Часть 15 (1/2)
Кейске уже чувствовал это раньше.
Эта дыра вместо сердца: пропасть горечи и обманутого доверия.
Ненавижу…
Если бы Акира просто сорвался, было бы проще. Наговорил сгоряча нелепых, оскорбительных слов, которые сами срываются с языка в ссоре и поражают обоих. Нет, это было лишь озвучивание регулярных, обыденных мыслей, уже давно роившихся в голове. Хотя не роившихся, а наоборот, упорядоченных, разложивших все происходящее по полочкам. Разве Кейске не замечал эти перемены в друге? Разве не пытался им помешать? Он только думал, что если оставлять все по-прежнему, подчеркнуто по-прежнему, только тогда можно не ухудшить положение. А разве можно было бы по-другому?Кейске спрашивал себя и не знал, что ответить. Он не привык анализировать, как Акира, он слишком хорошо все чувствовал сердцем. Возможно, излишне чутким, а потому боязливым. Лишь бы не спугнуть Акиру, лишь бы не ранить его, лишь бы не дать в себе усомниться. Потому что если оттолкнешь его от себя - что с ним станет? И что предлагать несчастному, замученному другу, если не внимательную заботу, терпение без намека на упрек? «Я идиот, Аки» - болезненная, кривая улыбка сквозь слезы, растянувшая две длинные морщины по бокам разбитых губ.
При падении голова ударилась об угол кровати, и теперь ранку возле затылка саднило. Кейске инстинктивно хотел было коснуться рукой этой царапины, но мысль, что все это бесполезно, оставила его недвижимым. Зачем, разве это принесет перемену? В его жизни не меняется ничего, ведь он сам не способен меняться. Меняться, как все остальные. Например, как Акира. Или и он был таким всегда?- Ты должен был спастись, как и Юки! Ты же мог убежать...- А ты убежал бы?Кейске помнил, как вдруг поразили его уже приоткрывшиеся… и застывшие без ответа, но от того не менее красноречивые губы.Тогда он не успел ничего осознать -от судороги, прошившей раны пронзительной болью, потемнело в глазах, но прежде чем упасть в эту тьму, он последним, неимоверным усилием заставил себя уцепиться за расплывающийся кусочек сознания - для того только, чтобы прошептать Акире что-то ободряющее, нежное, глупое.И лишь потом, много позже, он неожиданно вспомнил, что не дождался ответа, который хотел получить.Слабак… Почему я должен из-за тебя умирать…Раз уж Кейске тогда взялся жертвовать жизнью ради Акиры, может, стоило довести начатое до конца? Не то что бы он уж очень осознавал желание жить, пока сгорал в лихорадке. Но когда мысли вернулись к нему вместе с вкрадчивым и пугающим голосом Сейширо, слепая вера в то, что Акира цел и невредим, что они встретятся, и его спасенная жизнь приобретет смысл - помогала держаться.
Мне плевать на тебя, слышишь!? Я хочу выбраться!Потому что он слишком многого хочет, непростительно многого. Нельзя требовать от людей любви, преданности, доверия. Они предлагают их сами, иного здесь не дано, и если ты не родился тем, кому дарят эти богатства, остается только смириться. Не пытайся выстрадать чужую любовь своей болью. Замкнутый круг, нанизывание сердца на новые иглы разочарований.«Все правильно, Аки. Я не стою того, чтобы со мной оставаться. Ты дал это понять еще задолго до того, как мы попали сюда».Слезы, которые никому не нужны.«Господи, я же знал…».
Разваливающийся дряхлый сарай, полосы света. Три злобных скучающих выродка. Молитва, чтобы нашелся хоть кто-то… Глаз, кусок носа в золотистой дыре. Пунцовый стыд и безумная надежда… Отпрянувшее лицо. Равнодушное.
И вспомнив это, Кейске окончательно понял, что надежды нет. Даже если в этом мире, мире Антиниколя, они с Акирой могли бы быть вместе, в том, другом, он пройдет мимо и не заметит его - или же не захочет заметить.Акира свирепо напрягал скулы, одна рука у него нестерпимо дергалась, прямо как проклятая мышца возле губы.«Нет, а чего он хотел?» - сдвинул брови, заходясь от ненависти, и рука начала трястись еще сильнее. - Что случилось в камере? - задал вопрос Такуми.То ли лукавый, то ли напуганный, то ли заинтересованный, то ли смеющийся. Омерзительный, гнусный гад. В очках блики.- Не твое дело.
- Твой психологический портрет и его изменения как раз мое дело, как врача. Ты становишься настоящим Николем. Он тоже все это проходил. Как тебе, кстати, эта вспышка силы?
Акира скривил губы, раздраженно отвернувшись.- Правда, сразу сказались последствия… И все-таки, тебе понравилось причинять боль?
- Причинять ее тебе мне точно понравится.- Ну, попробуй, - усмехнулся гаденыш.
Акира не мог сдвинуться с места. Здесь, под землей, эта койка обращалась в железный стул, к которому его прицепляли со всех сторон.- Ты молодец, мальчик. Сейширо будет доволен тобой.Время застыло в удушающем мраке. Что ж, он действовал усмиряюще. От любых мыслей, пережеванных тысячу и один раз, Акиру тошнило, и он предпочитал не думать - и приучил себя впадать в тяжелый, мутный сон, после которого голова наливалась свинцом.Совесть помучила его пару раз, да и перестала. Кейске очевидно получил по заслугам, ну и в конце концов, это была всего лишь драка. Хотя конечно этот слюнтяй уже распустил сопли, как баба, и ноет где-нибудь там под присмотром Мотоми.
Черная вечность, пропитанная его отравленным потом и гнилой кровью, чудовищная, проглотившая его целиком. Иногда он говорил сам с собой в ее синеватом чреве… Теперь мечтой было сойти с ума и не понимать, что происходит.Он понятия не имел, сколько прошло времени, когда за ним пришли охранники и, сцепив его запястья наручниками, выволокли на свет.По глазам резануло так, что он не мог оправиться от красного огня под веками почти всю дорогу до второго этажа.Когда зрение и голова пришли в норму, он обнаружил, что стоит в кабинете Сейширо, прямо перед его рабочим столом. Смешанное секундное изумление, и потом снова усталая, как тяжелый туман, апатия.Сейширо молчал, пристало глядя на него поверх сложенных замков пальцев, и не спешил заводить разговор.
- Выкладывай, сукин ты сын… - хрипло выдохнул Акира.Стоять было тяжело. Слабость в конечностях была такая, что его покачивало, а руки, запертые в железе, не могли помочь сохранять равновесие.Сейширо прокашлялся. И начал издалека.- Ты знаешь, какой сегодня день? Сегодня пятница.Акира уныло взглянул на него, как на идиота, и промолчал. Сейширо продолжил.
- Это значит, что через три дня этот лагерь будет пуст. Ну, почти пуст… Три дня. Как думаешь, этого времени хватит, чтобы тебя подлатать?Акира продолжал с унынием смотреть на него, как на умопомешанного, даже не собираясь вникать в смысл его слов. Сейширо встал из-за стола и прошелся к окну.- Я всегда возвращаю долги, 141-ый. Но тебе этот долг я бы не стал отдавать просто так. Уж слишком я тебя ненавижу.- Завязывайте тянуть кота за яйца, подполковник… - осклабился Акира. Знакомая дрожь злости вливала в него новые силы, сознание становилось острее.Сейширо отвернулся от окна, не спеша обошел стол и присел на него, скрестив руки, спокойно глядя на стоящего напротив парня.- В тот день ты не выпустил пулю.
Акиру передернуло, и муть совсем ушла из головы. Теперь он видел своего мучителя отчетливо, подчеркнуто резко. Медленно, с нарочитым отвращением Акира выплюнул два слова:- Да. Припоминаю.- Поэтому я даю тебе шанс освободиться. Да, да, ты не ослышался, ты будешь освобожден и отправлен в семью с чистой памятью, не отягощающей тебя воспоминаниями… Но ведь мне же нужен Антиниколь, подумаешь ты. Так и есть. Вообще у тебя и твоего напарника идентичные реакции на разные катализаторы, и если постараться, из него могла бы выйти удовлетворительная альтернатива. Поэтому я возвращаю тебе билет на жизнь, хотя и с мелким шрифтом на обратной стороне… Решай. Ты или Кейске.
Акира застыл, недоуменно уставившись на Сейширо. Потом его черты скривили подозрение и ненависть, он уже собирался что-то сказать, но мужчина его опередил:- Я не лгу, 141-ый. Меня воротит от одного твоего вида, от этого твоего тухлого запаха, но я возвращаю долги и исполняю обещания. И я клянусь, что выполню принятое тобой решение. Поэтому выбирай, кто освободится.Озлобленность на лице Акиры сменилась растерянностью. Дыхание беспомощно сорвалось, между бровей пролегла складка неуверенности. Он видел, что Сейширо действительно говорит правду. И что этот ублюдок ждет ответа.
Назвать Кейске - самоотверженно, по-идиотски согласиться с несправедливостью мира. Или можно вырваться из этого страшного круга, обрести будущее, причем будущее в семье, в городе, в безмятежной свободе от кровавого прошлого. Почему он должен страдать? Почему у него не должно быть шанса на счастье? Почему он не может воспользоваться им? Конец боли, выворачивающей наизнанку, и лихорадке, в которой беседуешь сам с собой.