51-60 (Луис 5:5 Саша) (1/1)

#52 Интоксикация Белый халат, перчатки ? вторая кожа, мягко обволакивают. Все вокруг не очень стерильно, они, правда, стараются. Образцы поступают в лабораторию ежедневно, без перебоев, иногда в пять утра, иногда за час до сна, работы ? непочатый край; и он здесь, среди бесценных бумаг, приборов, тонких ланцетов, хотя совсем недавно, туго затянув бронежилет, вязал вороватых ублюдков в самом центре Мадрида и разруливал по выходным пьяные стычки. ?Ты стараешься на благо родины, Луис?, ? твердил он себе, слыша, как подростки с бахвальством орут ему вслед грязные проклятия. Полиция обкрадывает их юность, запрещая махать кулаками и преследовать туристок. ?Ты стараешься на благо родины, Луис?, ? пылает у него в мозгу, и он впрыскивает паразита добровольцу, бывшему соседу, с которым дед ходил на матчи. Добровольцу угрожали расправой над семьей и внуками, узнает Луис, но будет уже слишком поздно.#54 Маска Чемодан брошен нетронутым, постель измята, пробки от винных бутылок валяются по полу. В голове у Леона туман, нёбо окутано плотным шлейфом темпранильо, густым, как засахаренные кофейные зерна, а на улице царствует бедлам. Безумие красок, запах цветов и горелых тостов, на обувь наматываются ворохи бумажных гирлянд ? весенний карнавал грозится заполнить собой весь мир, накрыть теплой волной, смыть в буйное пекло веселья. Он потерялся час, два, а может, тридцать лет тому назад. ? Попался! Маска расшита черным жемчугом, в прорезях для глаз сверкают золотые песчинки, а губы смеются и горчат сладким привкусом мокко.*темпранильо ? сорт испанского винограда, дарящий миру лучшие напиткиАлександр Козаченко#57 Полночь Сперва речь шла только о скорейшем возвращении домой. Таскаясь по кабинетам и экспертизам, он понимал, что когда-нибудь все это закончится, войдет в привычное русло и он займется тем, чем занимался всегда. И не здесь. Американец много трепался о своей работе. На кончике языка у него умещалось столько историй, сколько с нормальным человеком в принципе произойти не может. ? Почему ты вообще этим занялся? ? спрашивал Козаченко, глядя в стакан. Американец морщил лоб, подбрасывал пивную крышечку или принимался ломать зубочистки, а потом выдавал что-то в духе: ? Ну… на самом деле я хотел стать чистильщиком бассейнов. Козаченко удивлялся только, почему он не стал клоуном. Через некоторое время мысли о доме начали изглаживаться. После недолгих сомнений он подписал несколько документов (их была куча, если честно, но говорить об этом запрещалось), перестал высыпаться и пропитался запахом пороха. Американец хвалил его за успехи, но тайком ? Козаченко научили распознавать и такое ? завидовал новизне его значка. Ханниган смотрит на него с интересом. ? Так почему ты решил присоединиться? Он открывает протянутую папку ?Засекречено? и пробегает верхний лист. Спецпроект: ?Полночь?. Приоритет: Высокий. Агенты: Леон С. Кеннеди; Александр Козаченко. ? Зарплата географа была ни к черту, ? отвечает он.#59 Рубцы Такую карту не купишь на вокзале. Она не предскажет, как провести уикенд, не поможет распланировать семейный отдых. По ней можно прочесть только лишь прошлое, если хватит духу. Подушечки тверды, как грубый холст: пистолет, веревки, шалящий руль внедорожника. Костяшки сбиты, но подживают: упорные тренировки, самозащита. На левом мизинце не хватает фаланги: за неосторожностью следует наказание. Светлые штришки по всему плечу, предплечью и ? два неровных ? за ухом: брызнуло стекло, и он укрылся, главное ? сберечь глаза. Узловатый шрам на бедре возле артерии: каждая минута на счету, пришлось штопать себя прямо на месте. Ожог внизу на голени он получил тогда же, огнем дезинфицируя рану от ржавого осколка, чуть глубже ? и он бы не смог подняться. Бороздка на щеке: Леон крикнул, но гремели взрывы, так что пришлось стрелять, рискуя. Леон ? прекрасный стрелок, доказательство тому ? здесь же, среди прочих рубцов: лучистая звездочка на позвоночнике. Это сложная карта, доставшаяся дорогой ценой, еще не завершенная, и только двоим известна вся ее легенда.#60 Цепь Звонок из госпиталя раздается в четыре утра, голос ? суров, врач хранит ледяное спокойствие, и этот лед кует вокруг горла Кеннеди прочную тугую цепь. Плакать? Кричать? Винить себя? Его? Попытаться вразумить? Ударить? Цепь так тяжела, что он не сразу может подняться с кровати. В пять Александр видит его лицо, побелевшие губы, усталый, беспомощный взгляд, и сразу опускает голову, не в силах противиться весу неумолимых звеньев: стыда, гнева, жалости. Он не успел, не стоило и пытаться: здесь слишком чутко следят, чтобы ни один его вздох не стал последним. Они оба молчат. Цепь якорем тащит ко дну.