Часть 4 (1/2)
Президент принимал Брагинского в кабинете, несмотря на позднее время, но обстановка была скорее дружеской, чем официальной. Вообще Россия ещё с давних пор избрал для себя определённую тактику поведения с начальством и всегда старался следовать ей: держаться по возможности прохладно и строго официально, не сближаться и не выказывать неприязни, если таковая есть. Однако были правители, с которыми было трудно держать себя в таких рамках – по разным веским причинам.
Вообще следовало признать, что почти все правители – за исключением нескольких, - к нему относились если не хорошо, то, по крайней мере, миролюбиво, старались прислушиваться к тому, что он говорит и предлагает. Ведь Иван – страна в человеческом обличии, стало быть, и мысли народа проходят сквозь его мысли красной нитью, в то же время плотно с ними переплетаясь, - стало быть, и чаяния своих людей Брагинский знал прекрасно. Иное дело, что с представлениями и амбициями правителей мнение страны и народа далеко не всегда совпадало. Доходило до того, что кое-кому из начальства так и хотелось, что называется, от души заехать в бубен – по причинам более чем уважительным. Но были и полностью им противоположные – те, с кем Россия, несмотря на необходимость соблюдать тактику, бывал иногда откровенен…Разумеется, определённая субординация между правителем и воплощённой страной существовала: большинство – за редким исключением, - считали страну кем-то вроде бессменного советника и дипломата, способного договариваться с другими такими же странами, и в общении исходили из этого. Но, вместе с тем, к нему относились ещё и как к подопечному – по-отечески покровительственно. Нынешний президент, во всяком случае, относился именно так. Плюс ко всему прочему, у него была привычка, присущая далеко не каждому в череде предыдущих: он любил, когда позволяло время, подолгу беседовать с Иваном не только на рабочие, а на так называемые общечеловеческие темы. Время позволяло достаточно редко, но факт оставался фактом. Это было и хорошо, и плохо. Потому как риск проникнуться и привязаться для Брагинского существенно возрастал. А люди, в отличие от страны, смертны. Страна это быстро осознаёт и усваивает, но ничто человеческое им не чуждо: они так же способны привыкнуть к кому-то. Например, когда умер Михаил Романов, Россия горевал совершенно искренне. Да и после него были в чём-то схожие примеры.
- Значит, ты думаешь, со стороны Сноудена нам ничто не угрожает? – уточнил президент, когда Иван закончил делиться своими наблюдениями и соображениями.Россия задумался:- Полной гарантии я не стал бы давать, конечно. Ну так, я думаю, если он останется здесь, контролировать его всё равно будут вплотную?- Правильно думаешь. Конечно, таскаться по пятам не станут, но присматривать будут в три глаза. Но в целом ты его опасным не считаешь?
- По крайней мере, напрямую нет. Косвенно да, само его присутствие чревато. Но от него угрозы не исходит.
- Что он думает о наших требованиях?- Его это не слишком устраивает. Оно и понятно, насколько я могу судить, в этой деятельности сейчас вся его жизнь, мотивы более чем веские. Истинные мотивы, не только официально названные. Так вот, его не устраивает наш запрет заниматься разоблачениями дальше на нашей территории, - но если у него не останется выбора и придётся остаться, то он вынужден будет наши условия принять. Я сказал ему, что у него есть время на раздумье. Но времени этого не так уж много. Вечно он отсиживаться в отеле не сможет, рано или поздно придётся выбирать.
- Ты тоже осуждаешь этот запрет? – вопросил президент неожиданно. Хотя, учитывая более чем напряжённые отношения России с Америкой, такой вопрос был вполне закономерным. Ладно бы одни политики что-то не поделили, - это давно неново. Нет – сами державы, стоило только им оказаться рядом на официальных встречах, создавали напряжение, которое бы, как говорится, ?в мирных целях – воду качать в слаборазвитые районы?… Нет, никаких скандалов и злобных выпадов, - всё в рамках протокола: Иван улыбался мягко, Джонс – жизнеутверждающе, а уж речь – светский салон, ни больше, ни меньше. Да только во взгляде Брагинского – насмешка и снисхождение, мол, и это всё, на что ты способен? – а в глазах Джонса – досада и острое желание не просто размазать оппонента по стенке, а вообще стереть в порошок – уже не ради ?пользы дела?, хрен с ней с пользой, - скорее для самоуспокоения.
Президент подозревал даже, что между его подопечным и Америкой цветёт вовсю не просто политически амбициозный, а глубоко личный многолетний конфликт, но почитал за благо этой темы в разговорах с Иваном не касаться. На этом симпатичном фоне вполне закономерно было бы ожидать, что Россия не упустит случая досадить Америке по-крупному, а при помощи Сноудена, так кстати свалившегося прямо в руки, это очень легко сделать. Потому запрет ?вредить Америке? мог не понравиться не только беглому американцу, но и Брагинскому. Тем более что оппонент, и без того гораздый на пакости, в последнее время будто с цепи сорвался, провоцируя Россию, как только могло подсказать воображение. Подтекст ?дай мне по роже? явственно мелькал в каждой его фразе и становился всё более похожим уже на мольбу, а не вызов.
Однако в своём подопечном президент не сомневался: Россия уже давно понял его тактику ?боя без агрессии? - это было его образом жизни, правда, в более осторожном стиле. Не налетать на оппонентов с претензиями, хлопая кулаком по столу, не вестись на провокации, но доходчиво отвечать, если уж борзеть начнут, - и время от времени красиво подначивать противника неожиданной выходкой или словом, заставлять его нервничать, срываться и совершать всё больше промахов. В общем-то, ничего принципиально нового в этом не было, сам Иван в мирное – ну или относительно мирное время именно так и действовал. Однако теперь – на фоне всего происходящего вокруг него, - этот самый образ жизни оказался как никогда полезен. Если раньше они банально не могли себе позволить агрессивной политики из-за слабости, даже если бы вдруг захотели, - то теперь причины были другие: активная пропаганда России как ?агрессора? шла полностью в разрез с выбранной тактикой, благодаря чему оппонент сам себе вредил, да ещё и выглядел при этом дурак дураком. Всё это откусывало понемногу от его выдержки и самообладания, он терял лицо, сначала медленно, но с каждым разом всё стремительнее облетала штукатурка, открывая истинные намерения, заставляя не просто говорить о них вслух – орать во всю глотку. Провокации сыпались одна за другой – главным образом, конечно, через чужую голову, - но России было непривыкать. Ори-ори, себе же головную боль наживёшь. А мы тем временем будем гнуть свою линию.- Нет, не осуждаю, - покачал головой Россия. – Тут, как говорится, ничего личного. И быть не может. Во-первых, так открыто провоцировать конфликт нам не нужно, несмотря на всю прелесть отношений с Америкой. А если Сноуден продолжит свою работу здесь, это конфликт спровоцирует, к гадалке не ходи. Они сейчас в таком состоянии, что, если их и дальше злить – выкинуть могут что угодно, вплоть до объявления войны.
- Из-за одного программиста? Ты не передёргиваешь, Иван?
Россия улыбнулся, понимая, что президент его просто проверяет по старой привычке на умение смотреть на ситуацию с разных точек.
- Не просто программиста. Сноуден считался уникальным специалистом, но даже это неважно. То, что у него в руках, и в самом деле не стоит войны, тем более что огласка уже случилась, только ленивый не в курсе того, что Сноуден раскрыл. И назад всего этого не ?замолчать?, хоть увоюйся. А вот сорванные планы способны выбить из колеи и подвигнуть на необдуманные действия. Конечно, вероятность не слишком большая – с нами открыто воевать они вряд ли рискнут, ежели не контуженные, - но всё же существует. И лучше не проверять.
- Да, ты прав. А вот насчёт сорванных планов – ты ведь имеешь в виду постепенный отход от образа, который они себе создали?- Конечно, - Россия долил себе чаю. – Резко от образа оплота демократии им отходить было нельзя ни за какие коврижки, - на этом же страна и поднялась в своё время. Чревато последствиями. А вот отступать от него медленно, исподволь, замещая одно другим по мельчайшим деталям, - это шло полным ходом, и уже довольно давно. Но, благодаря Сноудену, полетело кувырком. К чертям полетело. И теперь выбор у них, в сущности, ограниченный: продолжать и дальше ломать комедию, заявляя, что принципам демократии всё это нисколько не противоречит, - ну вроде как я не брал варенье из кладовки, а что у меня в нём морда измазана и полбанки исчезло – так это вынужденная мера, чтобы варенье ?не пропало?, - Иван усмехнулся, - или поддержать хорошую мину при плохой игре – уже открыто признать законность своих тайных дел. А это очень рискованно. И в первую очередь для них, как ни странно. Но загвоздка-то в том, что для удержания влияния хотя бы на время им придётся принять второй вариант.- Который через какое-то время сыграет против них же. Ты считаешь, они просто тянут время?
- Да, стараются хоть как-то осуществить этот пресловутый переход. Но всё равно чисто это провернуть уже не получится. А значит, по ушам поездить всему белу свету тоже. Придётся действовать нагло и напролом. Что, собственно, уже и начало происходить. Однако прикрываться принципами демократии, как раньше, они уже не сумеют.
Президент резко посерьёзнел:- Иван, сейчас – учитывая всё это, - провокации и давление возрастут раза в два, а то и больше. Я тебя прошу…
- Что ж я, не понимаю? Собака лает, а караван идёт, так?
- Только так, особенно теперь. Что касается Сноудена: сейчас его будут всячески стараться выманить отсюда.
- Уже начали, - Иван покачал головой даже с каким-то удовлетворением. – Не так давно его отец очень удачно выступил. И я крепко сомневаюсь, что с ним не провели предварительную беседу. Конечно, тут Эдвард прав: благодаря огласке, никто его семью не тронет, - но в уши напеть про справедливый суд и так далее – святое дело. Но тут достаточно сложить два и два, чтобы не вестись на такие обещания – не тот случай, тем более он уже у нас побывать успел, кто ему поверит, что он теперь на нас не работает? Сноуден уж наверняка читает всё, что он нём пишут в прессе – американской в том числе. А та-ам... – Иван закатил глаза. – Будто капризное дитё, у которого семь пятниц на неделе. Фигли-мигли, помилуем-не помилуем, то герой, то скотина безрогая, то ?отдавайте подобру-поздорову?, то ?вернись, я всё прощу?... Тут ему семи пядей во лбу быть не надо, чтобы понять: будут бить, возможно, даже ногами, - показательный процесс устроят, чтобы другим неповадно было. Если уж примера Мэннинга недостаточно показалось.- Всё это так, и, тем не менее, риск всегда остаётся. Если он попросит убежища, мы должны будем обезопасить его и от таких вот попыток выманить из укрытия. А такие попытки последуют обязательно. Двенадцатого июля Сноуден собирает пресс-коференцию в аэропорту. То есть, через неделю. Времени у него на раздумья ровно до этого дня. К началу конференции он уже должен будет определиться – хочет остаться здесь или просить убежища в другой стране.
- Скорее всего, - покачал головой Россия, - ему некуда будет деваться. Мы все это понимаем. Его безопасность в случае, если он сядет в самолёт, а выйдет уже на чужой территории, гарантировать никто не может. С наших оппонентов станется задержать его, скажем, за попытку взорвать самолёт, да ещё полные карманы взрывчатки напихать для пущей убедительности.
- Не сомневаюсь. Завтра снова собираешься к нему?Брагинский утвердительно кивнул. В ответ последовала едва заметная улыбка:- Вот и постарайся донести до него всё это.
- Постараюсь.- Хорошо. Ну, теперь ещё чаю и по домам?