Часть 3 (1/2)
После такого своеобразного ухода Ивана Эдвард, окончательно ошалев, повалился на кровать и замер, словно его внезапно хватил столбняк.
Что за чёрт! Где это видано, чтобы человек появлялся и исчезал за пару секунд, не издав ни звука, не стукнув дверью? Да ладно бы только это – в конце концов, мало ли на какие приёмы горазды сотрудники разведки, - возможно, Иван принадлежит к этим кругам. Но ведь с ним было абсолютно всё непонятно с самого начала. От чего ушли, к тому и пришли: кто он такой? Разведчик? Возможно, но что на это указывает? Только умение бесшумно открывать двери и беззвучно ходить? Мало. Оборона? Может быть, но – опять же, что указывает именно на это? Осведомлённость в этой области? Они разговаривали от силы минут сорок, из этого времени на разговор о террористической организации ушло минут пять, не больше, - никаких особенных знаний Брагинский не обнаружил, - лишь то, что должен знать грамотный специалист. Плюс срок маловат для демонстрации особых знаний, так как можно судить?
Ни одного лишнего слова, которое хоть что-то сказало бы о его должности, о том, чем он занимается, к каким кругам власти принадлежит. Впрочем, ничего удивительного, - людям его положения трепаться вообще надо поменьше.
Ладно, попробуем по-другому. На груди у Брагинского Сноуден заметил орден в виде пятиконечной звезды, явно золотой, с красной муаровой лентой. В фалеристике Эдвард разбирался слабо, а уж в русских орденах вообще никак, но, похоже, что это орден Героя Советского Союза – видел как-то раз такой. Но Ивану около тридцати лет, то есть, во времена СССР он был совсем ребёнком, - так каким образом он успел получить звание героя? Орден достался ему в подарок или по наследству? Так почему носит сам, а не хранит, например, в сейфе?
Да, в конце концов, - почему одет в шерстяное пальто, сапоги, шарф и кожаные перчатки, если на улице лето? И вообще – вместо привычного для госслужащего строгого дорогого костюма. Кстати, у пальто немного нестандартный крой – напоминает военный. Однако цвет светлый, песочно-бежевый, слишком непрактичный для военной формы. И длинный вязаный шарф здесь, что называется, совершенно из другой оперы.
Ещё странный цвет глаз – вряд ли это линзы, если, конечно, не маскировка. Очень уж своеобразная маскировка – совершенно при этом не позаботился о лице – никаких признаков и следов грима… Сноуден слышал, что фиолетовый цвет радужки у людей хоть и редко, но встречается. Однако почти всегда свидетельствует о серьёзных заболеваниях. Иван выглядел вполне здоровым, отлично развитым физически, но… может быть, он и носит слишком тёплую для лета одежду, потому как у него проблемы – например, с сосудами, с терморегуляцией? Или, может быть, с кожей – не зря же перчатки на руках, и он ни разу их не снял… Аллергия, экзема? Но лицо в порядке, - как Эдвард уже отметил – никаких признаков грима.
Сноуден досадливо и шумно выдохнул. Нет, это невозможно! За какую деталь ни ухватись – получается чёрт знает что. Ничего конкретного, всего понемногу, всё зыбко, расплывчато, - и в то же время каждая деталь сама по себе так и лезет в глаза, будто нарочно фиксирует внимание. Не удивительно, что Иван так бесит его начальство… бывшее начальство, - разумеется, они знают о нём значительно больше, чем Эдвард, но то, что непонятно и нелогично, часто раздражает, потому как априори кажется чуждым, опасным. Плюс, он ещё и русский. Это вообще гремучая смесь. Однако его, Сноудена, Иван странным образом не раздражал, а вызывал, наряду с вполне естественным опасением, нешуточный интерес, уважение и почему-то доверие. Конечно, он суровый и жёсткий, как ему и подобает при такой работе, - но проявления человечности говорили сами за себя.
Чёрт подери, о чём он только думает! Не о своих проблемах, а об этом странном русском! А, между прочим, подумать ему есть о чём.
Запросы о политическом убежище он разослал уже в общей сложности в двадцать стран, и отказы следуют один за другим. Впрочем, этого и следовало ожидать. Эдвард теперь отлично понимал, что в Евросоюзе – положа руку на сердце, - ему рассчитывать не на что. Его бы выдали по первому же требованию, одна только история с задержкой самолёта президента Боливии чего стоит! Чтобы всего лишь проверить, правда ли то, что он, Сноуден, находится на борту, власти Франции и Португалии запретили пролёт самолёта Моралеса, из-за чего последовала вынужденная посадка в Вене и требования об обыске. Эдварда в том самолёте, по счастью, не было, но сам прецедент очень уж показательный. Правительство США, несомненно, действовавшее через власти европейских стран, ясно дало понять, что ни перед чем не остановится в попытках добраться до него.
Спрашивается, можно ли ему после этого доверять Европе? Ни на грош, это и ребёнку понятно, - раз уж такие меры принимают, что ни в какие ворота, а точнее – что им прикажут, то и делают. Да и Латинская Америка, выходит, беззащитна перед кознями США. Вот и выходило, что реальную помощь и защиту он может найти только в России. Однако их требования существенно стесняли возможности Эдварда: он не сможет в случае предоставления убежища заниматься разоблачительной деятельностью. Впрочем, их тоже понять можно, винить за этот запрет глупо. У них свои дела, свои цели и интересы. Хорошо всё же, что он успел передать ?Гардиан? такое количество материалов, что хватит ещё лет на пять точно…
В крошечной комнатке не было окон, потому о времени суток Эдвард мог судить лишь по часам. Судя по всему, снаружи уже за полночь. Нужно хоть немного поесть и поспать, не то слабость одолеет, а силы в его ситуации ему нужны как никогда. Сам выйти и купить что-то – даже из продуктов, - Сноуден не мог, но запас провианта как раз сегодня пополнил адвокат. Интересно, а он знает Ивана? Может быть, спросить у него… Нет, нельзя. Почему нельзя, Эдвард понятия не имел. Но откуда-то точно знал, что нельзя. Чёрт знает, что такое. Вот правду говорят, что Россия способна кому угодно мозг наизнанку вывернуть. Что же будет дальше?
Перекусив готовыми бутербродами и шоколадом, Эдвард перед сном всё-таки залез в ноутбук и принялся просматривать последние новости. Как и предполагалось, буря не только не утихала, но, похоже, всё набирала обороты. США вовсю давили на Россию, требуя выдать его немедленно, напрочь забыв об отсутствии соглашения об экстрадиции, о том, что транзитная зона – она и есть транзитная, а значит, нейтральная, и к России формально не имеет отношения. Выдайте нам Сноудена – и всё тут! Будто бы он вещь какая-то, чемодан или ещё что. Плюс буквально через слово кричали о своём глубоком разочаровании, крахе политики ?перезагрузки?, о ?пощёчине всему американскому народу? и призывали пересмотреть отношения с Россией. Надо отдать должное, российская сторона держалась превосходно: спокойно, с лёгкой иронией, даже с какой-то ленцой парировала выкрики, не допуская никаких резких и громких слов, - на фоне потерявшего лицо американского руководства вообще смотрелась более достойно и в прах разрушала старательно созданный оппонентами образ ?дикого агрессивного медведя?.
С одной стороны, конечно, российское хладнокровие понятно: не им же свинью подложили, да ещё такую, - сохранять спокойствие тут в разы проще. С другой – своим появлением Сноуден и им тоже создал кучу проблем. Уже налицо обострение и без того не самых нежных отношений с Америкой, а дальше будет ещё хлеще. Провокации последуют – к гадалке не ходи, на самых разных уровнях, - знал Сноуден отлично, как всё это делается. Сам не раз невольно способствовал таким делам, - весьма опосредованно, конечно, но всё же. Теперь и вспоминать об этом противно. А теперь Эдвард почувствовал нешуточное уважение к России: сколько уже этих провокаций было в их адрес – не сосчитать, только на период его работы их пришлась чёртова туча, - а Россия держится, да не просто держится, а медленно, но верно возвращает своё влияние… Нет, ему, наверное, всё же повезло, что он задержался именно здесь.
Сноуден вдруг снова подумал об Иване: интересно, он тоже участвует в переговорах? Почему его имя нигде в официальной хронике не фигурирует и не упоминается? Хотя, возможно, он – некто вроде серого кардинала, который никогда не бывает на виду, но влияния у него порой побольше, чем у правителя? А что, если… Может быть, попытаться найти его имя в Сети?
Но сия оригинальная мысль даже оформиться не успела как следует – на Эдварда исподволь, но мощной, плотной волной накатила непреодолимая сонливость, тяжёлая и вязкая, слово мокрая глина. Он едва успел захлопнуть крышку ноутбука, отложить его в сторону, снять очки и погасить ночник, потому что глаза закрывались сами собой. Завтра, завтра… всё завтра.
***Альфред Джонс, наверное, впервые за всю свою сравнительно недолгую жизнь – двести лет, пусть и с существенным хвостом, и вправду немного для страны, - чувствовал, что его почти не покидает нешуточное раздражение, усталость и даже непривычная для него апатия. Эти ощущения непрерывно одолевали его то вместе, то порознь, - и никак не удавалось стряхнуть их окончательно. Пока президент, расхаживая по кабинету, эмоционально высказывался в адрес России как таковой и её непосредственного воплощения – то бишь Ивана Брагинского, - и правителя в частности, - Америка лишь делал вид, что внимательно слушает, вытянувшись чуть ли не во фрунт, - а на самом деле уныло пересчитывал почти невидимые царапины на полированной поверхности стола. Раздражение накатывало волнами, захлёстывало, ударяло в голову: в самом деле, сколько можно ходить?! Что за дурацкая привычка!
Однако Альфред кривил душой, понимая, что на самом деле так раздражает его сейчас не привычка начальства расхаживать туда-сюда по кабинету, а само начальство. Хотя с чего бы, собственно? Разве их взгляды не совпадают хотя бы процентов на шестьдесят? Идеальных руководителей вообще не бывает, лично у него, Америки, бывали и похуже – один только предшественник нынешнего чего стоил, ему только официального диагноза не хватало, а неофициально у него этот диагноз был на лбу отпечатан большими буквами, прости, Господи… Короче говоря, нынешний – не самый плохой вариант, и вообще ради дела можно и потерпеть. Ан нет – лезет гадостное чувство, как раскисшее дрожжевое тесто из лопнувшего пакета, и даже самый привычный жест президента бесит до того, что хочется ему на голову вазон с фикусом одеть.
Между тем, причина такого раздражения на первый взгляд казалась Альфреду простой и банальной, как гамбургер или кола в меню закусочной ?Макдональдс?: допустив в случае со Сноуденом просто феерическую глупость мирового уровня, правительство продолжало выставлять себя законченными идиотами, подводя страну – а значит, и Альфреда, - под монастырь по полной программе. И так уже нахватался шипения и смешков за спиной от Евросоюза – в лицо пока ещё боялись. Но это пока…
Так мало этого! Ещё получите: разлюбезное начальство, публично сев в лужу, усиленно делало вид, что это оно дайвингом занимается. Или ещё лучше – грязевые ванны принимает. Разве не повод для раздражения? Но откуда тогда совершенно нелогичная апатия и усталость? Да-да, именно такое странное сочетание: то хочется начальству голову оторвать, то послать всё к чёрту и набраться по брови. Причём, чистого виски. Что, чёрт подери, за желание такое? Он что, Россия или Англия? Но из песни слов не выкинешь.- Ты не слушаешь! – донёсся до него возмущённый возглас президента.