Часть 1. Когда только боль помогает (2/2)

На четвёртый день царапины почти полностью затянулись и были только немного заметны на ощупь, отец с утра пораньше ушёл на работу, а Ян проспал и из-за этого не успел выпить привычный утренний кофе. Настроение у него было ужасным, и за партой он сидел, сложив руки на груди, злобно смотря на доску и ненавидя всех вокруг.— Привет. Чего хмуришься? — спросил Матвей, плюхаясь на стул рядом с ним. — Уже второй звонок, а Влада нет. Он сегодня не придёт? Можно я с тобой сяду?— Нельзя. — Сведя брови к переносице, Ян уставился на одноклассника. — Он, может быть, ещё почтит нас своим присутствием.— Ну, тогда сядет на моё место, а я хочу ближе к доске, — произнёс Матвей, доставая— когда он наклонился, его белая рубашка задралась — из сумки учебники.— Дубцов, свали отсюда. Может, я вообще хочу сидеть один, — прошипел Ян так, чтобы его не услышал только вошедший в класс учитель.— Уже урок начался, не уйду я никуда, — прошептал Матвей в ответ. — Расслабься, чего ты дёрганный какой-то? Случилось что-то?— Всё у меня в порядке!— Вот и отлично. А теперь давай слушать учителя. — Он улыбнулся.Ян смерил Матвея ещё одним мрачным взглядом из-под бровей, гладя пальцами царапины на ладони.После школы он выкурил одну за другой три сигареты, сидя на лавочке и таращась на ни в чём не повинного мальчика лет семи, который как раз катался на любимых зелёных качелях Яна.***

— Знаешь, я, пожалуй, буду сидеть с тобой, пока Влад болеет, — задумчиво произнёс Матвей на следующий день, плюхнувшись на стул рядом с Яном.Тот заскрежетал зубами и мысленно проклял заболевшего друга. Матвей был чересчур приставучим и разговорчивым. Ян с ним, может, хорошо общался, но никогда не горел желанием дружить. Матвей же говорил со всеми и о чём угодно. В отличие от Яна, он был громким и явно не просиживал всё свободное время дома.— Чего ты себе под нос бормочешь? — спросил Матвей, придвигаясь ближе к Яну и явно собираясь с ним разговаривать, а не слушать учителя.— Ничего я не говорил, — прошипел Ян в ответ. — Вообще-то сейчас урок, помолчи.— Ты что, решил учиться?— Ага, медаль, может, хочу позолоченную. — Ян фыркнул, гладя царапины на ладони, которые уже практически не ощущались.— Чего ты сразу всё в штыки воспринимаешь? Как будто тебе не скучно, ага, конечно.— Мне весело. Люблю быть в компании с самим с собой.

Договаривал Ян, цедя слова сквозь зубы, но слегка успокоился, когда Матвей замолчал на время, пока учительница ждала от класса ответ на вопрос, который они прослушали. К несчастью, стоило ей продолжить лекцию, как Матвей снова заговорил.— Ты любишь оригами? — спросил он.— Это к чему? — Ян кинул на него взгляд, сведя брови к переносице.— Ни к чему. Я просто спрашиваю, любишь ли ты оригами.— Нет, с чего вообще?— Ну а вдруг? Это же клёво.— Клёво? — вскинул брови Ян. — Хренотень какая-то.— Может, хренотень, — согласился Матвей. — Но хренотень, которая увлекает иуспокаивает.— Успокаивает бумага, только если это косяк, всё остальное — бред. — Ян фыркнул.— Ты просто не пробовал. Вот для тебя то и бред. Можно сложить хоть журавлика, вдруг тебе понравится.— Да не нравится мне складывать каких-то куриц из бумаги. И я пробовал делать это в начальной школе, так что отстань, — сказал Ян, всё ещё поглаживая царапины и надеясь, что одноклассник, наконец, оставит его в покое.— Это было давно, и учитель точно был плохой. Давай, я тебе покажу, ты останешься доволен.— Ты меня достал! — зашипел Ян. — Ну сколько можно меня из себя выводить?! Займись своими делами! Уроком займись!— Дёрганый ты какой-то, —вздохнул Матвей и замолчал на несколько секунд, а потом продолжил: — Тебе точно нужно заняться оригами. Я же говорил, что оно успокаивает.— Ты меня задолбал.— Ладно-ладно, не надо таращить глаза и тянуться руками к моей шее. — Матвей отодвинулся от Яна, картинно вскинув руки и не менее демонстративно уставился в окно.И что ему нужно было? Нашёлся страдалец. И не собирался Ян его душить, руки держал на коленях, гладил царапины, только-то.Вскоре прозвенел звонок. На остальных уроках Ян старательно избегал приставучего Матвея и отсаживался от него на первую парту, где тот, даже если бы сел с ним, точно не смог бы болтать прямо перед носом учителя.Что вообще нужно было Матвею? Он серьёзно говорил про оригами? Решил поделиться увлечением? Или просто решил достать, видя, что раздражает Яна разговорами? В любом случае у Яна совершенно не было настроения острить и старательно подбирать слова. Более того, даже просто с кем-то разговаривать не хотелось.После занятий он покачался на своих любимых качелях целых полчаса и скурил за это время три сигареты. Уже дома Ян набрал номер Насти, но услышал лишь голос оператора, сообщающий, что абонент недоступен или находится вне зоны действия сети. Он швырнул телефон на кровать. И зачем она выключила телефон? А вдруг с ней что-то случилось?Отец вернулся поздно вечером и застал сына перед телевизором. Полностью погружённый в свои мысли, он с кислым видом смотрел какую-то юмористическую передачу.— Совсем уныло? Юмористы нынче разучились шутить? — поинтересовался папа, заходя в гостиную и снимая пиджак.Квартира у Гурских была трёхкомнатная. В одной комнате жил Ян, в другой — его отец — она нисколько не изменилась со смерти матери, папа только спал на широкой двуспальной кровати, — а третья была гостиной, где располагался настолько небольшой зелёный диван, что устроиться лёжа на нём не представлялось возможным, на противоположной стене — сорокадюймовый телевизор и полочки с разными безделушками. Их расставляла ещё мама, а папа теперь лишь изредка привозил из командировок какие-нибудь фигурки или статуэтки.

Ян быстро и качественно изобразил на лице улыбку.— Да нет, очень даже ничего. Просто я задумался немного.— Надеюсь не о том, как сказать мне, что получил пять двоек за день? — улыбаясь, спросил отец.— Нет.Папа просто ушёл из комнаты.— Тебе яичницу пожарить, или ты уже ел? — крикнул он через стену.— Я ужинал, — отозвался Ян, хотя от волнения ему и кусок в горло не лез, поэтому в этот день он только завтракал.Когда отец поел, принял душ и лёг спать, Ян отправился в ванную, захватив с собой лезвие в маленьком конвертике.Он стоял голый под струями воды и медленно водил по ладони левой руки острым прямоугольником. Он легко надавливал на кожу лезвием так, что оно неглубоко входило в неё, а потом вёл недлинную линию, чувствуя резкую боль, но игнорируя это ощущение. Кровь медленно, с опозданием на две царапины, появлялась на ранках, растекалась по тонким линиям — тем самым, по которым хироманты предсказывают судьбу. Почему он ещё не умер, иногда думал Ян, если не раз перерезал свою линию жизни.

Он всегда резал ладони — только на левой руке, чтобы это не мешало ему в быту и школе, — потому что носил футболки и майки и на запястьях царапины смотрелись бы подозрительно. А так, в случае чего, вполне можно сказать, что сеточка ранок возникла из-за неудачного падения. Резать другие части тела Яну не нравилось: было неудобно наблюдать за процессом, за тем, как лезвие медленно погружается в кожу.Вода текла по его телу, а он не сводил взгляда с капель крови. Слегка дрожали руки и ноги, но Ян не обращал на это внимания, полностью сконцентрировавшись на новых, таких красивых царапинах. Наконец, проморгавшись, он сполоснул лезвие под струёй воды, положил его на стеклянную полочку у зеркала, быстро помылся, отставив порезанную руку. Кровь Ян лишь слегка смыл и аккуратно промокнул салфеткой, которую потом выбросил. Он убрал лезвие в конвертик, руку решил не бинтовать и пластырем не заклеивать, всё равно царапины он намеренно делал не очень глубокие, только чтобы почувствовать боль, увидеть кровь. Если бы он каждый раз серьёзно резал руку, а потом перебинтовывал, то это выглядело бы подозрительно. Ян не хотел, чтобы кто-то знал о его способе снять напряжение и избавиться от волнений.Это ему всегда помогало. Он причинял себе боль, забывал обо всех тревогах, выкидывал мысли из головы, а потом, наоборот, глядел на всё произошедшее свежим взглядом и находил решение.Даже уже полузатянувшиеся царапины успокаивали его. Только они не ощущались ярко и пульсирующе, в отличие от свежих, поэтому Ян дотрагивался до них, напоминая себе, что эти ранки были, что кровь текла из них, что совсем недавно было больно.Спокойно. Хорошо. Всё в порядке.***

На следующий день в школе Яну ничто не могло испортить хорошего настроения. С утра он выпил привычный кофе с молоком, но без сахара. Правда, времени на то, чтобы покататься на качелях, ему не хватило, но он решил, что после школы точно заглянет на детскую площадку.Даже Матвею не удалось вывести Яна из себя, хотя тот рассказывал ему про оригами всю алгебру, а на геометрии стал складывать какие-то фигуры из небольших припасённых листков бумаги, наказав Яну внимательно смотреть. Кажется, Матвей, который интересовался оригами уже больше года — он не раз делал журавликов прямо на уроках, чтобы чем-то занять руки, — понял, что это увлечение просто прекрасно подходит для выведения Яна из себя.Из вредности Ян не только не стал следить за тем, как руки Матвея ловко складывают какую-то зверушку или птицу, но и зажмурился, отвернувшись в сторону.— Чего надулся, как хомяк?

— Очень смешно.— А мне не особо, ты такой упрямый.— И нафига ты ко мне лезешь? Пошли меня куда подальше и отстань.— Ладно, ну тебя.Ян неверяще приоткрыл один глаз. Неужели Матвей так быстро отстал? Тот складывал уже третьего журавлика, полностью перестав обращать внимание на Яна. Он хмыкнул. Даже Матвею, к счастью, рано или поздно надоедали их перебранки. Да и вообще, Ян по-своему восхищался тем, как хорошо у него получается складывать из бумаги разные фигуры. Только говорить об этом не собирался.После школы Ян долго качался на качелях, наслаждаясь тёплым и ярким весенним солнцем. Курить ему не хотелось. Жизнь была замечательна.***

В четверг с утра Яну, наконец, позвонила Настя, сообщила, что разобралась со всеми своими делами и предложила вечером погулять. Он радостно согласился.Матвей, видимо, решил в школу не ходить, поэтому никто не доставал Яна разговорами об оригами.

И он был готов объявить этот день лучшим в своей жизни.Вечером Ян зашёл за Настей, и они отправились гулять. Одетая в короткий, свободный сарафан, в туфлях на шпильке, прижимающаяся к левому боку, Настя вызывала желание запустить руки под светло-голубую ткань, задрать её и стянуть и гладить гладкую кожу, прижиматься к стройному телу, смотря в тёмно-карие, почти чёрные, глаза, и...— Как тебе мой макияж? Я взяла у Машки тени, а сама купила новый блеск, — сообщила Настя.— Потрясающе выглядишь. Ты сегодня очень красивая.— Это я знаю. Макияж как?— Тебе очень подходит, — проговорил Ян, хотя не видел разницы между новым блеском и старым, а на тени и вовсе обычно не обращал внимания.Настя довольно улыбнулась.— Пошли в кафе, я не хочу гулять, — сказала она.Как всегда, они пошли в заведение, которое любила Настя: шумное и многолюдное, с громкой музыкой. Ян вообще по подобным местам был не ходок, но уверен был, что найти кафе, где тише, а официанта и заказ ждать меньше, не особо трудно. Было бы желание.Настя рассказывала о том, как помогала подруге клеить обои и готовилась к предстоящим экзаменам. Как выяснилось, она даже несколько раз собиралась с друзьями, чтобы расслабиться. Яну стало обидно, что время на них Настя нашла, а вот написать ему хотя бы коротенькое смс у неё никак руки не доходили. Но он только улыбался и подробно расспрашивал, чем она занималась.Наконец, получив счёт от явно забегавшегося официанта, Ян оплатил его, и они отправились к Насте домой. Она снимала квартиру с однокурсницей, и у той как раз были планы на полночи. От Насти Ян ушёл уже после двенадцати. Довольный, уставший и слегка разбитый.Вроде расслабился, помнил ощущение тела под ним, помнил сладко жаркие поцелуи и влажное и нежное у неё между ног, но на душе словно кошки скреблись. Всю дорогу домой Ян гладил царапины на ладони и думал.Притворяться перед Настей, выдавать себя совсем не за того, кто он есть, с каждым днём становилось труднее. Секреты и недомолвки очень напрягали, он почти физически ощущал, как они нависают над ним дамокловым мечом. Вот-вот и рухнут. Но разве убьют? Скорее, будут давить и давить.Неделю он скучал по Насте, волновался о ней, беспокоился, думал, что, стóит ему увидеть девушку, и всё будет хорошо. Но выяснилось, что после разлуки стало только хуже. Словно за дни, которые Ян не встречался с Настей, он отвык от притворства, от той модели поведения, которая подходила для общения с ней.Несмотря на поздний час, Ян завернул на свою любимую детскую площадку и сел на качели. Было темно, только вдалеке горел фонарь. Стояла звенящая тишина. Людей поблизости не наблюдалось. Ян втянул свежий вечерний воздух и сильно раскачался. Остановился, как всегда, резко, довольно быстро выкурил две сигареты и пошёл домой.Отец уже спал. Яну даже стало несколько обидно, что папа не позвонил ему, чтобы поинтересоваться, где он пропадает. Доверяет? Или ему совсем плевать? Да нет, скорее всего, он просто устал и потому вырубился ещё часов в десять.Ян погладил царапины и, глубоко вздохнув, пошёл спать.Выхода нет. Всё слишком сложно. Никто не поймёт.***

На следующий день Влад пришёл в школу, поэтому Матвею, не решившемуся прогуливать два дня подряд, пришлось отсесть от Яна на своё старое место около отличницы Светочки Трофимовой, которая была счастливой обладательницей не только незаурядного ума, но и прекрасной внешности: голубых глаз, светлых густых волос, мягких черт лица и округлостей, где надо. Светочка была рада, что Матвей вернулся на привычное место рядом с ней: она любила слушать его болтовню и шорох бумаги. А насчёт предметов у них была деловая договорённость: она помогает ему на химии и биологии, а он ей — на алгебре, геометрии и физике.— Почему врачи не понимают, что в школе писец как скучно! Чего стоило этой жирной тётке продлить мне больничный ещё на недельку! Какая ей разница, болею ли я на самом деле или просто пропускаю школу?! — пожаловался Влад Яну на алгебре, которая была первым уроком.— Ага.Ну и ерунда Владовы проблемы.— Как у тебя дела? — спросил тот, помолчав. — Что интересное я пропустил?— Да ничего.

— Совсем-совсем?

— Ну да.

Не жаловаться же Владу, что его место облюбовал Матвей, чтобы развлекаться за счёт Яна.Влад хвастался тем, как круто было сидеть за компьютером весь день и не выходить из дома.

— Хочу через неделю повторить, — признался он. — Главное, чтобы жирдяйка не козлилась.Ещё он сообщил, что толком и не болел, просто решил выдать свой лёгкий насморк и выступивший на губе герпес за серьёзную простуду. Ян в ответ на откровения, подвигав красноречиво бровями, намекнул, что вчера с Настей ему было очень круто.На перемене, когда Влад унёсся болтать с приятелями из параллельного класса, Ян уронил голову на парту и принялся пальцами гладить царапины на руке. В другой кабинет ему переходить не надо было: следующей по расписанию была геометрия, которую вела та же учительница, что и алгебру.— Журавлик, — услышал Ян через некоторое время.Он поднял голову и недоумевающе воззрился на говорившего. Матвей протягивал ему аккуратного журавлика, сложенного из бумаги.— Я вижу, что это журавлик. — Ян протянутую фигурку не взял.— Это прогресс, — улыбнулся Матвей. — Теперь ты понимаешь, что это не курица.— Ну да.Яну не хотелось долго и нудно переругиваться.— Попробуй сложить такого же, — предложил Матвей, убирая птицу в карман своей чёрной толстовки.Ян лишь устало посмотрел на него.— Давай, я тебе всего один раз покажу, а потом отстану. — Матвей достал из другого кармана толстовки два небольших квадратика бумаги.Ян вздохнул, потёр царапины на руке и тихо проговорил:— Чёрт с тобой. Иначе ведь не отвяжешься. Садись, давай мне бумагу и показывай, как складывать журавлика, пока я не передумал.Матвей, улыбнувшись, плюхнулся на стул рядом с Яном.