Бонусные треки (1/2)

Кристиан спит, отвернувшись лицом к стене, и Тилль не понимает, как у него получается так тихо дышать. Хотя сам всю ночь провёл, уткнувшись в волосы Лоренца. Они мягкие, как тончайший шёлк, и после сна они всегда темнее, чем днём. Тилль любит такие мелочи, потому что они и составляют всю прелесть Кристиана.Едва дыша, он самыми кончиками пальцев проводит по тёплому плечу, оголяя тонкое предплечье с рассыпанными по бледной коже тёмными мелкими родинками, и замирает, глядя на них. Линдеманн мог бы лежать так вечность, но чувствует, что Кристиан скоро проснётся и наверняка рассердится. Его характер трудно понять: он прощает очень многие промахи, но придирается к мелочам, и Тилль не знает, где проходит эта грань, которая позволила бы им обоим жить в мире и спокойствии. Нет, Лоренц не устраивает истерики, как женщина - если его что-то не устраивает, он начинает дуться и огрызаться в ответ на все просьбы Тилля не обращать внимания на проблему. Он не кричит, наоборот, начинает говорить ещё тише.

Им пока трудно понять друг друга: Кристиан педант, а в натуре Тилля есть что-то, располагающее к беспорядку и буйству. Но Линдеманн надеется, что у него обязательно получится найти к Кристиану подход. Он чувствует, что Лоренц любит его, обожает, но почему-то не хочет проявить нежность, и против своего желания говорит грубоватым тоном. Осторожные ласки вызывают у него смех, хотя Лоренц был бы не против, если бы они повторялись чаще. Вот и сейчас мужчина ощущает руку, жадно, но осторожно гладящую, и улыбка разливается по округлившимся за полгода совместной жизни щекам. Но она не ехидная, как обычно, а мирная и весёлая, и Тилль сам улыбается, видя её.

Ему уже давно пора встать, чтобы умыться и приготовить завтрак, но Линдеманн не делает этого, хотя чувствует уколы совести. Да, по утрам туша, которую и так трудно таскать за собой, кажется ещё тяжелей. Но его оставляет в постели желание полюбоваться ещё на это лицо, пока Кристиан ещё спит и не будет смеяться над "нежностями".

Тилль любит его смех, каким бы он ни был. У Кристиана тихий дребезжащий голос, и услышав его впервые, трудно подумать, что обладателю этого голоса ещё нет сорока. Он чуть-чуть картавит и проглатывает буквы, когда начинает говорить быстро и вдохновенно. Иногда он напевает себе под нос - негромко, растягивая ноты и выводя фиоритуры более сложные, чем может позволить себе с неразвитым голосом. Его пение напоминает мурлыканье, и сердце Тилля переворачивается от умиления, когда ему удаётся услышать хоть немного.

Смеётся Кристиан тоже тихо, точнее не смеётся, а хихикает - какие-то внутренние правила не дают ему делать это в полный голос. Когда он веселится, его лицо розовеет, рот расплывается до ушей, обнажая нежно-розовые десны и мелкие кривоватые зубы. Ему очень идёт улыбка, но сколько раз Тилль не пытался поймать её на камеру, Кристиан тут же принимал хмурое скучающее выражение и упрямо дулся, не желая смотреть в фотоаппарат.

Каждая мелочь во внешности Кристиана вызывает у Тилля неконтролируемую волну нежности. В нём слишком много всего, что можно любить, и когда Лоренц рядом, Тилль замирает, не в силах говорить - только любоваться. И Кристиан смеётся ехидно, когда Линдеманн, не в силах двинуться, глядит на него.

Но это пока. Потом чувства подостынут. И этот момент Тилль старался отдалить, в то же время одаривая Кристиана любовью, которой хватило бы на шестерых таких. Ему кажется, что запас этой любви неистощим. Он знал, что избалует Лоренца своей любовью, и страдал от того, что сам не может испытать такой ласки.

Часы тикают слишком громко и надсадно. Надо вставать, но постель с утра особенно мягкая, а Кристиан особенно притягателен. Тилль чувствует, что снова "зависает", глядя на сложную путаницу каштановых волос. Он так любит причёсывать эти волосы, так же как любит во всём помогать Кристиану, даже в вещах прозаичных и не слишком приятных. Его чувство переполнено альтруизмом, и стоит ему порваться помочь, как Кристиан краснеет и неуверенно говорит, что справится сам. Но справляться самому долго и трудно - ведь проще позвать Тилля на помощь. И, не разобравшись, когда какой вариант уместнее, Кристиан завёл строгий режим, которому Тилль упорно пытался подчинить свою несобранную натуру.

Каждое утро Линдеманн вставал немного раньше, чтобы привести себя в порядок - неважно как, потому что он всегда смотрел на себя в зеркало с боязнью и отвращением. Потом, пока Кристиан ещё нежится в постели, готовит завтрак - что-нибудь плотное для Кристиана и лёгкий салат для себя (которым, конечно, невозможно насытиться, чтобы удержаться от перекусов). Готовить Тилль почти не умеет, но за полгода Лоренц многому его научил.

Кристиан проявляет желание просыпаться, когда еда уже готова и коридор между кухней и спальней полон возбуждающих аппетит ароматов. Обычно Тилль совестью чует, что Кристиан проснулся, и приходит быстро, чтобы Лоренц не надрывал голос, зовя на помощь. Здесь-то и начинается самое трудное. Кристиану нужно сделать массаж, потому что после сна всё тело у него затекает и ноет. Здесь нужно быть осторожным - нажимая слишком сильно, Тилль слышит хруст костей, а рассчитывать силу трудно. Но Кристиан и не сердится особенно.Потом - одевание, долгое и тщательное. Тилль не мог позволить себе, чтобы Кристиан носил столь жуткую одежду, поэтому в первые же дни уломал его кардинально обновить гардероб, сделав исключение для особенно любимых футболок. Несмотря на протесты Кристиана и его неравнодушние к неоново-кислотным оттенкам, Тилль таскал его по магазинам, чудом отыскивая в мужских отделах вещи нежных неярких тонов, которые Кристиану действительно шли. Вот и сейчас на нём светло-зеленая пижама из такого мягкого, пушистого материала, что хочется взять Лоренца на руки и долго-долго гладить, как котёнка.

О себе самом Тилль так не заботился - начав жить с Лоренцем, он научился обходиться малым и во многом ограничивать себя. Только бы у Кристиана было всё.

После одевания Лоренц надолго запирается в ванной - не решается просить помощи в столь интимных делах.

Во время завтрака они ломают комедию, соревнуясь в хороших манерах. Тилль давится салатом, а Кристиан, быстро покончив с половиной своей порции, демонстрантивно отодвигает тарелку и заявляет, что наелся. Тиллю приходится доедать за ним, и он ест, зная, что вечером будет проклинать каждый лишний глоток. Поэтому после еды у Кристиана настроение хорошее, а у Тилля - подавленное, чуть ли не мрачное.

Кристиан пока ещё не знает о его секрете - вечером Тилль уходит в ванную, и, достав из-под тумбочки весы, взгромождается на них с замиранием сердца. Но трёхзначная цифра не меняется упрямо, повергая Линдеманна в ещё большую депрессию. Желание похудеть было маниакальным, но когда он встретил Кристиана, вопрос веса ушёл на второй план - у Тилля не осталось так много времени, чтобы думать о себе. И хотя Кристиан упрямо говорил, что и так ему нравится, Тилль упорно желал поменяться.

Иногда цифра чуть больше, иногда меньше, и во втором случае Тилль возвращается из ванной весёлый, что несказанно радует Кристиана. Лоренц - единственный, кто смог принять внешность Тилля такой, какой она была, но Линдеманна пугает то, что его любимый получает удовольствие, созерцая столь отвратительные формы и даже не стесняется говорить об этом. Но Тилля такие комплименты подавляют. Он боится думать, что они любят друг друга до фетишизма. Любят не целиком, а за мелочи. При долгом созерцании эти мелочи у обоих вызывали возбуждение, заканчивающееся сексом.Секс... Он доставляет много трудностей, и их больше, чем удовольствия. После того неуклюжего первого раза Тиллю удалось уговорить Кристиана повторить, только уже полноценно. И они потратили на это целую ночь, действуя уже продуманно и тщательно. Но с такой большой разницей в весе это было всё-таки тяжело, потому что Тилль не выдерживал и подминал под себя хрупкое тельце. Ему трудно стоять на четвереньках, потому что к вечеру все суставы начинают ныть и болеть, поэтому его стоны полны страдания, а не удовольствия. Кристиану тоже трудно, но он настойчив, но, несмотря на все его старания, первые попытки не увенчались ожидаемыми ощущениями, и тогда Тилль предложил вариант интереснее - БДСМ.

В молодости Тилль часто предавался подобным извращениям, получая удовлетворение большее, чем от обычного секса. Он не мог объяснить, как из боли получается наслаждение - это мог объяснить только психиатр. Тилль, правда, не испытывал возбуждения при виде текущей крови, но закатывал глаза от наслаждения, когда Кристиан, смеясь, щипал его за бока. Пальцы были сильные, и безобидные щипки доставляли едва ощутимую, но такую приятную боль.

Тилль решил воспользоваться произнёсенным почти в бреду обещанием Кристиана отомстить за испытанные во время секса страдания, но сначала Лоренц не согласился и не хотел признать, что говорил такое.

Но Тилль знал, что в нем скрывается садист. Жажда мести и собственное бессилие вызывали у Кристиана желание причинять боль. Будучи слабым, Лоренц научился ранить словами, и Тилль на себе испытал, как это больно. Больнее, чем удар плёткой или даже порез. В словесных баталиях Тилль тоже был снизу - природа не наградила его красноречием. Тилль понимал, что бессилен перед Кристианом, который мог плести из него верёвки, но не делал этого, потому что любил.

Тилль бы ни за что не разрешил себе причинить любую боль тому, кем дорожил больше всего, поэтому после похода в секс-шоп встал на колени перед кроватью, где было разложено множество специфических и жутких на вид орудий. Он помнил, что продавцы смотрели на них как на сумасшедших, пока Тилль с видом знатока выбирал то, что могло симулировать большее удовольствие. Кристиан тогда наблюдал за ним с любопытством и не решался спрашивать. У обоих сердца ёкали в ожидании вечера, и теперь, когда никто не мешал им, они боялись смотреть друг на друга, понимая, что развлечение слишком рискованно.

Кристиан нерешительно взял плётку, которая была полегче, и посмотрел на Тилля, который преданно смотрел на него снизу вверх.

Взгляд больших зелёных глаз, таинственно мерцавших в полумраке комнаты, был полон мольбы, которую хотелось выполнить. Но сейчас Кристиан не хотел бить. Его сердце уже сжималось от предчувствия страданий любимого. Стоящий на коленях Линдеманн вызывал жалость.

Он хотел приласкать, а Тилль хотел боли. Лоренц боялся так же, как во время их первого раза, ему было даже ещё страшнее. Он знал, что наутро будет жалеть об этом, но раз Тилль хочет...

И Кристиан переступил через себя, хотя не мог делать подобные вещи на ясную голову. Но и для этого у него было средство.

Он отложил плётку и отыскал среди игрушек металлическую баночку с шоколадными конфетами. Но это были непростые конфеты - их рецепт шёл из восемнадцатого века, когда даже разврат был утончённым, и предложение совокупиться отличалось изысканностью, подобающей комплименту. Тогда не было химически выведенных возбуждающих средств, и люди пользовались тем, что давала природа, если собственный организм уже не позволял предаваться страсти так же бурно, как в молодости.

Зажмурившись, он тщательно прожевал конфету, чувствуя на себе недоумеваещий взгляд Тилля. Потом подумал и затолкал вторую конфету в плотно сжатый рот. Коснувшись колючего подбородка, Кристиан почувствовал, как нервно подрагивает у Тилля челюсть.

- Прости, - прошептал он, погладив по щеке возлюбленного, который послушно прожевал конфету и в ожидании скрестил руки за спиной. Вид у него, полуобнажённого, был крайне жалкий, да и Лоренц в кожаном корсете выглядел не лучше.

Его холодные колени упёрлись в грудь Тилля, который быстро и тихо дышал.

Вздох.

Размах.

Свист.

И плетка с шумом обрушивается на покорно согнутую широкую спину.

Кристиан боялся раскрывать глаза, представляя красную полосу на коже, покрывшейся пятнами от волнения. Тилль не проронил ни звука, лишь постарался встать так, чтобы Кристиану не пришлось слишком наклоняться.

- Продолжай, - с трудом произнёс Тилль, встряхивая головой. Он хотел добавить: "у тебя хорошо получается", но не стал, понимая, что Кристиану и так тяжело.

Лоренц подвинулся - сегодня коляска казалась ещё более неудобной, и он пожалел, что не выбрал другого места. Кристиан вдруг представил, как они выглядят со стороны и содрогнулся от того, насколько это было жуткое зрелище. И насколько неприятное.

Он долго медлил, прежде чем ударить второй раз. Тилль тяжело дышал, устав от неловкого положения. Спина ныла, и больное место сильно жгло - удар был силён.

Едва сдерживая дрожание в руке, которая была не в силах держать плетку, казавшуюся каменной, Кристиан зажмурился ещё крепче и уже занёс руку, чтобы ударить, как вдруг руки его вяло опустились, а он сам сполз на пол, чуть ли не плача.

- Я... я не могу, - прошептал он, с отвращением отбрасывая плётку, и, закрыв лицо, отполз подальше от недоумеваещего Тилля.

Лоренц прижался к тумбочке под телевизором, и, поджав под себя холодные мёртвые ноги, зарыдал, не в силах сдержать то, что его мучило.

Он захлёбывался и задыхался в слезах, с трудом вдыхая сухой воздух комнаты, но пытался плакать беззвучно, хотя Кристиан испывал желание кричать и выть.

Его руки были уже совершенно мокрыми, когда Тилль, ничего не спрашивая, обхватил его за плечи. Шершавые пальцы деликатно тронули катившуюся по щеке слезинку и вытерли нервно хрюкающий нос. Как всегда, Тилль пришёл на помощь с опозданием, но бесшумно, и его присутствие не раздражало. Раньше Кристиан боялся показывать перед ним свою слабость, но теперь ему было всё равно. Он тяжёло вздохнул и прижался к Линдеманну, пачкая его плечи и шею своими слезами. Тот нежно придерживал его за спину, ловко, но осторожно распуская шнурки неудобного корсета. Почувствовав это, Лоренц сморщился и боязливо взглянул на возлюбленного. Тилль посмотрел на него по обыкновению внимательно, словно спрашивая что-то, и под этим взглядом Кристиану стало стыдно плакать. Он только крепче обвил его шею, шепча мокрыми губами, которые громко шлёпали и мешали различить слова. Но суть и так была понятна - Лоренц даже не просил, а умолял простить его.

- Ты ни в чем не виноват, - наконец произнёс Тилль, нежно поглаживая тщательно причёсанную голову, - если кто-то и виноват, то это я. Я заставил тебя так переживать. И я готов сделать что угодно, лишь бы ты не страдал больше. Не плачь, пожалуйста, - он поцеловал солёные мокрые губы, и Кристиан отвернулся, обиженно насупившись. Хрюкнул, вытирая глаза, и попытался залезть в коляску, но понял, что все части тела отказываются повиноваться. Тилль оказался ловчее: подхватил мягко, и, окончательно избавив от корсета, взял на руки.

- Отдохни, - аккуратно уложил на кровать, закутывая в пушистый халат, - а там посмотрим.

Кристиан спрятал вечно холодные руки в рукава и посмотрел на возлюбленного, который не знал, куда себя деть и понуро сидел на краю кровати. Наверное, не считал себя достойным лечь рядом и просто обнять. А это нужно было Кристиану больше всего.

- Спой мне что-нибудь, - робко попросил он, поворачиваясь на бок. - Ты так красиво поёшь, но ни разу не сделал это для меня...

Тилль тяжело вздохнул, не желая петь, но спросил:- А что ты хочешь?- Что-нибудь тихое, - робко ответил Кристиан и положил голову ему на колени. Так будет лучше слышно, как зарождается звук.

- Я тебя понял, - Тилль не стал ломаться и запел почти сразу:- Если вы живёте безгрешно,

Протягиваете друг другу руку помощи,

Если вы не заритесь на солнце,

Для вас будет сыграна песня.

Она оказалась действительно тихой и ласковой, то, что Кристиан и хотел услышать. Тилль нарочно пел негромко, и рычащие ноты в его голосе было слышно лучше. Мелодия была трогательной, как колыбельная, и Кристиану показалось, что это лучшее из всего, услышанного им раньше.

- Мы слуги ваших ушей,