлок знает, что сон?— это хорошо. Сон исцелит его. Но он хочет разбудить Джона и заставить его повторить это снова, потому что не до конца в это верит. Он не знает, сможет ли когда-нибудь в это поверить. Неважно, сколько раз будут сказаны эти слова. Эти необыкновенные слова. Сами по себе они ничего не значат?— просто набор слогов и звуков; но Шерлок чувствует, как в его вселенной что-то меняется. —?Шерлок? Он поднимает глаза. В дверях стоит Дуглас, на его лице беспокойство и раздражение. Шерлоку хорошо знакомо это выражение; как ему кажется, именно так люди и смотрят на него чаще всего. —?Ты собирался остаться с ним,?— резко бросает он. —?Пришла медсестра. Извини. Шерлок сердито отворачивается. Он держит Джона за руку и думает, что сжимает ее слишком сильно, поэтому ослабляет хватку. Он чувствует под пальцами пульс Джона и давит чуть сильнее; ему необходимо переплестись с этой трепещущей нитью, подхватить ее ритм. —?Шерлок. Снова Дуглас. Шерлоку хочется зарычать на него, сказать, чтобы он уходил, что он им не нужен. Но он знает, что обязан этому человеку. Больше, чем своей жизнью. Он обязан ему жизнью Джона. —?Как Каролин? —?спрашивает он, потому что Джон бы спросил, а значит, он тоже должен спросить. Похоже, Дуглас воспринимает это как приглашение, потому что подходит к кровати Джона с другой стороны и садится на стул. Шерлок считывает с его лица бессонницу и кошмары, кровь и кости, которые Дуглас никогда не сможет выбросить из своей головы, ощущение плоти и черепа, обращенных под его руками в груду мясного фарша. Он видит натянутость его улыбки. —?Прекрасно. Она чертовски ужасная пациентка. Ее оставили на ночь для наблюдения, а утром отпустили. Артур уже отвез ее домой. Кстати, Джона завтра переводят из реанимации. Тогда они приедут его навестить. Шерлок чувствует, как внутри него поднимается бунт. Он не хочет, чтобы они были здесь. Ему никто здесь не нужен. Он хочет, чтобы Дуглас ушел, но то, как много он должен этому человеку, ошеломляет, и даже Шерлок не может игнорировать это. —?Оу,?— восклицает он, пытаясь представить, что скажет Джон. —?Это хорошо. Дуглас фыркает, но ничего не отвечает. Шерлок тоже молчит. Ноги Джона под ним теплые и твердые. Он все еще держит его безвольную руку в своей, и спокойное биение его пульса эхом отдается в кончиках его пальцев. Он окоченел и устал, у него все болит, но все же он подтягивает к кровати свои ледяные ступни, сворачиваясь калачиком у ног Джона. Он глубоко вдыхает, пытаясь уловить запах Джона, чая, шерсти и дешевого шампуня. Но все, что он чувствует,?— это запах лекарств, крови и сухой аромат больничного белья. —?Что бы ты сделал? —?вдруг произносит Дуглас; его голос странно резок, за ним явно скрывается что-то напряженное и решительное. Шерлок хмуро косится. —?Сделал бы с чем? —?Если бы… —?Дуглас колеблется, и, подняв на него глаза, Шерлок видит в его лице неподдельный, неприкрытый страх. —?Если бы Джон умер,?— торопливо заканчивает Дуглас. Шерлок не знает, что на это ответить. Потому что об этих словах?— если бы Джон умер,?— он думает не переставая с того момента в Каире, когда Моран шепнул их ему на ухо. Но Джон не умер. Он не умрет. Потому что Шерлок спасет его, потому что в самый последний момент вмешается Майкрофт и все исправит, потому что Джон просто не может умереть. В этом и состоит смысл жизни Джона. Быть живым, чтобы Шерлок мог функционировать, мог работать, зная, что где-то в мире есть Джон Уотсон, и он в безопасности. Тот момент на складе, когда Шерлок увидел, как Джон упал, увидел, как он пошатнулся, встретившись с пулей, увидел кровь, о боже, там было так много крови… Он не может думать об этом. Он не может. Не может. Он думает о том, как они забирают Джона, и никто не говорит ему ничего, никто не говорит, выживет Джон или нет, и он думает о том, как сидит в полицейской машине, не имея понятия, может ли он вообще жить и дышать в мире, где нет Джона Уотсона. Он трясет головой, крутит ею из стороны в сторону с такой силой, что шея начинает болеть; но он не может остановиться; он не может остановиться. Он хватается за голову свободной рукой, пытаясь прекратить это движение, это безумие. Он слышит, как Дуглас встает со стула, чувствует руку, опустившуюся ему на плечо, и сбрасывает ее с безумным рычанием. —?Убирайся!?— Какая-то часть его не понимает, кто это орет, и откуда это исходит, кто выкрикивает эти слова:?— Пошел ты! Убирайся! Джон НЕ! МЕРТВ! —?Он тяжело дышит, он дрожит с головы до ног, и Дуглас смотрит на него расширившимися от страха глазами, а Шерлок просто хочет, чтобы он ушел, хочет, чтобы он убрался отсюда, потому что как он смеет, как он смеет даже говорить о чем-то подобном. —?Шерлок? Он резко оборачивается, потому что это Джон, это Джон; он моргает и смотрит на Шерлока; его взгляд затуманен сном, и Шерлок больше не думает о том, как это ужасно, как ему больно, как он наполнен морфием, и, возможно, даже не вспомнит об этом. Он бросается к Джону и целует его.