Часть 5 (1/1)

—?Прохлаждаются, голубки,?— донесся грохот калтыгинского голоса, вытащившего меня из затяжного сна. Глупостей я решил не делать, лежал неподвижно. Из окна бил яркий свет. Н-да, лучше б по ногам тянуло. А вот мой спортсмен пробежку уже проспал.Дождался пока услышу звук задергиваемой шторки, только тогда резко вскочил и начал спешно одеваться. Параллельно пытался растролкать Лёньку ногой или рукой, в зависимости от того, какой предмет одежды натягивал. Филатов был не дурак, резко подскочил, заскочил в сапоги и гимнастёрку (портки, счастье, были на нём) и в один шаг допрыгнул к окну.Краем глаза увидел я выпавшие из нагрудного кармана гимнастёрки письма, ловким движением ноги откинул их под койку. Ругаться не хотелось, тем более сейчас. Лучше сам объясню потом, чем сейчас буду оправдываться. Лучшая защита ведь?— нападение. Благо Лёня ничего не заметил.—?Бегать,?— сонно ухмыльнулся Лёнька, подмигнул и грациозно прыгнул в оконную раму. Я тем временем вышел в ?общую? комнату с полной готовностью изображать слабоумие.Калтыгин лежал на узкой лавке подле стола и лениво тянул папиросу. Вид его выражал расслабление, лень и легкую насмешливость. Табачный дым пробудил естественную потребность, а лёгкие словно скрутились в комок.—?Доброе утро, Григорий Иванович! —?протарабанил смело, но в то же время немного по-уставному. —?Вы уж были бы добры, помогли куревом разжиться.Калтыгин медленно, со всей грацией, на которую было способно его короткое, но широкое тело, уселся на скамейке. Сначала посмурнел, а потом выдал улыбку, от которой, можно сказать, пахло добротой, пониманием и угрозой. Такая смесь не сильно-то обнадеживала.—?Садись, Алёша,?— смешливо произнёс командир. —?Покурим, потолкуем, опрокинем по рюмашке,?— похлопал по дереву скамьи подле себя. Выбора не было, взял два граненых и четвертушку, сел. —?Разливай.Я подвинул табурет, взгромоздил на него стаканы и приступил к выполнению задания. Вошла хозяйка избы, а Гриша только молча махнул в своей размашистой манере ладонью в сторону двери. Та тихо скрипнула, оставляя нас наедине. Я был напряжен, высоковольтный провод, который тянула через Ляйпцигерштрассе. Калтыгин буквально пах чем-то неизвестно недобрым. На миг мне показалось, что я учуял чеховский одеколон. Принюхался: правда что, показалось. Подал стакан командиру.—?Ну, Алёша,?— протянул Калтыгин,?— за взаимопонимание. —?Я замер, словно статуя, пытаясь здраво оценить обстановку. —?Не тормози, сержант, вздрогнем.Протянул руку, чокнулся. Самогон разлился по нутру и немного успокоил.—?А о чем говорить изволите? —?глупо поинтересовался я. Ничего умнее, чем быть тупым, предложить было невозможно. И действовать приходилось соответственно.—?Расслабься,?— говорит,?— дело житейское. Ты, Бобриков, парень не дурак. Я-то, естественно, ничего не видел, но и ты веди себя соответственно. Услышу неровный вздох с твоей стороны,?— предложение Калтыгин не закончил, но раздавленный в его руке стакан говорил сам за себя.Я и впрямь был дурак, вопреки убеждению командира. Понял одно: он кое-что видел, но будет молчать, если и я не протрепаюсь о том, что знаю. А вот что я знаю? Это вопрос.—?Григорий Иванович, Вы хоть-ба намекнули, в какую сторону мне дышать не полагается,?— говорил осторожно, будто бы ходил по только вставшему льду на речке.Не знаю, что я сказал не так, но Калтыгин как-то угрожающе заиграл мускулами на своей бычьей шее.—?Не лепи картину маслом, Бобриков. Ладно бы твой дружок Филатов сейчас сидел глазами лупал, ты-то куда? Ему тоже передай, чтобы не отсвечивал. —?Тон командира звучал чуть ли не ласково, но в голосе чувствовалась угроза.Именно в этот момент в сени вбежал Лёнька, начал сразу резать слух своей спортивной бодростью.—?Доброе утро! —?напаспев протянул он. —?Распиваете с утра пораньше?—?Как без того, соколик? —?улыбнулся Филатову командир. —?Дружка тоже проинструктируй на этот счёт,?— вложил в мою руку две сигареты (где только разжился такими? сразу видно?— трофейные) и вышел из избы.Лёнька продолжил щелкать своими по-детски синими глазками. Я молча махнул рукой и мы пошли к речке. Шествовали в грузном молчании. Филатов был напряжен, но молчал. И на том спасибо, объясняться на тему нашего с Калтыгиным разговора в центре села, где ушей было больше, чем во мне непоняток, было бы попросту неразумно.—?И как это понимать? —?спросил Лёнька, раздеваясь до белья.Я вкратце пересказал суть разговора.—?Мда, непонятки. Есть предположения?—?Нет.Лёнька пару минут проторчал в речке, после вылез на берег и сел подле меня. Мы поговорили о всякой рутине: погода, деревенские сплетни, которых было, как грибов после дождя. Обходили только сегодняшнюю ночь и калтыгинские бредни.—?Может, он ещё ничего не сделал, а только собирается? —?предположил я. —?Ну там, начистить репу Лукашину. Больно он его недолюбливает. Или вообще измену родине.Филатов нахмурился и долго молчал.—?Если так, то нужно все разведать и остановить его, чтобы не натворил глупостей. Он хороший командир, умный, не хочу, чтобы его под трибунал.О ужас. Если кто-то в этом мире и был наивнее Лёни, то я таких людей не знал даже по рассказам. А людей я видел в жизни много: все разные.—?Куда суешься, Филатов? —?положил руку ему на плечо. Он как-то странно дёрнулся. —?Вот именно, что мужик умный, выкрутится. А ты бы сидел и не отсвечивал, а то крутиться придётся уже нам. Он мне сам уже намекнул на наши неуставные отношения.—?Какие отношения?! —?возмутился Леонид, сбрасывая мою руку с плеча. —?Вы что, оба какой-то белены объелись?!—?Мы может и объелись, главное, чтоб тебе в ноги не надуло,?— посмеялся я, а Филатов только вскочил и быстрым шагом направился к деревне, окончательно завершив наш разговор таким необычным от него, что даже слух резало:—?Да пошёл ты, Бобриков!И на фамилии акцент сделал такой неприятный. Ребёнок, одним словом, что с него взять.***Оставшийся день я провел на речке. Больно тёплая вода была, и солнце яркое. Благо никто не беспокоил. Один раз отошёл к краю деревни, выпросил у снайперов какую-нибудь книжонку, чтоб не совсем уж скучать. Грибоедов. Ни разу не слышал.Вернулся к водоёму, подстелил форму, чтобы репеёв лишних не цеплять, ударился в изучение русской литературы, с ней в Берлине была напряжёнка.Признаюсь, принципиальных отличий не было: все страдают и бьют баб. Хорошо, что я Лёньку люблю, а не женщин. Не смог бы на такое субтильное существо руку поднять, не по-мужски как-то.Снова клиника. Лёньку. Пф, нет. Просто много задом крутит он, так что тут другое… надеюсь.Не впечатлившись творчеством некоего ?А. С.?, с закатом солнца я направился обратно к месту постоя. Высоко облака плывут, погода хорошая будет. Упаси нас в такую на задание.Проходя через лес в надежде увидеть ненабегавшегося с утра Филатова я увидел какую-то избу, которая досель была мне неизвестна. Ещё и свет горел. На таком отшибе?— чай не странность? Нужно разведать.Подошёл ближе, в избе было шумно. Дальше пришлось ползком. Поднял глаза к окну и…Вижу Калтыгина. Нет, не хочу на его постельные утехи с бабами глазеть. Неужто не бабы! Чех собственной персоной! Вот уж странная компания.—?Не забывай, Гриша, что было с тобой в гражданскую, и где ты был бы, не будь меня в данной губернии,?— в голосе Чеха, по-привычному ледяном, скрежетала сталь. Даже у меня по спине мурашки прошли. Грозный он был мужик. Положил Калтыгину руку на плечо. Приблизился.Лучше бы шёл по тропинке, ей-богу. Началась перебранка, смысл которой был предельно прост. Только я хотел ещё раз заглянуть в окно, как прямо над головой пролетела керосинка, осыпая меня градом осколков битого окна. Пополз-ка я от греха подальше.В избе меня, ожидаемо, ждал только Лёня с…Конечно же, он нашёл эти клятые письма и прямо сейчас держал их в руках.Стоило мне зайти, как он тут же поднял на меня свои детские синюшные глазища, полыхающие злостью.—?Что читаем-с, сержант? Меня вот книжонкой сегодня угостили, такая ересь эта ваша русская… —?договорить мне, конечно же, не дали. Что же это такое, люди добрые? Второй раз за день сворачивают мою стратегию драматического идиотизма.—?Ты вообще обнаглел, Лёша? —?прикрикнул на меня Филатов. Характерный мальчик.—?Да я не читал твои писульки. Ты их прямо на задании посеял, не оставлять же мне их немцам. А после забыл. Некогда было, чуть собственную койку не отжали. Вспомнишь тут о бумажках.Как по мне, звучало правдоподобно. И вообще, на месте Лёньки я бы вспомнил, как смешно он сопел мне в ухо и оттаял. Но молодой норов, как и молодое тело, не знает усталости или промашек. Он медленно, парой отточенных, как батин трофейный нож, движений сократил расстояние между нами.—?Ты заврался, Бобриков,?— снова плюет мою новую фамилию, надоел уже. —?Я жалею тебя в последний раз. Только подумай ещё раз приблизиться к моим вещам, ко мне: я не посмотрю, что ты меня спас. Я пожалел тебя тогда под Чернушкой, я тебя и сдам.—?Успокойся, Лёнька, ты чего? Что я такого сделал-то? Говорю же, даже не раскрывал я твои письмена.Филатов подошёл ко мне вплотную, ткнул пальцем в грудь, угрожающе навис надо мной. Впервые рядом с ним я почувствовал себя меньше него.—?Заврался. Я, мой милый друг, вытащил тебя из окопов, и я же засуну на расстрел. Буду плакать горько и долго. Зато ты уже не будешь.Развернулся и ушёл в комнату, так махнув шторкой, что несколько колец, ее удерживающих, зазвенели о половые доски.Не буду его трогать пару часов. К ночи обдумает свое поведение и остынет. Такого тут наплел, извиняться будет денно и нощно. Устно и телесно. Гад. На втором здании под пулю бросился за него, а он тут… Сука.Получишь у меня, как приползешь. Ой получишь. Сразу хотел было ему показать, с кем в конфронтацию вступает, но чудом сдержался. Пусть один он из этой склоки истеричкой выйдет.Спать было где-то нужно, так что я скинул ботинки, гимнастёрку, уселся на калтыгинскую койку. Хозяйка уже неделю спала в другой комнате, мог себе позволить. Вряд ли он сегодня вернётся. Стоило мне расслабиться и закурить, как вышеупомянутый влетел в избу, как черт из табакерки. Что же они все сегодня такие… Такие!Лучину я уже потушил, уж больно кашлял от постоянной гари. Командир меня ещё не заметил. Черт, на улице мне что ли спать. Григорий Иванович посвирепствовал, разбил пару мне неизвестных ввиду неосвещенности комнаты предметов. Упал на кровать, смачно споткнувшись о мою ногу.—?Ты тут что делаешь, черт поганый? Быстро вали отсюда, пока живой!А Калтыгин взбешен не на шутку. Интересно узнать, что они с летнабом не поделили. Да и вообще в эту историю вникнуть. Только не сейчас.—?В сенях посплю,?— ответил, нехотя подымаясь. Спать на полу меня мысль не грела, не лёнькин бок. Меня резко дёрнули за руку, отчего я снова плюхнулся на кровать.—?Понял я все, падай. Только чтоб к стенке откатился и не шелохнулся до рассвета. А потом свалил.Я быстренько выполнил приказание. Калтыгин ушёл, выхлебал три или четыре стакана самогона и упал на кровать. Буквально упал, я каждым позвонком почувствовал скрип койки. Чудом не рухнула.До рассвета глаз я так и не сомкнул, так что приказ ?убраться? мной также был выполнен.