Эпилог (2/2)
И Кристина до сих пор не верила, что их любовь более чем реальна. Не верила даже тогда, когда, сдерживая смех, Тильда неловко пыталась закружить ее в танце по номеру отеля, но тоненьким голоском шептала про любовь.
- Я тоже рада, – со смущенной улыбкой отзывается Кристина, подавляя острое желание близости. Сейчас обнять Тильду кажется чем-то неизмеримо важным, словно она вот-вот окажется сном. Кристине до сих пор не верится в то, как поменялась ее жизнь. Но ей хочется верить. И она тихо ступает босыми ногами по ковру, садясь рядом. Кидает ласковый взгляд на Тильду и наливает вино в стаканы – бокалы в номере найти было слишком проблематично. Тильда принимает стакан из чужих рук медленно, стараясь продлить касание к холодным пальцам, но кивает благодарно и отпивает. Вино какое-то сомнительное, малоизвестное и отдает горьковатым привкусом переспелых фруктов, но рядом с Кристиной даже противно-тёплое вино кажется прекрасным напитком.
Себе Кристина предпочитает не наливать, с алкоголем отношения у неё прямо-таки никчемные. Пить она не умела совершенно, да и если пыталась, то всё казалось либо кислым, либо горьким, и желание пить мгновенно улетучивалось. Зато с такой компанией подруг пить и не требовалось, зрелищ и без этого с головой хватало. (Одна картина маслом, как пьяная Ульрика, с потёкшим от жары макияжем, что смотрелось крайне комично, клялась в вечной любви Оливии, стоя на коленях возле стола, уже чего стоила. В такие моменты Кристина боготворила особенность Ульрики пить так, чтобы ничего не помнить утром.)
Глядя на пьющую Матильду, было нереально сложно отвести взгляд от линии белой шеи, которой не раз Кристина касалась губами и пальцами, и, поддавшись порыву, клавишница коснулась губами теплой кожи, прикрывая глаза от долгожданной близости. Порой Кристине казалось, что в их отношениях лишь она была помешана на поцелуях и касаниях, словно от этого зависела вся её жизнь. Тильда умела держать себя в руках и быть спокойной в публичной жизни, стоически выслушивая все претензии журналистов и репортёров касательно ее жизненных ценностей. Мало кто знал, что в жизни личной она такие разговоры не переносила даже в шутку. Такая она была - ранимая, мягкая, но способная отстоять свою точку зрения, а порой и удивить излишней уверенностью и пылким нравом. В их отношениях Тильда предпочитала обладать. Безраздельно, всецело, не принимая никаких альтернативных вариантов и собственнически обнимая за тонкую талию. Порой Кристина немножко жалела, что Тильда боится причинять ей боль, с удовольствием рассматривая в отражении зеркала яркие пятна засосов на своей шее.
- Иди ко мне, – голос Тильды после вина звучит хрипло, отдаваясь в голове растомленной клавишницы искрами легкого возбуждения. Широкая ладонь мягко опускается на колено, и Кристина невольно усмехается этой робости. Сама придвигается ближе, после чего и вовсе устраивается на чужих коленях, без интереса глядя в стакан.
- Как вино? – беззаботно интересуется, наблюдая за тем, как свет настольной лампы переливается на стекле, и рубиновые отблески скачут по рукам и груди Тильды, словно зайчики алого утреннего солнца.
Тильда обнимает за талию уверенно, пожимает плечом и хмурится непонимающе. Ей кажется, что рассуждать о вине, да еще и столь посредственном – глупая затея, когда можно говорить о другом. Том, что теснится в груди, заставляя тяжело вздыхать, отчего Кристина смотрит особенно внимательно.
- Отвратительно – вздыхает Тильда в тонкое плечо, касаясь его губами. Отставляет стакан на подоконник и напряженно молчит, пытаясь собраться с мыслями. Когда нужно сказать что-то действительно важное, Тильда всегда запинается, мнётся, и в такие минуты она ненавидит свои слова, раздающиеся тяжело, как падение глыбы в заброшенной каменоломне.
- В общем... всё это чертовски глупо, но я люблю тебя. Нет, правда, люблю. Знаю, что говорю это редко, но ты действительно важна мне. И группе важна, - неестественно, почти пугающе блестят исподлобья зелёные глаза, и Кристина оказывается совсем близко, боясь пропустить важное слово.
- Я не знаю, что мы будем делать, если в один момент распустим группу и наши дороги разойдутся, но я хотела бы остаться с тобой, хоть я и абсолютно не нравлюсь твоей матери, и вообще мало кто поддерживает наши отношения, - певица говорит тихо, разглядывая простенький узор на ковре, боится поднимать взгляд, словно Кристина рассердится.
- Но знаешь… мне плевать. Настолько плевать, что я бы прямо сейчас открыла окно и орала на всю округу, что люблю Кристину-Флакнелию Лоренц, если бы этажом ниже не находился номер Ульрики, а то мы помешаем королевне с ночной маской для лица, – полусонно пробубнила Линдеманн, зачем-то сворачивая всё в шутку, и усмехнулась, с трепетом и нежностью прижимая к себе Кристину. Флакнелия лишь скептически покосилась на пол, прекрасно догадываясь, какие там ?ночные маски? намечаются у Ульрики и Оливии. После того пьяного признания в любви этой парочке явно стоило прийти к какому-нибудь итогу, не будут же они вечно зажиматься по углам, горячо заверяя, что вообще друг друга не любят, и на дух не переносят, и если бы не группа, век бы друг друга не видели.
-Ты устала, – с улыбкой прошептала Кристина, на что тут же раздалось недовольно бормотание про слишком сильную заботу и привязанность. Тильда сползла с подоконника, перебравшись на кровать, и уже в полусне, слушает далёкий шум города за окном и напряжённое сопение человека, который забирает стакан из ослабевших пальцев.
Но стоило Кристине задуматься о чём-то своем и коснуться волос Матильды, как та тут же вздохнула с облегчением и закрыла глаза. Усталость брала верх, и невыносимо хотелось спать, будто несколько слов отобрали у неё последние силы.Она сползает прямо на покрывало, утыкаясь лицом в грубый гобеленовый узор, и Кристина с мягким неодобрением качает головой, накрывая любимую шерстяным пледом, и сама ложится рядом, укладывая голову на грудь Тильды. Глаза слипаются, но не от колючего песка Зандманна, а словно Оле-Лукойле побрызгал в них сладким молоком.
- Где у нас там следующий концерт? - полусонно спрашивает Тильда, хотя знает ответ. Хотелось сказать что-то, лишь бы убедиться: Кристина всё ещё рядом.- В Ганновере, - голос возлюбленной едва слышен, и Тильда чувствует: девушка понемногу погружается в сон. Глаза плотно закрыты, дыхание ровно, и Кристина только подвигается, прижимаясь к Тильде. Широкая ладонь по-прежнему осторожно, хотя они знают друг друга уже много лет, ложится на тонкое плечо, и певица кончиками подушечек чувствует едва выступающие родинки.Как тогда, когда впервые позволила себе обнять это хрупкое, как сон, чудо.
Тильда будет любить её, насколько хватит сил, и даже если группа не распадётся, они расстанутся не подругами, но мысль, что они могут потерять друг друга, для Тильды недопустима, в такую минуту. Ведь есть же люди, живущие вместе по пятьдесят и даже больше лет? И ради Кристины Тильда была готова жить целую вечность, до седых волос и дребезжащего голоса. Она отдала бы всё, чтобы наблюдать перед собой неясные омуты глаз, пленивших её навсегда, и певица с упоением погружалась в тёплые, мутные воды, читая каждую рыбку-мысль, говоришую о такой же ненасытной, неисчерпаемой любви. Кристина льнула к ней чаще как к матери, и Тильда рада была дать возлюбленной то, чего та не получила в детстве. И Кристина тонкими пальцами хваталась за жёсткие волосы, боясь потерять ту, кто подарил новую, сверкающую жизнь и то, в чём клавишница нуждалась больше всего, и чего у неё раньше никогда не было - любовь.