Глава 5. Уроки Вирхора (1/1)

Первый раз, когда пришлось бежать по бревнам, крутящимся в потоке воды, справилась я далеко не блестяще. Шумное падение в воду и последующий удар головой о бревно быстро спустили меня с небес на землю. Как и всякое другое дело, это умение требовало практики и еще раз практики. Теперь же я с легкостью бежала по бревнам, при этом держа по ведру в каждой и руке. Перебежав затоку, преграждавшую путь, я набрала в ведра воду, вытянула руки в стороны и побежала по каменным ступенькам, вырезанным в скале, вверх к месту, где на плоском участке скалистой горы, на клочке земли, мы разбили маленький садик. В такую жару растения нуждались в большем поливе, и я бегала по каменным ступенькам вверх и вниз, вверх и вниз. Неплохой кросс-фит по-шаолиньски: тут тебе и укрепление ног, и укрепление рук, и равновесие. Только зря панамку не захватила, чувствую, голову напечет.- Дитя, - неожиданно вынырнул из густых кустов учитель, когда я перебежала обратно по бревнам и собиралась возвращаться к дому. – Настало время для тренировки головы. Это твое слабое место.- Откуда вы узнали? – поразилась я такому точному чтению моих мыслей.Добежав до заднего двора и утерев с лица пот, застилавший глаза, я принялась высматривать новые средства для моего истязания. Вот узкие деревянные лабиринты с торчащими шипами и множеством преград, затрудняющих продвижение. Проходить его сложно – мало того, что по нему надо то скакать, то кувыркаться, то ползать, чтобы пройти все преграды, так и следует быть предельно точным, чтобы не распороть об шипы бока, руки и ноги. Вот множество крутящихся деревянных манекенов, между которыми я вертелась волчком, нанося удары и уклоняясь от них. Учитель обычно завязывал мне глаза, когда я упражнялась на них, чтобы научилась сражаться в темноте. Вот разные хитроумные приспособления для тренировки ударов пальцев и рук. Железные створки, по которым надо бить пальцами – если удар недостаточно силен, створки не открываются, но чтобы ударить достаточно сильно, надо едва ли не размозжить пальцы. Вот горящие кольца, сквозь которые отрабатываются удары руками и ногами. А вот здесь учитель растягивает мне позвоночник, как какому-то человеку-змее, чтобы я, откинув голову назад, могла просунуть ее между колен. Мучения это доставляет зверские: помимо боли от растяжки, пережатая диафрагма не дает сделать глотка воздуха. Порой, это пугает до ужаса. И самое главное, непонятно, чем это поможет в борьбе со стригоями… Но все это уже знакомые орудия пыток. Так что же нового? А вот. В одном секторе двора к верхним перекладинам было привязано множество мешков, судя по всему, с песком.Подойдя к ним, я уже было намерилась отрабатывать удар ногой с разворота, но Вирхор остановил меня.- Головой.- Что?- Ты должна проделать путь до конца участка, ударяя о мешки головой.- Зачем?- Чтобы укрепить голову.- Она у меня и так травмированная.- Тем более. Вперед.Хрясь, хрясь, хрясь, и все по многострадальной морде. Дойдя до конца участка, я свалилась на сухую землю. Окрестный пейзаж плыл передо мной, туман застилал глаза, ушибленная голова болела и что-то горячее полилось из носа. Кровь.- Вставай, - учитель оказался рядом, заставляя меня подняться. – Ты должна это преодолеть.Хотелось сказать, что я не могу. Пытаясь подняться, я снова падала. Но если я не могу одолеть это, как я смогу надеяться раскрыть тайны моройско-алхимических сговоров? Балансировать между нападениями стригоев и преследованиями мороев? И почему у меня такая непростая жизнь? Я сжала зубы и поднялась. - А когда я натренирую голову, - прохрипела я, повиснув на одном из мешков, - вы научите меня владению оружием?- Не раньше, чем ты закончишь укрепление тела. Сначала голова, потом глаза… Продолжай, дитя, если хочешь хоть чему-то научиться. Или ты хочешь растянуть свое обучение на десятки лет?- Уже иду! – Это было преувеличением. Я скорее ползла. Не то, чтобы перспектива остаться на этом острове на десятки лет меня не прельщала. На самом деле мне здесь нравилось. И учитель, и затворнический образ жизни, и самопознание. Но, боюсь, мои родственники там без меня совсем пропадут.Я сплюнула кровь на землю. Впереди целое лето. Лето безумных тренировок, противоречащих инстинкту самосохранения и вообще какой-либо адекватности. Восхитительно. Словно трепещущий призрак, впитавший сотни безмолвных душ, клубящийся туман стелился по мглистой заводи, растворяя заросли тростника, укрывая от взгляда горы и противоположные берега, сужая мир до нашего островка. Руки и ноги продолжали выплетать плавные движения, будто пытаясь разогнать молочную мглу, но сердце не находило привычного здесь покоя. Вчера небосклон затянуло тучами, свинцовые облака разбухли от напитавшей их влаги, готовые пролиться холодными потоками. И небо цвета грозы оказалось того же самого оттенка, что и глаза одного юноши на другом краю земного шара. Поддавшись душевному порыву, я начала думать о Джоше, и уже не могла остановиться. Здесь, в этом чуждом всякой суеты месте, я могла наконец-то взглянуть на него отстраненно, не стирая впечатления повседневными заботами, не позволяя желанию затмевать взгляд. И, возможно, только теперь я начала понимать масштаб его одиночества, его невысказанную печаль и безысходность его существования.Лишенный семьи, лишенный опоры, оторванный от друзей детства переводом в другую академию, раздавленный рано свалившейся виной и ответственностью… Все, что он получил в наследство – неподъемные идеалы, убеждающие в благородности службы стража и требующие положить его жизнь на алтарь служению моройского государства. Как и все дампирские бастарды, он был неудобен его моройской семье, нежелателен, несмотря на все его замечательные качества. И в то же время он не знал другой жизни, кроме как жизни в Академии. А теперь он закончил ее, и жизненный выбор у него был невелик. Он был неприспособлен для жизни среди людей, только для службы стража. Как мало у него оставалось поводов для того, чтобы продолжать жить, и как много, чтобы лезть в самое пекло, пытаясь доказать, что он герой. Мне хотелось пообещать себе, что я все исправлю, что стану для него лучшей девушкой и дам ему повод страстно желать жизни, покажу что в этом мире есть многое, за что стоит держаться, покажу, что он не зря встретил меня, и что моя любовь тоже способна не только разрушать, но и исцелять. Ведь кто знает, может, именно потому нам и довелось узнать друг друга, что оба мы еще на заре своей жизни пережили нечто жуткое. Мне надо было бы пообещать себе, но не стоит давать обещаний, в исполнении которых не можешь быть уверен…- Дитя, - позвал меня учитель, когда я закончила необходимые шаги и упражнения, по-видимому, начисто забыв мое имя, - пришло время для следующего урока. Утреннее солнце поднималось, лишь едва распыляя предрассветную мглу, но туман так и не рассеивался. Неужели мне сейчас придется снова лезть по отвесным скалам? Ведь сегодня ни зги не видно. Уж лучше упражняться на этих движущихся манекенах и всевозможных снарядах, угрожающих распилить, раздавить, искалечить из-за малейшей неточности. Вот уж подсунул мне Дмитрий учителя с ниндзя закидонами и страстью к наскальному паркуру.- Сила, - продолжал учитель, когда я села рядом с ним на землю в позу лотоса и приготовилась слушать, - это не только власть, но и ответственность. Человек, обладающий силой, не должен использовать ее во вред, но напротив, должен уметь проявлять милосердие.Мне сразу вспомнилось, что большинство крупных, обладающих впечатляющей силой мужчин, из известных мне, на самом деле всегда спокойнее и не конфликтнее, чем остальные. Может, это природа так мудро распоряжается?- Сила – один из видов власти. А власть развращает. Потому так важно оставлять сердце спокойным, а взгляд незамутненным. Несмотря на то, что ты только учишься спокойствию, я все же считаю, что ты готова к этому уроку, потому как я убежден в доброте твоего сердца.- Чего? - До сих пор ты училась власти над собственным телом, - проигнорировал мой вопрос учитель. - Теперь я научу власти над чужим. Живым телом.- То есть… то есть эти техники направлены против людей, а не стригоев?- Да, дитя. Увы, не только стригои могут быть угрозой.- Это точно!- Но вас учили только убивать. Ты же не должна брать ответственность за прерывание чужой жизни, если возникнет такая ситуация, где твоему подопечному будут угрожать живые. Потому я научу тебя, как остановить живого – мороя ли, человека ли – без оружия и вреда. В памяти всплыла одна история. У одного товарища Роуз, кажется его звали Эдди, были крупные проблемы из-за того, что он заколол мороя. И хотя морой напал первый, причем на королеву Василису, тогда еще принцессу, у парня было много проблем. Если бы он знал, как остановить опасного вооруженного противника по-другому, то, по всей вероятности, избежал бы многих проблем.- Спасибо учитель, - кивнула понимающе. – Я и в самом деле даже насекомых не люблю убивать без надобности. Теперь вот даже мясо стараюсь не есть, чтобы не губить животных.- Похвально. А теперь, дитя, встань и напади на меня.- Что-то не очень хочется, - опасливо пробормотала я под нос, все же услужливо поднимаясь и выполняя просьбу учителя.Но как только я подбежала к Вирхору, он текучим быстрым движением коснулся моей ноги, и я упала, как подкошенная.- Учитель, вы не против, - прохрипела, не в силах побороть паралич, - если я тут полежу малехо… с месяцок?- Лежи дитя, - милостиво согласился Вирхор, - встать у тебя все равно не получится. И учитель затянул лекцию о рефлексологии, поражении нервных центров, уязвимых, болевых и парализующих точках. Он особо уточнял, какая сила должна быть для каждой точки, и к каким летальным последствиям может привести излишняя энергия, направленная на каждое из этих мест. То, что его ученица все еще валяется на земле, его совсем не смущало.- Удар такой силы, направленный в сердце, - учитель для примера стукнул меня по ноге, - собьет сердечный ритм, - учитель стукнул ощутимо сильнее, - а вот такой уже может отправить человека к праотцам. И потому ты должна контролировать силу и каждое свое движение.Он показал мне все места суставных сгибов, и показал, как надо бить в них, чтобы вызвать временной паралич, объяснил, как воздействовать на солнечное сплетение, кадык, глаза… Потом снова коснулся меня, паралич отпустил, и мы приступили к отрабатыванию техники.Занятие отвлекло от грустных мыслей, и день быстро пролетел в тренировках и хозяйственных хлопотах. Но вечером мною снова овладела странная меланхолия. Лежа на берегу, заложив руки за голову, я смотрела как в черном небе из тумана, словно невесомая белая ладья, рассекающая космическое пространство, выплывает тонкая луна. И костер, разведенный учителем на берегу, светил сквозь плотный стелющийся туман, как маленький маяк.- … меня приучили никогда ничего не боятся, - продолжала я долгий рассказ. – Потому что страх – это бессмысленно и опасно. Хищник, чуя твой страх, ощущает твою слабость и свою силу, и атакует. А тебя страх только парализует. Мешает собраться и действовать хладнокровно. Люди же будут использовать твои страхи против тебя, если только ты позволишь появится у тебя какой-то фобии, будут стремится подавить тебя с помощью этого. Будешь боятся – проиграешь, а может, даже умрешь. Будешь смелым – возможно, получишь шанс выжить. Ну, или уйдешь достойно.Учитель молча внимал и только шевелил длинным прутом угли в костре.- В раннем детстве, в особо голодную зиму, на меня напали волки. Не могу сказать, что я сильно пострадала, все же толстая шуба защитила, но ужас, конечно, испытала еще тот. Это ведь очень страшно – быть маленьким ребенком, не способным себя защитить, зависимым ото всех. Ева тогда, после того как шмальнула из ружья в стаю несколько раз, подошла ко мне и вместо утешения, отвесила оплеуху. Сказала: ?Не смей боятся!?. Теперь я ей за это благодарна. Много позже я поняла, как важен был ее совет.На мгновение перед глазами встал белый потолок палаты, все еще преследующая меня во снах. Вспомнила ощущение кожаных ремней на руках и ногах. Вспомнила, как мучители, подвергшие меня вивисекции, пытались сыграть на моих страхах, и сатанели, когда я только хохотала над ними, точно зная, что лучше уж смеяться, чем умолять.Я вытянула одну руку из-под головы и потерла сморщенный лоб, словно бы этот бессознательный жест мог помочь мне что-то вспомнить. Что-то ускользало из головы, из памяти, относящееся к тому времени. Я и ужасно хотела все вспомнить, и содрогалась от мысли о такой возможности. Плюнув, на эти бессмысленные потуги, я снова затянула речь.- В общем, пытаясь избавиться от своего тогдашнего страха, я постоянно терзала свои нервы, и на охоту с мужиками ходила, и на площадки для тренировки бойцовых собак, и даже пси-гончих. Все что угодно, лишь бы научится контролю над своими чувствами и избавиться от страхов. Окончательный перелом наступил, когда на меня напал соседский ротвейлер. Я как раз на улице чинила велосипед… в общем, я избила его до полусмерти велосипедной цепью, даже не успев испугаться. Ева смотрела через окно и никому не позволила вмешаться. Соседи, кстати, после этого съехали. Их испугала десятилетняя девочка так отделавшая обезумевшую псину, а потом еще заявившаяся к ним в дом с заряженной двустволкой и пообещавшая перестрелять их всех, если они выпустят еще раз пса без намордника. - Ты рада, что получила именно такое воспитание?- Как сказать. Это было нелегко. И морально, и физически. Это определенно сделало меня сильнее. Преодолев один страх, учишься преодолевать главный – страх смерти. И тогда перестаешь вообще чего-либо боятся. И перестаешь себя жалеть. Кстати, знаете, до чего додумался Дмитрий? Когда я была младенцем, он раскачивал меня в подвешенной к потолку колыбели и бил об стену!- Он все правильно делал. Это нужно было для того, чтобы ты научилась группироваться.- Да, и заодно отбила мозги. Сначала в люльке, потом подвешивал к потолку в специальной сетке и снова об стену… Все ради того, чтобы воспитать достойного приемника стража. Думаю, их всех кондратий хватил, когда я заявила, что вместо тренировок хочу ходить на танцы, - мстительно хмыкнула я. - Ну так о воспитании. Нас приучали к поразительной неприхотливости. До того, что мы могли спать на голой земле, есть траву и абсолютно ни к чему не привязываться, ничего не хотеть. Да, это сделало сильнее. Да это освободило от многих желаний. Но это сделало и жестче. Глядя на других людей, мне тяжело принять их слабости, их жалость к себе. Став жесткой к себе, я стала жесткой и к другим, и это мешает в нормальном общении. Это словно бы при жизни превращаешься в камень.- Неужели, - улыбнулся мой исповедник, так ласково, без насмешки, - такому юному созданию уже удалось избавиться от всех своих страстей?- Нет… Конечно нет. Да, я не привязываюсь к вещам и местам, да, могу спать хоть на снегу, и обходится практически без всего. Но к людям все равно привязываешься, как не противишься этому процессу. Все равно впускаешь кого-то в сердце, хоть и знаешь, что это причинит боль, что это не навсегда.- Почему это так страшит тебя?- Что именно?- Привязанность. И потеря. - Учитель, какую самую страшную смерть, поразившую вас, вы запомнили за вашу длинную жизнь?- К сожалению, я видел их слишком много.- Можно я расскажу вам еще одну историю? Про которую никому не говорю. Только она будет не самая приятная.- Конечно, дитя.- Когда-то у меня были друзья. Ну знаете, друзья детства, с которыми в летний зной вместе плюхаешься с тарзанки в речку, а зимой на одних салазках летишь с крутой горы. В основном я, конечно, дружила с одним мальчишкой. Но иногда бегала гулять еще с девочкой по соседству. Однажды, - охрипший голос дрогнул, - она не пришла домой. Никто не обратил внимания, когда ее уводил со двора какой-то мужчина лет пятидесяти. Потом весь город, такой безразличный в тот единственно важный момент, разом очнулся и искал ее. Все горели одной надеждой – что она найдется. И она нашлась. Порезанная в фарш в мусорном баке. Я стараюсь не вспоминать об этом, потому что это невыносимая скорбь. Я стараюсь не думать о последних минутах ее жизни, о ее боли и насилии, учиненном над ней. Потому что это самое жуткое, что может быть, и это невосполнимая потеря. Не потому что она была такой хорошей, и была мне другом. А потому что ей было всего-то около девяти, и она ничего-то в этой жизни не успела увидеть. Ничего хорошего. Тогда я осознала, как хрупка и кратковременна жизнь, и сколько боли приносит ее обрывание.Пришлось умолкнуть, потому что голос больше меня не слушался. И остальные слова плыли в воздухе среди тумана невысказанными. О том, что каждая потеря, одна за другой ворвавшиеся в мою жизнь, заставили меня закрываться на замок, закутываться в кокон. О том, что люди не так уж и достойны защиты, если делают с детьми собственной расы такие мерзости. О том, что я не хочу, чтобы кто-то в свою очередь привязывался ко мне, потому что боюсь в один день тоже стать не вернувшейся девочкой. Снова, но уже бесповоротно. И, в таком случае, не хочу, чтобы близкие тосковали по мне. Лучше сразу буду им чужой.Черная горечь текла по груди, и в ней было столько печали, что сил не было даже на одну очистительную слезу. Глаза оставались сухими, а вместо сердца словно бы покоился холодный камень.Тихо полилась мелодия свирели учителя, поднимаясь вместе с тонкими сизыми струйками дыма костра к лунно-туманному ночному небу. Ее спокойное звучание несло умиротворение. Отняв свирель от губ, учитель произнес.- Ничто не вечно, но и ничто не проходит бесследно. Однажды, явившись в этот мир, каждый оставляет в нем свой, не всегда зримый след, но от того не менее важный. Когда-нибудь ты и сама увидишь воплощение воли ушедших в материи вокруг себя, узришь, что путь этот – путь по лунной дороге к звездной бездне, имеет два конца.?Зря, конечно, учитель балуется своим гербарием, - подумала я. – Так и совсем крыша съедет. Но все равно он забавный дед?. Путь лунной дороги имеет два конца. Что он имел в виду? Что мы еще когда-нибудь возродимся? Что за безумие. А потом мне вспомнились слова Эйба и в высказывании учителя начал угадываться смысл. Когда-то Эйба упрекнули, что он слишком балует меня. Он же ответил, что много лет назад потерял свою мать и думал, что больше никогда не увидит ее чудесных глаз, красоту и силу взгляда которых не могла передать ни одна картина или фотография. Но когда я появилась на свет, он снова получил возможность смотреть в них. И потому он ни в чем не может отказать той, которая смотрит на него глазами его матери. И, наверно, мы все действительно возвращаемся в этот мир такими удивительными способами. И грусть моя стала отступать. А, может, это случилось по тому, что Вирхор бросил в костер какую-то траву, от которой я чуть не словила приход.- Учитель, а ведь знаете, на самом деле вовсе не неистовость помогает избавиться от страха.- А что же, дитя?- Любовь.- Любовь?- Ну да. Любовь исцеляет многие душевные недуги. Именно любовь к животным, мои первые бездомные пушистые друзья излечили пережитый детский ужас. Любовь, словно бы священный огонь, выжигает всю скверну. Не заменяет страх агрессией и адреналином. Но радостью и каким-то пониманием. Думаю, если бы мы могли любить и принимать мир вокруг себя, мы все были бы гораздо счастливее. Полюби полет, и перестанешь боятся высоты. Полюби людей, и они перестанут пугать тебя.Так, кажется пора уходить с подветренной стороны и перестать дышать этим странным дымом.- Ты очень верно говоришь, дитя. Но замечу только, что для того, чтобы полюбить что-то, вызывающее отрицательные чувства, нужно обладать мужеством, и потому это не так просто.То ли от тумана, то ли от дыма, то ли от усталости, то ли от всех премудростей в голове все мешалось, как стекла мешаются в калейдоскопе. Выныривая из утягивающей дремы, стряхивая ее как липкую паутину, я снова обратилась к мастеру. - Учитель?- Да?- Вы сказали, что сила развращает.- Власть, которую дает сила, развращает.- Потому стригои такие… такие морально разложившиеся?- Это одна из причин. Представь, что ты можешь сделать все что угодно, и тебе за это ничего не будет. Эта вседозволенность будит худшее. Во время беспорядков даже люди занимаются насилием и мародерством. Даже ?овцы? могут превращаться в ?волков?, если осознают вседозволенность, даже в кротких с виду людях могут восставать самые низменные порывы, если только им это позволить.- Но ведь не во всех.- Не во всех, - согласился учитель. – Есть люди, которые не совершат негуманный поступок не только, если ему выпадет такая возможность, но даже если ему самому будут угрожать, он откажется от этого. Это люди, достигшие высшего уровня развития морали, ими не управляют ни догмы, ни законы, ни приказы, ни страх наказания, только гуманизм. Я очень хочу, чтобы ты была таким человеком. Что же касается стригоев, к их силам, к их бессмертию, не дающему подвести итог своим поступкам, добавь к этому демоническую сущность, поработившую душу и сущность хищника, постоянно нуждающуюся в чужой крови и жизни. Всякий обращенный становится чудовищем. Но не всякий… вернувшийся, - по-видимому Вирхор имел в виду тех счастливчиков, которых вернули из стригойского существования пользователи духа, - хочет снова быть живым. Они жаждут этого: силы, бессмертия, возможности жить ни с чем и ни с кем не считаясь, совершая любые преступления. - Учитель, - полусонно прошептала я.- Да?- На каком оружии вы будете завтра меня учить?- Завтра я буду обучать тебя основам двумечного боя.- А вы научите меня сражаться боевой цепью?- Научу. Еще какие-то пожелания?- А еще, - я перевернулась на правый бок, потому что ребра слева были отбиты и ощутимо болели, и, прежде чем утонуть в ночном тумане, сквозь сон пролепетала, - я хочу летающего пони, нервущиеся чулки и здоровую психику.