Ложь - правда.... (1/1)

Сердце ноет, но не от боли, а от счастья, и бьется в сладком упоении; сейчас я еле сдерживаю улыбку и стараюсь сохранить безразличное лицо, но получается это с трудом. А все дело только в одном человеке, которого я даже не люблю, но почему-то безмерно счастлив, что он очнулся и что он жив. Это подобно яркому лучу золотого солнца, который неожиданно появляется в той кромешной тьме, где проходит вся жизнь.А он стоит в нескольких метрах от меня, в его взгляде читается неловкость и искра радости, которую он тоже старается скрыть. Уже несколько минут мы так стоим, но нет чувства неловкости, лишь спокойствие и теплота в атмосфере. Но сразу видно, что он хочет заговорить, но, наверное, не знает, с чего начать или просто боится сказать.В моем сердце все же кроется нотка беспокойства и досады: он похож на мумию, потому что весь перебинтован, но он уже спокойно ходит, а благодаря Луссурии его кости, которые сломались, благополучно срослись.— Та записка… Она… от тебя?.. – Его голос звучит так неуверенно, будто он в чем-то провинился.Может, я слишком долго скрывал в себе все эмоции, и сейчас они с невероятной силой просятся высвободиться наружу? Потому что в моей душе зарождается тепло по отношению к капитану, а сдерживать улыбку все сложнее и сложнее.— А вы у многих просили прощения-я? – Уголки моих губ чуть подергиваются, потому немного наклоняю голову, чтобы он не заметил.— Врой! Мне что, больше заняться нечем? – Теперь ведет себя, как обычно. И это не может не вызывать еще большую радость. Так светло… Нет, светло вовсе не в том коридоре, где мы сейчас стоим, напротив, — здесь царит полумрак; светло где-то внутри меня, и так странно ощущать его, ведь такое впервые.— Кто же вас знает, капита-ан. — Так странно: ведем обычный разговор, будто все прекрасно, и никогда он не говорил мне, что любит, будто он здоров, и все хорошо, а мы не убийцы, мы лишь простые люди, которым неизвестны трудности и печали жизни; которые счастливы.В его льдистых глазах читается искорка задора, словно он маленький мальчишка, который веселится с приятелем.Как же хочется улыбнуться, просто приподнять уголки своих тонких губ, но я не буду это делать: никто не увидит мою улыбку, этого никогда не случится. От этого появляется вязкая боль, которая разливается внутри, норовя заполнить собой всего меня, но сейчас я этого не замечаю: есть лишь легкость и спокойствие, тепло.Скуало робко приближается ко мне и обнимает своими сильными и такими теплыми руками, его шепот сравним со сладким, но не слишком, медом:— Я так боялся… Что больше не увижу тебя.

Руки сами ложатся на его крепкую спину, появляется чувство опоры, опоры в жизни. Так странно…Мысли, все они отстраняются, позволяя мне полностью прочувствовать данный момент, позволяя забыть о семпае, мысли о котором принесли уже столько боли. А сейчас этих мыслей нет, лишь сильные руки, которые прижимают к теплому телу.Скуало… Быть может это именно он является тем самым лекарством, что так необходимо мне от ненавистной мной болезни – любви?.. А если это так, то как же мне заполучить это «лекарство»? Ведь я не могу забыть того, как жестоко обходился с ним, как был груб, словно бездушная сволочь, хотя, пожалуй, именно таким я и являюсь…Капитан резко отстраняется от меня и отводит взгляд в сторону, словно боясь встретиться со мной взглядом.— Прости… Больше не буду к тебе прикасаться. — Вот только совсем недавно было тепло, а теперь он говорит, что больше не будет этого тепла… Что ж, глупо было надеяться, что будет иначе, но почему он опять извиняется?— Вам не за что извиняться. — С этими словами ухожу, пол тихо стонет под моим весом, а боль принялась истязать мою душу.Боль. Большинство людей ее боится, кто-то любит причинять боль другим, а некоторым нравится ее испытывать самим. Мазохисты… Не все их могут понять, потому что у каждого есть свой вкус, у каждого свой взгляд на жизнь. Но мне кажется, что я могу понять тех, кто любит боль, потому что сам ее уже натерпелся сполна и скрываю ее сейчас в себе, никому не показываю. А прелесть боли в том, что рано или поздно она пройдет, и настанет облегчение и спокойствие. Наверное, именно за это и стоит терпеть боль, ведь без нее мы бы не замечали спокойных моментов, мы бы не видели счастья в том, что все хорошо, мы бы этого просто не замечали. Но я замечаю и жду, лелею надежду, что мне еще удастся насладиться спокойствием, которое может подарить Скуало. Но что для этого необходимо сделать? Что я могу?..Белый свет одинокого месяца сочится сквозь тонкие стекла, из-за чего появляется ощущение тоски и грусти. Это напоминает мне черно-белое кино, при просмотре которого клонит в сон, а мысли отправляются бродить в самые страшные места и напоминают о том, что хочется забыть. Воздух такой холодный, чем-то напоминает шелк, что так ощутим тонкой кожей, который старается пробраться под одежду и коснуться каждого миллиметра моего тела. Даже дыхание кажется холодным, а кровь словно остыла и остановилась, отказываясь и дальше бродить по венам.Почему-то моя комната напоминает мне не убежище, а камеру, тюремную камеру. Я не чувствую здесь себя свободным, не чувствую спокойствия и умиротворения, защиты.

Падаю на кровать, утыкаясь носом в подушку, в надежде задохнуться. Но знаю, что теперь я не способен покончить с собой: понимаю, что это может принести кому-то боль.

Хочется кричать; кричать, что есть сил, чтобы этими криками разодрать свое горло, чтобы в висках пульсировала боль, которая не дала бы мне забыться в угнетающих мыслях.Хочется плакать; плакать просто потому, что я есть, что все это происходит со мной, что я один, что меня никто не поддержит и никто не поможет. Хотя в глубине души мерцает надежда, что Скуало меня простит, что поймет и поможет выжить в этом большом и жгуче-холодном мире.Кутаюсь в одеяло, пытаясь сохранить свое тепло, которое покидает меня, бессовестно уходя в окружающее пространство.Бессвязные мысли опутывают меня, создавая хаос в душе.Может, это судьба такая у меня — страдать по жизни?.. Но верю ли я в эту судьбу? Может, ее и не существует вовсе… А, может, я все могу изменить сам? Сделать свою жизнь светлой, наполненной счастьем. Но я прекрасно понимаю, что это – лишь мечта, не более того.

Что же я могу сделать для Скуало?.. Сегодня днем он, наконец, выписался после того, как пролежал около недели в лазарете, а я его после того раза не навещал, как последний трус. Как же я все-таки жалок, как же беспомощен, это вызывает отвращение у самого меня к себе же. Было бы лучше, если бы меня изначально не было, тогда мне не пришлось бы так мучиться. Но душа уже настолько истерзана, что мне становится на это плевать, уже не жалко себя, пропал страх смерти. Но, как оказалось, только моей смерти, а смерти других я боюсь, боюсь…Как же я жалок…***Если я закричу «Помогите!», разве кто-нибудь придет мне на помощь? Нет… Даже если я буду умолять, мне все равно не помогут, они просто бросят на меня короткий взгляд и произнесут: «Справляйся сам». Но что, если я не смогу справиться?..Ничего… Ведь это будет лишь моей проблемой, произойдет из-за моей слабости, виноват буду только я… Жестокая правда, но она лучше, чем ложь, намного лучше.— Ши-ши-ши, кетчуп напоминает кровь. Сладко. — Принц облизнулся и еще усерднее, чем до этого, стал поливать красной массой спагетти.

Этот завтрак лишь лишний раз напоминает о том, что в Варии нет нормальных людей, потому что я очень сомневаюсь, что многие, ну или хотя бы некоторые, едят на завтрак спагетти, тем более — приготовленные Луссурией… Но судя по тому, что Леви еще жив после того, как попробовал их, то можно предположить, что еда съедобная, но это, конечно, только теория.— Семпа-ай, а вы разве не знали, что кетчуп острый, а не сладки-ий? – Этим утром у меня на редкость хорошее настроение, и для этого есть причина: Каори еще ранним утром, даже глубокой ночью покинула наш особняк и отправилась к своей семье. Подробностей не знаю, но и не хочу знать – мне неинтересно, ведь главное, что ее нет.— Заткнись, Лягушка. — Продолжая смеяться и лить кетчуп, семпай кинул в меня пару-тройку стилетов, которые я сразу же вытащил и погнул.— Вро-ой! За столом не разговариваем! Все ешьте, быстро! – Для достижения лучшего эффекта капитан решил помахать стулом прямо над столом.Все притихли, но через несколько секунд Скуало сам начал говорить о чем-то, а остальные сразу подхватили разговор, лишь бы он был.Почему-то у меня создается ощущение, что я в детском саду, только здесь игрушками служат не машинки и куклы, а пистолеты, мечи, ножи, кулаки и даже зонтики. Детсад, не иначе…Особенно ребенка напоминает семпай. Когда смотрю на него, то почему-то становится чуточку теплее, но я понимаю, что не смогу насладиться его теплом, ведь я ему не нужен, но как же сильно он нужен мне… Так хотелось бы подойти и просто прикоснуться к нему, уловить запах его карамельного шампуня, слушать необычный голос и шипящий смех. Но всего этого я недостоин.Как же хочется перестать думать, чтобы мозг больше не функционировал, тогда у меня отключились бы все эмоции и чувства, и я был бы счастлив, хоть и не почувствовал бы этого самого счастья.Спагетти оказались на удивление съедобными, но вкус у них не ощущается, а, может, я его просто не заметил. Молча встаю из-за стола и собираюсь уйти.— Эй, Лягушка, ты куда? Ши-ши-ши.— Пойду чита-ать.— Я с тобой. — Семпай тоже встал и направился в мою сторону.Мы молча пошли через длинные коридоры на третий этаж, где есть уютная комнатка отдыха, в которой можно найти пару полок с интересными книгами. Идти рядом с семпаем оказалось нелегко: невольно я почему-то задержал дыхание и старательно следил за тем, чтобы расстояние между нами не менялось, то есть оставалось в пределах пары метров. Только зачем я это делаю? Боюсь случайно прикоснуться к нему? Почувствовать его тепло, которое слишком хорошо ощутимо и кажется таким мягким и успокаивающим…Скрип двери возвращает в реальность, дает понять, что мы дошли до нужной нам комнаты. Надо расслабиться и продолжать сохранять безразличное лицо, успокоиться. Беру первую попавшуюся книгу с полки и сажусь на диванчик кофейных цветов, он мягкий и удобный, люблю его.

— Что читаешь, Лягушка? Ши-ши-ши. — Семпай садится рядом со мной; по наклону его головы понятно, что смотрит он на меня.Перевожу свой взгляд на книгу, чтобы ответить на его вопрос. Но почему я не посмотрел, какую книгу беру?! Хотя я ведь и предположить не мог, что найду здесь такую книгу, причем на самом видном месте!Молчу, не скажу, что за книгу взял. Прячу ее за спину, на большее не хватает воображения.— Говори. Если не скажешь, то сам все равно узнаю. — С этими словами семпай накинулся на меня и потянул руки к книге, я пытался отвоевать ее, но оказалось, что я все же слабее принца, что, кстати, обидно.— Кама…сутра?.. – Пару секунд он смотрел на обложку, а потом стал задыхаться в резком приступе смеха, что даже упал на пол, ударившись о небольшой кофейный столик, что стоит неподалеку, но семпай не обратил на это внимания и продолжал смеяться, стуча кулаками по полу.Как же мне хочется сейчас провалиться сквозь землю, просто исчезнуть.— Теперь я понимаю, почему ты так любишь читать, — сквозь смех кое-как выговорил принц.

Я бы ответил ему что-нибудь, но не мог отвести взгляда от него, ведь он сейчас выглядит таким счастливым и смеется не шипящим смехом, а обычным, что даже не верится в то, что такой парень мог кого-то убить.Но то, что произошло в следующее мгновение, совсем отключило любые мои мысли… Правда ли это происходит?.. Но теплые, чуть потресканные губы семпая накрывают мои, его изящные руки обвивают мою шею — как же стало тепло, даже жарко. В висках отбивается ритм моего сердца, которое бешено колотится в груди, голова начинает кружиться, а руки сами тянутся к его талии, чтобы заполучить как можно больше его тепла. Плевать, что воздуха катастрофически не хватает, ведь так не хочется прекращать этот поцелуй, который напоминает горячий шоколад: такой же сладкий и теплый, до невозможности приятный и вкусный, которым можно наслаждаться всю жизнь, и никогда не надоест. Хочется обнять его, что есть сил, и закричать: «Мой!». Но я понимаю, что это невозможно, а то, что происходит сейчас, неправильно. И семпай словно прочитал мои мысли и отстранился, продолжая безумно улыбаться. Не сомневаюсь, что в моем взгляде можно увидеть незаданный вопрос «Почему?», и он решил на него ответить:— Я принц и делаю все, что хочу. — Смеясь своим шипящим смехом, он ушел.Почему я так жалок? Чувствую себя ужасно — я так ждал этого поцелуя, этого соприкосновения губ, которое так будоражит все чувства, которое заставлять все забыть. Но чувствую себя сейчас обманутым, словно семпай просто играет со мной, играет с моими чувствами. Как же больно где-то в груди, словно там образовалась дыра; хочется забыть, как надо дышать; хочется плакать горькими слезами, крича о том, как несправедлив этот мир, винить в этом всех без разбору, кроме лишь одного, кроме семпая… Он никогда для меня ни в чем не будет виновен, даже если это не так, а мне все равно; если понадобиться, то буду врать сам себе, врать окружающим, и, может, тогда ложь станет правдой… Ведь так часто бывает: одному человеку не нравится правда, и он рассказывает другим ложь, а те верят в нее, будто она – правда, и для них все так и есть — ложь превращается в правду.— Что с тобой? – Голос мечника прорывается сквозь пелену моих раздумий, возвращая в реальность.Я непонимающе посмотрел в сторону двери, где он стоял; его лицо было взволнованным, и только сейчас я понял, что по моей щеке стекает уже остывшая слеза, так медленно, словно ждет, когда же я ее замечу. Быстрым движением смахиваю ее подушечками пальцев.— Ничего.Скуало подошел и сел рядом так близко, что я почувствовал исходящее от него тепло, беспокойным взглядом стал всматриваться в мое лицо, словно пытаясь найти правду.Понимаю ли я себя? Понимаю ли, что сейчас делаю?.. Нет. Но мои руки уже обвили его шею, желая найти опору; холодные губы коснулись его, которые оказались на удивление мягкими и теплыми; не могу сдержать горячих слез…Немного помедлив, мне ответили на поцелуй и обняли.

Чувствую, как дрожу, хотя для этого нет причин; чувствую тепло и уют, поддержку, опору, любовь… Все это мне дарит Скуало, но этот поцелуй — лишь тень в сравнении с поцелуем семпая. Значит, я ошибся, и капитан не является лекарством от любви, им может быть только принц, но и это уже что-то. Если семпай – жизненно-необходимый наркотик, то Скуало – более слабый, который может лишь помочь продержаться до следующей дозы необходимого наркотика.

Паршивое чувство, будто я обманываю сейчас капитана, а он мне верит, превращает мою ложь в свою правду. Какое же я ничтожество, ради своего спокойствия использую его чувства, а он лишь прижимает меня сильнее к себе, желая успокоить, желая для меня только хорошее.Как же мне поступить, что сделать для него?.. Раз уже начал, то нужно заканчивать, но я не хочу ранить чувства Скуало, ведь я знаю, что они искренны, что они приносят мне спокойствие и тень счастья. Значит, все, что мне остается, это превратить ложь в правду, забыть про себя, про семпая и жить для того, кому я действительно могу быть нужен. Но я понимаю, что правду мне уже никогда не забыть…