Страсть (2/2)
— Риэль… Боги! Улыбаешься, я чувствую это. Чертенок. Осторожно поглаживаешь ладонью грудь, скользишь к плечам, и вот твои губы снова накрывают мои. Язык уже увереннее входит в мой рот, ласкает мой язык, и я не могу сдержать хриплого стона. В первый раз… Для первого раза у тебя неплохо получается. И все свои действия ты неотрывно сопровождаешь горячим, возбужденным шепотом, произнося слова любви, словно какое-то заклятье. Ты как с цепи сорвался. Оттого что долго сдерживал свои чувства?
— Люблю… Гил… Люблю тебя, — шепчешь ты, и у меня мутнеет в глазах от этой щемящей нежности в твоих словах.
Не переставая целовать, расстегиваешь мои штаны, и я без сопротивления выгибаюсь, позволяя тебе снять их с меня. Жарко, как же жарко от твоих прикосновений… На секунду ты перестаешь действовать. Я приоткрываю глаза, вижу, ты смотришь на меня, прерывисто дышишь, облизываешь губы… И от этого невинного жеста я возбуждаюсь еще больше. Прижимаешься щекой к низу моего живота, трешься о горячую кожу, чуть слышно стонешь, повторяешь, как хочешь доставить мне наслаждение…
Снова целуешь, робко прикасаешься пальцами, и я опять вздрагиваю, едва не выгнувшись тугой дугой навстречу этой невинной ласке. Зачарованно смотришь, как возбуждаюсь сильнее, выдыхаешь прямо на разбухшую головку, и я обмякаю в кресле. Ты знаешь, знаешь, что со мной делаешь?
Риэль… Несмело обхватываешь меня руками, целуешь самый кончик, берешь в рот полностью. Стон. Мне не удается его сдержать. И глядя на то, как усердно ты стараешься доставить мне удовольствие, возбуждаюсь еще больше, но, проклятье, разве можно больше?! Отрываешься на минуту, быстрый язычок мелькает на распухших губах, и снова возвращаешься к своему занятию.
— Риэль! — выгибаюсь дугой, но сдерживаюсь, а ты быстро отстраняешься. Смотришь вопросительно, с легкой тревогой. Думаешь, понравилось мне или нет?
— Хватит, — едва слышно шепчу. — Иди сюда.
С готовностью скользишь вверх по моему телу, и я с удивлением понимаю, что сам ты еще одет, а я полностью обнажен. И тут же желание раздеть тебя завладевает моим разумом. Тянусь к пуговицам на твоей рубашке, но ты мягко берешь меня за руки и, глядя мне в глаза, закидываешь ногу на мои колени, осторожно садясь верхом. — Я сам, Гил, — шепчешь, улыбаясь. Быстро и ловко расстегиваешь ряд мелких пуговичек, скидываешь рубашку на пол, прижимаешься, и я понимаю, что ты возбужден так же. Трешься об меня, мурлыкая от удовольствия. Осыпаешь поцелуями мои губы, не пытаясь проникнуть языком внутрь, и в какой-то момент сам раскрываешь свои губы, приглашая меня к поцелую. И я впиваюсь в твой рот жадно, страстно, так, как сам от себя не ожидал — неужели я еще способен так целовать?
Стонешь мне в рот, не переставая тереться об меня, и шероховатая ткань твоих штанов заставляет меня сдерживаться изо всех сил от быстрой разрядки. Не удержавшись, подцепляю пояс твоих штанов пальцами, стягивая их вниз, а ты изящным и мягким движением, исполненным кошачьей грации, соскальзываешь между моих ног, позволяя мне снять их с тебя. Берешь мое лицо в свои ладони, не давая отстраниться, чтобы набрать воздуха, и отпускаешь только тогда, когда сам захочешь. Скользишь влажными шелковистыми губами по моей щеке, шепчешь на ухо возбужденно, взволнованно, и твое прерывистое дыхание щекочет мне кожу: — Хочу тебя, Гил… мой хозяин… И снова я не сдерживаю стона, скольжу ладонями по твоей обнаженной спине, ты прогибаешься, как сытый кот под ласками… своего хозяина, мурлыкаешь, снова взбираешься на мои колени, и я слышу, как у тебя вырывается громкий стон, перекрывший даже раскаты грома, когда твой возбужденный член упирается в мой. — Гил, Гил, Гил! — кричишь ты, тяжело дыша, распластавшись на моей груди, не переставая лихорадочно гладить мои плечи. И уже тише шепчешь: — Возьми…
Не нужно никакой смазки, внутри тебя и так уже горячо и влажно, и ты едва заметно вздрагиваешь от нетерпения, ты распален, взгорячен и возбужден до безумия, кажется, тоже уже не соображаешь, что происходит, и не дожидаясь, сам беззвучно насаживаешься.
Грохот грома оглушает, яростная стихийная вспышка высвечивает твое гибкое тело, накрывшее мое собственное. Бисеринки пота выступают на твоей коже, да и на моей. Двигаешься, неистово, быстро, цепляешься за мои плечи, стоны льются с твоих губ беспрерывной музыкальной чередой… И наслаждение, ослепительное, бурное, накрывающее оглушительной волной, такое, которого не испытывал никогда прежде, захлестывает все мое существо.
«Я запомню эту ночь, когда под вспышки молний и раскаты грома ты подарил мне свое замечательное чудо, отпечатавшееся на моей коже следами от твоих укусов, красными пятнами от твоих губ, длинными царапинами на моем теле и тихими стонами в моей памяти…»