Глава 11 (2/2)

Мне приходится расталкивать идущих в мою сторону людей локтями, чтобы пробиться в более пустую часть коридора.В общей душевой, что оказывается ещё грязнее, чем душевая Бесстрашия, я нахожу единственное зеркало. Оно висит над раковиной, поцарапанное вокруг сломанной деревянной рамы. Моё лицо совсем красное. Не люблю плакать — в носу всегда сильно щипает, а глаза и горло болят. Но сейчас мне не удаётся сдержать слёз, которые, кажется, накопились за всю мою жизнь. Я ещё не сталкивалась с чем-либо более трудным, чем собственная душа.

Как я могу винить отца? После всего, что случилось, я так и не усвоила урок. Он ведь так же сломан, как и мы все. Подвергся тем же манипуляциям системы фракций, что разрушили наши жизни. Почему я осознаю всё это лишь тогда, когда кто-то погибает?Смываю слёзы с лица ледяной водой и выдыхаю, но это не помогает успокоиться. Воздуха становится всё меньше. Меня удивляет, как биология может объяснить физическую боль в грудной клетке, когда боль на самом деле сконцентрирована в душе. Когда я нервничаю, мне нужно занять чем-то руки. В душевой стоят массивные ящики, заполненные разными предметами. Но в основном, упакованным мылом. Я шарюсь в нескольких небольших деревянных коробках, что оставлены неподалёку. Нахожу нужные инструменты и возвращаюсь к зеркалу.Крупные ножницы в моих руках чуть заржавелые, но это совсем не помешает мне добиться того, чего хочу. Отделяю свою чёлку расчёской-гребнем от остальных волос, собирая их в узел на затылке. Расправив нужные пряди, я горизонтально подравниваю их, держа ножницы под углом. Они достаточно тяжёлые, давят мне на руку. Замираю, неспособная сделать вдох. Аккуратно подправляю концы и чуть встряхиваю волосами. Чёлка ложится так, как я того и хотела.— Выглядишь.. убого, — перевожу взгляд на Питера, что отражается в зеркале. Он стоит у выхода, опираясь плечом о стену. Шум воды из открытого крана должен был подсказать ему, что входить не стоит, но это его и раньше не останавливало. Он вздыхает, поворачивая голову в сторону, осматривая коробки. Должно быть, моё лицо заплакано, и ему неприятно на меня смотреть. — Подстрижёшь меня?Не дожидаясь ответа, Питер с лёгкостью ставит один из средних ящиков ближе ко мне, чтобы присесть на него. Снимает свою тёмную куртку, кладёт её на колени. Выжидающе смотрит на меня, чуть приподняв брови. Выглядит спокойно и уверенно, доверяет мне. Я споласкиваю лезвия ножниц от своих волос и вытираю их о полотенце.

Чтобы рассмотреть его лицо, нужно стать сзади него. Сначала он долго смотрит на меня, а затем отводит взгляд в сторону. Коррозия на раковине кажется ему интересней. Я запускаю мокрые пальцы в его волосы, чтобы увлажнить их. Перебираю тёмные пряди, оценивая длину. Затем, почему-то, провожу кончиками пальцев от затылка до скул. Вижу, как на секунду он прикрывает глаза и поддается моей ладони, что касается его щеки. Сейчас при тусклом желтоватом свете, что обыгрывает его точёные черты, он похож на одну из тех древних и красивых статуй, что мне приходилось видеть в книгах.

Я бесшумно выдыхаю, нахожу на макушке контрольную прядь и зажимаю её в пальцах. Его волосы мягкие, слега кучерявые, но послушные. Они поблёскивают даже в тёмном освещении настенных ламп. Состригаю лишнее прямым срезом. Продолжаю стричь дальше, захватывая каждый раз новую прядь и часть остриженной, ровняя длину по эталону.

Мои руки бессильно ложатся на плечи Питера, когда я вспоминаю, как раньше стригла отца. И понимаю, что если бы не его упрямство, я бы ничему не научилась. Была бы родительской дочерью, прочно привязанной к дому. Не смогла бы узнать то, что знаю сейчас. Мне бы не надоела рутина Эрудитов, заставившая покинуть всё, что я знала. Я бы не стала Бесстрашной. Действию всегда есть равное противление, иначе — взаимодействия двух тел друг на друга между собой равны и направлены в противоположные стороны. Я нахожусь здесь только из-за папы. Но от этой мысли, пожалуй, становится только хуже, и ком подступает к горлу. Я ничего не говорю, потому что чувствую всё. И пожалуй, если бы моих переживаний было меньше, я могла бы о них говорить.

Питер тихо прочищает горло, привлекая моё внимание. Он прав, это не время и не место плакать. Я встряхиваю головой, смахивая поглощающие мысли, и возвращаюсь к делу. Пропускаю его волосы между пальцев — это помогает мне убедиться, что никаких торчащих волосков нет. Мы встречаемся взглядами, глядя друг на друга через зеркало. На его лбу снова виднеются складки, а уголки губ опущены.Плавно и медленно веду расчёску вдоль затылка и состригаю ножницами все волосы, которые торчат над расколотыми зубьями. Когда мои пальцы снова касаются его кожи, мне кажется, что он чуть вздрагивает. Кончиками ножниц подравниваю линию роста волос на висках и за ушами. Его глаза полуприкрыты, а ресницы едва заметно дрожат. Я провожу влажным полотенцем по его шее, смахивая остриженные чуть кучерявые прядки на пол.

Поднимаю его куртку, аккуратно, чтобы в сторону вытряхнуть волосы. Питер, приняв плотную ткань из моих рук, откладывает её в сторону на ящик и смотрит на меня снизу вверх. Не отводит внимательного и задумчивого взгляда. Я присаживаюсь на корточки перед ним между его колен, придерживаюсь за него, тянусь к его волосам. Отделяю прядь и подтягиваю к ней следующую. Проверяю, что стрижка получилась ровной. Пока что выглядит хорошо. Чуть приподнимаюсь, чтобы рассмотреть поближе. Питер придерживает меня за предплечья, а я поглаживаю внутреннюю сторону его локтей. Он ловит мой взгляд, я не отвожу своего. Нагибается чуть ниже, утыкается носом в мою щёку. Соприкасается губами с кончиком моих. Его дыхание спокойное и ровное. Я медленно и обессилено вздыхаю, прислоняюсь к его лбу своим, закрываю глаза. Чуть поддаюсь вперёд, мои ноги затекают от неудобного положения, и я становлюсь на своё колено. Питер шумно выдыхает, прикусывая мою нижнюю губу. Сминает в зубах, покусывает, будто эта приятная ноющая боль должна заглушить ту, другую. Это длится совсем недолго, и он снова утыкается в уголок моего рта. Берет меня за руку и переплетает наши пальцы.

Питер молчит, я не произношу ни слова. Моё сознание переполнено мыслями, которые нельзя выразить ни одним языком. Я поглаживаю его по затылку, провожу по щеке ладонью. Он заглядывает мне в глаза, когда я касаюсь его шрамов и ямочки на подбородке.

Не знаю, что сказать ему, не знаю, должна ли что-то говорить. Это всё не имеет значения ни для него, ни для меня. Это всё лишь попытка меня отвлечь. Должно быть, мои внезапно проснувшиеся чувства, в отсутствии которых он меня обвинял, сейчас причиняют ему большие неудобства. И я не могу его укорять в этом.

Когда Питер наконец поднимается, я оседаю на мокрый пол, теряя точку опоры. Встаю, чтобы убрать ножницы с расчёской на место. Оборачиваюсь, заглядывая в зеркало. Питер внимательно рассматривает своё отражение, взъерошивая волосы так, как ему нравится. Я отношу ящик в общую кучу и спешу покинуть душевую.

— Ты была права, — я присаживаюсь на койку возле девушки. Она поправляет одеяло, заправляя уголки. Поднимает взгляд тёмных глаз на меня. — Насчёт Уилла. Он моя ответственность. Нужно было послушать тебя сразу. И этого ничего не произошло бы.

Не знаю, почему пришла к ней. Словно ощущаю, что должна ей что-то. И это больше, чем извинения за смерть её друга. Но мне хочется принести свои извинения. Они ничего не изменят, но, возможно, это будет хорошим поступком.

Я скрепляю пальцы в замок, рассматривая шнурки своих ботинок. Кристина садится рядом, опираясь локтями о колени. Вздыхает, качая головой. Недолго молчит, словно подбирает нужные слов.

— Знаешь, у тебя есть отвратительная привычка брать за всё ответственность. Словно все предметы и явления в комнате, в которой ты находишься, подвластны и принадлежат тебе. А у нас для этого уже есть Трис, — Кристина чуть улыбается, легко ударяя меня кулаком по плечу. В миг её добрый настрой сменяется серьёзностью. На лбу девушки виднеется морщинка. — Всё изменилось, Эбби. Это обернулось нечто большим, чем просто выживание в Бесстрашии. Мы уже не инициируемые, не принадлежим фракциям. Это просто кучка детей, которые ищут своё место в новом обществе. Это больше, чем мы все могли себе представить. И я уверенна, что мы даже половины не знаем.

Она тяжело вздыхает. Ей трудно говорить со мной, или же это лишь реакция на сложившуюся ситуацию. А может, и то, и другое разом.

— Фракции рухнули, наши жизни оказались вполне.. бессмысленными, что ли. В конце-концов, как бы мы не хотели того отрицать, мы лишь подростки, — она убирает прядь волос за ухо и смотрит на меня.— Которые хотят найти ответы на вопросы, а другие только закрывают двери прямо перед их носом, — я откидываюсь назад, ложась спиной на койку. Могу видеть, как Кристина кивает, о чём-то раздумывает. Я молчу, рассматривая расщелины на потолке, разводы и пятна плесени.

— Трис хочет выйти за Стену, — она прикусывает губу, а мои взгляд и слух прикованы к ней. — Она, я, Калеб, Фор и Тори. Ты тоже можешь пойти с нами. Не думаю, что они будут против. И нам бы пригодилась помощь ещё одного человека.Я снова сажусь, выравнивая спину. Мысль о том, что я покину это место и смогу выйти за Стену, возбуждает меня, радует, вдохновляет.

— Когда? — только и могу выдавить я, внимательно смотря ей в глаза.

— Завтра. Но перед этим нужно достать пропускные бумаги, — звучит так, словно кому-то из компании придётся залезть в кабинет Эвелин. Это навевает мысли о чём-то весьма опасном.

— Я могу как-то помочь? — на секунду Кристина задумывается.

— Да. Я дам знак, когда нужно собираться, — она кивает, поджимая под себя колено.

— Хорошо.

В сердце закрадывается небольшая надежда. Мы всё же покинем город, найдём ответы на возникшие вопросы, приведём помощь, если люди, что оставили нам запись, ещё живы и заинтересованны в том, чтоб разрешить наш конфликт.

Я поднимаюсь и направляюсь к выходу, пока не делаю остановку.

— Эй, Кристина, — когда девушка оборачивается, я поджимаю губы и строго смотрю на неё. — Больше никогда не называй меня Эбби.

Она кивает и улыбается в ответ.