Часть 2 (2/2)
- Конечно. Потому и предполагаю, что им выгодно раскрыть программу, а, стало быть, практически объявить её вне закона. Несмотря на нежную дружбу с вашими руководителями, у них и свои цели есть. А ваш департамент в последнее время стал уж слишком тянуть одеяло на себя на Ближнем Востоке. Да и мы стали сильно мешать, так как не одобряем боевые действия.
- Иван, вы же намекаете на моё сотрудничество с ?Аль-Каидой?? – устало произнёс Сноуден.
- Догадался, - Брагинский без обиняков подтвердил его догадку. – Ну, впрочем, вовсе необязательно ?Аль-Каида?, организация-то не одна. Однако врагом Америки позиционируют себя именно они.
Сноуден прикрыл воспалённые от долгого отсутствия нормального сна глаза. Что ж, справедливости ради, чего же ты хотел? Чтобы тебе поверили на слово? Да ещё русские, для которых – по уважительным причинам, - сотрудник американских спецслужб достоин доверия лишь тогда, когда глубоко зарыт? Шутить изволите.
- Это не так. Мной никто неуправляет, и вся эта инициатива – моя от начала и до конца. Кроме того… - Сноуден снова было замолчал, но собрался с духом и заявил: - У меня есть семья. У меня есть девушка. Не совсем я ещё сволочь, чтобы их подводить под удар таким образом. Будь я связан с террористами, мои близкие на раз-два оказались бы в заложниках!
- Ты и сейчас подставил их по полной программе, - возразил Иван.
- Нет. Огласка как раз подстраховала их лучше всего. Они постоянно на виду. Их никто из моих оппонентов пальцем не тронет, потому что знают: подозрение первым делом падёт на них. А в случае с террористами не спасла бы даже огласка. Они так не дрожат за свою репутацию.
- Тоже верно.
Россия с первых минут разговора понял, что сидящий перед ним беглый американец далеко не однозначен, даже по-своему интересен. Умён, во всяком случае, нестыковки в версии, нарочно допущенные им, заметил сразу и сумел без труда опровергнуть. Впрочем, на работе, связанной с программированием, требующей чёткого мышления математика, да ещё в такой организации, не держат дураков, не умеющих мыслить логически. Очень интересный человек. Не рохля и не трус, хотя на вид беззащитный – особенно сейчас, когда устал и растерян. В душе Брагинского на мгновение что-то кольнуло: молодой парнишка, потерял практически всё… Но он тут же одёрнул себя: перед ним всё же не рядовой гражданин, а сотрудник ЦРУ. К тому же перебежчик, а их не любит ни одна страна. Даже если от них есть прямая польза делу.
Что греха таить, удар по репутации Америки идёт на пользу России. Но, положа руку на сердце, - одобрил бы сам Россия своего человека, тем более сотрудника спецслужб, выкини он такой же номер? Ни за какие коврижки, - как бы сам ни относился к делам ?конторы?. Есть моральная этика, а есть государственная, которые сильно отличаются, такова реальность, и так было всегда, с тех пор, как появились страны и образовалась государственная власть. Страна обязана стоять на страже интересов своего начальства, даже если их не одобряет. Так что, если бы такой вот Сноуден объявился среди его людей – да, он бы сделал всё, чтобы этот человек ответил за то, что сделал. Тут, как ни парадоксально, он хорошо понимал своего оппонента – Америку, Альфреда Джонса. Хотя сейчас им предстояла нешуточная схватка. Если Сноудену предоставят убежище, Иван обязан будет отстаивать беглеца.Россия снова окинул взглядом невольного подопечного и нахмурился:- Эдвард, давай начистоту. Ты молчишь, как рыба об лёд, когда я задаю конкретные вопросы. Я тебя пытать не собираюсь, но и не жди, что поверю безоговорочно.
- Я не прошу мне верить, - заявил Сноуден, изо всех сил сохраняя спокойствие. Однако выдержка подводила: в его голосе явственно проглядывали усталость и… безнадёга, что ли.
- Не просишь, но тебе важно это доверие. Иначе вся твоя хитрая комбинация летит в тартарары. Повторяю вопрос: ты перестал быть патриотом? Разочаровался в своей стране?- Нет, не перестал и не разочаровался. Я по-прежнему люблю свою страну и свой народ, но это не значит, что несколько лет спустя после начала работы я ослеп, оглох и рехнулся! То, что происходит там, не имеет к интересам народа и страны почти никакого отношения. Разве что малой частью. Зато основная цель – прикрытие своих интриг, делишек и шкурных интересов. В Женеве я это хорошо понял. Я видел, как подставляют и вербуют информаторов, как развязывают конфликты ради выгоды, толкают людей если не на физическую, то на моральную смерть… Понимаете, всё, во что я верил, оказалось фикцией, обманкой, прикрытием. Да мало того – я, я тоже способствовал всему тому, что совершалось под маской насаждения мира! – Сноуден распалился так, что уже почти кричал, зажав в кулак рубашку на груди и не замечая этого. Этот странный русский, которого он видел впервые в жизни, непонятным образом – без угроз и шантажа, без применения силы, без хитрых приёмов и какого-либо воздействия вообще, - заставил его заговорить о самом болезненном. О том, что Эдвард сам от себя скрывал, как мог, потому что, если он давал этому волю – оно не давало спокойно жить, распухало внутри горячим дрожащим бесформенным комом и отравляло каждую минуту существования. – Хотя и не убивал никого сам, но я держал в руках те нити, которые всем этим управляли! Я пытался относиться к этому ровно, но ни черта не получалось. Перестал спать нормально после того, как… - он снова резко замолчал, махнул рукой и закашлялся, будто едкого дыма наглотался. Потом снова заговорил – уже севшим, немного сиплым голосом: - Я сейчас предал, да. Но предал не народ и страну, а интересы власти! А раньше как раз предавал страну, только поначалу об этом не знал.
Иван внимательно смотрел на него, не говоря ни слова, однако его взгляд изменился: уже не прежний подозрительный и жёсткий, - точнее, это никуда не делось, но появилось слабое – но всё же понимание. Именно человеческое понимание и сочувствие.
- Вы ведь всё слышите и видите: меня повсюду выставляют героем. А я не герой. Я именно предатель, причём, двойной. И мне от этого никуда не деться. Однако первое предательство было в разы страшнее.
- И ты решил искупить одно другим? – Россия изо всех сил скрывал, что слова Эдварда не оставили его равнодушным.
- Если хотите, то да.
- Всё это ты затеял большей частью для очистки совести.
- Да. И ещё другой частью – чтобы люди тоже отдавали себе отчёт в том, что происходит. Полностью отдавали, безо всяких иллюзий. И моих ошибок никто неповторил.
- Эдвард, всё равно повторят. На чужих ошибках редко кто учится.
- Может, хоть кого-то это остановит.- Я понял тебя, - Брагинский поднялся со стула. – Спасибо, что был откровенен. Не волнуйся, тебя не выдадут. Если ты решишь просить убежища у нас, тебе его предоставят, но и условия ты знаешь. Время у тебя ещё есть, подумай хорошенько, - и направился к дверям.- Стойте! – Эдвард вскочил с места. – Подождите, Иван! Подождите!
- Что такое? – обернулся Брагинский.- Вы ещё придёте?
Иван едва заметно улыбнулся – впервые за всё время разговора:- Приду.
В этот момент ночник, ярко горевший над кроватью, моргнул и погас, на пару секунд погрузив помещение в темноту. Когда свет зажёгся снова, Ивана в комнате уже не было. И снова не было слышно даже звука открывающейся двери. Только снова повеяло холодом.