Часть 3 (1/2)

Когда мы прилетели, нам дали отдых – сутки. Затем Чех потребовал написать отчеты о проведенной операции. Мы с Леней свои сдавали в присутствии Калтыгина. Мой отчет вроде его удовлетворил, но все же Чех полунамеками показал мне, что моя афера с чужими документами не прошла мимо бдительного взгляда.

Однако на расстрел меня никто не повел, и я как-то даже расслабился. В соседней комнате Леня уже играл на своем обожаемом аккордеоне. Ему бы быть музыкантом, а не разведчиком. Глядишь и найдет себя в мирное время.

А летнаб давал нам последние уроки жизни и рвал когти по своим засекреченным делам. Велел запомнить, что возвращение иногда бывает опаснее самой операции. Но это я и без него знал. И в финале он сообщил, что нам с Леней присвоены новые звания. Теперь мы были младшие лейтенанты. Я не смог отказать себе в удовольствии всласть потискать Леню, в честь радостной новости, так сказать.Нам дали десять суток отпуска. А это значило пьянство и бездумные шатания по деревне и окрестностям. Леня, разумеется, собирался к своей Тане. Погоны он натер так, что я почти ослеп. И вообще выглядел так, как будто собирался жениться. А у меня что-то свербело в душе. Я печенкой чувствовал, что что-то идет не так. Но не мог объяснить, что именно.

Я молча наблюдал за тем, как мальчишка рвет ромашки, собирая нехитрый букет. А он был романтиком… А потом провожал его взглядом, когда он в припрыжку уходил по дороге. Я же не в силах сидеть на месте, пошел к центру деревни, в попытке найти кого-нибудь знакомого, и узнать последние новости.

Нашел двух парней, с которыми пару раз вместе парился. Они-то мне и поведали причины моего беспокойства. Оказывается, пока нас не было, был обстрел. Зенитки над самой линией фронта. Погибли шестеро. Трое наших из войсковой разведки, два летчика и радистка Таня. Их уже успели похоронить на местном деревенском кладбище за те пять дней, что мы ходили на задание и отсыпались после.

Я внутренне обмер. Леня уже наверняка дошел до штаба радиосвязи, где ему все рассказали. Мне нужно было его найти. В таком состоянии мой импульсивный мальчик мог натворить всякого дерьма. От нападения на злобную начальницу своей подруги, до самоубийства. Я как мог невозмутимо попрощался со знакомыми и рванул из деревни. Мысли судорожно метались в голове. Я пытался сообразить, куда мог пойти Ленька в душевном раздрае. Пробежал, как марафонец по тому маршруту, где они бегали по утрам, потом обошел деревню. Заглянул к радисткам, и наконец вышел на поле за леском. Неподалеку от кромки леса я увидел движение и осторожно пошел туда.

Мой мальчик бился на траве в рыданиях и рубил ножом мягкую землю. Мое сердце обливалось кровью, так мне его было жаль. В который раз я подумал о том, что он был слишком юн для всего этого дерьма. А еще мелькнула мысль, что я поступаю глупо. И его и меня могли убить в любую минуту. А я так и не узнаю, как бы это было, если бы он стал моим.

Я подошел к нему осторожно, со спины. Он услышал, обернулся и посмотрел на меня совершенно дикими глазами. В них не было ни капли узнавания, только беспросветное отчаяние и злость. Я был готов к тому, что он бросится на меня. Он и бросился, как дикий звереныш. Я легко его заломал и выбил из слабеющих пальцев нож. А потом прижал к себе, опускаясь вместе с ним на колени.

Он вцепился в мою гимнастерку так, что я услышал натужный треск ткани. А потом он обмяк, уткнулся мне в плечо, прошептал мое имя и зарыдал. Горько, сильно, не стесняясь. Я чувствовал, как намокает рубашка, как он трясется в моих руках. И просто укачивал его в объятиях, шепча что-то банальное, но нежное. Он постепенно успокаивался, шмыгал носом, всхлипывал, и тихо выл на одной ноте. И от этого было еще страшнее.

Когда он успокоился, то не стал отстраняться от меня, чем сильно меня удивил. Я думал, что он застыдится своей якобы слабости, но он просто устроился в моих руках и мерно дышал. А потом неожиданно поднял на меня свои красные заплаканные глаза, задержался так на несколько секунд, и вдруг потянулся к моим губам.

Я опешил, потому что не ожидал от него такого, но отстраниться было выше моих сил. Я очень хотел его поцеловать, и заткнул мысли, что он в невменяемом состоянии и скорее всего будет об этом жалеть. А он, не закрывая глаз, дотянулся до моего лица и целомудренно поцеловал меня в уголок рта.Во мне все перевернулось от этого нежно-невинного жеста. Я так и не понял, было ли это благодарностью, или случайностью, или чем-то еще. Но я наклонился к нему, внимательно посмотрев в глаза, а он не отшатнулся, не отвернулся, а только прикрыл веки, взмахнув мокрыми от недавних слез ресницами.

И тогда мне сорвало крышу. Я прикоснулся к его мягким губам, и наконец поцеловал. Его губы были соленые от слез, податливые и чуть колючие от заживающих трещин. Я целовал его медленно и настойчиво, а он отвечал, тихонько поглаживая кончиками пальцев мою шею. Я что-то шептал ему между поцелуями, что он мой маленький мальчик, что я его безумно хочу, что не верю своему счастью. И наверняка еще много такой же глупой банальщины. Но его глаза смотрели в мои, и в их глубине что-то сияло. Какие-то синие звездочки.

Он осмелел и мягко толкнул меня на спину, сам вытянулся рядом. И уже он целовал меня, изучая, примеряясь. Я не мешал ему исследовать себя, умилялся его неуверенности. Но сам позволял себе только гладить его плечи. Опасался спускаться ниже, или на чем-то настаивать. Ситуация хоть и возбуждала, но я все равно не мог отделаться от мысли, что он это все от неожиданности, от горя потери. Что вот сейчас он очнется, оттолкнет меня, заорет, что я извращенец, а потом трибунал, расстрел и плакала моя молодая жизнь.

Но он так и не вздрогнул, не оттолкнул, не испугался. Просто в какой-то момент лег рядом на спину и взял меня за руку. Мое сердце защемило от захлестывающей нежности. Я хотел его до дрожи в коленках, но просто не стал ни на чем настаивать. Его стоило ждать, и я решил сдаться ему. Оставить все на его усмотрение. Так что просто повернул голову на бок и разглядывал его лицо. И черт, заплаканный, сопливый, зацелованный, взъерошенный. Каким же красивым он мне казался в тот момент.

Он долго лежал молча, всматриваясь в медленно плывущие над нами облака, а потом чуть повернулся ко мне и прошептал: ?Леша, это было что-то настоящее.?. И я пропал. Потому что он был прав. Это было что-то настоящее. Не мимолетная похоть. Не быстротечное желание. А что-то настоящее. И я просто ему кивнул.

Он удовлетворенно кивнул в ответ и еще раз меня поцеловал. Сам. Уверенно. Ласково. После чего мы поднялись, привели себя в порядок и пошли обратно в деревню. Я весь был как на иголках. Впереди было десять дней отпуска. Как мы собирались их провести? Что будем делать? Как поведет себя Леня? Мыслей было много, они хаотично перемешивались в моей голове, потому что несмотря на то, что опыт подобных интимных отношений у меня был и довольно обширный, я никогда ни к кому не чувствовал того, что чувствовал к нему.

Мы вернулись в нашу избу, и он играл на аккордеоне, я же просто разглядывал потолок. Вокруг бегала Клава, собирала что-то на стол, заглядывал Калтыгин, что-то покрикивал, а я вслушивался в музыку. Сегодня Леня играл только нежные мелодии, какие-то романсы, а не бравые военные песни, как обычно. Потом он перешел на классику, я узнавал музыку из своего далекого детства, которая была на пластинке, которую ставила мама.

Я не заметил, как наступил вечер. Поужинал в каком-то тумане и пошел на свою лавку. Леня спокойно раздевался рядом, потом лег и затих. Мне показалось, что он ждал от меня каких-то действий, но я не был уверен. К тому же за занавеской храпел Калтыгин, и это начисто отрубало все мои желания.Зато утром, я закопался, начищая сапоги. И Леня вопреки обыкновению никуда не побежал. Возился неподалеку, как будто чего-то ждал. И дождался. Калтыгин вышел, Клава тоже пошла во двор. Мы остались одни, и вот тогда он как будто взорвался.Схватил меня за майку, сжал ткань в кулаке, оглянулся и потащил меня к печке. Втиснул в маленький теплый закуток, который не просматривался ни от двери, ни из окон и отчаянно, коротко меня поцеловал. А потом отошел на шаг и сжался, стал как будто ниже и еще младше. И смотрел на меня немного затравлено, будто ожидая, что я его ударю.А я наконец расслабился. Он меня принял. Он вчера не был лишь под влиянием момента. Наши желания совпадали, и я ликовал. Я улыбнулся ему, как можно более ласково и подтянул к себе в уютное запечное тепло. Крепко обнял, шумно обнюхал его шею, поцеловал кадык и запрокинул голову в ожидании.

Как же меня заводило, что он был выше. Даже если бы я встал на носки, то все равно бы не дотянулся до его губ. Так что каждый наш поцелуй был его желанием. Его капитуляцией. И мне это чертовски нравилось. Он наклонился ко мне, вжался в меня и поцеловал. Уже уверенно и сочно. А потом потерся пахом о мое бедро.

В животе что-то сладко вздрогнуло. У него стоял, я чувствовал бедром твердость его члена, и это сводило меня с ума. Я придержал его за руки, чуть отстранил от себя и вгляделся в сияющие сумасшедшие глаза. А он тихо заскулил и попытался снова ко мне прижаться. Я не позволил и поднял пальцами его подбородок, чтобы убедиться в его желаниях. Он строптиво рванул головой, избегая моего взгляда, дернулся, вырывая руки и уже сам взял меня в захват, прижимая спиной к теплому боку печи. А потом уткнулся носом в мое плечо, отчего ему пришлось изрядно сгорбиться, и тихо прошептал куда-то в мою шею: ?Сделай что-нибудь…?. Я задрожал от предвкушения.Аккуратно высвободил руки, которые он охотно отпустил. И потянулся к его штанам. Расстегивать их было медленной, но самой сладкой пыткой во вселенной. Пуговица за пуговицей, трясущимися пальцами, я подбирался к предмету своего вожделения. Времени было мало, и я все равно не мог насладиться Леней в полной мере. Не сейчас, когда в любую минуту в избу могли войти.

Но я все-таки расстегнул его штаны и забрался рукой под ткань белья. Мне в руку с тихим упругим шлепком лег аккуратный твердый член. Я нежно сжал его в кулаке, впитывая удивленный жалобный Ленин стон. Он дернулся, подался вперед, толкнулся мне в руку, и снова застонал. Я почти терял сознание от затопившего меня желания.

Леня был прекрасен, его стоны музыкой проникали в меня, он периодически наклонялся, чтобы коснуться моих губ, он был такой крепкий и твердый, что у меня скапливалась слюна. В конце концов я не выдержал и притянул его руку к своему паху. Возбуждение было почти болезненным. И он шустро запустил пальцы за пояс моих штанов, копируя мои движения.

Когда длинные теплые пальцы коснулись моего члена, я не взвыл лишь нечеловеческим усилием воли. В его действиях чувствовалась отчаянная неопытность и такое же желание доставить удовольствие. Он пытался копировать мои действия, но отвлекался на свои ощущения, его трясло, как и меня. И плевал я на все его неловкие движения. Это были его пальцы на моем члене, и от одного осознания этого я сходил с ума и едва держался на грани.Мы пыхтели и толкались в этом жарком тесном закутке, быстро дроча друг другу, целуясь, кусаясь, давя стоны и вскрики. Как бы мне хотелось не сдерживаться самому и увидеть, как перестанет сдерживаться он. Как бы мне хотелось слышать его громкие стоны, и мое имя, которое он бы выкрикивал, кончая. Но мы были там, где были. Так что кончать пришлось тихо, закусив щеку изнутри.

Я завороженно наблюдал за изменениями в его лице, то как он сжал челюсть, от чего у него заострились скулы. Как он запрокинул голову, выгибаясь в пояснице и сильнее толкаясь в мою руку. Как закатились его глаза. Как затряслись его бедра, и как напрягся пульсирующий член в моем кулаке, выплескивая теплую вязкую сперму.