Шаг второй. Встречая себя (часть I). (1/2)
Привкус сладкой крови, белые клыкиСтал для них изгоем - то закон толпы.В сердце жар охоты - нет моей вины.Вынужден принять я правила игры.Лунною дорогой, да по льду рекиЯ несусь как ветер, и отстали псы.За рекой темнеет чистая земля.Там мой дом, свобода, там моя судьба.
Год спустя
Если бы у Ивана спросили, какой момент в его жизни он считает самым важным, он, вне всякого сомнения, назовет именно тот самый момент.
Момент смерти старого себя……И рождения себя нового.Событию долгожданного перерождения предшествовали года незнания, непонимания, веры, надежды и многого другого. И когда оно свершилось, Иван не скрывал своей радости, упорно не замечая печальную улыбку матери и грусть на лицах сестер. Он действительно не понимал, что же именно их не устраивало.
С тех пор парень долго думал, спрашивал у Оли и Наташи, но они только шутили и беспечно отмахивались в ответ.Однако Иван все же был слишком догадливым юношей с чересчур пытливым умом, который вскоре позволил ему понять одну простую истину: если для него самого инициация была рождением нового себя, то для близких это была смерть тогда еще настоящего Ивана.Когда мы говорим о чем-то важном в существующем мире, мы понимаем, что все важное есть единство противоположностей: все то, что имеет положительные стороны, имеет в то же времяотрицательные. И если рождалось новое, то старое непременно умирало. Как бы то банально ни звучало, но таковы законы жизни. Однако то на бумаге, ведь она, как известно, все стерпит. Пускай эти законы бесстрастно и сухо говорили о внутренних единстве и борьбе, о взаимодополняемости и взаимосочетаемости двух совершенно разных начал - у Ивана было все отнюдь не так просто.И да, он отчетливо помнил то чувство: духи, страны, высшие силы ликовали и славили рождение новой страны, а он, потерявшийся в себе и в окружающем его мире пятнадцатилетний мальчишка, напуганный переменами и робкий в своих начинаниях. Он не знал, как перерождались его мать и сестры (он никогда не спрашивал), вместо того Иван чувствовал ошеломляющую пустотув несформировавшемся, незавершенном себе и радость чужих, радость тех, кому дОлжно было в тот момент радоваться. Это очень странное ощущение: вроде ты и понимаешь, что должен быть счастлив обретению полноценного себя, но ты не можешь испытать этого счастья и заталкиваешь себе в голову отдельно взятые образы - вырванные листы из книги памяти: одобряющий взгляд Волка, разговор с тем человеком, который изменил твой взгляд на мир, красивый ритуальный обряд, волнение матери… Возможно, это были обыкновенный мандраж и боязнь нового. Но он помнил, с каким ожесточением его сознание боролось за существование, вторя его сердцу и крича, умоляя прекратить и воротить все обратно.
Однако все эти мысли, неуместные, неудобные, будут потом, а пока…Пока Иван готовился к обряду, и безмятежная улыбка на его лице говорила о том, что еще никакие треволнения не коснулись беззаботного молодого паренька.
Ваня прекратил улыбаться, когда ему сказали, как именно будет происходить инициация. Вождь их племени, Боеслав, старый, плотно сбитый человек с кустистыми серебряными бровями и неизменным усохшим посохом в жилистой руке, сказал, что инициация для Ивана будет проходить не в обычном порядке. С одной стороны, это возможно и хорошо – известно, что во время обрядов над инициируемыми издевались всевозможными способами: наносили болезненные удары, обливали нечистотами, заставляли выть волком, ползать на четвереньках и многое другое*. Конечно, Иван всегда был мысленно готов к этому, как и любой юношав их племени. И когда ему сказали, что все будет совсем не так, как у других, и отнюдь не то, к чему он себя готовил, Иван растерялся. Он, естественно,помнил все то, что ему говорил Волк. Но юноша не ожидал, что при его перерождении будет присутствовать вся мужская часть племени, а Боеслав не будет проводить обряд, как он обычно это делал со всеми, кто проходил инициацию до Ивана.
Обряд проходилв лесу, что стоял на вершине холма, возвышающегося над низиной, где располагалось селение славян. Темный дремучий лес еще с детства наводил на Ивана какой-то неконтролируемый, суеверный страх, и сейчас, став почти взрослым, он не мог отделаться от этого чувства. Всякая инициация должна была проходить за пределами той территории, на которой проживало племя, - выход за границы приравнивался к смерти, к отречению от своей обычной жизни**. Обычно там собирались только старейшины и вождь, который самолично и проводил обряд.
Но пока Иван находился еще в своем родном селении. На небольшой полянке, уже покрытой ковром сочной зелени и трав, ровно посередине стоял идол богини Яги, уродливый в своем исполнении. Может, оттого что камень был уж слишком грубым, а может, мастер не выполнил работу должным образом. Но факт оставался фактом: идол был самым безобразным из всех тех, что были у полян.
Иванв очередной раз посмотрел на колоннообразное туловище тотема, на непропорционально огромную голову божества, всю какую-то кривую и неровную, на широко расставленные глаза, на рот, который съехал вниз в безумном сумасшедшем оскале. И до конца не было ясно, задумывалось ли так изначально или тот, кто творил это был настоящим неумехой. Тем более нелепым выглядело это каменное изваяние,когда вокруг негоначали водить хороводы прекрасные молодые девушки из их племени. Иван неожиданно почувствовал отвращение, которое подпитывалось тянущей тошнотой, словно чем-то липким вмиг покрылись все его внутренности. Никогда раньше парень не чувствовал ничего подобного, и потому Иван вместе со всем этим круговоротом чувств ощущал еще и стыд. Он должен быть благодарен этому мрачному серому камню, который подарит ему в скором времени совершенно иную жизнь.Но несмотря на внутренние уговоры, благодарность он не испытывал. И сейчас весь этот ритуал, который он видел уже не один десяток раз, показался ему какой-то насмешкой.
Все приносили жертву богине потустороннего мира Яге, наследнице Макоши. Иван стоял в стороне, влучах закатного солнца наблюдая за ритуальным танцем молодых дев, которые возложили к подножью идола Яги заколотую дичь. А Елена положила на неровную поверхность холодного, словно покрытого невидимой коркой льда,камня одно из своих самых ценных украшений и любимый гребень. Когда ее сыну дадут возможность жить, нужно перед тем увериться, что эта возможность была встречена семьей юноши радостно, и они отдали божеству, которое поможет Ивану, все необходимые почести.
Сам же юноша только тяжело вздохнул и продолжил наблюдать за тем, как девушки в тончайших ситцевых белых робах замерли на своих местах и сняли с волос венки из живых цветов, медленно отступая назад короткими рваными шажками. Так образовался круг c угрюмым серым камнем посередине, который примял под себя свежую траву, несколько туш животных и венков, что окольцовывали центр алтаря.Под хмурым пронзительным взглядом льдистых глаз Боеслававоздались все почести богине-проводнику, и пестрая кучка людейв праздничных нарядах нестройным рядом потянулась к вершине холма. Колонну возглавлял Боеслав, тяжелым грузным шагом ступая по земле. По правую руку от него шел Мудрейший, его свободное длинное платье в пол развевалось на ветру рваными грязно-серыми лоскутами, в руках у него был посох с начертанными на нем письменными знаками о покровителях славян Велесе и Волхове***, двух могучих богах, охраняющих мудрость и священное таинство магии. По левую руку от вождя шла юная дева, неся в руках камень с гравированными на нем знаками бога Семаргла, что служил проводником из мира явьего в мир поднебесный. Их путь лежал от идола смерти к Древу жизни, что стояло у алтаря Единого бога всего Сущего, верховного божества Рода. А помогали перейти от смерти к жизни, и от жизник смерти магия Велеса и Волхова и Семаргла, который знал, как этот сложный путь пройти****.Сам Иван шел точно за Боеславом, с отстраненным выражением лица изучая широкую спину вождя их племени, взгляд юноши то и дело падал на землю, где на давно вытоптанной узенькой тропке отчетливо виднелись следы обуви Боеслава и небольшие круглые вмятины – от его посоха. Иван старался ни о чем не думать в тот момент, по крайней мере, до тех пор, пока они не поднимутся наверх. Думать в такой переломный момент его жизни было опасно. Потому что мысли у Ивана в последнее время какие-то совершенно неуместные и даже непотребные.
Где прежние ажитация и взволнованность, появляющиеся мгновенно при одном упоминании какого-либо бога?
Где прежняя дрожь, которая появлялась тут же, когда он видел какой-либо обряд приношение дани к алтарю?
Этого не было. И это пугало, вызывая то самое смятение и ажитацию. Только опять они не к месту. Как и его мысли.
Путь до Древа был близкий, но участники обряда посвящения шли невообразимо медленно, словно впав в состояние транса или глубокой задумчивости, на лицах их- смесь страха и восхищения, в глазах – волнительное предвкушение зрелища, на губах – неуверенно блуждали улыбки, а в то и дело тихих срывающихся голосах слышался трепет. Иван осторожно посмотрел по сторонам. Все вокруг него были такими разными, но вели они себя до смешного одинаково, преклоняясь перед древней силой, перед волей Рода, в священном ужасе восторгаясь жертвоприношениями.
Иван, стараясь отвлечься от постыдных мыслей, вспомнил недавние слова Боеслава о том, что он не будет проводить инициацию Ивана. И она будет не такой, как у остальных. Что конкретно имел в виду мужчина, когда говорил это?Как со всем этим будет связан Волк? Покажется ли он остальным? Как в присутствии всех животное объяснит свое присутствие? Скажет ли он, что Иван есть нечто большее, чем все остальные? Что за этим последует?.. Вопросов по мере приближения к конечному пункту пути копилось все больше и больше. Некоторые тут же забывались Иваном, некоторые горели в его голове алыми языками пламени. Он никак не мог отделаться от странного ощущения какой-то нереальности происходящего. Словно он чувствовал, что все должно быть не так с самого начала. Не должно было быть обрядов, девушек, Боеслава, старейшин их племени…Ничего из этого. Потому что это все обычно, обыкновенно. Как у всех. Но Волк говорил, что все будет по-другому. Так почему?Незаметно для юноши, который был целиком и полностью погружен в свои мысли, они взобрались на вершину холма и остановились на опушке, по ту сторону которой вставал темной стеной исполинский лес. Небо постепенно затянулось тяжелыми низкими тучами, угрюмо нависшими над головами собравшихся, так низко, что, казалось, подпрыгни чуть вверх, вытяни руку – и дотронешься до сизого купола небосвода. Рука Ивана невольно дернулась, словно хотела взвиться вверх в каком-то паническом, отчаянном жесте. Юноше казалось, что даже небо было против его инициации. Такой обычной и самой посредственной. Такой…неправильной. Иван сделал еще одну попытку поглядеть по сторонам – все те же люди, все те же лица. И никакого Волка. Никакого Духа. Ничего необычного.
Боеслав, словно услышав мысли инициируемого, сделал шаг вперед и развернулся вокруг своей оси, встав лицом к участникам обряда.
- Итак, все знают, для чего сегодня мы собрались здесь, - взор льдисто-серых глаз остановился на матери Ивана. Юноша тут же посмотрел на мать, надеясь заметить, что-то необычное, неестественное в этом обмене взглядами, но ее лицо оставалось непроницаемым. Только люди утвердительно покивали, соглашаясь со словами их предводителя.- Но я хочу предупредить, что сегодня все будет немного иначе, нежели чем обычно, - после этих слов в толпе собравшихся прошелся шепоток взбудораженных голосов, который тут же угас в порыве ветра.– К Древу идут я, Мудрейший, старейшины и Иван, которому предначертано сегодня измениться окончательно и бесповоротно и примкнутьк нашему племени в качестве полноценного взрослого мужчины. Вас же, мои дорогие братья и сестры, члены племени, я попрошу оставаться здесь на протяжении всего времени, пока будет проводиться обряда. И встретить Ивана по его возвращении в совершенно новой ипостаси.
И Боеслав, не дожидаясь ответной реакции на свои слова, прошел твердым уверенным шагом к Ивану и крепко ухватил юношу за плечо, легонько потянув за собой. Вскоре к ним присоединился Мудрейший и старейшины, в руках одного из которых уже был священный камень Семаргла, что он взял у молодой девушки.
Иван почувствовал, как ноги его во мгновение стали ватными, каждый шаг давался с трудом, его заполняло радостное чувство облегчения: все правда. Все-все правда! То, что ему говорил Волк, это сбудется вот-вот! Он готов был рассмеяться, оттого что странный камень в его груди, исчез, что все встало на свои места. Юноша глубоко вздохнул и сделал последний шаг, отделяющий светлую просторную поляну от мрачного леса.