Бонусные треки (2/2)

Мы рождены для музыки.

Всегда, когда вы печальны,

Мы играем для вас.

Он прилёг, слегка пододвигая Кристиана к стене, и продолжал петь, хотя это было не так удобно. Лоренц прижался к нему поуютней, уже забыв, что недавно плакал. Даже песня не так занимала его - Кристиан слышал, как где-то в глубине Тилля постукивает его сердце, как глухо ворочается что-то в желудке, и хотя эти звуки были приглушены толщей жира, Кристиан испытывал упоение, слушая их. В эту минуту он понял, что любит в Тилле всё: и его глаза, и рот, так некрасиво открывающийся во время пения, и его полноту, и ямочки на руках там, где у других людей выступают суставы, соединяющие кисть с пальцами. Это был самый родной, самый любимый человек, и сейчас, слушая его пение, Кристиан подумал, сколько лет они потратили зря, не находя дорогу друг к другу. Зато теперь они вместе, уже целых полгода, и Кристиан думал, что они будут рядом ещё много-много лет. Ему было так хорошо, так уютно, и на мгновение Кристиану показалось, что они в этом мире совершенно одни. И это было прекрасное чувство.

- Если вы не можете уснуть,

Вам посчастливится услышать песню,И небеса раскрываются,

Песня спускается плавно с небес.

Оборвав на полуслове, Тилль замолчал, словно испытывая стыд за то, что решился петь на публику. Но публика была благодарна. Не решаясь высказать восхищение вслух, Кристиан лишь чмокнул рябоватую щёку и повернулся к стене, делая вид, что собирается задремать.

Тяжёлые пальцы осторожно коснулись локонов, и Кристиан улыбнулся. Он ничуть не сердился.

***Тилль вспомнил этот случай и встрепенулся, понимая, что сам заснул. Кристиан по-прежнему беспечно сопел у него под боком, и выражение лица его было почти весёлое.

Линдеманн с трудом оторвал голову от подушки и посмотрел в сторону двери. Огромная лень навалилась на него, впечатывая в пуховую подушку. Но вставать было надо - долгий сон вызывает вялость, а это нехорошо для людей, которые ничего не делают целыми днями. Нет, Кристиан работал, сидя за компьютером - жить за счёт Тилля он не желал, а Тилль возился по дому. Но квартиру они покидали только для прогулки - строго каждый день, на час или два, они выходили гулять и без цели блуждали по дворам и скверам. А сейчас май, и гулять стало можно дольше. Дома было холодно, и по утрам мёрзли ноги, а на улице с утра до вечера светило солнце, и восторженно поющие птицы заменяли будильник.

Чуть дыша, Тилль вытащил руку из-под головы Кристиана, куда пристраивал её каждую ночь, и неохотно спустил ноги с кровати. Хотелось спать ещё.

Кровать была старая, и Тилль каждый раз осторожничал, покидая её - боялся скрипом разбудить Лоренца. Его возлюбленный - соня, но с чутким и тревожным сном.

Стараясь сдержать страдальческое оханье - по утрам всегда чувствуешь себя хуже - Тилль поплелся в ванную.

Ему удалось не заметить себя в коридорном зеркале, а это уже хорошее начало утра. Но в ванной он всё-таки не удержался и взглянул в зеркало.

Шрам. На боку. Неровный, глубокий, как след от прививки, грубо заросший соединительной тканью. Тоже след той ночи, когда они впервые решили попробовать БДСМ. Если Кристиан бил его на "трезвую" голову, подчиняя все свои действия разуму, то последовавшее дальше можно было объяснить только действием конфет, завалявшихся в секс-шопе наверное с восемнадцатого века. Это было довольно жуткое воспоминание, единственное, которое Тилль хотел забыть, но этот случай помнился им лучше всего. Возможно, его память была способна запоминать только плохое.

***Кристиан и не думал дремать. Прикрыв глаза, он смотрел в окно, наблюдая, как стремительно чернеет ясное летнее небо. Шумное, но спокойное дыхание Тилля громко раздавалось над ухом.

Лоренцу нужно было переварить только что случившееся, но думать над этим не хотелось. Ему было приятно лежать вот так, ни о чем не думая.

Он зевнул и слегка подался назад, утопая в дряблых формах Тилля - странно, но именно это в его облике возбуждало Кристиана больше всего, иногда до такой степени, что ему хотелось вцепиться в эти формы, как зверь, и вдоволь насытившись, изрезать возлюбленного на маленькие кусочки, пачкая руки и лицо ещё тёплой кровью..Кристиан поёрзал, подавляя желание, но тут же в его голове проскользнула совершенно сумасшедшая мысль:

"А что если попробовать?"

И жидкие волосы тут же стали на голове дыбом от ужаса.

"Но если ты хочешь, то почему бы и нет?" - лукаво спросил его внутренний голос, заставляя зарыться в подушку.- Тилль, может пойдём, пожрем? - внезапно спросил Кристиан, весело глядя на возлюбленного.

- Ну пойдём, - без особенного энтузиазма отозвался он и поднялся, подхватывая Кристиана на руки.

На кухне включили свет, и желтоватые тона обоев резко контрастировали с ночным небом. Уже в этом было что-то пугающее.

- Я бы съел чего-нибудь жареного, - так же хитро произнёс Лоренц, стараясь не смотреть на так возбуждавшее тело. "Всего лишь один кусочек", - успокоил себя он, с едва слышным лязгом доставая из подставки длинный разделочный нож. Пока Тилль, стоя у холодильника, привычно считал калории, Кристиан поставил сковороду на огонь и достал масло и специи. Он всегда любил острое.

Костлявые ладони с удовольствием потёрлись друг о друга, но Кристиан не мог скрыть от себя, что дрожит, как заячий хвост.

"Проклятая коляска", - он со злостью посмотрел на колеса и на безжиненно болтающиеся ноги. Так бы он уже давно мог подобраться к Тиллю. Но Линдеманн сам подошёл к нему, делая вид, что не заметил ни ножа, ни сковороды.Совершенно искренне ласкаясь, Кристиан прижался к его груди, радуясь тому, что на Тилле сейчас нет майки, его торс полностью открыт.Масло трещало, требуя принять кого-то в пузырящееся озеро.Обнимая Тилля, Кристиан просунул ему за спину руку с зажатым в ней ножом...Как жаль, что он не может обхватить Тилля полностью. Всё-таки в чрезмерной полноте не слишком много хорошего.Холодное лезвие воткнулось в мягкую кожу, больно царапнув.Линдеманн вздрогнул - первым его желанием было вырваться из рук обезумевшего Лоренца, в чьих затуманившихся глазах загорелись странные огоньки, но стоило Кристиану произнести хриплым от возбуждения голосом: "всего лишь один кусочек, мне не нужно от тебя много", как Тилль потерял самообладание и подвинулся ближе, опирая руки на спинку коляски.

Поначалу тонкая боль от хорошо отточенного лезвия была приятной, но когда Кристиан стал вспарывать кожу, Тилль едва не взвыл от боли. Красная пелена встала перед его глазами, он чувствовал в боку ворочающийся нож. Он почти слышал, как лопаются капилляры, и холодная жидкая кровь медленно стекает, вызывая мучительную щекотку.

Кристиан режет упрямо, не желая помочь себе второй рукой. Рана выглядит скорее рвано-укушенной, и хотя мышцы в разрезанном месте скрываются глубоко, Кристиану достаточно небольшого шматка жира, который спокойно лежит прямо под кожей.

Он режет жадно, как первобытный охотник, не обращая внимания на то, что Тилль способен чувствовать, что ему больно, что он хочет прекратить это всё, но по стонам, вырывавшимся из крепко сжатых губ Линдеманна, Лоренц понимал, что Тилль достиг наивысшей точки возбуждения.

Нож впивается в бок далеко не так гладко, как думал Кристиан, и мужчина, упрямо поджав губы, смотрит на выбегающую из пореза кровь, убеждая себя, что не испытывает брезгливости или отвращения. Резать трудно, но спустя несколько минут, которые кажутся вечностью обоим, Кристиан грубо отрывает от Тилля настолько маленький кусочек, что его можно продать дорого, как деликатес. Но рана выглядит жутко. Сморщившись, Тилль отступает, зажимая бок, и весь его вид молит о помощи. Но Кристиан не сможет ему помочь - двумя пальцами он опускает трофей в нетерпеливо скворчащее масло, и, отодвинувшись, ждёт, пока кожа как следует поджарится, а жир покроется оранжевой коркой.

Не обращая внимание на доносящиеся из коридора стоны, Кристиан щедро посыпает добычу специями, аромат которых способен перебить вкус чего угодно. Но Лоренц чувствует, что не сможет есть возлюбленного без приправы.

Жир жарится плохо и долго, растапливаясь в масле - Кристиан с горечью наблюдает, как лакомства становится всё меньше и меньше. Он испытывает чувство, близкое к разочарованию, и сейчас его мысли занимает только содержимое сковороды.

В это время Тилль, полуслепой от боли, шарит одной рукой в аптечке. Тяжело, неудобно, боль притупляет все мысли, и пальцы истерично, но безрезультатно перебирают лекарства, мешаясь, как новорождённые котята. У него остаётся надежда, что кровь остановится сама, и он старается не думать о том, что рана довольно большая.

Тилль тихо стонет, прижавшись к холодильнику - ощущение прохладного пластика под щекой успокаивает.

Ему давно не было так больно, и даже запах чего-то жареного, доносящийся из кухни, не придаёт ему сил.

А почему это запах "чего-то"? Это же запах его самого!

И Тиллю от этой мысли становится по-настоящему жутко.

На изнаночной стороне кожи, где жир сидит крепко, появляется долгожданная корочка, и Кристиан, не в силах устоять перед желанием, которое намного сильнее, цепляет раскалённый, в масле кусочек и дует недолго, едва не начиная стонать от желания съесть его поскорее.

Слишком горячо. Специи обжигают рот, мешают разобрать вкус, но Кристиан, время от времени вдыхая ртом, жуёт терпеливо, доказывая себе, что его любовник очень приятен на вкус. Самовнушение срабатывает, и прожевав - не так медленно, как хотелось, Кристиан с жадностью смотрит на оставшийся топленый жир. Он бы слизал и его прямо сейчас, но сковорода слишком горячая - такую температуру никто не выдержит.Но Кристиан доволен. Ему уже хочется повторить это ощущение. Ощущение того, что твоя жертва живая, стонет, вырывается, и самое сладостное в этом ощущении то, что они оба любят друг друга.Он облизывает лоснящиеся губы с аппетитом, как кот, съевший что-то вкусное и наконец слышит, как стонет Тилль. Насколько болезненно и жалобно, что в душе Кристиана всё переворачивается, и он, проклиная свои дурацкие фетиши, стремится в коридор.

Тилль сидит на полу, и Кристиан видит, что пальцы, которыми он пытается зажать рану, испачкались в крови. Но прежде чем утешить, Кристиан решает помочь.

Аптечка уже разворошена, но перекись, вату и пластырь Кристиан находит быстро.

С трудом отцепляет руку от раны, уже запекшейся и сочащейся желтоватой плазмой. Нарушать корочку не хочется, и Кристиан аккуратно заклеивает рану, отставив перекись в сторону. По счастью, ничего важного он не затронул - органы и крупные сосуды спрятаны глубоко.

- Чш-чш-чш, - шепчет он, махая над раной. Она выглядит ужасно, и Кристиан спешно отводит взгляд, глядя на блестящее от пота, измученное лицо возлюбленного. Линдеманн едва не плачет, но Кристиан не считает нужным оправдывать мотивы своего поступка. Он лишь крепче прижимается к Тиллю и пытается поднять его, чтобы увести в спальню. Тот понимает, что от него просят, и с трудом плетется, сгибаясь от вспыхивающей в боку боли. Нащупывает кровать и с облегчением валится на неё. У него нет сил злиться на Кристиана и выспрашивать мотив этого поступка даже не потому, что произошедшее подчинялось законам логики. Тилль не имел права сердиться, и странно - он не смог удержать улыбку, когда его мучитель прилёг рядом, и по тому, что Кристиан не стремился прижиматься, Тилль понял - Лоренц чувствует свою вину, но не знает, как извиниться. Но извиняться не нужно - ведь они всё равно простят друг друга, и Тилль знал, что Кристиан резал не из-за садистких побуждений, а от большой любви, пусть это и звучало глупо. А скорее всего, он совершил это в угаре от странного вкуса конфет, в которых наверняка было ещё что-то, кроме шоколада.

Костлявые пальцы осторожно провели по щеке, и Тилль, почти забывший о боли, услышал шепот:- Я никогда больше так не сделаю. Честное слово.

И Тилль верит ему, как всегда. А Кристиан сдерживает слово.

***Тилль впервые смотрит на себя без отвращения. Раз Кристиан любил его до такой степени, что оставил этот шрам, то и у Линдеманна есть возможность принять себя как есть.

Он улыбается отражению и слышит требовательное:- Тилль!

Его самый любимый на свете человек проснулся, и Тилль с вышел из ванной, улыбаясь сердитым ноткам в голосе, который старался казаться суровым.

Они оба знают, что никакая ссора не способна разлучить их, и Кристиан волен вытворять что угодно, потому что Тилль заранее простил ему всё.