invidia (1/1)

…Его история началась, когда он вывел на полях школьной тетради кривым почерком две строчки своей первой песни. В них не было ничего о подростковых метаниях, одиночестве или боязни быть никем непонятым. Его интересовало другое: как стать самым крутым среди парней, самым популярным у девушек, самым заботливым сонбэ, самым внимательным донсеном; как стать самым-самым, самым-самым в квадрате и последующей геометрической прогрессии. В этом мире он ощущал себя, как рыба ощущает себя в воде: мир был открыт для него, а он, открытый для мира, следовал его законам и правилам. Переходный возраст с присущими ему разочарованиями и разбитыми сердцами обходил Рю Сонмина стороной, пока в его жизни не появился Ли Бенюн. И тогда он понял, что куда круче, чем следовать за миром в ряду первых, это создавать его самому…— Ты опять все портишь.Голос Сонмина звучал протяжно, будто мантра буддийского монаха.Развязно, высоко, как в момент оргазма.Он не уставал повторять вслух квинтэссенцию своей мысли, чтобы бестелесное мироздание, наконец, усвоило: не эгоизм является главным истоком проблем Рю Сонмина, а сидящий напротив человек. Усталость была Сонмину нипочем, когда речь шла о поиске виновных.Бёнюн выключил планшет, кинул на диван, а потом невозмутимо, с должным смирением, выражающим нежелание провоцировать Сонмина на агрессию, высказался:— Побудь самостоятельным. Исправь свой текст сам, — и, выдержав паузу, добавил: — Другими словами: пошел ты.— Нахуй.Сонмин съехал по дивану и коснулся голыми коленями жесткой джинсы на бедре Бёнюна. Тот был весь обтянут тканью: черная водолазка покрывала верхнюю часть туловища, кроме ладоней и головы. Свет, льющийся из окна, падал прямо на затылок Бёнюна; в отблеске его лучей переливалась серебряная цепочка, плохо упрятанная за высокий воротник. Бёнюн в ответ резко дернулся и поспешил отодвинуться, не поленился даже стул передвинуть. Сонмин злобно про себя усмехнулся.— Ты посмотри, какой неприкосновенный. Оденься еще как монахиня. А стой, ты же и так почти…Сонмин скатился еще ниже, почти улегся спиной на диван, а задница, оставшись без какой-либо опоры, свесилась с дивана. Сонмин, извернувшись и проявив чудеса гибкости, дотянулся носком до шеи Бёнюна, подцепил большим пальцем блестящую цепь и недолгое мгновение наслаждался потемневшим от бешенства взглядом — а в следующий момент лежал на полу, приложившись об жесткий пол копчиком.От боли и смеха из глаз полились слезы.— Недевственная монашка, — закончил он попыткой задеть за живое, но взгляд Бёнюна отчего-то стал ласковым. Наверное, Бёнюн понимал, что кроме грубости и злых слов другой защиты от его убийственного таланта у Сонмина не было.…Сонмин не вспомнит момент, когда это темное чувство начало в нем жить. Наверное, оно было с ним всегда. ?Тебе не дано приблизиться к его таланту?, — впервые прошептало оно, когда еще школьник Рю Сонмин втихую заглянул в чужой блокнот, исписанный от корки до корки образцовым почерком. От взгляда на ровные, по линейке вымеренные строчки в пальцах появился зуд. Сонмин писать так аккуратно не умел, буквы на бумаге скакали как сумасшедшие, а еще ему постоянно хотелось то повернуться к соседу, то заглянуть под парту, то погрызть кончик ручки, то нарисовать какую-нибудь каракулю у соседа в тетради. Но не ровный почерк стал поводом для зависти, а смысл, который был легкомысленному Сонмину непостижим. И тогда он сказал:— Бёнюн-а, твой текст совсем не крут…