Часть 16 (1/2)
Три бесконечных дня он дрожал во мраке тюрьмы Николя, душимый одиночеством. Три дня тело не понимало, почему его перестали мучить инъекциями и перегрузками, и не могло оправиться, потому что даже душа была раздроблена безграничной ненавистью к себе, но потом Акира не смог не надеяться. Из слабости ему пришлось опереться на надежду: Кейске, как всегда, сможет понять. В конце концов, неужели можно перечеркнуть все, что они пережили, одним его проступком?Он вдруг понял, что ни разу не сказал другу "Спасибо".
Тогда ему казалось, он ценит все, что тот для него делал, но благодарность отравлялась мыслью, что так и должно быть, что он отрабатывает свой долг, заглаживает вину… Или вообще делает это для себя. Ну конечно: массаж предлагает, чтобы покрасоваться. Оттирает мочалкой слой грязи и пота на чужом теле, чтобы показать Антиниколю, насколько тот стал беспомощным. А зачем ему было прерывать собственный сон, чтобы в любой момент принести другу воды? И не жаловаться. Ни под каким предлогом. Это тоже входило в его эгоистичные планы?Только раз он продемонстрировал свою себялюбивую сущность.В конце недели, когда их отношения уже пошли под откос, и Акира вернулся в камеру и обнаружил, что Кейске тихо плачет, сидя на койке и уронив голову на руки.
Никакой жалости он не почувствовал. Только тяжелую, злую усталость:- Что-то случилось?Кейске вздрогнул и, закусив губу, помотал головой.
- Ну и чего тогда?Прошел к койке, стянул с себя обувь и в изнеможении упал на кровать. Кейске остался сидеть на краю, неестественно сгорбившись. Не в силах сразу прийти в себя, он пытался хотя бы не издавать звуков, но вздрагивающая спина его выдавала.- Может, хватит меня оплакивать? - наконец резко и мрачно произнес Акира.- Я... я не... - Кейске всхлипнул.- Думаешь, мне так приятно это видеть? Я возвращаюсь сюда, чтобы хоть ненадолго забыть обо всем. Но я прихожу и вижу, как ты здесь скулишь. Спасибо за напоминание. Да, я умираю. Может, мне из гроба сопли тебе подтереть?- Нет, Аки, не говори так... - Кейске трясло. Он задавил плач, и теперь его передергивала икота. - Все будет хорошо. Просто... сейчас... тяжело...- И тебе, наверное, тяжелее, чем мне?- Нет конечно!- Тогда почему ты сваливаешь на меня еще и свои слезы? Ты что, не мог другого времени на них найти? Я здесь провожу только вечер, так почему, твою же мать, я не могу хотя бы вечером свободно вздохнуть?!- Все... Прости, Аки. Ты меня больше таким никогда не увидишь.Кейске натянул на губы улыбку, и по щекам сбежали последние соленые капли.- Прости...И чем он ему отплатил?Утро понедельника проходило в строго организованном порядке. Завтрака Акира ждал с часто бьющимся сердцем, вопреки очевидному не верившим, что он так глупо, в ссоре расстанeтся с единственным человеком, которого любил в своей жизни. И как странно и нелепо было, горя внутри благоговением и благодарностью, не уметь убедить в них того, к кому эти чувства испытываешь!- Ты выглядишь лучше … - приветственно произносит Кейске, когда взволнованный Акира подходит к нему в общей толпе, и чуть улыбается, но как-то заученно, будто по этикету. - Слава богу!- Ну, должен же я понравиться семье… - отвечает парень невпопад, с глупым смешком.Между ними повисает молчание.Навскидку у них было около часа - завтрак, построение, выдача зимней одежды и прочего клочка необходимых вещей, процесс стирания памяти у всех, кто шел в списке раньше. «Мало, просто чудовищно мало!» - зло кусает ногти Акира и стискивает кулаки, решившись что-то сказать лишь после завтрака, стоя в куртке в неотапливаемом коридоре, где все ждут своей очереди на амнезию. Невдалеке прохаживается Сейширо с охраной, лениво контролируя процесс.- МК-135, пройти в кабинет!..- Там может быть Мотоми. Что ему стоит пропустить двоих и не стирать память? Все будет нормально.
Кейске только дарит грустную улыбку, которая осыпается солью на душевные раны Акиры.
Затяжная стена молчания...
Минута на выжидание. Еще одна. И Акира срывается.- Какого черта, Кейске?! Тебе нечего мне сказать??Рука взлетает вверх в порыве эмоций, а Кейске чуть вжимает голову в плечи. Доля секунды, инстинкт, но Акира застывает на месте в немом потрясении. Оскорбленный до глубины души:- Так дергаешься, будто я тебя всегда бил…- Нет, - смотрит в пол Кейске.
И снова непроницаемо, глухо молчит.- Да неужели! - Акире больно: больно не слышать его, ничего не видеть на его безучастном лице, догадываться о том, что происходит в его душе, только по каким-то судорожным жестам. Как же обидно! И какой-то механизм, тяжело ворочающийся внутри, необратимо толкает на новые выпады:- Не помню, чтобы я так же тебя боялся, хотя ты тому солдату выпотрошил кишки. Ты был весь в крови. Так разве я сказал тебе что-нибудь?- Нет, - Кейске снова усмехается мыслям, грустно, неуловимо. - Ты убежал...Еще удар под ребра.- МК-136!..Акира кусал губы, пытаясь достучаться до человека перед собой... Бесполезно.
Между ними, когда-то такими близкими, установилась непреодолимая стена. Но Акире так нужно было хоть что-то, хоть какой-нибудь кусочек прежней искренности - неважно даже, любви или ненависти…- Мы бежали из лагеря, идиот!
- Опять кричишь… - глаза отведены в сторону, ресницы и губы дрожат.- Ты сам виноват!Кейске вскидывает глаза, и Акира лишается речи, ужаленный их мольбой. Трещина в хрупкой броне... Добился он своего?- Ты прав, Акира, это я виноват. Я неправильный, глупый, все делаю не так… И хотя я пытался исправиться для тебя, ничего у меня не вышло. Правда сперва мне показалось, что с тобой все по-другому… Но мы просто были заперты вместе, я все преувеличил, ты бы сблизился с кем угодно: ты ведь умный, сильный, люди любят тебя…- Что за чушь!- Да, ты благородный, смелый, ты заступился за меня даже перед Сейширо! Наверное, ты действительно ко мне привязался. Но мы… мы всегда были рядом. Это ведь чересчур, правда? И ты сбежал от меня в этот страшный подвал… - Кейске нервно смеется. - Насколько же я тебе надоел!
- Послушай, я правда сожалею…
- Акира, это не твоя вина. Люди обычно меня вообще терпеть не могут… Но с тобой было иначе. И я… - светлая, неподдельная улыбка. - Правда… я так тебе благодарен!- Перестань!- И так счастлив, что ты освободишься…- Вот, значит, как? - Акира вперивает едкий отчаянный взгляд в лицо друга. - А то, что черта с два мы встретимся - это тебя не волнует?
Но что бы он ни говорил, Кейске это больше не задевало. Он только продолжал улыбаться, а в его глазах застыло тяжелое, всепонимающее и такое слепое прощение. Только когда он ответил, Акира различил в надломленном голосе усилие:- Ты перестанешь страдать… А это самое главное.Маска дала сбой, и Акира увидел, что за ней таится. Как мучительно Кейске отпускать Акиру. Понимать, что тот забудет его. Быть уверенным, что он привязался к нему за неимением выбора.
Вдруг удалось разглядеть всю бездну отчаяния, скрытую за непринужденной отзывчивостью и добротой. Он вспомнил, как с другими детьми презирал его в детском доме. Как кроткий рыжий мальчик стал пищей для всеобщих насмешек, как на него выливали суп, устраивали ему темную, запирали в сарае… И все равно этот чудак сделал к Акире первый шаг в камере. Где-то в глубине этого робкого, ласкового, невероятного сердца всегда жила надежда, что все будет иначе, и бесконечная вера в людей. И ту и другую Акира вырвал с корнями, оставив разодранную душу плескаться в крови своего горя.
Ему за пару недель удалось свершить то, что не сделали с Кейске годы унижений и издевательств. И все равно он его прощал. Наступал себе на горло и отпускал Акиру без всяких обязательств и чувства вины…- Кейске, я тебя не забуду. Я разыщу, обязательно. Слышишь?Кейске только улыбался.- МК-137, пошел!..«Да поверь же мне, Господи!» - Акире хотелось схватить его за плечи и вытрясти эту глупую щемящую безнадежность, которая раздавила Кейске, не давала ему посмотреть на Акиру без боли. Он мог бы завопить на всю вселенную о том, что ни за что бы его не оставил, что он проклинает себя за ту чудовищную ошибку, выходку в камере,но это все равно ничего бы не изменило. Слишкомпоздно. Слова увядали на губах, бесполезные и ненужные, убитые печальной убежденностью в медовых глазах. Но он все равно попытался выразить то, что заставляло взволнованное сердце колотиться так часто, и выдавил из себя в последней вымученной попытке:- Кейске… Пойми… Мне свобода без тебя не нужна.Кривая усмешка.Всего на мгновение, но вот она - невыносимой издевкой в уголках его губ.
И в Акире все обрывается.«Не веришь? Не веришь мне, Господи?»Звенящая вспышка, слепящее цунами горечи, захлестнувшее всякую иную мысль. «Тогда смотри!».
Сейширо был близко, шагах в тридцати.
Самое сложное- отвернуться от Кейске, а потом легче. Растолкать шумных осчастливленных идиотов, быстрый стремительный шаг, еще быстрей, резко рвануть мимо ублюдков-охранников, тех же стадных дебилов, но только взрослых и - чтоб их всех! - быстрых: таких, что его успели с криками схватить на бегу перед самым носом Сейширо.
Всегда невозмутимый сукин сын на мгновение даже растерян, он в недоумении. Его снисхождение посмели попрать? Что вообще хотел сделать этот подопытный!
Снова убить?Каменеющий лед серых глаз, напускная бесстрастность, предвещающая страшную ярость.
Вот только ошибаешься, сука; как все ошибаешься! Эти идиоты позади, скрутившие руки, эти тупые скоты, которые с той же готовностью стояли бы на убой, и теперь даже Кейске - все они в ужасе пялятся, недоумевают баранами, думают, что Антиниколь сошел с ума и опять решил напасть на их проклятого главного.
«Не выйдет убить меня, падаль», - читается во взгляде безжалостных глаз.
Он думает, что что-то знает, что что-то вообще понимает - так давай, вмажь ему своей фразой, перпендикулярностью всяким догадкам! Ну же, Кейске, слушай, смотри!
Верну ли я тебя, если сейчас потеряю?Душа рвется в плач, но голос скрючился крыской, царапающей пересохшее горло, одно хриплое слово отчаяния - один удар колокола, похоронный набат:- Я... хочу... остаться здесь!Тишина.Как в гробу под землей.
Могила, которую он сам себе вырыл. Какие-то четыре слова… И вечный ад.Господи…Акира застыл, внезапно осознав, что он наделал.
Внутри все страшно похолодело, подогнулись колени. Его удержали…Нет, пожалуйста, это не может быть правдой…
Острые, как иглы, точки зрачков. Акира замер: пригвожденная бледная бабочка.«Не испытывай мое терпение. Еще одна выходка, и я освобожу твой труп…»Режущий в кровь голос смерти:- Вывести его во двор. Быстро.Хлынувший отовсюду шум и голоса, чужие стискивающие руки, тащащие в белый наружный холод. Инстинкт самосохранения бьет тело в неистовой, полоумной агонии - он выворачивается из хватки, но она слишком крепкая, рук слишком много. «Зачем? Зачем туда?» - вопросы в голове орущей сиреной, вокруг перепуганные чужие глаза, среди них белеют глаза кричащего Кейске, пытающегося пробиться сквозь цепь охранников.
Акира не слышит. Сознание сузилось до пульсирующей ужасом паники. Он кричит - в своей голове, потому что язык отнялся, будто в ночном кошмаре... вот только это реальность.Нарядная декабрьская зима в свете солнца.