Часть 16 (2/2)
На белом полотне подмигивают холодным блеском снежинки.
Вытесанная из черного гранита фигура, растущий из нее неумолимый хлыст - кошка-девятихвостка.
Чудовищное воспоминание о ее когтях на лице…- Раздевайся.Акира не хотел понимать. Зубы стучали от мороза и ужаса.- Я сказал, раздевайся, сучонок! - рык сквозь зубы и смазанный удар по щеке.Господи, что я наделал?
Отчаяние - Кейске в запертом здании, за окнами с железом решеток, а здесь только Сейширо и четверо солдат...
Удар по голове.
- Ты не расслышал!?Зарождающийся в груди рев, выходящий икотой и всхлипами. Куртка, водолазка, штаны, носки летят на снег.
- И трусы снимай, ублюдок мелкий!.. Что ты как смотришь на меня, тварь? Думаешь, я тебя насиловать собрался?!Стиснув зубы, униженно стаскивает с дрожащего, покрытого мурашками тела последний кусочек одежды, у всех на виду - прерывисто, с хрипом глотая морозный воздух, не пытаясь давить истерику. И когда он бросает сквозь слезы последний затравленный взгляд на Сейширо, тот с размаха бьет его плетью по животу. Нехватка воздуха, стон - Акира падает на четвереньки. Тогда плеть обрушивается на его шею, и дальше - раз за разом, куда попадет.
- Псина! Я тебе! Преподам урок! Я! Дал! Уйти! А ты! Вытираешь! Об меня!! Ноги!!Акира кричит и рыдает. Ревет, срывая голос, в пустое небо.Нет никакой силы, никакой гордости, и любви нет. Ничего нет под этой болью...
- Сгниешь! В подвале! Один! Каждый день! Каждый! Так будет! Нравится тебе вместо свободы?! - резкий размах. - Нравится!?Треск кожи, рваный вопль - и первые гранатовые капли орошают снег.
Деревянная гримаса боли: растянутые по деснам губы, в морщинах застыли потоки слез. Еще более яростный, зверский удар… Зацепка за кожу, рывок… Еще роса, еще крик…Безумство боли и боль приносящего. Пот градом с обоих.
- Я предупреждал!? Так даже смерти не жди! Ты у меня! Пожалеешь!! Больше! Не будет! П-пощады! Сука! Сдохнешь у меня здесь! Как падаль, в одиночестве! Сдохнешь!! С-сто раз! Пожалеешь! Что! Не ушел!!Перерыв.
У Акиры больше нет голоса. Только хриплые вздохи плачем рвут узкую грудь.
Не стоит на четвереньках, валяется голый в рыхлом снегу, закатив глаза, как собака в агонии, весь в соплях и крови.- Аки!!!Сейширо оборачивается. Как Кейске прорвался?Бежит в белой утренней тишине, задыхается, глаза вперены в одну точку позади подполковника.
Безмятежная тишь растягивается… Время пропускает ход… И Сейширо вдруг видит, что все, кроме Кейске,застыли в молчании - ошеломленные. Его же солдаты, и те, не двигаясь, смотрят в оцепенении… Кейске толкает его и падает возле Акиры.- Все-все, Аки… Тише… Все, миленький, все… Это закончилось… Тише…Растоптанный, розовый, захлебывающийся в истерике:- Кейске… Не уходи… Кейске…- Все хорошо, миленький, я рядом, я рядом…Прижимает его к себе на снегу, едва угадывая, как причинить меньше боли.Красные пятки Акиры, нелепые ободранные ягодицы...Кейске гладит его по голове, у самого по щекам бегут слезы.Сейширо делает к ним угрожающий шаг:- Пошел прочь.- Пожалуйста... Он не понимал, что творит...- Поэтому будет гнить здесь в подвале, пока не сдохнет от пыток.Акира содрогнулся, рыдая. Кейске объятием обвил его шею, закрыл собой, не отводя от Сейширо сокрушенного взгляда.
- Вы же поклялись... - почти неслышно.- А ему я пообещал кое-что позже!У Кейске против воли вырвался укоризненный вздох. И вдруг он произнес так, будто не было ни крови на снегу, ни хлыста с вшитыми в него мелкими крючьями, произнес так, будто над разбитой игрушкой отчитывал непоседу-ребенка:- Что мы, дети с вами, что ли?Сейширо застыл, глядя сверху вниз на сжавшихся на снегу подростков. Глаза Кейске, беззлобные, проницательно-горькие, прожигали насквозь. В его руках трясся несчастный мальчишка.- А хорошо я его выдрессировал, а? Боится одного моего голоса. Да, Антиниколь?Акира не отрицал. Заскулил, вжимаясь в Кейске, когда проклятый голос приблизился к ним, опускаясь все ниже, ниже, к самому уху...
- Ты рад, что распял себя, глупый волчонок?
Акира завопил, как в страшном сне. Кейске был белее полотна. Сжатые в нитку губы, напрягшиеся до предела мускулы. Тогда Сейширо, словно умалишенный, обратился к нему:- Что, думаешь, он так тебя любит? Теперь-то ты в этом уверен? Даже если я выгоню тебя отсюда, ты до конца будешь носить это в себе. А черта с два! Там для тебя в его жизни не останется места, как здесь... Я вышвырну вас обоих, потому что там он тебя предаст. Вот тогда ты поймешь, что я победил.
Кейске не отводил взгляда от его ошалелых, чего-то выжидающих глаз, и медленно проговорил:- Спасибо.Сейширо в бешенстве зарычал и бросился прочь, отбросив в снег черную плеть.- В общий строй, стереть память как остальным!!Кейске с трепетом перевел дыхание, боясь спугнуть повисшие в воздухе слова спасения. Бессильно прошептал самому себе:- Слава богу… - и Акире: - Миленький, слышишь? Мы свободны. Ты свободен! Все хорошо!В ответ только душераздирающий, порывистый плач, перебиваемый кашлем. И тут же Кейске пробрал холод, которого до этого он просто не замечал.- Нам надо в тепло, Аки. Я тебя понесу. Ты потерпи…
Стоны и всхлипы из перекошенного рта Акиры, когда руки подхватили его…В кабинет врача не пускали.По бокам их молча обступили подопытные, заслоняя обзор, но Кейске смог отыскать лавку в конце коридора. Посадил на нее скрючившегося Акиру, укутав его в свою куртку - хоть какое-тоспасение от холода, пока не выдадут новую одежду перед отъездом. А спасение от боли…
Обхватил его мокрое лицо окровавленными ладонями:- Я на секундочку. Только обезболивающее выпрошу у Мотоми, я мигом…Страх, вспыхнувший в голубых глазах, вмиг разгладил лицо, не оставил на нем ничего, кроме выражения ужаса. Ледяные руки, в панической дрожи бросившиеся к плечу друга.- Нет… не оставляй меня одного… пожалуйста… Кейске!Секунда - и тот уже его обнимает, целуя во влажный висок, тихо укачивает, как ребенка.- Тшш… Хорошо, хорошо, я с тобой, успокойся… Скоро все будет в порядке... Еще чуть-чуть потерпи, сейчас наступит твоя очередь...Сквозь боль до Акиры доходит смысл слов, и его губы искажаются в ядовитой обиде, пока тело ломает истерика, издыхающая, лишенная слез, только скручивающая мышцы до судорог. И Кейске слышит его горький, жалобный, искаженный одышкой плач:
- Господи, как ты можешь... Не нужна мне эта чертова очередь! Ну скажи, что, что я еще должен сделать, чтобы ты мне поверил?Как каленым железом по сердцу.
- А-аки… Я только имел в виду... - съежившись, зарывается носом в копну спутавшихся серых волос и давит слезы. - Прости меня, ради Бога... Ну конечно я тебе верю... Прости…
Несколько бесконечных минут, когда показалось, что больше нет ничего недосказанного, что этот глубокий поток искалеченных чувств один на двоих. И тепло, которое пьешь жадной кожей, существуя только - в нем, беззащитном, прижатом к груди, и в нем - горячо обнимающем. И так жарко внутри, так нерушимо близко - хоть бы вечно чувствовать это, не открывая глаз, не мешая словами…- НК-141а!Акира вздрогнул и поднял на друга вопрошающий, полный отчаяния взгляд. И Кейске, глядя в эти страдальческие глаза, подавил едкий, тяжелый ком в горле, заставляя себя приобрести как можно более уверенный вид. Он чувствовал на себе большую ответственность, чем когда-либо.- Ничего, Аки. Ты же знаешь, что мы встретимся, - мягко провел рукой по его волосам.- НК-141а!Солдат, повторно выкрикнувший номер из конца коридора, и все вокруг выжидающе смотрели на пару.- Нет… - умоляюще прошептал Акира, вцепляясь в друга. -Я не могу…
Кейске чувствовал стук его сердца, разрывающегося, как у него самого. Стиснув зубы, изо всех сил стараясь придать голосу твердости:- Аки, милый…- Я люблю тебя.
Кейске замер. Но тут же пришел в себя.- И я люблю тебя. Поэтому все будет хорошо, ты же сам знаешь!- НК-141а!! - еще громче, резче, и Кейске увидел, как солдат сошел с места и стал к ним приближаться. Опасаясь, что за неповиновение друга ждет наказание, Кейске сам судорожно отстранил его от себя - но Акира все равно прижался лбом к его лбу и заговорил, задыхаясь от слез:- Кейске, пообещай, что найдешь меня… Пожалуйста… Я без тебя не смогу…- Конечно найду, мой хороший, клянусь... - с торопливой улыбкой заверил Кейске и, вздрагивая внутри от каждого следующего шага охранника, в последний раз прижал друга к себе. - Я люблю тебя. Им это из меня не вырвать. Увижу тебя в толпе, почувствую - и черт с ней с памятью! - брошусь к тебе, пиявкой прилипну… Еще будешь молиться, как бы я от тебя отстал.Акира слабо засмеялся сквозь слезы. "Спасибо, Кейске..."- Время! - объявил подошедший солдат.
Он хотел было рвануть нужный номер за шкирку, но остановился в замешательстве, разглядев избитого во дворе парня вблизи. Изувеченный, жалкий - кожа да кости. Кто бы узнал в нем Акиру, в первый день вступившего на землю лагеря - сильного, крепкого, внушающего сверстникам уважение и страх? Только тогда он холодно смотрел на всех из своего угла, настороженный и мрачный. А теперь, несмотря на боль от свежих ран, на его обескровленных губах играла измученная, но все же улыбка.
- Время, - негромко повторяет солдат.Двое со скамьи переводят на него взгляды. Здоровый спрашивает:- Я помогу ему дойти?Солдат кивает, разворачиваясь. Двое поднимаются за его спиной, один опирается на другого. Слышится сдавленный стон - такой раздастся еще несколько раз, прежде чем они дойдут до нужной двери. Но когда солдат обернется, на лице изможденного подростка он увидит не только слезы, но и жгучую, искреннюю благодарность. И здоровый тихо поцелует его в лоб, будто благословляя, и ласково улыбнется:- До скорого.А когда за другом захлопнется дверь, улыбка медленно сойдет с губ, и он съедет вниз по стене с остановившимся, потерянным взглядом. Солдат с интересом станет наблюдать за ним, как и все окружающие, хотя сам мальчишка не будет этого замечать. Он будет сидеть неподвижно, погруженный в печальные мысли, но потом, чем-то согретый, все-таки счастливо улыбнется, и когда придет его очередь, бесстрашно шагнет в кабинет.