Часть 5 (2/2)
Хотелось сказать ему, что он – лучшее, что было в моей жизни. И если бы нужно было выбирать между всем человечеством в целом и им, я бы выбрал его не задумываясь. Даже если бы каждого представителя человечества нужно было бы убивать лично. Я бы порешил всех, детей, женщин и стариков. Лишь бы он жил. Лишь бы быть рядом.
Хотелось целовать его пальцы, гладить волосы, неважно короткий выбритый ежик или длинные спутанные пряди. Хотелось окружить его заботой и уютом. Кормить, радовать, и знать, что он в безопасности. Я буквально проглотил вставший в горле ком и просто смотрел, как он устало устраивается на плече у Калтыгина.
Капитан напоследок еще раз провел с нами инструктаж. Напомнил, легенду относительно проваленного нами задания. И мы по общему решению дружно уснули. А пробуждение было чудовищным. Нас нашли. Причем складывалось ощущение, что не случайно, а именно после поисков. Под дулами автоматов было очень неуютно.Григорий Иванович, орал что-то про языков, прикрывая собой Леньку, а я подумал, что лучше подстраховаться и выполз вперед крича на немецком просьбу не стрелять. Нас вытаскивали из вагона. Меня вышвырнули первым. Леню, слава Богу, выбрасывать не стали, дали мне его аккуратно спустить. Он шатаясь стоял, держась за двери, а я протягивал ему руки. Лучшим способом было бы подхватить его под бедра. Но он мой маневр разгадал, обжег взглядом и стал садиться.
В итоге он забросил мне руки на шею, позволив снять себя с поезда. Нас вывели на полянку, которая была придорожным кладбищем. Прямо там между наскоро сколоченных крестов нас и поставили рядком. Калтыгин пытался что-то объяснять, начальство сменялось одно другим. А я лишь чувствовал, что Леню бьет крупная дрожь.
Он держался за мое плечо, а я сжимал его узкую талию так крепко, что скорее всего делал ему больно. Но выпустить его сейчас было выше моих сил. К тому моменту моя усталость была такой сильной, что мне было плевать на себя. Лишь бы он жил. Лишь бы дышал. На автомате я тер свою линию на немецком, о том, что мы мол жаждем работать на советскую армию.
Нас даже особо не били, провели в штаб. Поставили лицом к стене в коридоре. Леня на эту стену буквально рухнул. Прижался к ней щекой и устало прикрыл глаза. Я уткнулся рядом, хотя по-хорошему лучше бы накрыл его собой. Во мне поселился дикий страх за него. Краем уха я слышал, как наши документы передали подполковнику. Назвали фальшивое имя Филатова, а в следующую секунду я поверил в судьбу, господа Бога и всех его апостолов.
Потому что из кабинета вышел Чех. Остановился рядом с нами, посмотрел каждому в лицо и пошел дальше. Леню уже вызывали на допрос, и он тяжело хромая пополз в кабинет. Ободряюще хлопнул меня по плечу и долго посмотрел в глаза. Почувствовал, как меня затрясло. Хотелось его обнять до боли в руках. Но увы. Мой храбрый мальчик ушел, а я остался, уткнувшись лбом в стену.Через двадцать минут возни в кабинете Леню под руки потащили в местный аналог тюрьмы. Он явно был без сознания. У меня вспотели руки. Следующим вызвали меня. Но так как никто в штабе немецкого не знал, то и били меня не дольше получаса, да и то, без особой злости. Так. Попинали, не больше. После чего бросили в ту же комнату, что и Леньку.Тот лежал на соломе ничком, и я на секунду решил, что он мертв, но не успел как следует испугаться, как он зашевелился. Облегченно выдохнув, я, как был на коленях, пополз к нему. Он устало открыл глаза и чуть повернувшись уткнулся лицом мне в грудь. Его плечи мелко затряслись, а я, ненавидя весь мир, зашептал ему на немецком всякие глупости.
Я шептал, что он самый лучший. Что я рядом и никогда его не оставлю. Что мы обязательно выберемся, и все будет хорошо. Я укачивал его в объятиях и мечтал убить каждого, кто довел моего маленького до такого состояния. Я гладил его по спине, украдкой целовал в макушку, вспоминал какие-то наши с ним общие победы. И он потихоньку успокаивался.
Разжимал пальцы, выпускал края моей куртки. Стал сам поглаживать мои плечи, а потом просто улегся на меня, обняв за талию. Мы лежали так за какими-то полками, скрытые от посторонних взглядов. Наконец он еще раз уткнулся в меня лицом, и я почувствовал трогательный поцелуй сквозь ткань гимнастерки. После чего он подтянулся повыше, мы уселись рядом и переплели пальцы.
Так, держась за руки, мы шепотом все еще на немецком обсудили наши шансы выбраться из этого дерьма. Меня позабавило насколько часто мой интеллигентный Лёнечка матерился в этой беседе. Он все еще очень надеялся на то, что Чех нас вытащит, я же не был столь оптимистичен. Часа через два привели Калтыгина со свежей ссадиной на лице.
Он подошел к окну и тяжело вздохнул. Я на грани слышимости спросил у него о состоянии наших дел. Оказалось, что мы в заднице. Потому что на нас вешали диверсию на транспортном узле. Там столкнулись два состава, и мы отлично подходили для козлов отпущения. Стало понятно почему мы влипли. Из-за диверсии стали проверять все составы и наткнулись на нас. Дурацкая случайность.Почему-то нам везло во вражеском тылу и чудовищно прилетало у своих. На Родине мы отхватили больше, чем на любом из заданий. Настроение упало у всех. Чуть не переругались. Но Калтыгин вовремя взял себя в руки и наказал держаться вместе и не болтать лишнего. Леня упрямо сжал губы. Его нога мелко подрагивала, нервы были ни к черту.
Всю ночь мы дружно продрыхли. Откровенно говоря, я и не помнил, когда в последний раз так долго спал. Ленька уютно сопел в мое плечо, и грел бок. Мы набросали поверх себя соломы и спали, просто как на пуховых подушках. Утром проснулись и стали ждать хоть каких-то событий. Примерно к полудню за нами пришли, и вроде даже собирались куда-то вести. Кажется даже не на расстрел.
Мы уже сидели в машине, когда в штабной двор ворвался автомобиль из которого высовывался подполковник Костенецкий и орал благим матом. Клянусь, я обрадовался ему, как родной матери. Он быстро разрулил ситуацию, подал все необходимые знаки Калтыгину, чтобы тот знал, что отвечать. Обозвал нас несолидными фрицами. Отмазал нас от ответственности за диверсию. Раздал всем люлей и плюшек, после чего усадил в свою машину и увез.
Ехали мы не так уж и долго, не больше трех часов, в течение которых я узнал столько сложносочиненных матерных конструкций, сколько не слышал за всю свою жизнь. Некоторые выражения мне хотелось записать, потому что это была поэзия. Леня тихо хихикал рядом со мной. Калтыгин улыбался, как сумасшедший.
Нас привезли в новый штаб, Леню тут же напичкали обезболивающими, положили на хирургический стол и наконец нормально подлатали его многострадальную ногу. Затем нас отправили в баню, Калтыгин уже успел там побывать, и его брили в медсанчасти. Так что мы с Леней остались вдвоем.
Я одурел от счастья. Баня была натоплена на совесть. Мой мальчик все еще плохо держался на ногах, и был слегка заторможен от того количества лекарств, которые в него впихнули. Так что почти не возражал, когда я усадил его на лавку и с удовольствием принялся отмывать. Впервые за четыре месяца мы были наедине, в тепле и безопасности.
Разум отказал мне почти сразу. Я урчал, мурлыкал, и ластился. Я с восторгом и каким-то почти религиозным благоговением отмывал каждый сантиметр любимого тела. Ленька расслабился, пригрелся, развалился на лавке широко разведя ноги и снисходительно следил за моим помешательством.
Я же как психованный обнюхивал и зализывал каждую его царапину, каждый шрамик. Я наконец мог целовать его коленки, живот, шею, губы. Он охотно отвечал, обняв меня за плечи, тихо вздыхал и был просто ожившей мечтой. Он поощрительно положил ладонь мне на голову и я набросился на него, спустившись опять на колени и взяв его член в рот.
Мне было так хорошо, что я позволил ему беспорядочно толкаться в горячую влажную тесноту моих губ, лишь успевал оглаживать вершину языком. Он кончил быстро и бурно. После чего притянул меня к себе, положил мыльную ладонь на мой стояк, за пару движений заставив излиться и меня.
Мы тяжело дышали, целовались, и улыбались друг другу, настолько это было хорошо. Мокрый, теплый, порозовевший Ленька. Я вдруг осознал, как мало мне надо для счастья. Мы еще погрелись, лениво лаская друг друга. После чего переоделись в чистое и пошли стричься. Было так непривычно видеть его коротко стриженным. Сразу захотелось потрогать его колючий затылок. Но я сдержался.
Нас прямо так, в исподнем, отправили к Костенецкому. Он выставил на стол столько еды, что я слегка охренел. Мы набросились на нее, как голодные собаки на кость. Он лишь смотрел, только раз предупредил, чтобы не налегали. С непривычки нас могло знатно скрутить. Но это было выше моих сил. Только в эту минуту я понял, насколько же я был голоден.
Подполковник долго ждать не стал. Прямо в процессе поглощения нами еды стал нас ругать. Мат иссяк еще в машине. Теперь это был полноценный разбор полетов. Хвастаться нам и правда было нечем. Шуму навели на весь фронт. Задание ставки не выполнили. Калтыгин сразу напрягся и пару минут они с подполковником высказывали друг другу претензии и тщательно завуалированные угрозы.
Мы с Ленькой помалкивали и жрали картошку с солеными огурцами. Когда накал страстей в руководящем составе поутих, Леня мастерски перевел тему, спросив, где майор Лукашин. Костенецкий помрачнел и пошел к буфету. Вытащил четыре рюмки и бутылку самогона. Разлил. Рассказал про шальной осколок, который поймал наш майор прямо в висок в двух километрах от фронта.
Лукашина было жаль, он был хорошим мужиком. Не злобным и не дрянным. Мы дружно помянули погибшего товарища. Удивил Леня. Выпил вместе со всеми. За Родину когда-то пить отказался, а тут внезапно пересмотрел свои принципы. Я грешным делом ожидал обморока. Самогон был крепким и ядреным. Но Филатов лишь поморщился и плюхнулся обратно на лавку, быстро заедая горечь огурцом.Через минуту нам представили нашего нового руководителя. Майора Самохвалова. Момента хуже было не придумать. Мы хмуро уставились на начальство, которое так же хмуро пожелало нам приятного аппетита. Поразил Леня. Обычно самый вежливый и корректный из нас, он выплюнул ?Спасибо? таким тоном, что лучше бы сразу нахуй послал.
Майор это видимо почувствовал. Костенецкий велел отвезти нас на кордон. Где мы проторчали еще месяц, пока Леня лечил ногу. С нормальной медициной, питанием и режимом он восстанавливался быстро. А руководство судя по всему просто не знало, что с нами делать. Мы то в целом были довольны. Нам нужна была передышка. Хоть небольшая. В основном подлечить нервишки. Свежий воздух, здоровый сон, физические упражнения.
К концу месяца нам сказали, что нашу группу отправляют в Крым.