5 глава (1/1)

Однако выполнение приказа командира пришлось отложить на неопределённый срок. Вечером к нам заглянул старпом и сообщил, что на нас надвигается настоящий шторм и ночью он наберёт полную силу. Старпом прошёлся по каюте, проверил, хорошо ли закреплены все предметы. Дал подробные инструкции, как вести себя во время шторма: как передвигаться, за что держаться, как есть и как спать. Особое внимание он уделил главному правилу: не покидать каюту ни под каким предлогом и не подниматься на верхнюю палубу до специального распоряжения. По всем вопросам обращаться к дежурному матросу, который будет находиться в нашем отсеке и строго следить за исполнением всех инструкций. Старпом объяснил, что это необходимо в первую очередь для нашей же безопасности. Мне было смешно слышать такое заявление: как-то не привыкли мы, чтобы кто-нибудь когда-нибудь заботился о нашей безопасности. Но выбора у нас особого не было, да и в океане мы оказались впервые. Пришлось молча принять все условия. Напоследок он сообщил, что дежурства на камбузе тоже отменяются. Тем не менее нас продолжат кормить горячими обедами, за исключением супа и чая. Хоть что-то, но меня всё равно огорчила эта новость. Борн также предупредил, что такая погода, возможно, продлится несколько дней и нам всем нужно набраться терпения. Уверил, что шторм в океане — это обычное явление, судно находится в руках опытной команды, которая обо всём позаботится, и нам не о чем беспокоиться. Пожелал всем доброй ночи и удалился. Мы ещё немного пообсуждали визит старпома с Лёнькой и Григорием Иванычем да разбрелись по своим местам, спать. Вот только как уснуть, когда всё вокруг скрипит и накреняется из стороны в сторону, старпом не объяснил. Вдобавок ко всему, я страдал без курева. Сигареты у меня закончились несколько дней назад. Всю ночь я проворочался, пытаясь устроиться поудобнее и не слететь при этом с кровати, и отключился только под утро. Зато утром можно было и не вставать. Погода даже не собиралась меняться в лучшую сторону. Временами, когда судно резко ухало вниз, было реально страшно и сердце уходило в пятки. В такие моменты я немного завидовал верующим. Когда от них совершенно ничего не зависит, они хотя бы могут успокоить себя молитвой и понадеяться на защиту Всевышнего. Вот только я не любил обманываться. А наши немцы оказались достаточно набожными и теперь часто крестились, что-то нашёптывая. Ещё до войны, когда мы жили в Германии, меня каждое воскресенье родители брали с собой в церковь. Они не были католиками, но нужно было соблюдать традиции, как это делали все достопочтенные немцы. В какой-то степени мне это даже нравилось. Я с интересом рассматривал сюжеты картин в витражных окнах и изящные статуи, пока проходила служба. Специально учить молитвы меня не заставляли, но кое-что я всё же запоминал. А потом, в детдоме, из меня выбили всю эту дурь и научили главному советскому тезису: ?Религия?— это опиум для народа?. К вечеру нервы начали сдавать от постоянного напряжения. Очень хотелось курить. А от изнуряющей болтанки меня начало ещё и подташнивать. Отвлечься на что-то не получалось. Даже просто передвигаться по каюте было сложно, да и особо некуда. Хотелось просто уснуть и проснуться, когда всё это закончится. Помощник кока принёс нам ужин, но мне поплохело от одного только запаха еды. Я встал, чтобы попить водички, и лёг обратно, накрыв голову одеялом. Лёнька вздохнул сочувственно, слез со своей кровати и пошёл ужинать вместе с остальными. Пока все молча гремели ложками, я почти задремал и пропустил момент, когда спокойный разговор за столом перешёл на более высокие тона. Я очнулся, но остался лежать в той же позе.

Калтыгин о чём-то спорил с немцами. Когда ему не хватало немецкого, он подключал Лёньку в качестве переводчика. Я не вслушивался в слова, но по интонации понимал, что ситуация накаляется. Всё чаще стал слышаться ядрёный калтыгинский мат, немцы тоже не отставали. В какой-то момент, когда все заорали одновременно, я услышал глухой удар — скорее всего, в челюсть — и звук начавшейся потасовки. Я понял, что спокойно полежать мне уже не дадут. Скинул одеяло и подскочил, как раз в тот момент, когда Филатов оттаскивал Калтыгина от Виктора, который норовил съездить ему в ответ по роже. —?А ну, быстро все успокоились! —?рявкнул я. —?Что вы как боевые петухи? Мы все устали и на нервах, так давайте хотя бы будем уважать друг друга! С обеих сторон посыпались обвинения, но я не стал некого слушать и помог Филатову оттеснить Калтыгина к его кровати. Нам стоило немалых усилий его усмирить. Рихард оттащил Виктора в сторону, тоже попутно ему что-то втирая. Я подождал, пока все успокоятся, и вернулся на своё место. Лёг на спину, закинув руки за голову. Сон как рукой сняло. И без того поганое настроение стало ещё хуже. Калтыгин такой выпад мне точно не простит, не любит наш командир, когда поперёк батьки… даже когда он сто процентов не прав. Но сейчас было реально всё равно, надоело всё и все. Почти все. Через некоторое время ко мне на кровать подсел Лёня. Я поджал ноги, освобождая ему место. —?Что там случилось-то? —?спросил я шёпотом. —?Да Григорий Иваныч начал наезжать на немцев, сначала глупо шутил, а потом стал обзывать фашистами, ну и далее по списку. Обычное дело. А Хёргердт как с цепи сорвался. Накипело, видать, у него, достал его Калтыгин. Нехорошо это… —?Понятно, на нервах все, — прикрыв глаза, сказал я. — Шторм ещё этот блядский, всё никак не закончится.

—?Что совсем херово тебе? Я услышал сочувствие в голосе Филатова. А через мгновение почувствовал его холодную руку на своей лодыжке. Он нежно погладил косточку большим пальцем. Вроде такая мелочь, но мне была приятна его забота. —?Нормально,?— улыбнулся я уголком губ. Лёня понял это по-своему, чуть наклонился и переместил свою руку на моё бедро. Так как я был в одних трусах, и достаточно широких, его пальцы легко проникли в штанину. Яйца сразу поджались. А глаза округлились с немым вопросом: ?Что ты делаешь?? Лёнька хитро подмигнул мне и отвёл взгляд в сторону, типа он тут ни при чём. Мои ноги были накрыты одеялом, никто ничего не мог заметить, но оставаться беспристрастным, когда чужие пальцы ласкают твою голую ягодицу, было непросто. Чтобы не провоцировать его на дальнейшие действия, я сел и опустил ноги на пол. Филатов убрал руку, разочаровано вздохнул. Я поймал себя на мысли, что если бы у нас с ним была отдельная каюта, то никакой шторм не был бы помехой, а нам вдвоём совсем не было бы скучно. Но мечты мечтами, а наше задание никто не отменял. Я напомнил об этом Лёньке — он закатил глаза и развёл руками. Пришлось признать, что сейчас мы действительно ничего не можем сделать. Мало того, что нам запрещалось покидать каюту, а наверху бушевал шторм, так ещё за дверью постоянно дежурил матрос. Зато можно было вот так уютно сидеть рядом, укрывшись одним одеялом, и шептаться. В каюте погас свет, осталась гореть только одна тусклая лампочка над дверью. Наши соседи наконец-то улеглись, но пока ещё никто не спал. Судно всё так же раскачивалось, но теперь уже не было так страшно. Лёнька наклонился ко мне очень близко и прошептал, почти касаясь губами уха: ?Я соскучился?. Его рука опять легла на моё бедро, повыше колена. Я пихнул его плечом, тихо проворчал: ?Ты можешь быть серьёзным и не распускать руки?? Последовал честный ответ: ?Когда ты рядом — нет?. Он посмотрел на меня, соблазняя ямочкой на щеке, и мне захотелось его поцеловать. Аж губы начало покалывать от желания, а рот наполнился слюной. Я медленно сглотнул, не отводя глаз. Мы смотрели друг на друга, и я уже представлял, как ласкаю его рот языком, глажу его плечи и спину, а он прижимается ко мне всем телом и сладко стонет. Это было похоже на какое-то наваждение. Я сморгнул и отвернулся, возвращая себя с небес на землю. Всего лишь в нескольких метрах от нас находились три человека, один из которых — наш командир. И если он хоть что-нибудь заподозрит… Я боялся даже додумать эту мысль до конца. Но разбуженное желание не хотело так быстро сдаваться. Я нащупал Лёнькину руку и переплёл наши пальцы. Ещё минута — и я отпущу его. Я закрыл глаза, вдыхая его запах, наслаждаясь теплом его кожи. А потом, собравшись, отпустил его руку и сказал: ?Всё, я спать хочу, иди на свою кровать?. Отвернулся и лёг, снова накрывая голову одеялом. Я слышал, как он обиженно сопел, когда раздевался и долго укладывался на своём месте. Нужно было срочно кончать со всей этой сентиментальностью, иначе не за горами тот час, когда я просто наброшусь на него при всех. Хотя кого я обманываю — страх, что про нас узнают, во мне слишком велик. В итоге я разозлился на себя, на погоду, на своё разбуженное и неудовлетворённое желание и на весь несправедливый мир в целом. Успокоиться и уснуть опять получилось только под утро. Следующие пять дней шторм то затихал, то начинал бушевать с невиданной силой. А я, кажется, впал в анабиоз. Очнулся, только когда ветер стих и волны стали понемногу успокаиваться. Меня вновь потянуло на свежий воздух. Нам ещё почти сутки не разрешали выходить на палубу, пока устраняли последствия стихии. И только потом мы, как слепые кроты после зимней спячки, выбрались наружу, закутавшись в наши шерстяные немецкие кители. Наверху ещё было достаточно холодно, но какое же это было удовольствие — снова дышать солёным морским воздухом... После обеда немцы сбежали к своим в надстройку, а мы втроём долго сидели на палубе. Калтыгин, как я и предполагал, взялся меня отчитывать. Но он скорее делал это из вредности, нежели действительно считал меня неправым. По опыту я знал, что лучше не спорить, со всем соглашаться и сразу признать свою вину. В итоге Григорий Иваныч сменил гнев на милость и стал жаловаться уже на жизнь. Мне было его искренне жаль. Я видел, как он постарел, снова отпустил бороду, потому что не брился с нашей выгрузки на корабль. Но главное — усталость в его потухших глазах. Он сильно скучал по жене и сыну. А осознание того, что он, возможно, больше никогда их не увидит, приводило его в отчаяние. Григорий Иваныч не любил людей, поэтому и уехал в глухую деревню. Теперь же ему приходилось постоянно делить пространство с четырьмя мужиками. И ладно ещё мы, к нам он хотя бы привык, а вот немцы его жутко раздражали одним только своим существованием. Калтыгин сжимал кулаки и говорил, что готов задушить их голыми руками. Я в свою очередь старался его успокоить: осталось потерпеть всего-то пару дней. Но в глубине души понимал, что мы совершили большую ошибку, взяв его с собой. Хотя, конечно, это было не наше решение, нас вообще никто не спрашивал. Но мы могли бы попытаться убедить Чеха отправить на это задание только нас двоих. Ведь все прекрасно понимали, что ни выучить язык, ни прижиться в другой стране Калтыгин не сможет. Наше долгое путешествие на судне — это всего лишь цветочки, ягодки начнутся, когда мы сойдём на берег. Теперь, когда эта ближайшая перспектива замаячила на горизонте, снова всплыл вопрос о выполнении задания. Мы пытались найти решение на тот случай, если по какой-то причине обмен не состоится. Калтыгин признался, что понятия не имеет, с кем и где точно нам предстоит встретиться. Все сведения о заказчиках Шерстянщик забрал с собой в могилу. Оставалось только надеяться, что им известно название судна и время прибытия и что они сами выйдут на нас. Иначе нам предстояло и дальше как-то сосуществовать впятером. На что Григорий Иваныч был категорически не согласен и грозился ликвидировать ?товар?, если за ним никто не придёт. Я предложил пока отложить решение этого вопроса и напомнил о ?тайном госте?, проследить за которым нам так и не удалось. —?И в оставшиеся два дня вряд ли удастся,?— поддержал Филатов. —?Никуда он от нас не денется. Проследим за ним в порту. А также посмотрим на тех, кто будет его встречать. —?Точно. В баре они так и сказали: ?Наши люди встретят его в порту? —?Вот и отлично, посмотрим, кто там такие ?наши?. А пока отбой. И вот ещё что, наше шпионское оружие нам тут уже вряд ли понадобится, а на берегу тем более. Если кто-нибудь у нас это найдёт, то за простых русских нелегалов мы точно не сойдём. Так что нунчаки и сюрикены выбросить за борт. —?А пистолеты? —?забеспокоился я. —?Это пока оставим, а там видно будет. —?Григорий Иваныч, давайте и с остальным пока спешить не будем. Мало ли как всё сложится на высадке? Выбросить мы их всегда успеем. —?Нет, Филатов, на всякий случай мы их оставлять не будем. Если придётся, то будете по старинке, кулаками отбиваться. —?Слушаюсь,?— вяло отозвался Лёня. Я промолчал. На этом разговор был окончен. Калтыгин отвернулся и подставил лицо вышедшему из-за облаков солнцу. Мы встали, и я потянулся, хрустя позвонками. Лёнька заприметил перекладину и предложил немного поразмяться. Я с радостью согласился составить ему компанию. Калтыгин отказался, махнув рукой, и удобнее устроился на лавке. Мы сбросили кители и стали по очереди подтягиваться. Сразу подтянуться много раз не получилось, но как же было приятно растянуть позвоночник, поработать мышцами рук. Потом мы отжимались с Филатовым на счёт. Лёнька быстро вспотел и стянул с себя рубашку и майку. Провокатор. Из-за него мне пришлось отжаться лишних несколько раз, чтобы не выдать свою заинтересованность. Но всё равно я с треском проиграл ему, по всем пунктам. После тренировки Филатов первым сбежал в душ, Калтыгин ещё раньше ушёл в каюту. Я остался один, возвращаться не хотелось. Снова натянул китель и, облокотившись о перила, смотрел на горизонт, размышляя о том, что ждёт нас впереди. Я услышал звук шагов по лестнице и обернулся. Это возвращались с надстройки Виктор и Рихард. Я свистнул, махнул рукой Виктору. Он что-то сказал Штайну и подошёл ко мне. Я знал, что он стреляет сигареты у матросов, поэтому спросил: —?Закурить не будет? Он хмыкнул и достал из кармана две сигаретки: одну протянул мне, другую прикурил сам. —?Будешь должен мне пачку по прибытии. Я забрал у него спички. —?Да, без проблем,?— сказал я и с наслаждением затянулся. —?Хоть две. Когда нам за вас деньги передадут. Кстати, что там команда говорит, никаких проблем не намечается при высадке? —?Как ты понимаешь, просто спустить нас с трапа при свете дня они не могут. Но вроде у них есть решение. В подробности нас пока не посвящали. —?У них давно должна быть отлажена схема, ведь не в первый же раз они нелегальных пассажиров перевозят? —?Может быть, я не в курсе. Он явно уходил от ответа. Мы помолчали и, докурив почти одновременно, выбросили окурки за борт. Я решил рискнуть и спросил прямо в лоб. —?Скажи, а ты не видел на судне кого-нибудь ещё, кто так же переправляется в Латинскую Америку? —?О ком ты? —?Да мне показалось, что я видел человека не из команды, который курил на верхней палубе. —?Когда? Ты его разглядел? —?Нет, это было поздно вечером, недели две назад, я видел его со спины. —?Думаю, что ты обознался. Это мог быть боцман или кто-нибудь ещё из моряков. Мы часто бываем в рубке, и, если бы тут кто-то был, нас бы точно с ним познакомили. —?Надеюсь, что так и есть. Не хотелось бы сюрпризов в самый неподходящий момент. —?Алёша, не беспокойся, всё будет как надо. Пол?чите свои денежки — и разбежимся. Ладно, я устал и хочу уже вернуться в каюту. Я натянуто улыбнулся и подмигнул. Он развернулся, зашагал к лестнице вниз. Он лгал мне, и я это сразу понял. Боцман был крупный мужик среднего возраста, и со спины его реально можно было спутать с тем, кого я видел. Значит, Виктор прекрасно знал, о ком я говорю. А раз он мне ничего не сказал, наоборот, попытался отвести подозрения — значит, он с ним в сговоре. Либо напуган и никому не доверяет. В любом случае союзника я потерял. Если, конечно, он вообще у меня был. Впрочем, всё логично, мы для них при любом раскладе?— враги. И, скорее всего, против нас готовится какая-то совместная операция. По спине прошёл неприятный холодок, сконцентрировался на копчике. Можно сказать, я жопой почувствовал, что ?лёгкой посадки? для нас точно не будет. Нам, конечно, не привыкать, но конкретно сейчас мы находились в слишком невыгодном положении. Втроём, на чужой территории, без какого-либо плана действий. Конечно, это были всего лишь мои подозрения, и я мог ошибаться и зря накручивать себя. Я попытался абстрагироваться от негативных размышлений, представить благополучный финал нашего путешествия, но получалось как-то не очень… Вечером я сходил в душ и рассчитывал хорошо выспаться в последнюю ночь. Всё было спокойно, судно мягко шло по волнам. Но меня не покидало чувство тревоги. Я долго лежал на боку с закрытыми глазами и упорно считал баранов, вот только уснуть никак не получалось. Раздражал ещё и раскатистый калтыгинский храп, к которому, как я думал, у меня давно выработался иммунитет. В конце концов я сдался и резко перевернулся на спину, кровать при этом громко скрипнула. Вряд ли это могло кому-то помешать, все давно спали. Только у меня сна не было ни в одном глазу. Зато теперь мысли дружной гурьбой опять полезли ко мне в голову. Я отсортировал их на входе и оставил только приятные, которые были связаны, конечно же, с Филатовым. Припомнил, как он сегодня блистал голым торсом, а я украдкой любовался его ладной фигурой. Представил, как обнимаю его за талию и притягиваю к себе: он выше, поэтому ему приходится наклоняться, чтобы коснуться моих губ. Я закусил губу, рука сама собой потянулась к паху. Обхватил ладонью твердеющий член и толкнулся бёдрами. Кровать опять заскрипела. А мне нестерпимо захотелось секса, с Лёнькой — и прямо сейчас. Я начал представлять более горячие сцены с ним, ведь опыт у нас уже имелся, правда, не такой, какой мне бы сейчас хотелось. Я немного увлёкся и не сдержал стон. От неожиданности я замер, а наверху кашлянул Филатов. Он заворочался и свесился с кровати. Я быстро убрал руку. —?Не спится? —?прошептал он. Я покачал головой, соображая, что ещё сказать. Не дождавшись ответа, он с тяжёлым вздохом лёг обратно. Мне в голову пришла совершенно дикая мысль. В любой другой раз я бы с ужасом её отбросил, но только не сейчас, когда моему организму, перед возможной гибелью, требовалась сексуальная разрядка. Это словно животный инстинкт размножения, а с ним, как известно, невозможно бороться. Даже если, как в моём случае, зачатие в принципе невозможно. Но это как раз меня меньше всего заботило, и я тихо позвал: —?Лёнь. Сверху опять показалась голова. —?Пойдём? —?я глазами показал в сторону туалета. Хорошо, что Филатову не нужно было что-то объяснять или повторять дважды. Стараясь не шуметь, я пробрался к санузлу и проскользнул за дверь. Лёнька повторил мой манёвр спустя несколько минут. Когда он вошёл, то сначала внимательно посмотрел мне в глаза, убеждаясь, что правильно понял, зачем я его позвал. Я взял его за запястье и прижал ладонь к своему стояку. Он шумно выдохнул и тут же включился в процесс. Прижал меня спиной к стене, сжал член и накрыл мои губы своими. Именно так, как мне и хотелось: сильно, властно — и одновременно нежно. Я понял, насколько соскучился по нему, по его мягким губам и крепкому телу. Мы оба были только в майках и трусах. Я обнял его, поглаживая по голым плечам и лопаткам. А он уже подцепил резинку и стянул мои трусы чуть ниже. Напряжённый член благодарно лёг в его широкую ладонь. Другой рукой он держал мой затылок, не позволяя ни на секунду отстраниться. Мне это было и не нужно — я дышал им, наслаждаясь его вкусом и запахом. Ничего более прекрасного для меня сейчас в этом мире не существовало. Он медленно водил рукой, натягивая кожу на головку и обратно, прижимался пахом к моему бедру. Оторвавшись от моих губ, он посмотрел на меня шальными глазами и опустился на колени, не отводя взгляда. Меня бросило в жар от догадки, что он собирается делать. Я попытался его остановить, схватил за лямку на плече и потянул вверх, зашептал невпопад, чтобы он этого не делал, не так, лучше рукой. Он лишь тихо, но уверенно ответил: ?Я хочу?. И, придерживая член одной рукой, погрузил его в свой рот. Мне ничего не оставалось — лишь закрыть глаза и отдаться на волю ощущениям, таким для меня новым и безумно приятным. Понятия не имею, откуда он знал, что нужно делать, но получалось у него очень хорошо. Я чувствовал его искреннее желание доставить мне удовольствие. Он аккуратно перекатывал яйца в поджавшейся мошонке. Ласкал языком вены и посасывал головку. Заглатывать глубоко у него не получалось, но он помогал себе рукой, ритмично насаживаясь настолько, насколько это удавалось. Я старался не толкаться слишком сильно в его рот и еле сдерживал стоны, понимая, что долго не выдержу. Почувствовав приближение оргазма, я хотел вытащить член, но Филатов сжал мою ягодицу и направил в себя. По телу прошла сладкая судорога, и я взорвался у него на языке. После первой неожиданной порции он слегка отстранился, сглатывая; вторая попала ему на щеку, а третью он уже осознано поймал ртом и высосал всё до последней капли. Облизал головку и лишь после этого поднялся. У меня ноги стали совсем ватные, и я начал сползать вниз. Он придержал меня за поясницу, и я в благодарность за такое крышесносное наслаждение притянул его к себе, чтобы разделить с ним свой вкус. А потом мы поменялись местами. Повторить всё то, что проделывал Филатов, у меня не получилось бы при всём желании, но я очень старался, и Лёня не заставил меня долго ждать. Хотя я полагаю, что в этом была не столько моя заслуга, сколько его степень возбуждения. Повторить его подвиг и проглотить всё я тоже не смог. Бо?льшая часть спермы всё же стекла по моему подбородку. Лёня поднял меня за плечи и большим мазком слизал её с моего лица, а потом прижал меня к себе. Я уткнулся носом ему в шею, обнял за спину. Он погладил меня по затылку — и обратно, против шерсти. Я всё ещё испытывал лёгкий стыд от того, что мы только что делали, но мне было так хорошо с ним, что даже стало немного страшно от мысли, насколько близок мне этот человек и насколько я от него зависим. Я попытался отстраниться, но Лёня лишь сильней прижал меня к себе и зашептал на ухо: —?Лёха, я тебя очень…. Он запнулся, моё сердце пропустило удар и ухнуло куда-то в желудок. А он продолжил: —?Хочу попросить... пожалуйста, будь осторожнее. Береги себя. Я всё же отстранился и посмотрел на него. —?Ты сейчас о чём? —?Я знаю, насколько тебе важно выполнить это задание, но прошу тебя, не рискуй. Не лезь на рожон, Лёха. Пусть всё сложится так, как тому и быть. Подумай лучше о нас. Он смотрел мне в глаза таким проникновенным взглядом, словно пытался донести то, что сейчас не мог выразить словами. Но, кажется, я его понял. И медленно кивнул. Он как-то облегченно выдохнул, словно до этого сдерживал дыхание, снова притянул меня к себе, зарываясь пальцами в отросшие волосы. А потом отпустил, улыбнулся и подтолкнул к раковине. —?Умойся, а то засохнет. От этих его слов мои уши мгновенно вспыхнули, и я поспешил отвернуться и открыть воду. Мы быстро привели себя в порядок, умылись и тем же макаром, по одному, вернулись в свои постели. Сердце ещё бешено колотилось, но в голове было абсолютно пусто. Словно моё подсознание приняло какой-то важный пакет с информацией, но пока не спешило её распаковывать. У меня ещё будет время над всем этим подумать. А вот теперь — точно спать.

Я удобно устроился на правом боку, зевнул и тотчас уснул. Проснувшись утром, я застал своих соседей по каюте в каком-то хаотичном передвижении. Немцы ругались, Виктор расхаживал из стороны в сторону, размахивая руками, периодически подходя к Рихарду и что-то ему доказывая. Тот в свою очередь зло отвечал, но более сдержанно. Калтыгин тоже прохаживался, вставлял невпопад свои реплики — то ли пытаясь успокоить, то ли наоборот, подлить масла в огонь. Я сел на кровати. Филатова на своём месте не обнаружилось. Но тут открылась дверь в туалет, и из неё показался Лёня, на ходу вытиравший лицо и руки полотенцем. —?Чего это они? —?спросил я его, когда он подошёл. —?Начало я пропустил, потому что слишком хорошо спал, но сцепились они сильно, думал, до мордобоя дойдёт. Хорошо, Калтыгин вмешался. Это уже последствия… А ты как? —?Нормально.?— Не знаю, что имел в виду Филатов, но мысль вильнула ко вчерашнему, и я задавил её на корню. Бодро поднялся, натянул штаны и пошёл умываться.